Холодные глаза Петербурга: тени на Неве

Глава 4

Группа оживилась, зазвучали реплики. Кому-то стало любопытно, кому-то неуютно. Туристы нехотя поднялись и пошли следом за гидом, и весь этот разношёрстный люд потянулся к узкой лестнице вниз, туда, где в каменных коридорах уже дышал Петербург – влажный, тяжёлый, тайный.

Родион и Анна замыкали процессии. Он шагал уверенно, но сдержанно, будто проверяя лица в группе. Она внимательно вглядывалась в туристов и ловила жесты, взгляды, мелкие движения – уже выстраивая в голове свою карту связей.

Узкая каменная лестница, уходящая вниз, будто вела не к трапезе, а к тайному убежищу. Стены из сырого кирпича, арочные своды и приглушённый свет старых ламп создавали мрачность катакомб Петербурга, а не отеля.

Гости разместились за длинными столами с тёмными скатертями. Запах горячего хлеба и тушёного мяса смешивался с влажным ароматом подвала.

В этот момент, когда шум голосов смешался со звоном бокалов, Родион уловил иной звук – тонкий, резкий кап… кап… кап… из глубины подвала. Свод над их столом чуть просачивался влагой, и ровно в тот миг, когда Ларин поднёс бокал к губам, с потолка сорвалась капля и разбилась о дерево, оставив тёмное пятно.

Родион задержал взгляд на этой капле и едва заметно усмехнулся. Петербург посылал ему свои сигналы – через дождь, камень и тень. И каждый такой знак он привык читать, как строчку в книге, которую город писал специально для него.

Анна заметила его сосредоточенность и тихо спросила:

– Уже видите что-то?

– Город всегда шепчет первым, – так же тихо повторил свои слова Родион. – Важно только услышать.

Капля упала снова, ещё раз, и несколько человек за столом обернулись.

– Вот вам и старинный подвал, – хмыкнула Орлова, поджимая губы. – Всё течёт, сырость кругом… Недаром у меня с утра суставы ломит.

– Сырость? – вдруг усмехнулся Кузьмин, поднимая бокал. – Нет, господа, это, по-моему, прямо символ Петербурга! Вечно что-то капает, течёт или туман клубится. Настоящая романтика города на Неве!

За столом раздался смешок, кто-то кивнул, кто-то снова вернулся к еде. Для большинства это было лишь случайное пятно на потолке, деталь антуража.

Но Родион продолжал смотреть на каплю, тёмно блестевшую на дереве. Для него это был знак, напоминание: любая мелочь здесь может стать частью узора, который город складывает в тайное послание.

Анна уловила эту разницу и отметила про себя – Родион читает Петербург иначе, чем все вокруг

Орлова, сжав губы, сидевшая на краю, демонстративно отодвинув тарелку:

– И это называется ужин? Господи, какой мрак.

Кузьмин тут же попытался разрядить обстановку:

– Ирина, это же Петербург! Тут даже ужины полны мистики. Я вот только жду, когда отсюда выйдет привидение с тарелкой борща.

– Вы ещё пошутите про мои коллекции, – сухо бросил Ларин, сидевший чуть поодаль. Его дорогие часы блеснули в тусклом свете лампы, и Кузьмин непроизвольно задержал взгляд.

Анна, наблюдавшая со стороны, уловила эту тень зависти – короткий, но очень выразительный штрих. Она склонилась к Родиону и едва слышно прошептала:

– Видишь, как он смотрит на Ларина? Здесь всё связано тонкими нитями.

Родион кивнул, отмечая что-то в блокноте. Для него эта подземная трапеза была словно первым актом спектакля, где каждый турист примерял свою маску.

В углу сидела Екатерина Воронова, молчаливая, задумчивая. Она почти не прикасалась к еде, её взгляд скользил по лицам остальных, словно она искала слабые места или проверяла невидимую карту отношений.

Время тянулось медленно. Под сводами гулко отдавались голоса и смех, и в этой замкнутой каменной утробе города всё выглядело как пролог к чему-то большему – тайне, которая вот-вот развернётся.

Бокалы уже наполнялись вторым вином – красным полусухим «Петербургский Сирин», которое подали в узких хрустальных рюмках. В свете свечей вино переливалось густым рубиновым оттенком, словно кровь, застывшая в стекле.

– Вот только одного мне в моей коллекции – часов, таких, как у вас, Виктор, – вздохнул Андрей Кузьмин, слегка завидуя, – не хватает. В остальном, конечно, почти всё есть.

Ларин лишь улыбнулся, не показывая эмоций, но Орлова не удержалась: взгляд её невольно скользнул на кольцо на пальце Вороновой, и она тихо пробормотала:

– Ах, вот бы такое…

– А у меня есть кое-что поинтереснее, – вмешался Глеб Смирнов, аккуратно поправляя запонки. – Коллекция редких украшений царской семьи. Каждый предмет – история, не просто вещь.

Разговор привлёк внимание гида группы, который с заметным оживлением кивал и поддакивал, стараясь поддерживать интерес туристов:

– Да, вот такие истории и делают Петербург особенным! – сказал он, чуть наклоняясь к столу, чтобы услышать лучше. – А вы знаете, многие вещи из музеев здесь имеют свои тайны…

Разговор повис в воздухе, словно свет свечей на стенах подвала: сочетание зависти, гордости и любопытства витало между гостями. Родион с Анной наблюдали за этим, делая заметки про нюансы поведения туристов. Каждое слово, каждый жест – потенциальная ниточка будущих улик.

Ларин поднял бокал к губам, но в этот момент в тишине подвала резко прозвенел его телефон. Он чуть нахмурился, поставил бокал обратно и на миг посмотрел на массивные золотые часы на запястье, будто сверяясь не только со временем, но и с самим собой.

Затем он достал телефон и, бросив короткий взгляд на Воронову, медленно направился к выходу из подвала. Туристы, занятые беседой и едой, почти не заметили его ухода.

Родион и Анна обменялись взглядом. В глазах Родиона мелькнуло то самое напряжённое внимание, когда он читал улику не хуже, чем газету. Он встал так же спокойно и, словно ненароком, пошёл за Лариным.

В коридоре, где гулкий свод подвала гасил шаги, он уловил обрывок приглушённого разговора. Голос Ларина звучал резко, глухо, будто он сдерживал раздражение:

– …не все предметы найдут честного покупателя…

Родион задержался у лестницы, делая вид, что поправляет воротник. Каждое слово, услышанное в этом месте, могло оказаться частью той паутины, в которую втянула его городская тень.

Он вернулся в подвал так же незаметно, как вышел, и снова встретился глазами с Анной. Она молча кивнула, словно подтверждая – первая настоящая трещина в облике коллекционера уже появилась.

Глава 5

После долгого ужина столовая постепенно пустела. Гул голосов стихал, звон бокалов затихал в глубине сводчатого подвала. Туристы поднимались наверх: кто устало тянул ноги, кто оживлённо обсуждал планы на утро. На лестнице слышался шорох шагов, в коридорах отеля разносился запах сырости и старого камня.

Анна и Родион задержались чуть дольше остальных – Родион сделал пометки в блокноте, а Анна наблюдала за гостями, словно читала книгу, страницы которой оживали прямо у неё на глазах.

В этот момент её взгляд зацепился за короткий эпизод: Ирина Орлова, поправив прядь волос, бросила на Глеба Смирнова тёплый, почти сияющий взгляд. Смирнов в ответ слегка улыбнулся и помог ей подняться по ступенькам. Их жесты были слишком мягкими и естественными, чтобы остаться случайностью.

Анна отметила это мгновение – как тонкую трещину в общей картине группы. Невидимая нить, которую стоило держать в памяти. Она слегка наклонилась к Родиону и едва слышно сказала:

– Видишь? В группе уже есть своя тайная симфония.

Родион поднял глаза от блокнота, посмотрел на удаляющиеся силуэты и сухо кивнул:

– Симфонии иногда заканчиваются фальшивой нотой.

В коридоре послышался смех Кузьмина, хлопнула дверь, и вечер окончательно растворился в гулком дыхании старого отеля.

Когда большинство гостей уже разошлись по номерам, Виктор Ларин медленно поднялся по лестнице, словно обдумывая каждое движение. Его шаги отдавались по пустым коридорам старого отеля. Достигнув своего номера, он осторожно открыл дверь и замер на пороге.

На постели, аккуратно расставленные, лежали несколько старинных статуэток, которых здесь ранее не было. Их мраморные лица казались живыми в мягком свете настольной лампы. Ларин сжал кулаки, делая шаг вперед, и заметил едва уловимую трещину в стекле одной из витрин – неясный знак, будто кто-то оставил напоминание о себе.

Он присел на край кровати, поднял одну из фигурок, и холодок пробежал по спине. В голове мелькнула мысль, что «всё идет не по плану». В этот момент его телефон тихо завибрировал на столе. Он подошел, посмотрел на экран и замер: сообщение было пустым, но напряжение в воздухе стало ощутимым.

Ларин медленно опустил телефон, снова посмотрел на статуэтки и тихо выдохнул:

– Кто-то уже здесь…

В соседнем коридоре Родион и Анна, тихо наблюдавшие за происходящим, переглянулись. В их глазах мелькнуло понимание – игра только начинается.

Ларин осторожно обошёл постель, его глаза скользили по каждой фигурке. Казалось, что тени от лампы танцуют по стенам, подмигивая ему в темноте. Он заметил на одной из статуэток едва различимую царапину – словно кто-то оставил знаковое предупреждение.

Сердце учащённо билось, но он старался сохранять спокойствие. Он поставил фигурку обратно на постель и подошёл к окну, глядя на тусклый свет фонарей, отражавшийся в мокрой мостовой. Туман за окнами снова сгущался, словно Петербург сам шептал о грядущей буре.

– Нельзя терять контроль… – пробормотал Ларин, сжимая кулаки. – Иначе кто-то другой решит за меня.

Он быстро осмотрел комнату ещё раз, проверяя окна, двери и даже старинный шкаф с коллекционными книгами. Всё выглядело обычным, но чувство опасности не отпускало. Ларин сделал шаг к двери, готовясь вернуться к постели, когда в коридоре раздался тихий, почти неслышный шорох – кто-то или что-то оставалось за пределами комнаты, и он понял: предупреждение, оставленное в статуэтках, было далеко не шуткой.

Медленно он вернулся к телефону, взглянул на экран ещё раз и, сжимая его в руках, прошептал:

– Завтра многое изменится…

Туман за окном, холодный и непроглядный, словно сплёлся с тревогой Ларина, предвещая начало череды событий, в которых он ещё не понимал своей роли.

Родион закрыл дверь своего номера, оставив за спиной тихий шум коридора и мерцающий свет лампы. Анна опустилась на край кровати, аккуратно раскрывая блокнот, а Родион устроился в кресле, вытянув ноги и прислонившись спиной к стене.

– День выдался насыщенным, – сказал он тихо, не отрывая взгляда от листов с заметками. – Туристы… и Ларин. Кажется, паутина внутри группы плотнее, чем я думал.

Анна кивнула, поднимая глаза на него:

– Я заметила… как Орлова и Смирнов обмениваются взглядами. Маленькая деталь, но она говорит о том, что внутри группы есть свои линии – не только деловые, но и личные. И эти линии могут вмешаться в любые события.

Родион аккуратно сделал пометку в блокноте: «Возможные внутренние конфликты – отвлекающий фактор». Затем, почти шепотом, добавил:

– А Ларин… его реакция на телефонный звонок, статуэтки в номере. Кто-то уже оставил знаки. И это не случайность.

Анна прислонила подбородок к колену и задумчиво произнесла:

– Петербург сегодня говорил нам о многом. Капли воды в подвале, звон бокалов, тени на стенах… Символы города, но и знаки. Мы должны учитывать, что каждый маленький штрих может быть частью большой игры.

Родион взглянул на неё через туман мягкого света лампы.

– Верно. Завтра мы будем смотреть не только на людей, но и на город. Он тоже шепчет. И если мы пропустим хоть один знак… – он сделал паузу, обводя взглядом свои заметки, – последствия могут быть непредсказуемыми.

Анна кивнула, аккуратно закрывая блокнот. Между ними повисло молчание, но оно не было пустым – скорее, напряжённым предчувствием.

Отель постепенно затихал. Коридоры, которые днем были полны шума и шагов туристов, теперь наполнялись мягким эхом редких шагов персонала, закрывающего двери номеров. Старинные люстры едва мерцали, отражаясь в темных зеркалах, а легкий запах воска и старых ковров наполнял воздух.

С улицы доносился отдалённый звон трамвая и редкие голоса ночных прохожих, смешиваясь с тихим шорохом ветра за окнами. В подвале-столовой, где еще недавно звучали голоса и звон бокалов, теперь стояла полная тишина, только слабое капанье воды с арочного свода время от времени напоминало о жизни здания.

На верхних этажах закрывались окна, и теплый свет ламп постепенно угасал, уступая место мягкому серому туману Петербурга, который медленно обвивал улицы города, мосты и каналы. Отель будто сам засыпал, погружаясь в глубокий сон, храня в своих стенах тайны прошедшего дня.

Поздно вечером, когда коридоры отеля уже были окутаны полумраком, раздавался тихий, но настойчивый стук в дверь. Это была Орлова, её пальцы нервно постукивали по деревянной панели, будто каждое касание отдавалось эхо по пустым коридорам.

Глеб Смирнов, услышав стук, открыл дверь с лёгкой улыбкой, не подозревая, что за этим обычным визитом скрывается нечто большее.

В этот момент Анна, выходя из номера Родиона, замедлила шаг. Коридор был почти пуст, лишь тусклый свет лампы отражался на полированных перилах. Она остановилась рядом с дверью Смирнова, слегка присела и прижалась ещё ближе к двери, стараясь не дышать слишком громко. Сквозь тонкую древесину до неё долетали обрывки разговора:

– …ты слышал? – голос Орловой дрожал от волнения. – Ларин собирается продать одно из трёх колец… тех, что подарили Екатерине…, Екатерине II и хранились когда-то в той самой шкатулке!

Глава 6

Анна вслушалась внимательнее, ловя каждое слово, как драгоценный ключ.

– …только одно, – продолжала Орлова, – а остальные… кто знает, где окажутся.

Анне стало не по себе: мысль о том, что кто-то может нажиться на таких ценных исторических экспонатах, вызывала у неё холодок по спине. Каждое слово Орловой отдавалось тревожным эхом в коридоре, превращая шёпот в предостережение – скрытая опасность уже подкрадывалась к туристической группе.

Утро в Петербурге наступало постепенно, словно сам город пробуждался сквозь серый туман. Ранние лучи солнца едва пробивались сквозь плотную пелену влаги над Невой, отражаясь в мокрой мостовой и каплях на перилах. Воздух был прохладным, свежим и наполненным слабым запахом канализационной воды и свежего хлеба из ближайшей пекарни.

В отеле коридоры были еще пусты, только тихий шорох уборщицы и редкие шаги портье нарушали утреннюю тишину. Из-за закрытых дверей номеров доносились приглушённые звуки пробуждения гостей: скрип кроватей, тихие голоса, шуршание одежды.

Утро в отеле начиналось медленно: за окнами ещё тянулся туман от Невы, и сквозь него лишь угадывались очертания домов. В холле царила полусонная тишина, которую нарушал лишь скрип половиц и редкий звон ключей на стойке администратора.

Гид Платонов появился первым из группы. Он выглядел бодро, но в его глазах мелькала сосредоточенность человека, готовящегося к важному дню. У стойки его уже ждал хозяин особняка-музея, куда туристы должны были отправиться на экскурсию. Мужчина в тёмном пальто и шляпе словно вышел из другого века – и на фоне старого холла смотрелся органично, как продолжение его теней.

– Всё готово? Туристы должны быть у вас к полудню. Я расскажу им о легендах Петербурга, добавлю атмосферу…

Они отошли к окну, и Платонов заговорил вполголоса:

– Только осторожнее, – перебил хозяин музея, щурясь на туман за стеклом. – Есть вещи, которых лучше не касаться.

Гид кивнул, но не удержался от уточнения:

– Вы про шкатулку?

Собеседник напрягся и медленно покачал головой:

– И про кольцо тоже. Это не для посторонних ушей. Слишком велик риск, что кто-то заинтересуется больше, чем следует.

– Понимаю, – произнёс Платонов с тем же спокойствием, но в голосе его проскользнула едва уловимая нотка азарта, словно он уже решил нарушить это предостережение.

В этот момент в холле показалась Анна. Она спускалась по лестнице и на секунду замерла, заметив напряжённую беседу. Слов она не разобрала, но в тоне Платонова уловила странный оттенок – смесь восторга и тайного умысла.

Туман за окном чуть сгустился, и сквозь витражное стекло в холл проник холодный свет утра. Анна задержалась на ступеньке, стараясь не выдать своего присутствия, но уже почувствовала: их день начнётся не просто с экскурсии.

Сзади послышались тихие шаги. Родион появился из коридора, держа в руках свой неизменный блокнот. Он взглянул на Анну, а затем – в сторону окна, где переговаривались гид и хозяин особняка.

– Ты что-то услышала? – спросил он вполголоса, стараясь не привлекать внимания.

Анна кивнула, не отрывая глаз от Платонова.

– Не всё. Но достаточно. Он упоминал шкатулку… и кольцо. И говорил так, будто знает куда больше, чем должен гид.

Родион чуть приподнял бровь и сделал пометку в блокноте.

– Значит, он не просто водит экскурсии. У него есть своя игра.

Анна тихо вздохнула, чувствуя, как в груди нарастает тревога.

– Он словно нарочно разогревает интерес к коллекции. Словно хочет, чтобы кто-то из группы начал задавать лишние вопросы.

Родион перевёл взгляд на неё и сказал медленно, почти шёпотом:

– Тогда нам придётся следить не только за туристами, но и за самим Платоновым.

Они обменялись быстрым взглядом, и в нём было молчаливое согласие: с этого утра круг подозреваемых расширился.

За окном колокол ближайшей церкви пробил восемь раз, и звон словно подчеркнул – день начался.

Туристы неторопливо выходили из отеля на ещё влажную от ночного дождя улицу. Асфальт блестел, отражая серое небо и тени редких прохожих. У тротуара уже ждал автобус – высокий, с затемнёнными стёклами, и мотор его негромко урчал, словно нетерпеливо подталкивал пассажиров поторопиться.

Гид Платонов стоял у дверей автобуса, с улыбкой сверяясь со списком. Его голос был оживлён, он в привычной манере добавлял в перекличку шутки:

– Орлова… да-да, не забудьте зонтик, Петербург непредсказуем!

– Смирнов… а вы без галстука, значит, сегодня отдыхаете от светских приёмов?

– Ларин… вот и наш главный ценитель. Экскурсия без вас потеряла бы вкус!

Группа смеялась вяло – кто-то был сонный, кто-то уже устал от плотного графика. Лишь Виктор Ларин смотрел на часы, нетерпеливо переминаясь, будто мысли его были далеко за пределами этой поездки.

Анна и Родион стояли чуть в стороне. Она внимательно наблюдала за туристами, словно фиксировала каждую деталь их поведения, а он привычно делал пометки в блокноте.

Анна тихо сказала:

– Заметь, как Кузьмин опять смотрит на Ларина. Всё время на его часы, будто они – центр мира.

Родион прищурился, скользя взглядом по группе:

– А Воронова нарочно держит кольцо на виду. Как будто показывает трофей.

– «Трофеи» часто становятся приманкой для тех, кто готов нарушить правила, – ответила Анна.

Автобус вздохнул раскрывшейся дверью, и Платонов, хлопнув ладонью по металлической ручке, пригласил всех внутрь:

– Дамы и господа! Сегодня у нас редкая возможность – особняк, в котором стены действительно помнят больше, чем хотелось бы рассказать экскурсоводу. Готовьтесь: впереди не просто экскурсия, а шаг в прошлое Петербурга.

С этими словами он сделал театральный жест, и туристы стали подниматься по ступенькам. В воздухе витало предчувствие: день обещал быть насыщенным – и не только культурной программой.

Родион и Анна не спешили садиться в автобус. Они проводили взглядом, как туристы один за другим исчезали за его затемнёнными стёклами, и только когда двери захлопнулись, переглянулись между собой.

– В автобусе мы будем слишком заметны, – тихо сказал Родион. – Лучше держаться в тени.

Анна кивнула. Они вышли на край тротуара, и почти сразу к ним подкатила свободная машина с жёлтым фонарём. Родион коротко наклонился к окну:

– За автобусом. На расстоянии.

Такси тронулось, мягко вливаясь в поток. Через мутное стекло Родион ещё видел силуэт автобуса, который вёл туристов к особняку. Он щёлкнул блокнот, закрывая страницу с утренними заметками, и, глядя в туман за окном, сказал вполголоса:

– Посмотрим, какие секреты откроет нам этот дом.

Анна посмотрела на него, и в её взгляде мелькнуло то же предчувствие, что витало над всем городом. Такси скользило по набережной, а туман утреннего Петербурга словно сам скрывал их в своих серых объятиях.

Глава 7

Такси мягко покачивалось на мостовой, колёса с шорохом проезжали по плитам, оставляя за собой следы в тумане. За окнами города будто не было – только зыбкие силуэты мостов и редкие фонари, растворявшиеся в сером мареве.

Анна, прижавшись к стеклу, заметила в просветах между домами медленное течение Невы. Вода казалась неподвижной, как тяжёлое зеркало, в котором отражались лишь огоньки утренних огней.

– Петербург всегда такой? – вполголоса спросила она.

– Такой он бывает перед большими событиями. Город умеет предупреждать.Родион чуть усмехнулся, не отрывая взгляда от окна.

На мгновение в свете фар показалась старая чугунная ограда с гербом – две перекрещенные якорные цепи. Родион отметил про себя этот знак, и блокнот в его кармане словно сам потяжелел. Символы, которых он ждал, начинали складываться в цепочку.

Такси свернуло в сторону, и над крышами возник силуэт старого особняка. Он вырастал из тумана медленно, будто город сам не хотел открывать его чужим глазам.

Автобус резко зашипел тормозами у кованых ворот. Его массивный корпус замер, а в утреннем тумане послышался скрип железа: створки ворот распахнулись, пропуская гостей внутрь.

Туристы один за другим начали выходить наружу, втягивая влажный воздух Петербурга. Каменные стены особняка проступали из тумана, словно старинный портрет, который осторожно снимают с покрывала.

– Вот он… – выдохнула Орлова, поправляя шарф. – Настоящее гнездо прошлого.

– Или кладбище его тайн, – тихо заметил Смирнов, вглядываясь в тёмные окна.

Гид, бодро хлопнув ладонями, словно прогонял мрак:

– Дамы и господа, добро пожаловать! Перед вами особняк семьи Челищевых. Построенный ещё в середине XIX века, он видел и великих хозяев, и их не менее великие коллекции. Сегодня у нас редкая возможность прикоснуться к их наследию.

Кузьмин фыркнул:

– Интересно, коллекции – это для нас, или для продажи?

На секунду повисло напряжение, но гид ловко перевёл внимание:

– Всё увидите сами. Уверяю, внутри особняк производит куда большее впечатление.

В стороне, у тени старого дерева, стояли Родион и Анна. Анна слегка наклонилась к Родиону:

– Смотри, они все уже насторожены. Будто дом ещё до входа начал действовать на них.

Родион кивнул, щурясь на окна особняка.

– Вопрос в том, кому этот туман выгоден.

Слабый звон – колокол на ближайшей церкви отбил час. Гул прокатился по воздуху, будто подтверждая его слова. Туристы, сбившись в плотную группу, направились к дверям особняка, их шаги гулко отдавались по мокрой мостовой.

Тяжёлые двери особняка распахнулись с протяжным скрипом, и холодный воздух изнутри окутал туристов. Внутри пахло старым деревом, воском и чуть уловимой сыростью, будто дом хранил дыхание десятилетий.

Коридор встретил их тишиной. Высокие потолки тонули в полумраке, стены украшали портреты строгих лиц – прежних хозяев, чьи взгляды, казалось, следили за каждым шагом. Доски пола жалобно скрипели под ногами, словно сам особняк протестовал против вторжения.

Орлова поёжилась, прижимая сумочку к груди:

– Как будто здесь и правда кто-то ещё живёт…

Смирнов усмехнулся, но голос его тоже прозвучал неуверенно:

– Или стены слишком хорошо запоминают.

И тут в дальнем конце коридора раздались шаги. Из полумрака вышел мужчина – высокий, в строгом тёмном костюме, сдержанный, но уверенный в себе. Его серебристая трость постукивала по полу, подчеркивая каждый шаг.

– Добро пожаловать, – произнёс он ровным голосом, и его слова эхом прокатились по холодному коридору. – Я Александр Сергеевич Челищев. Рад, что вы прибыли.

Гид чуть склонил голову, торопливо представив хозяина:

– Наш экскурсовод и хранитель дома, наследник семьи аристократов Челищевых. Сегодня именно он проведёт вас по залам, которые редко открываются для посторонних.

Челищев задержал взгляд на каждом из гостей, но особенно пристально – на Викторе Ларине. На миг между ними мелькнула едва заметная тень напряжения, словно в этом доме было больше, чем просто семейные истории.

Анна едва ощутимо толкнула Родиона локтем:

– Как он приехал раньше всех? Он же не садился в автобус.

Родион молча кивнул, отмечая каждый штрих – блеск трости, выражение лица, холодное спокойствие хозяина. Всё это уже становилось частью его блокнота. Челищев повёл гостей по длинному коридору, двери которого вели в разные залы особняка. Он говорил спокойным, уверенным голосом, словно каждый зал был страницей старинной книги, которую он знал наизусть: