Лилит

Я встала и начала осматривать покои, похожие на пещеру. Стайка девушек в желтых одеждах, выстроившаяся у дверей в ожидании распоряжений госпожи, напоминала весенние крокусы. Бассейн в центре зала окружали рулоны льняных тканей, горшки и тонкошеие вазы. Я взяла в руки изящный алебастровый горшочек и понюхала его: драгоценное нардовое миро, которое верблюды везли сюда с далекого Востока. Я спрятала горшочек в складках своего одеяния.

– Дело в том, что Ее нет, – сказала я. – Она пропала.

– Какое мне дело до этого? – Жрица утратила интерес к Самаэлю и откинулась на большую подушку с кубком вина в руке.

– Те, кто забрал Ее, сказали, что Она у своей сестры, – пояснил Самаэль. – Я подумал: может, ты знаешь, где искать Ее сестру?

Жрица допила вино.

– Я же сказала: не знаю я вашу Ашеру!

Она швырнула кубок через весь зал, и сосуд разлетелся на тысячу кусков. Одна из девушек тут же бросилась сметать осколки.

– Прошу простить мое невежество, госпожа, – с поклоном обратилась к ней я, – я всего лишь чужестранка. Скажите, а кому вы поклоняетесь?

– Ты и в самом деле не знаешь, где находишься, дитя? Это храм луны в Уруке. Он посвящен Нанне, богу луны, и Нингаль, богине луны. Я их верховная жрица.

На низком столике в углу покоев стояла открытая резная шкатулка с табличками. Из футляра, сделанного из слоновой кости, торчали несколько стилосов. Один из них лежал поперек недописанной таблички, словно жрица только что отложила его, когда мы вошли.

– Расскажите мне о вашей госпоже Нингаль.

Жрица вдохнула.

– Она великая владычица. Дочь Нингикуги и бога воды Энки. Мать Уту, бога солнца. – Красавица поигрывала кроваво-красным сердоликовым ожерельем, которое обвивало ее горло. – Нингаль живет в пространстве между водой и сушей и посылает мне сны, которые я пересказываю как пророчества.

– У нее есть сестра?

Она бросила на меня ленивый взгляд.

– Нет.

– А кто такая Нингикуга?

– Богиня камышей, дочь Ану, бога неба, и Намму, матери всех богов. – Жрица посмотрела мне в глаза. – Вот у нее много сестер.

– Вы пишете? – Я показала на столик.

Она встала и подошла ко мне, остановившись у самого столика.

– Я пишу молитвы. Гимны богам, которые поют по всему царству Шумера.

– Кто это? – кивнула я на изображение, вырезанное на каменной стене над столиком: обнаженная женщина с крыльями за спиной и с царственной осанкой стояла перед деревом, и по обе стороны от нее разлеглись два леопарда. На ее диадеме блистала вечерняя звезда.

Жрица покраснела. Она собрала рассыпанные таблички и убрала стилосы в футляр. Потом обернулась к Самаэлю:

– Как ты смел?! Разве можно приводить сюда своих любовниц, чтобы они допрашивали меня, словно блудницу?! Будь ты проклят! Чтобы тебе жить лишь в тени!

Самаэль вскочил и обнял ее.

– Душа моя, я бы не попросил, если бы это не было так важно.

Мне не хотелось смотреть, как он ее целует. Они были красивой парой.

– Идем, Самаэль, – позвала я. – Не следовало сюда приходить. Она не поможет.

Он оторвался от жрицы, поцеловав в лоб, и с мольбой уставился на изображение, вырезанное в камне. Служительница луны смягчилась.

– Это Инанна, – произнесла она, – старшая дочь Нанны и Нингаль, Царица Небесная, повелительница четырех четвертей мира.

«Царица Небесная»? Сердце у меня дрогнуло.

– Моя госпожа, – выдохнула жрица, глядя из-за спины Самаэля на вырезанное изображение. Когда она завела молитву, от звуков ее голоса я затрепетала, словно пшеница на ветру.

Дочь луны,Рожденная на небе,Вскормленная на земле.

Неужели это наша Ашера? Неужели она появилась здесь, в Уруке?

Ты кружишь по небу,Ты охватываешь землю.Ты поднимаешь воды,Ты даешь волю ветру.Славься, великая госпожа,Сияющая и высочайшая!Ты обладаешь силой старых богов.

У меня перед глазами пронеслось видение. О божествах, проживших целые эпохи, принимая разные формы и обличья, становясь все новыми проявлениями первичного, древнего Духа творения. Инанна была Ашерой, и обе они были Создательницей, кружившей над водами на заре времен.

Мы с Самаэлем переглянулись. Жрица окончательно потерялась в экстазе.

– А у нее… – начала я, но она не дала мне договорить.

– Да, да! – резко бросила она. – У нее есть сестра: Эрешкигаль, царица подземного мира.

Божественный сад

Мул ждал там, где я его оставила, довольный кормежкой в огромных храмовых кладовых. Мы нагрузили его припасами, обменяв вино на козлиные шкуры, сыр, фрукты и оливковое масло, и повели обратно через многолюдный город.

Купцы в тюрбанах шагали рядом с навьюченными ослами в сторону рынка. Мальчишка, держа посох наперевес, гнал мимо нас стадо тощих коз. Мы прижались к стене, чтобы пропустить телегу – шаткую грубую конструкцию, оставлявшую за собой дрожжевой запах пива.

У восточных ворот, таких же широких и высоких, как те, через которые мы вошли с запада, пришлось дожидаться паузы между волнами входящих.

– Отведи меня в сад Ашеры, – умоляла я Самаэля. – Я хочу его увидеть. Если твоя жрица права, нам по пути.

– Она не моя жрица! И ее указания неточны. Нам нужно найти гору, отмечающую путь к подземному миру.

В толпе за воротами вспыхнула потасовка, и до нас донеслись звуки тяжелых ударов и вопли. Пока забияки дрались, поток путников, толпившихся в воротах, немного стих, и мы выскользнули из города.

– Она говорила, что это на востоке.

Но в той стороне не было никаких гор: только болота и бесконечная бурая равнина, по которой даже сейчас, в послеполуденный зной, к Уруку стремился непрерывный поток путников.

Самаэль пристально посмотрел в сторону горизонта, словно желая, чтобы горы все-таки показались. Потом плечи у него поникли: он сдался.

– Но нам нельзя задерживаться, – предупредил он меня. – Когда мордовороты Яхве узнают, что я соврал насчет побега Ашеры, они начнут нас искать.

* * *

Мы пустились в путь по тропе вдоль заросших камышами болот, ведя в поводу упрямого мула, которого мы оба теперь звали Адамом. Вьючные сумы на боках животного были битком набиты дарами, которые дала нам жрица, чтобы мы могли войти в мрачное царство Эрешкигаль.

Через пару часов после того, как мраморные зиккураты Урука скрылись из виду, мы вышли к крепости, высокие стены которой поднимались над равниной. В отличие от городов, которые мы видели с реки по пути на юг, стражи здесь не оказалось. На валах не стояли ни лучники, ни мечники. Вход был только один: прочная кленовая дверь с большой бронзовой ручкой в форме львиной пасти. Два выложенных камнем канала подводили с востока и запада воду, которая проникала в сад через узкие просветы в стене. Дверь была закрыта. Мы привязали Адама к огромному кольцу на двери, развернули крылья и перелетели через стену.

О том, что мы обнаружили внутри, мне больно вспоминать. Стволы смоковниц, финиковых пальм и оливковых деревьев валяются там, где упали; пни изрублены, словно в приступе безумия. Все розы до единой вырваны и раздавлены. Резная фигура в виде головы быка в центре фонтана разбита, а рога из слоновой кости стерты в прах. Абрикосы, инжир и яблоки гниют на земле. Даже драгоценности не избежали гнева: сердоликовые плоды, лазуритовые листья были разбиты и втоптаны в грязь, и среди их осколков запуталось одинокое сизое голубиное перышко. Виноградную лозу, которую заботливо холили и подрезали столетиями, порубили на куски, а раздавленные гроздья переливались пурпуром на земле, напоминая вывалившиеся из чрева внутренности.

– Они всё знают, – ошеломленно выдохнул Самаэль, оглядывая разоренный сад. – Значит, они нас опережают. Нужно уходить, Лилит! Сейчас же!

Я подобрала с земли уцелевший цветок бледнейшего розового оттенка и вдохнула пьянящий аромат. Тот же сильный запах, те же тонкие желтые прожилки, что и у роз, за которыми я ухаживала в Эдеме.

– Но зачем, Самаэль? Откуда такая ненависть к Ней?

– Это не ненависть к Ней. – Он нервно огляделся. – Они просто хотят стереть все следы Ашеры. Они уничтожат все, что Она создала, убьют всех, о ком Она заботилась. Они станут врать, скрывая Ее труды, подчистят имя Матери во всех документах. Все будет выглядеть так, будто Она вовсе никогда не существовала.

– Это Его рук дело. Как Он посмел? Она же была – и остается – Его женой!

Самаэль обмакнул пальцы в то, что осталось от пчелиного гнезда, висевшего на ветке молодого дуба.

– Уже нет. Он теперь одиночка.

Он слизнул мед с пальцев и дал попробовать мне. Нектар богов на вкус отдавал тимьяном и лавандой. На изрубленном розовом кусте рядом со мной оказалось несколько плодиков с семенами. Я собрала их, надеясь спасти хоть что-то, чтобы потом посадить снова.

Проходя мимо срубленного оливкового дерева, я увидела, что вандалы оставили на обрубке свои инициалы: три переплетенные буквы «самех», вырезанные словно ножом по плоти.

Новый рай

Где же теперь эти мстительные ангелы?

Направляясь на восток через пахотные земли между могучими реками, мы высматривали их среди высоких золотых колосьев на полях. Когда суша уступила место болоту, мы выглядывали их серые крылья и гневные лики среди журавлиных гнезд в камышах.

И где же теперь Он – автор всех моих несчастий, нелюбящий Отец, отвергший меня, предавший меня из-за отказа отдать себя в рабство?

Я не видела Его с тех пор, как покинула Эдем. Если бы не оскверненный сад Ашеры, я могла бы себе представить, как Он сидит, одинокий и бессильный, посреди уничтоженного сорняками Эдема, горюя о том дне, когда предал собственную жену и проклял собственных детей.

Была ли в этом моя вина? Если бы я не предложила Еве плод, жили бы они до сих пор с Адамом беспорочными, неизгнанными, непроклятыми?

Самаэль утешил меня, сказав, что нет: преступление уже было совершено. У Ашеры уже отняли власть; я, равная женщина, была изгнана; гармонии и равновесию наступил конец. Заговор с целью лишить человечество материнского дара мудрости и свободы воли уже разворачивался, подобно причальному канату.

Болото мы пересекали на машуфе – узкой и длинной лодке, на корме которой послушно устроился мул Адам. Пока мы двигались среди пышных, похожих на перья камышей, я начала понимать, чего еще мы были лишены в Эдеме: прекрасной реальности. Потому что я начала влюбляться в этот мир – этот настоящий рай, который был во всех отношениях лучше того места притворства и иллюзий. Семя, посаженное в землю моих желаний еще в Аласии, теперь проклюнулось и пустилось в рост. Мы скользили по спокойным водам под хриплые крики цапель, трескучий щебет выдр, под смех детей, которые рыбачили и ныряли с лодок.

Часто родители маленьких рыбаков, завидев, что мы отдыхаем в пути, зазывали нас разделить трапезу в свои жилища, поднимавшиеся из болот, словно плавучие башни. Мы преломляли хлеб, сидя вместе с ними, скрестив ноги, и наслаждались ветром, гулявшим среди сплетенных из тростника стен. Однажды, насытившись тушеной буйволятиной, я покачала на руках новорожденную малышку, пока ее мать занималась очагом. Это был первый ребенок, которого я держала на руках: я, которой когда-то было суждено стать матерью для всех. Эта судьба уступила место моему нынешнему приключению. Я не собиралась останавливаться, пока не отомщу Отцу, проклявшему всех женщин, пока не восстановлю мир в должном виде ради этой малышки и всех ее будущих дочерей. Мир, где они не будут обречены на рабское существование.

В ночь накануне возвращения на твердую землю, когда заходящее солнце высветило сверкающую оранжевую дорожку, мы увидели огромную стаю фламинго. Неловкие в полете, словно плохо обученная армия на марше, они опустились перед нами, и болото вспыхнуло розовым пламенем. Греясь на солнце, прихорашиваясь, пронзительно крича, фламинго расступались перед узким носом нашей лодки, высоко задрав клювы и вытянув тонкие змеиные шеи.

Я вспомнила сад, где родилась. Не таким, каким он был вначале, когда задумывался как венец творения, а таким, каким он стал после Ее ухода. Без божественной защиты Матери, когда вся женская сила была изгнана, Эдем стал местом порабощения и тирании, вечного застоя, а не обновления. Местом заповедей делать то и не делать это, провозглашенных мужской властью. Местом мужской иерархии, подчинения и прогресса, не уравновешенного женским стремлением заботиться, поддерживать и возобновлять.

Это и толкало меня вперед. Поэтому и нужно было найти Ашеру.

– Что будет с этим миром? – в гневе спрашивала я у Самаэля. – Что будет с мудростью и любопытством – теми качествами, которые Она ценила? Неужели за них теперь ожидает кара? Что будет с нашей ролью в этом мире – как части природы, не как ее господ? Неужели без Нее мы все пропадем?

Самаэль терпел мою злость и разделял ее со мной, подтверждая согласие легкими кивками. Но он никогда не пытался унять мою радость.

И поэтому я полюбила его еще сильнее.

* * *

В конце концов болото уступило место быстрому и бурливому Тигру. Мы с трудом преодолели бушующие водовороты, сносившие нас далеко вниз по течению, и едва добрались до противоположного берега. Там мы впервые увидели горы. За маковым полем по их склонам поднимались вверх дубовые и сосновые леса, похожие на штормовые волны, что плещутся под сверкающими заснеженными вершинами.

Впервые за последние несколько недель мы заночевали на твердой земле. Болотные жители дали нам кремни, луки и стрелы в обмен на масло, и мы в изобилии питались мясом резвых пятнистых оленей, водившихся в этих местах. У нас оставалось еще достаточно вина, фиников и орехов, сушеных абрикосов и соленого ломкого сыра из Урука.

– Мы могли бы и полететь, – заметил Самаэль, когда я вытянулась рядом с ним, грея пятки у потрескивающего костра.

Его слова задели меня за живое, потому что я и сама подумывала о том же. Но без мула мы не смогли бы нести поклажу.

– Твоя жрица сказала, что мы должны принести дары, чтобы войти в подземный мир, – напомнила я.

– Перестань называть ее моей жрицей! – Он убрал ладонь с моей талии.

Ночь стояла ясная. Полумесяц висел низко над горизонтом и вскоре должен был погрузиться в мерцающие серебром воды Тигра. Тысячи звезд сверкали и плясали только для нас двоих. Со стороны реки доносился хор лягушек, приветствовавших наступление ночи.

И кое-что еще тут было лучше, чем в Эдеме: ощущение партнерства рядом с мужчиной, который был мне равным и давал почувствовать свою любовь множеством разных способов. Который никогда не командовал мной и не направлял, который восхищался уверенным полетом моих стрел. Который никогда не заставлял меня ложиться под него. Который доставлял мне удовольствие всеми возможными способами, как я доставляла удовольствие ему.

Я знала эту радость до тех пор, пока Адам не отвернулся от меня, пока не начал болтать ерунду о греховности тела. Какой дурак отказывает себе в плотских удовольствиях? Кто откажется от этого мира и всех его прелестей?

Нет, вот в чем состоял план Ашеры: в гармонии. Мужчина и женщина, равные друг другу, наслаждающиеся своими телами, а не презирающие их; секс как воплощение удовольствия и родства душ, а не господства и контроля.

– Так или иначе, – я поцеловала медовые губы Самаэля, и он ответил на мой поцелуй, – путешествие очистит нас для последующих дел.

– Я очищу тебя. – Он усадил меня на себя, задрав подол моего одеяния выше бедер. – Тебя ждет благословение моим могучим скипетром и помазание моими священными водами.

Я рассмеялась, и мы предались сладостным играм на расстеленной овечьей шкуре, добавив свои радостные ноты к ночному хору лягушек.

* * *

Проснувшись на следующее утро, я обнаружила у нашего тлеющего костра самку леопарда. У нее было разорвано ухо. Она посмотрела мне в глаза, моргнула и поковыляла прочь в сторону гор.

Я оставила спящего Самаэля и пошла к воде, чтобы искупаться. Среди неподвижной красоты розового рассвета я размышляла над его предложением. Возможно, и правда имеет смысл полететь. Разве вдвоем мы не унесем все дары, которые приготовили для Эрешкигаль?

Я передернула плечами и призвала крылья. Ничего не произошло.

Я попробовала еще раз, не сводя глаз с журавля, кружившего над самыми камышами. Сосредоточилась на его изящных крыльях, вспоминая ощущение несущегося навстречу воздуха, движение сильных мышц в полете. Но крылья так и не появились.

Окунувшись в воду, я помылась. Мои крылья, благословение Ашеры, оставили меня. Ее дар исчез вместе с Ее затухающей силой.

Лепешки для Царицы Небесной

Мы пустились в дорогу, не поев, идя по следам леопардицы, которую я видела на рассвете. Оставив многоводные болота позади, мы оценили дальнейший путь.

По словам жрицы, вход в подземное царство лежал на дальней стороне гор. Следовало подняться в предгорье, где в осеннее равноденствие встает солнце. Там найти тропу, ведущую к горному перевалу. Спустившись с вершины и двигаясь прямо на восток, мы должны были выйти к пастушьей хижине, отмечающей пещеру, из которой идет лестница в темные чертоги Эрешкигаль.

По моим расчетам, равноденствие прошло два дня назад. Оглядывая холмы, я заметила неровную зазубрину, понижение в линии древесных верхушек: несомненно, там и была тропа.

К середине утра мы достигли поросшей маками долины, которую видели с берега. Мои опасения, что мы идем слишком медленно, не ослабевали. Повсюду мне виделись дурные знамения, багровые цветы напоминали бескрайнее озеро крови. Но худшее ждало нас впереди.

Темная туча жужжала и гудела над трепещущими лепестками. Адам отказывался идти. Чтобы вести мула дальше, понадобились все наши усилия: Самаэль тянул за уздечку, а я толкала животное сзади. Только подойдя совсем близко, мы разглядели, что туча состоит из мух – миллионов мух. Они облепили нам глаза и губы, оставляя отвратительный привкус на языке. Мы оторвали пару полосок ткани от моего подола и, обернув ими лица, поплелись по тропе вслепую.

Миновав полчище насекомых, мы подошли к подножию холмов, засеянному пшеницей. Урожай уже должен был созреть, но стебли были изъедены, а зерна обратились в песок. Землю усеивала мертвая саранча. Сухие тельца насекомых хрустели под ногами при каждом шаге. Среди листьев и стеблей виднелись оранжевые яйца – предвестники нового опустошения. На скалистом выступе каркали вороны.

Мы поднялись выше через заросли дубов и миндаля. В полдень небо потемнело, словно наступила ночь. Закапал легкий дождь, сменившийся градом. Градины размером с орех обрушились на нас, оставляя ссадины на коже. Адам обезумел и начал брыкаться. Из-за ледяной бури мы сбились с пути. Самаэль соорудил из молодых деревьев беседку, чтобы защитить Адама, а мы сами забрались в шатер из козлиных шкур.

– Это Его рук дело? – спросила я, слушая, как градины колотят по шкуре над головой.

Самаэль мрачно кивнул.

– Полчища саранчи, град, мухи – да, это в Его духе.

– Но мы ведь так далеко от Его владений! Откуда у Него здесь столько власти?

Мой спутник выглянул наружу, чтобы посмотреть, не слабеет ли буря, и обернулся ко мне, поморщившись.

– Наверное, Он становится сильнее.

И тут меня осенило.

– Это потому, что Она слабеет!

Ветер завывал среди деревьев, шкура хлопала, градины летели со всех сторон.

– Что будет с этим миром, если мы не сможем вернуть Ее?

– Нужно поспешить. Мы можем пролететь над бурей, взяв из даров все, что сможем унести. Я уболтаю стражей впустить нас, Лилит. Ты же знаешь, я неотразим.

– Я потеряла крылья и больше не могу летать.

Самаэль обнял меня в темноте, и мы слушали ярость бури – гнев Яхве, обрушенный на нас.

Ночью, когда я проснулась, было темно, но тихо: ветер не свистел, град не падал. Далекий крик филина выманил меня из шатра. Там, где полог леса редел, я попыталась отыскать большие созвездия: Небесного Быка, изогнутый хвост Скорпиона. Я искала звезду Ашеры, вечернюю звезду, но ее не было видно. Я чувствовала, как Матерь слабеет, обращаясь в пустоту, словно убывающая луна.

* * *

С первыми лучами солнца мы снова пустились в путь. Тропинка вилась среди зарослей орешника, пока не вышла к краю зеленого плато, на дальней стороне которого поднимались серые горы.

День выдался солнечным, без следа дурных знамений, преследовавших нас на пути от реки. Этот ранний час был наполнен пением птиц. Пара каменных дроздов носилась в воздухе, сверкая на солнце голубыми грудками. Они щебетали, словно тростниковые флейты, пока даже Адам, нелюбопытное животное, не заинтересовался источником трелей. На поле перед нами, согнувшись в три погибели и укрыв головы от яркого солнца пестрыми шалями, работали женщины с корзинами за спиной.

– Время урожая шафрана. – Самаэль указал на небольшие сиреневые цветы, которыми было усеяно плато. – Видела бы ты, какая начинается суматоха, когда его привозят в храм Урука. Там потом все несколько дней поют и танцуют.

Он сорвал цветок у наших ног и вырвал одну из похожих на змею ярко-оранжевых нитей, тянувшихся из лепестков к солнцу.

– Шафран священен. – Самаэль положил эту нить мне на язык, и она растаяла, оставив легкий древесный привкус.

Пока мы шли через поля крокусов, я озиралась в поисках признаков Его гнева, опасаясь навлечь на эту мирную долину беду – ураган или, может, грозу с ливнем и градом. Но все было спокойно: никаких темных туч, никакого волчьего воя на горных перевалах.

В тени развесистого фисташкового дерева дюжина женщин отделяла рыльца от цветков. На каждую огромную груду лиловых лепестков, которые они получали, приходилась лишь скудная горстка насыщенно-оранжевых нитей на серебряных подносах, стоявших у ног работниц.

– Приветствую вас, дамы, – окликнул их Самаэль. – У вас не найдется шафрана на продажу?

– Изыди! – ответила густобровая женщина. – Мужчинам здесь не место, ты испортишь урожай.

– На небе и на земле не найдется того, что я могу испортить, – улыбнулся Самаэль.

Работница подняла голову, и ее подруги поступили так же.

– Да и вообще, – Самаэль присел, чтобы быть на одном уровне с ними, – я не мужчина.

– Неужели? – спросила предводительница, не отрываясь от работы. – Тогда позволь спросить, кто ты?

– Ангел, – ответил он, загребая полную горсть лепестков и делая глубокий вдох. – Из небесного воинства.

Густобровая отогнала его.

– Подойди, – подозвала она меня. – Твоя спутница может присоединиться к нам. Такая красотка только благословит урожай.

Самаэль отвел Адама в сторону, чтобы отряхнуть его запылившиеся в дороге бока. Я села, и одна из женщин вывалила мне на колени корзину свежесобранных цветков крокуса. Я последовала примеру других женщин и принялась отделять рыльца, откладывая в сторону лепестки.

– Что ты здесь делаешь, девушка? – спросила меня их предводительница. – Ты ведь не здешняя.

– Мы идем за горы, – указала я на вершины за их спинами.

– Наверняка в подземный мир, в темные владения Эрешкигаль. Вы ищете там Царицу Небесную.

– Но… Но откуда вы знаете?

– Потому что Она исчезла.

– Вы тоже заметили?

– Конечно, заметили, – нахмурилась густобровая. – Думаешь, мы, горные жители, такие простаки? Пшеница и ячмень не дают урожая, козы не родятся, женщины бесплодны. Это может означать только одно: наша Матерь томится в подземном мире. Даже урожай шафрана испорчен, – она указала рукой на крошечную горстку на подносе, стоявшем перед ней. – А он нам нужен, чтобы испечь для Нее шафрановые лепешки.

– Испечь что?

– Лепешки для Царицы Небесной. Чтобы убедить Ее вернуться.

Я не знала, что на это сказать, поэтому промолчала. Моим пальцам недоставало ловкости, и я отставала от других женщин.

– Не уверена, что Ее можно убедить, – произнесла я после недолгого молчания. – Мы думаем, Ее удерживают против воли. Ее заточили.

– Так и есть. Это сделала Ее завистливая сестра. Уже не в первый раз.

– Вы отнесете лепешки Ей… в подземный мир?

Женщина рассмеялась, выронив цветок из рук.

– Мы не можем туда пойти! Ни один смертный не может проникнуть в мир теней и вернуться обратно. Но ты, дочь небес, можешь. – Она подмигнула. – Мы ждали тебя.

Тут работница подозвала одну из женщин, которая поставила передо мной корзину. Внутри лежали лепешки в форме полумесяца, ярко-желтые от шафрана. От них пахло выпечкой и терпким сандаловым деревом.

– Поднеси эти лепешки в дар Эрешкигаль. Но не ешь того, что она предложит тебе взамен. Если она предложит воды, не пей; если предложит тебе табурет, не садись. Ничего не бери, ни к чему не прикасайся, или должна будешь остаться там навсегда.

– Она отпустит сестру?

– Лепешки польстят ей. Никто не печет для Эрешкигаль! Но их будет недостаточно. Придется предложить ей что-то еще.

– Где же мне найти достойное возмещение Царице Небесной?

Густобровая закашлялась и отвела взгляд.

– Ты сама поймешь. – Она погладила меня по руке. – А теперь… Видишь каменного орла?