Холодные глаза Петербурга: тени на Неве

– Этот дом построен в середине XIX века. Здесь бывали чиновники, музыканты, даже люди при дворе… Всё это стены ещё помнят. Паркет на полу помнит историю этого дома…

Группа вошла в первый зал – просторную комнату с витринами и массивными шкафами. Под стеклом мерцали драгоценные броши, старые перстни, часы и миниатюрные статуэтки. Туристы ахнули.

Но Анна сразу заметила странность. В одной из витрин, прямо посреди экспозиции, пустовало место – на бархатной подушке оставался только лёгкий отпечаток, словно недавно здесь лежал какой-то предмет.

Она наклонилась ближе.

– Простите, а здесь… должно что-то быть? – тихо спросила она, обращаясь к гиду.

Гид, смущённо поправив очки, пробормотал:

– Ах, наверное, временно убрали… реставрация… – и поспешно отвёл взгляд.

Кузьмин наклонился к витрине, внимательно всматриваясь в пустое место.

– Хм… Интересно, а что же тут было? – пробормотал он с лёгкой завистью в голосе. – Наверное, нечто стоящее, раз Челищев убрал.

Орлова, стоявшая рядом, нахмурилась и прошептала Смирнову:

– Пустое место всегда выглядит подозрительно. Мне кажется, это не просто реставрация… кто-то явно не хочет, чтобы мы увидели настоящий экспонат.

Группа двинулась дальше, следом за хозяином дома, но Ларин на секунду задержался у пустой витрины. Его лицо не изменилось, но в глазах мелькнул холодный блеск.

– Некоторые вещи иногда лучше держать не на виду, – произнёс он. – Петербург полон глаз, которые видят больше, чем должны.

В зале воцарилась тишина. Туристы переглянулись, и каждый понял эту фразу по-своему: кто-то – как намёк на ценность коллекции, кто-то – как тонкую угрозу.

Родион, стоявший чуть в стороне, машинально сделал пометку в блокноте: «Пустое место – первый шифр».

Анна вполголоса произнесла:

– Это было не похоже на случайность.

Глава 8

Группа прошла через тяжёлые двери следующего зала. Здесь царила особая прохлада: высокие окна были слегка затянуты пыльным тюлем, а на стенах висели портреты предков Челищевых, чьи взгляды казались живыми в тусклом свете старинных ламп.

Анна сразу заметила странные детали: несколько картин были подвешены криво, а одна маленькая шкатулка на столе стояла не на привычном месте. Её крышка была приоткрыта, будто кто-то недавно к ней прикасался.

– Посмотри, – тихо сказала она Родиону, – эта шкатулка… кажется, она здесь была совсем иначе.

Кузьмин подошёл ближе, нахмурившись:

– Интересно… Челищев не слишком следит за своими вещами, или это специально?

Анна, обводя взглядом зал, прошептала:

– Слишком много мелочей выбивается из привычного порядка. Мне кажется, кто-то хочет, чтобы мы это заметили.

Родион слегка наклонился к Анне:

– Каждая «несостыковка» – это сигнал. Кто-то наблюдает за нами и направляет внимание.

Вдруг тихий скрип пола привлёк внимание всех. Казалось, что звук исходит от пустой комнаты за аркой, где никто не находился. Туристы вздрогнули, и Орлова сжалa сумочку. Челищев, как ни в чём не бывало, продолжал экскурсию, но Анна уловила его лёгкий, едва заметный взгляд в сторону пустой арки.

– Похоже, – прошептала она Родиону, – что дом сам начинает разговаривать с нами.

Родион кивнул, аккуратно делая пометку в блокноте:

– Символы начинают складываться в цепочку. И каждый шаг группы теперь под наблюдением.

Тишину прервали только приглушённые голоса гидa, тихий шёпот туристов и едва слышный шорох за стенами – словно сам особняк следил за ними.

Гид продолжал рассказывать о зале, когда Кузьмин, подошедший к витрине с миниатюрными статуэтками, неосторожно дотронулся до одной из них. Лёгкий металлический звон прозвучал неожиданно громко, и все обернулись.

– Осторожно! – тихо сказал Челищев, шагнув вперёд и аккуратно поправив предмет. Его глаза на мгновение сузились, и в них мелькнула тень раздражения.

Анна, стоявшая рядом с Родионом, едва смогла сдержать вздох:

– Это первый знак. Не случайность.

Родион кивнул, делая быструю пометку в блокноте:

– Любое движение здесь проверяется. Даже случайное прикосновение может стать сигналом.

Орлова тихо прошептала Смирнову:

– Видите? Каждая деталь здесь под контролем.

Кузьмин смущённо отошёл, а взгляд его, пусть и невинный, задержался на статуэтках дольше, чем следовало. Родион отметил про себя: кто-то из группы уже вовлечён в «правила игры» дома, и каждый из них невольно становился частью загадочной схемы.

Челищев вернулся к экскурсии, не давая посторонним заметить малейшую реакцию. Но для Анны и Родиона этот звук и резкое движение хозяина стали первой ниточкой, по которой они могли тянуть, чтобы распутать скрытую паутину дома.

Группа продвигалась по залам особняка, следуя за хозяином и гидом. Коридоры становились всё уже, потолки – выше, а свет ламп – тусклее, словно дом сам настраивал гостей на внимание.

В следующем зале на бархатной подставке пустовала витрина. Слегка блестевшие отпечатки на подушке указывали: недавно здесь находился предмет. Туристы заметили это почти одновременно.

– Подождите, – сказала Орлова, нахмурившись. – А что должно было быть здесь?

– Я думаю… это одно из колец, – пробормотал Кузьмин с лёгкой завистью, глядя на пустое место. – Челищев, наверное, убрал его ради… чего-то важного.

Ларин, проходя мимо, остановился на мгновение. Его взгляд пронзал комнату, холодный и точный.

– Некоторые вещи лучше не видеть всем сразу, – сказал он ровно, не объясняясь. – Особенно тем, кто может понять слишком много.

Гид попытался сгладить напряжение:

– Возможно, временно убрали для реставрации… ничего особенного, дамы и господа.

Но туристы уже обменивались взглядами. Орлова с сомнением посмотрела на Кузьмина:

– Не кажется ли тебе странным, что это происходит именно сегодня, перед нашей экскурсией?

Кузьмин пожал плечами, но в голосе его звучала тревога:

– Может, вы правы… Или это часть игры, или это сделано для антуража.

Анна и Родион стояли в тени, наблюдая за реакцией группы. Для них этот эпизод стал первым настоящим сигналом: дом и хозяин контролируют не только экспозицию, но и поведение гостей. Каждый шёпот, каждый взгляд – возможная подсказка.

Родион наклонился к Анне:

– Пустая витрина – первый реальный конфликт. Отслеживаем реакции. Это ключ.

Анна кивнула, чувствуя, как напряжение внутри группы начинает сгущаться. Этот зал, казалось, сам устанавливал правила, по которым им предстоит играть.

После того как Ларин сделал своё короткое, но холодное замечание о пустой витрине, он неспешно повернулся и вышел из зала, оставляя туристов вместе с гидом и хозяином особняка Челищевым.

Группа на мгновение замерла. В зале повисла тишина, нарушаемая лишь приглушённым шорохом обуви по скрипучему полу и слабым эхом шагов Ларина, удаляющегося по коридору.

– Так, – начала Орлова, глядя на пустую витрину, – кто-нибудь понимает, почему это убрали именно сегодня?

– Наверное, временно для реставрации, – вмешался Кузьмин, но в голосе прозвучала лёгкая неуверенность. – Хотя… кажется подозрительным, что никто нас заранее не предупредил.

– Да, – подхватил Смирнов, – и я слышал, как гид намекал на легенду об этом кольце… Но теперь оно исчезло. Что-то тут не так.

Орлова нахмурилась, слегка сжав сумочку:

– Я бы не удивилась, если это часть какой-то игры. Или испытание.

Гид Платонов пытался вернуть атмосферу спокойствия:

– Дамы и господа, ничего необычного, просто экспонат временно убран…

Но туристы уже начали тихо обсуждать свои догадки между собой. Зависть Кузьмина, интерес Смирнова и осторожное недовольство Орловой создавали внутреннее напряжение. Малейший шёпот превращался в намёк на подозрение, каждое движение – в повод для интерпретации.

Анна и Родион стояли в стороне, словно невидимые наблюдатели. Анна сжимала блокнот, а Родион едва заметно делал пометки:

– Смотри, – шепнул он, – линии интриг уже проявляются. Кто с кем на «ты», кто кого подозревает… Это наша карта.

Анна кивнула:

– Каждый из них теперь не только турист, но и потенциальный участник скрытой игры.

Скрип половиц под шагами Челищева напоминал им о том, что хозяин дома тоже наблюдает. Дом жил собственной жизнью, а пустая витрина стала первым маркером того, что правила здесь не просты, и всё только начинается.

Глава 9

Автобус мягко затормозил у входа в отель. Туристы поднимались по ступенькам, шумно переговариваясь и делясь впечатлениями от экскурсии. Анна шла рядом с Родионoм и всё ещё ощущала холодные стены особняка на себе, будто здание не желало отпускать гостей.

Родион, уже выйдя из автобуса, машинально пересчитал пассажиров. Его взгляд скользнул по лицам и замер:

– Ларина нет, – тихо сказал он, поправляя воротник плаща.

Анна тоже заметила отсутствие коллекционера, но её внимание приковали другие. Гид, ещё утром полный энергии, теперь говорил как-то слишком поспешно, словно боялся задерживаться с группой. Хозяин особняка Челищев, сопровождавший гостей до отеля, стоял чуть в стороне. Его лицо было напряжённым, пальцы дрожали, когда он закуривал.

Анна прищурилась:

– Они что-то скрывают, Родион. Ты видел их глаза? Там был не просто страх за экспонаты. Это нервозность… будто они ждали чего-то…

Родион нахмурился, достал блокнот и сделал короткую запись.

– А может, они ждали Ларина, – произнёс он вполголоса. – И, судя по всему, он предпочёл не возвращаться с остальными.

Анна обернулась на улицу, в туман, где уже терялись огни вечернего Петербурга.

– Думаешь, он поехал по своим делам?

– Или по чужой воле, – мрачно ответил Родион.

Они последовали за туристами в холл. Орлова жаловалась на сырость в особняке, Кузьмин хохотал, вспоминая, как кто-то задел старинную вазу, а Смирнов, задумчивый, держался чуть в стороне. Но всё это было лишь шумом. Внутри группы витало другое – напряжение, которое Анна ощущала всем нутром.

Родион бросил взгляд на часы и пробормотал:

– Сегодняшняя экскурсия ещё не закончилась. Она просто переместилась сюда, в отель.

Холл отеля наполнился гулом голосов, шагов и шорохом раскрываемых чемоданов. Туристы постепенно рассаживались в креслах, кто-то взял газету со стойки, другие обсуждали увиденное. Гид поднялся на небольшую ступеньку у стойки регистрации и, хлопнув ладонями, привлёк внимание:

– Дамы и господа, у вас есть час отдыха. В семь вечера приглашаю всех в наш ресторан на ужин. Сегодня обещают подать особое блюдо – приготовьтесь к сюрпризу Петербурга.

Гул голосов немного стих. Каждый получил свою «передышку»: кто-то поспешил в номер, кто-то направился в бар, а кто-то просто остался в холле.

Именно в этот момент за тяжёлой дверью отеля послышался скрип. Дверь распахнулась, и внутрь шагнул Виктор Ларин. Он выглядел так, будто только что вернулся из долгой дороги – плащ слегка промок, волосы прилипли к вискам, на лице застыл след усталости. Но главное было не в этом: его взгляд, обычно уверенный и тяжёлый, теперь скрывал в себе тень, словно от пережитого или невысказанного.

Анна первой заметила его и чуть наклонилась к Родиону:

– Он будто прошёл через собственный шторм…

Родион молча наблюдал, как Ларин, не оглядываясь на туристов, направился к стойке администратора и коротко бросил что-то дежурному. Его шаги были неровными, словно он шёл с грузом, который нельзя ни разделить, ни показать.

Когда Ларин скрылся на этаже, Родион достал блокнот, скользнул ручкой по странице и оставил короткую, сухую запись: «Возвращение Ларина – слишком позднее».

Столовая вновь наполнилась голосами и гулом посуды. В подвале царил особенный полумрак – лампы под сводами освещали длинный стол, за которым разместились туристы, а влажные стены, будто дышащие холодом, напоминали, что городу триста лет и он хранит больше тайн, чем позволяет себе показать.

Ларин сел почти в конце, рядом с Кузьминым. Он выглядел уставшим: еда на его тарелке оставалась нетронутой, а глаза то и дело скользили к телефону и часам. Казалось, он был здесь телом, но не духом.

– Смотри, – тихо сказала Анна, наклоняясь к Родиону, – он снова проверяет время.

– Запишем, – ответил Родион, делая короткую пометку в блокноте: «возвращение позднее. На ужине – отчуждённость».

Гид пытался оживить атмосферу, рассказывая с улыбкой анекдоты о старом Петербурге. Но его улыбка не касалась глаз. Родион отметил, как тот несколько раз обменялся быстрыми взглядами с Челищевым. У того руки дрожали, когда он наливал себе вино.

Анна кивнула, стараясь не выдать интереса.

– Видишь? – шепнул Родион. – Они что-то делят между собой.

Орлова громко жаловалась на скромность ужина. Но её глаза то и дело останавливались на кольце Вороновой, сверкавшем при свете лампы. Анна уловила зависть в её взгляде – и записала про себя: «зависть = слабое место».