Пустынная тишина Марса

Владимир Кожевников

Пустынная тишина Марса

Пустынная тишина Марса

Глава 1. Рождение среди красных песков

Эндрю появился на свет не под крики чаек и не под шепот океанского прибоя, а под монотонный гул систем жизнеобеспечения и мягкий, почти призрачный свет искусственных ламп в Медицинском секторе Купола №1. Воздух пах стерильной чистотой, озоном и едва уловимой, вездесущей пылью Марса, которую никакие фильтры не могли вывести до конца. Её мелкие абразивные частицы были частью их быта, их дыхания, их самой жизни.

Пока медики в серебристых скафандрах без шлемов поздравляли отца и мать, за панорамным бронированным окном простирались безмолвные, величественные равнины красной планеты. Они утопали в глубокой, почти бархатной тьме, которую лишь изредка пронзали холодные, мерцающие иглы далёких звёзд. Само солнце отсюда, с Марса, казалось меньше, холоднее, и его свет лился не золотым, а медным, багровым потоком, окрашивая песок в цвет запёкшейся крови.

Отец Эндрю, геолог Илья, прижал новорождённого к стеклу. «Смотри, сын. Это твой дом. Он суров и молчалив. Но в его тишине – правда. В его песках – история, которую нам ещё предстоит услышать».

Может, в этот самый миг, когда первый крик младенца смешался с гулом генераторов, древняя душа Марса, дремавшая миллионы лет под тяжестью песка и времени, шевельнулась. Может, она проснулась, почувствовав, что среди пришельцев с голубой планеты родился тот, чьё сердце будет биться в унисон с её забытым ритмом, тот, кто однажды услышит её шёпот.

С тех пор мальчик рос на этих ржавых, бескрайних просторах. Его колыбельной был не материнский голос, а завывание ветра, срывающегося с исполинских склонов горы Олимп – циклопического щита, закрывавшего полнеба. Ему снились сны, которых не видел никто другой: не цветные сны о лесах и морях Земли, а монохромные, красные видения. Он видел города из стекла и черного базальта, выжженные временем, но не разрушенные, а словно застывшие в мгновении между вздохом и выдохом. И он всегда видел одинокий, изящный женский силуэт на фоне лилового заката, силуэт, который манил и пугал одновременно.

Глава 2. Одиночество куполов

Юность Эндрю прошла под аккомпанемент шипящих воздушных шлюзов и рёва двигателей десантных земных кораблей. Он, как завороженный, часами стоял на обсервационной палубе, наблюдая, как многотонные громадины, покрытые налетом космической пыли и микрометеоритными шрамами, опускались на посадочные площадки. С них сходили в основном мужчины – суровые, целеустремлённые учёные, инженеры, механики. Их глаза светились азартом покорения новой планеты, но в них не было тоски по её душе.

Женщин присылали каплями в море одиночества. Каждая была на счету, каждая уже была замужем или обручена ещё на Земле, или же находила себе пару в течение первых же недель. Колония была стальным муравейником, где у каждого была своя функция, и функция продолжения рода была строго регламентирована и расписана на годы вперёд.

Для Эндрю, мечтавшего не просто о жене, а о родственной душе, о том, кто поймёт его странную тоску по красным дюнам, не оставалось ни единого шанса. Его считали чудаком, «не от мира сего». Пока другие парни его возраста мечтали о повышении или о месте на новом шаттле, он пропадал в архивах, изучая старые, полумифические отчёты о «возможных следах нетехногенной деятельности» на плато Фарсида.

Среди ночной тишины, когда основной гул оборудования стихал до фонового писка и гудения, он прикладывал ладонь к холодной титановой обшивке стены и слушал. Слушал ритм собственного сердца, стучащего в унисон со стуком генераторов, с пульсом самого Купола. Его неудержимо тянуло наружу – к вольным, диким просторам, где ветер пел свои песни без оков и фильтров, где, по легендам, которые он сам для себя сочинил, когда-то жила великая и мудрая цивилизация, понявшая музыку тишины.

Однажды за этим занятием его застал старый техник-астроном, дед Юрий, один из первопоселенцев. «Опять в своё никуда смотришь, парень?» – хрипло произнёс он, разжевывая питательный батончик. Эндрю вздрогнул. «Просто… думаю».