Любовь на русском языке

У семьи Лебедевых тоже была дача. Несмотря на две зарплаты – мужа и жены, – денег не хватало даже на текущие расходы. Двое детей подрастали. Старшая дочь Людаша была уже в предвыпускном девятом классе, ей предстояло на следующий год закончить школу и определяться с выбором будущей профессии. Младший сынок Ванечка должен был через год пойти в первый класс, а пока ходил в детский садик. Лилия любила свою дачу. Работая в аптеке посменно, с 7 часов утра до 15 часов и с 15 до 22 часов, перед работой или после она спешила на электричку, иногда даже не заходя домой, чтобы больше успеть на даче.

Дача у Лебедевых была скромной – домик еще не построили. Имелись грядки, что напоминали о трудолюбии человеческих рук, и плодовые деревья, тянущиеся к небу своими тонкими, но живыми ветвями. Но для Лилии это место было настоящим островком счастья. Уютным уголком, где не требовалось ни косметики, ни нарядов, ни слов – лишь капля дождя на листе, легкий ветерок, пахнущий яблоневым цветом, да солнце, от которого приятно щуриться, сидя на деревянной лавке с кружкой чая.

Она спешила сюда после работы, иногда с утра пораньше, иной раз прямо в аптечном халате, забежав лишь переобуться. Электричка гремела, укачивала усталость, а она все равно улыбалась. Потому что знала – там, в ее маленьком зеленом королевстве, ждут кусты с поспевшей малиной, новые огурчики, вытянувшие свои пузатые бочки к солнцу, первые алые пятнышки на помидорах. Это ее труд, ее забота, ее радость. Все, что выросло, было подарком за старание, за терпение, за любовь.

В тот летний вечер, когда солнце уже клонилось к закату, Лилия стояла у края грядки с клубникой и смотрела на сочные алые ягоды. Наклонилась, осторожно, будто хрусталь, сорвала первую – ту, что выглядывала из-под листьев, словно дразнясь.

– Ах ты моя красотка… – шепнула Лилия с нежностью. И вдруг, как девочка, рассмеялась. Взяла ягоду в ладони, вдохнула ее аромат – густой, сладкий, солнечный. Нет, не для себя. В корзинку. Детям.

Она ходила между грядками в легком платье, с платком, чуть сползшим с головы, и чувствовала себя свободной. Не аптекарем, не мамой, не женой – просто собой. Женщиной, в которой жила простая, честная, тихая радость.

Под сливой, где лежала тень, Лилия присела, прислушалась к пению птиц и шуму листвы. Сердце стучало мирно. Никаких рецептов, телефонов, графиков. Только живая земля под пальцами, только щебетание в душе.

Когда корзинка наполнилась – малиной, клубникой, мелкими огурчиками, редиской, – она аккуратно прикрыла все полотенцем, будто укрыла сонных детей. В электричке ее будут толкать, кто-то наступит на ногу, кто-то будет громко разговаривать по телефону – но она уже будет дома. Внутренне.

Потому что везла не просто овощи и ягоды. Везла тепло, вкус лета, частичку своей души. Детям – лучшее.

– Ванечке – вот эту, сладкую. А Людаше – самую крупную клубнику… – шептала она себе, и глаза ее сияли от простой, но такой настоящей любви.

А Вадим был «бездачный»

У Вадима не было дачи. Дача была только у его тещи Тамары Семеновны. Вадим был женат на старшей ее дочери – Наталье. У них подрастали две замечательные дочки: старшая Люба, которой было 8 лет, и младшенькая Танечка, которой недавно исполнилось четыре годика. Все в семье знали, что урожай с тещиной дачи – это и их урожай, поэтому охотно помогали с весны до осени ухаживать за растениями, полоть, поливать, удобрять и, наконец, собирать урожай. Ничего не пропадало, всему находилось применение и место. В стеклянные банки закатывались помидоры, огурцы, варенье из малины, клубники, облепихи, ранеток – маленьких яблочек, сливы, вишни и черной смородины. А из черной смородины теща делала еще и свое фирменное вино. В стерилизованные банки укладывались ягоды и фрукты, заливались сладким «рассолом» – получался вкуснейший ароматный компот.

Но тещина дача – хорошо, а должна быть своя. Так решил Вадим и «выбил» себе участок на вновь распределенных площадях под дачи от Степаногорского управления строительства, расположенного с правой стороны от дороги, ведущей в промышленную зону на значительном возвышении. Одним из аргументов выбора участка именно здесь было его расположение на некоторой возвышенности, что его гарантировано предохраняло от засоления почвы. К тому времени на «старых» дачах уже чувствовалась такая проблема. От обильного полива поднялись грунтовые воды и вынесли с собой соль на поверхность. Борьба с этим природным явлением была почти бессмысленной. Рассказывали, что один из дачников – водитель самосвала – каждый год увозил засоленный слой земли сантиметров 50 со всего участка и завозил новую, хорошую плодородную землю. Для однолетних растений это был некоторый выход, кусты и деревья сажать было все равно нельзя. Потому что соль поднималась каждый год заново.

Свободного времени у Вадима и так было не много, теперь не стало совсем. После работы, а иногда и с разрешения начальника во время работы, он спешил на теперь уже свой дачный участок. А пока это был необжитой кусочек земли, размером примерно 30 на 20 метров, на склоне горы, поросший бурьяном, с тонким слоем красновато-желтого цвета и достаточным количеством скальной породы, которую предстояло частично удалить, а часть использовать под фундамент дачного домика. Одной из первых задач Вадим считал подготовку котлована под будущий бассейн, размер которого он определил как 7 х 5 метров. Для этой работы нужен был экскаватор.

Здесь уместно сделать отступление, опять возвращаясь к общей ситуации в городе. Мало того, что денег у людей катастрофически не хватало, на них еще и нечего было купить. В это время одному из городских заводов удалось организовать производство спирта из виноградной патоки. Спирт сыграл свою жестокую роль в судьбах многих людей и семей. На заводе зарплату выплачивали спиртом. Дальше его обменивали на другие товары, продукты, услуги. И, к сожалению, просто пили. Пили мужчины, женщины, подростки. Это состояние продолжалось более двух лет, затем ощутимо пошло на спад. Что в этом сыграло важнейшую роль, трудно сказать. По неподтвержденным данным, одним из методов борьбы со спиртовым алкоголизмом было целенаправленное распространение со стороны городских властей слухов, затем информации в печатных изданиях о том, что вредное воздействие на организм человека спирта из патоки имеет свойство быстро накапливаться в клетках головного мозга и приводит к ускоренной деградации когнитивных способностей человека. Люди перестают адекватно воспринимать окружающую действительность, теряют способность анализировать информацию, концентрировать внимание. Резко ухудшаются память и речь. А далее процессы прогрессируют в периферической нервной системе, то есть нарушается сердечный ритм, происходят сбои, а затем и остановка дыхания.

Дорогая цена за дачу

Экскаваторщик запросил за свою работу один литр спирта, что являлось хорошей ценой за данный объем работ. Через несколько часов работа была выполнена. Появилась яма под бассейн. В течение лета и осени был залит фундамент и выложены стены дачного домика из шлакоблоков.

В конце осени, больше похожей уже на зиму, с 10–15-градусными морозами, к Вадиму обратился его друг и коллега Юрий Охотников с важнейшей информацией: он договорился с одним из животноводческих совхозов, что они выделят новоиспеченным дачникам – Вадиму и Юрию – по 10 грузовиков хорошего, уже перегнившего навоза. Вывозить только нужно самим. Разделив субботу и воскресенье между собой, друзья приступили к делу. Дело заключалось в следующем: нужно сесть с водителем в кабину самосвала – это был ЗИЛ-130, – доехать до совхоза, организовать погрузчик, загрузить доверху кузов, помогая водителю погрузчика совковой лопатой. В кабине с водителем доехать до дачи, выгрузить навоз, который не хотел сам высыпаться, его нужно было лопатой сдвигать сверху вниз.

Такой цикл работ повторялся раз за разом. Работа была нелегкой, Вадим после 5-го рейса был уже насквозь мокрый от пота, как говорят, «от волоска на пятке до волос на голове». Зато печка в кабине работала исправно. Вентилятор гнал горячий воздух на полную мощность. Несмотря на частичное отсутствие резиновых уплотнений на дверях кабины, через щели размером в два пальца, вылетала часть горячего воздуха, а ему на смену проникал холодный и собирался в ногах у Вадима. Зимние утепленные ботинки не спасали, он скоро почувствовал, что холод пробирается и в них. Лишь около 22 часов работа была закончена, Вадим рассчитался с водителем (тоже спиртом), попросил довезти его до города и направился домой, пытаясь согреть застывшие ступни.

Первые признаки недомогания Вадим почувствовал уже на следующий день, в воскресенье. Повышенная температура, воспаленное горло и кашель. Не придав большого значения данным проявлениям простудного характера, используя средства народной медицины – чай с малиновым вареньем, мед, настои трав, натирания тела сурчиным жиром, – Вадим пошел на поправку. Через три дня он был снова на работе. Самочувствие приемлемое, температуры не было, только сухой кашель мешал нормальной жизни. В пятницу в кабинете у своего знакомого доктора-терапевта Вадим продолжал привычно подкашливать, не обращая на кашель особого внимания. Доктор предложил прослушать его стетоскопом. Закончив обследование, вынес приговор: «Вадим Николаевич, у вас воспаление легких. Я вам даю направление в стационар на лечение. У вас два часа, жду с вещами».

Больница – не развлечение, но и не наказание

В назначенное время 20 ноября 1992 года Вадим Захаров стоял с вещами на пороге приемного общетерапевтического отделения городской больницы города Степаногорска. Его направили в палату, где кроме него находились еще трое пациентов. Пожилой мужчина со смешной фамилией Горошников, которому было 74 года. С «высоты» своего 31-летнего возраста Вадиму он казался совсем старым, а по сути, это был крепкий, бодрый, остроумный и очень начитанный человек, прошедший всю Великую Отечественную войну. Найдя, по-видимому, в своем соседе много общего с самим собой, Вадим с ним быстро подружился. Ходили вместе в столовую, на процедуры и часами разговаривали в палате на самые разные темы.

Ежедневные трехразовые уколы ампициллина, физиопроцедуры, трехразовое питание, отсутствие стресса от работы начали давать свои результаты. Через две недели лечащий врач, прослушав легкие Вадима, похвалил его, сказав, что очаг поражения правого легкого заметно уменьшился. Лечение нужно продолжать. Так как физическое и моральное состояние Вадима улучшилось, появилось желание чем-нибудь заняться, чтобы время быстрее шло и одновременно другим людям была бы польза от этой деятельности. Он начал с того, что попросил медсестер принести ему кое-какие инструменты и материалы – молоток, плоскогубцы, ножовку, гвозди, отвертку. В отделении было достаточно объектов для приложения навыков «рукоделия». Первыми были отремонтированы все стулья в отделении, затем в столовой. Развешаны по стенам стенды и плакаты в рамках. Настала очередь прикроватных тумбочек, которые тоже были по мере необходимости укреплены и покрашены. «Мебельный бизнес» начал потихоньку заканчиваться.

С собой в больницу Вадим взял брошюру Токуиро Намикоши «Шиацу – японская терапия надавливанием пальцами». Тема казалась ему интересной для того, чтобы когда-нибудь попробовать – действительно ли точечный массаж пальцами может вызвать какую-то положительную реакцию организма. Не верить автору оснований не было, но своими пальцами вызвать облегчение потенциального пациента было бы здорово. Он еще раз проштудировал брошюру от корки до корки. В ней он нашел несколько симптомов болезней, которые были у его соседей, помимо их основного диагноза. Первым попался дедушка Горошников. Он вот уже три дня не мог сходить в туалет. Вадим предложил ему попробовать сделать точечный массаж на животе. Тот согласился. Пройдя по рекомендованным автором точкам, он дал соседу выпить полстакана подсоленной воды, и все стали ждать. В палате была тишина. Дед заснул и слегка захрапел. Минут 15 ничего не происходило, соседи уже «расслабились», по-видимому, эксперимент не удался. Как вдруг дед проснулся от урчания в животе и куда-то ушел. Через 20 минут он вернулся сияющий в палату и, при всех пожав руку Вадиму, произнес, чтобы все слышали: «Вадим Николаевич настоящий эскулап». Пока длилась процедура «благодарения», никто не обратил внимания на пришедшего вместе с Горошниковым его товарища. Сосед познакомил Вадима со своим товарищем и спросил робко: «Николаич, мой друг уже шестые сутки не может сходить в туалет. Может, попробуешь помочь?» Своим отказывать нельзя. Окрыленный первым успехом Вадим повторил процедуру и с товарищем Горошникова. Однако при этом уделив больше внимания проработке кишечника, потому что он пальцами чувствовал, что кишечник твердый. Очень осторожно закончив массаж, он дал другу выпить полстакана подсоленной воды, и тот ушел в свою палату, лег на кровать и стал ждать. И друг тоже дождался! Примерно через час он заявился в палату и сказал, что таким счастливым он себя давно не чувствовал. За всем этим внимательно наблюдал другой сосед, которого звали Володя. Это был мужчина лет 45, работавший водителем автобуса и заработавший, как он предполагает, из-за хронического недосыпания предынфарктное состояние. Его сопутствующей проблемой была бессонница. Почувствовав, что шиацу работает, Вадим предложил Володе попробовать наладить режим сна, выполняя в определенное время точечный массаж на животе и на руках. «Я в эту ерунду не верю», – было сказано Вадиму в более крепких мужских выражениях. Однако больной поднял рубашку и разрешил попробовать. Пройдя мягко несколько раз по определенным точкам, что длилось минут 20, Вадим дал Володе стакан теплой воды, на этом процедура закончилась. Соседи скептически поглядывали в сторону Володи, а когда минут через 15 все потеряли интерес, услышали в наступившей тишине хороший, громкий, здоровый мужской храп. Все – Вадим тоже – прыснули в кулак от смеха. Ничего себе, лекарь! Молва о «народном докторе» быстро прокатилась по отделению, и следующие две недели были у Вадима плотно заняты приемом страждущих, в том числе и из других отделений, чему медицинский персонал, спасибо ему, не препятствовал.

Нежданный посетитель в декабре

В середине декабря, когда серое небо тяжело нависало над больничным городком, а воздух за окнами был густой, будто наполненный молчаливыми мыслями, Вадим лежал на своей койке, держа в руках книгу. Его соседи тихо посапывали, погруженные в послеобеденный сон, и только шелест страниц да ровный ритм капельницы в соседнем углу напоминали о жизни. Он читал без особого увлечения – скорее, просто смотрел на буквы, а мысли уносились куда-то далеко, в воспоминания, в обрывки разговоров, в небесно-голубой взгляд, который все чаще стал ему мерещиться.

Вдруг скрипнула дверь, и медсестра, просунув голову, негромко сказала:

– Захаров, к вам посетитель. Жена… – она чуть замялась. – Ждет вас в холле у входа в отделение.

Он удивленно поднял брови. Жена? Он ведь сам просил не приходить – все есть, все в порядке, кормят сносно и вот-вот выпишут. Они с женой договорились, что поводов для визитов нет.

Выбравшись из-под теплого одеяла, Вадим надел халат и направился в холл, по дороге прокручивая в голове тревожные мысли. Что случилось? Может, что с детьми? Или…

Холл встретил его полумраком и легким запахом дезинфекции. Сквозь высокие окна в бледном свете дня он сразу увидел женщину у дальнего подоконника. Слегка опершись на подоконник, она смотрела в окно. Это была не его жена. Это была Лилия Александровна.

Он узнал ее сразу, с первой секунды – изящный силуэт, аккуратная шапка из нутрии, темный костюм-двойка, из-под которого выглядывал белоснежный воротничок блузки. Все было так… знакомо и неожиданно. Но самое главное – он почувствовал, как в груди что-то защемило. Ее небесно-голубые глаза встретились с его взглядом – смущенные, теплые, чуть растерянные.

– Вы не звонили давно… – заговорила она первой, чуть опустив взгляд. – Я подумала, вдруг что-то случилось. А тут случайно зашла к подруге – она терапевт в этом отделении. Сказала, что вы тут лежите. Вот… решила навестить. Можно?

– Конечно, можно… – Вадим говорил медленно, словно боялся, что если скажет слишком быстро – момент исчезнет, как пар над чашкой. – Мне очень приятно, что вы пришли. Правда. Но зачем так утруждать себя?

– Хотела узнать, может, вам что-то нужно? Лекарства? Или… я могу что-то приготовить, принести?

Он на секунду растерялся, не зная, как реагировать. Вадим хотел как лучше, но слова вышли грубо:

– Спасибо большое, в больнице кормят хорошо, да и потом… что у меня, жены, что ли, нету?

Фраза повисла в воздухе, как холодный ветер в открытое окно. Он тут же понял, как прозвучало, и увидел, как ее глаза потускнели, как уголки губ дрогнули.

– Я не это имел в виду… – быстро добавил он и, не думая, подошел ближе, осторожно положил руки ей на плечи, с благодарностью и теплотой. – Простите… мне действительно очень-очень приятно, что вы пришли. Очень…

Лилия вздрогнула – неожиданность прикосновения, нежность его рук, искренность в голосе застали ее врасплох. Щеки ее залились румянцем, а взгляд потеплел, стал особенно женственным, глубоким.

На миг в воздухе повисло нечто большее, чем просто забота. Что-то, что нельзя было назвать, но можно ощутить – тихая тяга двух душ, как будто сердца их, прикасаясь друг к другу невидимой нитью, вдруг вспомнили о чем-то важном и родном.

В холле послышались шаги. Вадим отнял руки, они невольно отступили на шаг друг от друга. Неловкость не могла затушить то, что уже произошло. Но она снова стала Лилией Александровной – сдержанной, собранной, чуть грустной.

– Мне пора… у меня сегодня вторая смена, – сказала она, глядя в сторону двери, но ее взгляд скользнул по нему, нежный и какой-то беззащитный.

Она протянула ладонь – теплую, маленькую, чуть дрожащую. Их руки соприкоснулись на секунду, и от этого прикосновения Вадим ощутил странное, сладкое волнение.

– Спасибо, что пришли…

– Берегите себя.

Она повернулась и ушла, не оборачиваясь. Ее походка была спокойной, но что-то в ее осанке, в медленных шагах говорило, что сердце ее осталось на миг здесь, с ним.

Он стоял у окна, словно прикованный. И не мог понять: что это было? Почему сердце так стучит? Почему захотелось удержать ее, не отпускать? Он знал – это не просто визит вежливости. Это было начало. Что-то родилось в этот зимний день в тишине больничного холла.

Был ли это сон?

Вернувшись в палату, Вадим лег на кровать, заложил руки за голову и закрыл глаза. Он снова видел ее – глаза, губы, как шапка слегка сползла на затылок, как она вздрогнула от его прикосновения. Он представлял, как ее пальцы касаются клубники на грядке, как она смотрит в окно электрички, думая о ком-то далеком и, может быть… о нем.

С этими мыслями он незаметно уснул – с улыбкой на губах и тихой уверенностью в сердце: в его жизни что-то изменилось. Навсегда. Сон пришел к Вадиму тихо, почти незаметно, как весенний ветерок в открытое окно. Он словно растворился в нем – в этом ощущении света, простора и чего-то волнующе-необъяснимого. Сон был живым, ярким, как будто кто-то раскрыл перед ним другую реальность – возможно, ту, о которой он давно мечтал, но боялся признаться самому себе.

Он шел по знакомым улицам родного города, но все вокруг казалось немного другим. Чище. Легче. Теплее. Воздух был наполнен весенней свежестью, будто сам город просыпался после долгой зимней спячки. Везде, куда ни глянь, чувствовалась жизнь: набухшие почки, робкие зеленые листочки, первые ростки на клумбах, и даже свет солнца был не таким, как обычно, – он казался добрым, согревающим, живым. Люди улыбались, и даже их шаги казались более легкими.

Вадим шел в сторону центра, и в сердце его поселилось светлое, детское чувство – будто впереди ждет что-то важное, то, ради чего стоило болеть, ждать, жить. Он снял пальто, шапку – было жарко, но не от погоды, а от ощущения: его тело наполнялось энергией и радостью, как будто сама весна шептала: «Ты снова живой».

Когда он поднялся на ступеньки большого торгового центра и оглянулся – сердце его сжалось от странного, почти мистического контраста: площадь перед ним была залита солнцем, светилась ярким лазурным небом, но стоило перевести взгляд на соседние улицы – и там царила зима, серость, иней, заснеженные крыши и холодные лица прохожих. Две реальности соприкасались на границе площади, и это казалось волшебным.

И вдруг – голос. Родной, нежный, тихий и удивленно-зовущий:

– Вадим Николаевич!

Он обернулся и увидел Лилию. Ее лицо светилось, глаза искрились от солнца и… чего-то большего. Шла к нему уверенно, немного торопливо, как будто знала, что он здесь. Его сердце сжалось и тут же распахнулось навстречу ей. Он поспешил к ней – как ребенок, увидевший в толпе любимого человека. Шапка соскользнула с рук, но он даже не заметил. Он видел только ее – красивую, настоящую, чуть растрепанную от ветра, с пушистой шапкой, сбившейся на затылок, с серым шарфом в голубую клетку, с открытыми плечами и теплом, исходящим от всего ее существа.

Они встретились, не сказав ни слова, только раскинули руки – и в следующую секунду слились в объятии, которое казалось вечным. Он поднял ее, закружил прямо на ступеньках, как в старом фильме, а она смеялась – легко, звонко, искренне. Смех ее напоминал весенний ручей, только начавший журчать.

Он поставил ее на землю, обнял крепко-крепко, как будто боялся отпустить.

– Ну как ты? – спросила она, заглянув ему в глаза, улыбаясь, чуть прищурившись от солнца.

Он услышал «ты» – и сердце его затрепетало.

– Теперь лучше всех! – бодро ответил он, сияя от счастья. – Пойдём гулять?

Они взялись за руки, как подростки, и пошли по променаду, мимо цветочных витрин и ярких вывесок, среди улыбающихся прохожих и оживших деревьев. Вадим чувствовал ее ладонь – теплую, живую, – и это прикосновение казалось настоящей жизнью. Они говорили о пустяках: о весне, о вкусном пироге с вишней, о смешных историях из аптеки, о новых кроссовках мальчишки, пробежавшего мимо. Они не замечали ничего вокруг – только друг друга.

Чем дальше они шли, тем теплее становилось, – но это не удивляло их. Все в этом сне было логично: природа, как и их чувства, раскрывалась, теплела, расцветала. Где-то в глубине души Вадим понимал, что это не может быть наяву. Но ему было все равно. Он хотел быть здесь. С ней.

На одном из перекрестков они остановились, не говоря ни слова. Вадим взял Лилию за талию, притянул к себе, его большие ладони легли на ее лицо – бережно, как лепестки. Он посмотрел в ее глаза и в них увидел все: тепло, волнение, нежность, доверие. Не раздумывая, он наклонился и поцеловал ее. Губы ее были мягкими, прохладными и вкусными, как весна. Она закрыла глаза, встала на носочки и замерла, прижавшись к нему всем телом.

Время остановилось. Мир исчез. Остались только они двое, в свете полуденного солнца, под лазурным небом.

И вдруг, сквозь блаженство сна, пришел грубый, земной голос:

– Вадик, Вадик… пора на уколы.

Он резко открыл глаза. Над ним стоял дед Горошников, слегка потряхивая за плечо. Вадим медленно сел на койке, не сразу понимая, где он. Секунды путаницы – и реальность вернулась: больничная палата, серое окно, неулыбчивое небо. И пустота.

– Сон… – прошептал он. – Это был всего лишь сон…

Но как же все было живо, как по-настоящему! Он провел рукой по губам – как будто там все еще остался ее поцелуй. Он закрыл глаза и вновь увидел этот лазурный свет, услышал ее голос, почувствовал ладонь в своей руке.

«Если даже это был только сон, – подумал он, – значит, душа моя уже знает, что ей нужно. Она выбрала…»

И теперь каждую ночь он ждал – может, снова получится вернуться туда. На ту самую площадь, в солнечный город, где весна не кончается, а Лилия идет ему навстречу, улыбаясь.

Морозное дыхание признания

Лилия шла по длинному, ярко освещенному коридору городской больницы, медленно, не торопясь. Шаги ее отдавались легким эхом по кафельному полу, а сердце все еще звучало последним взглядом, последним словом, последним прикосновением, с которым она попрощалась с Вадимом. В коридоре было тепло, сухо, пахло лекарствами и чем-то сладковато-затхлым – запах больничных стен, в которые впитались сотни человеческих историй.

Возле вешалки она остановилась, поправила волосы перед зеркалом, будто проверяя: «А все ли на месте? Ничего ли не выдает моего волнения?» Потом медленно натянула свое пальто благородного бордового цвета – оно мягко облегало ее фигуру, подчеркивая стройность и вкус. Шарф, серый в голубую клетку, она повязала особенно аккуратно, как будто кто-то мог бы смотреть. А может, он все еще смотрит?

Около окна Лилия остановилась. За толстым стеклом лежал безмолвный больничный двор, окутанный зимней тишиной. Деревья, тонкие и хрупкие, стояли будто в стеклянной оправе – покрытые тонкой коркой льда, словно застывшие в ожидании весны. Ветер едва-едва колыхал их ветви, оставляя еле заметные следы на белом снежном покрывале.