Лилит

– Я расскажу Ему правду, – взмолилась она. – Расскажу, что сама это предложила.

Но Адам продолжал бушевать, пиная бревна, из которых было сложено жилище.

– Коварная женщина! Предательница! Да и все вы такие! У меня еще полно ребер. Он сотворит мне другую женщину!

В своем укрытии среди ветвей дуба я еле сдержала хохот. Сколько еще жен ему понадобится? Ева не продержалась и недели! У этого мужчины талант отпугивать жен.

Ева выпрямилась в полный рост, оставив попытки прикрыть нагую грудь, и надменно произнесла:

– Тогда, полагаю, тебе придется принять, что я всегда буду знать больше тебя. Ты навсегда останешься подобен дикой свинье, валяющейся в грязи собственного невежества, а я пойду светлым путем добродетели в полном сиянии мудрости.

Плод наделил мою подругу даром выражаться поэтично, ничего не скажешь. Я ощутила нечто вроде материнской гордости.

Ева спустилась по ступенькам крыльца.

– И еще, Адам, – бросила она через плечо, – ты не представляешь, как нелепо выглядишь, когда расхаживаешь голым. Прикрой эту штуку, что болтается у тебя между ног!

Изгнание

Он последовал за ней – разумеется. И вкусил от плода – разумеется.

Тот произвел на него странное действие. Глаза не просветлели, как было с Евой, а до нее – со мной. Адам с трудом проглотил несколько зернышек граната и заморгал, словно почуяв горечь.

– Ну? – спросила Ева. – Теперь видишь? Теперь ты понимаешь?

– О да. Понимаю. – Он швырнул плод оземь. – Ты провела меня, соблазнила совершить смертный грех! Теперь и мне предстоит встретить гнев Всемогущего!

Ева прищурилась.

– Что именно ты узнал? Что мы равны друг другу, как две половины, и должны жить в гармонии? Что мы рождены в этом мире и должны беречь его, как он бережет нас? Что мы должны использовать разум, задаваться вопросами и прийти к мудрости, чтобы однажды самим жить как боги?

Адам отвел взгляд в сторону, пальцами нервно чертя круги на собственных бедрах.

– Нет, не эту ерунду, – фыркнул он, хотя ничто из сказанного Евой его не удивило. Он уставился на изогнувшуюся ветку кедра у нее за спиной. – Я узнал, что наши тела греховны. Мы никогда не станем богами! Потому что нет других богов, кроме Того, Кому мы обязаны повиноваться. Я узнал, что Его сила течет во мне, и только во мне, ибо я есть владыка всего! Повелитель всего ползающего, всего летающего… – его взгляд упал на мое змеиное обличье, – всего пресмыкающегося.

Я увернулась от брошенной в мою сторону палки.

– И твой повелитель тоже! – Адам ткнул пальцем в сторону жены. – В первую очередь я повелеваю тобой, потому что ты, женщина, создана из мужчины. Все вокруг принадлежит мне, и я поступаю так, как хочу, потому что я – главное творение Бога. Мое, и только мое семя населит землю! Я наполню ее и подчиню себе, буду владычествовать над всяким живым существом!

Ева кивнула, хотя в выражении лица не было и намека на согласие.

– Бог, говоришь. То есть единственный?

– А еще я узнал, что смерть можно одолеть, – продолжал ее муж. – Ибо нам уготована вечная жизнь, если будем жить по законам Его. Мы отбросим греховные обличья и станем жить вечно рядом с нашим Создателем в царствии небесном.

– Греховные обличья? – насмешливо переспросила Ева. – С нашим Создателем? Где ты набрался такой ерунды? Кому все это нужно?

Адам смущенно опустил голову.

– А как же Ашера? – не сдавалась Ева. – Что ты узнал о Ней благодаря плоду?

– Ашера! – презрительно рявкнул мужчина, как всегда, с излишним драматизмом. – Нет никакой Ашеры и никогда не было! Женщина не может быть божеством! Или ты спятила?

Ева отвернулась от него и пошла прочь.

Адам лгал. Он знал Ашеру точно так же, как знала ее я. В наши первые дни Богиня-Матерь была более, чем мистической силой: она была и земной матерью. Как и я, Адам ощущал Ее тепло, сосал Ее грудь. Зачем он теперь отрекся от Ашеры?

Тем временем он топнул ногой, будто вздорный ребенок, потом подобрал недоеденный гранат и зашвырнул его подальше. Плод с плеском упал в пруд.

* * *

Как я и думала, Он возвестил о своем появлении громом. День был прохладный, дул свежий ветер, но шелест листьев мгновенно утих, птицы замолкли, пруд застыл. И Он пришел: ослепительно сверкающий огненный шар, гудение которого отдавалось у меня в зубах.

– Адам! – воззвал Он. – Адам, дитя мое, где ты?

Вот тебе и Всеведущий. Как Он мог не заметить дрожащего человека, в ужасе скрючившегося среди узловатых древних можжевельников?

Оставаясь в змеином обличье, я зашипела, чтобы привлечь внимание.

Адам вздрогнул и прикрыл наготу обеими руками. Неужели он возомнил, будто его орган настолько могуч, что способен оскорбить Создателя?

– Я скрылся, – забормотал Адам. – Услышал Тебя и убоялся, что я наг.

– Кто сказал тебе, что ты наг? – пророкотал Он. – Не ел ли ты от древа, с которого Я запретил тебе есть?

– Виновата жена, которую ты мне дал! Вечно трещит и хнычет без умолку. Она дала мне плод и заставила есть.

Яхве вздохнул, и его могучий вздох пронесся, как торнадо, сбивая с деревьев листья, которые закружились в воздухе.

– А если жена скажет тебе прыгнуть со скалы, ты прыгнешь? – громыхнул Он.

В отчаянии Адам указал на меня.

– Змей! – заскулил он. – Это змей обольстил женщину!

Я ощутила на себе всю мощь ослепляющего взгляда Яхве.

– Ты! – взревел он. – Что ты натворил, змей? Будь проклят ты перед всеми скотами и зверями полевыми! Будешь ты ходить на чреве твоем и будешь есть прах во все дни жизни твоей!

Когда Он произнес эти слова, я повалилась на землю, больше не в силах стоять, горделиво выпрямившись.

– И вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и семенем ее. Ее семя будет поражать тебя в голову, а ты своим будешь жалить ее в пяту!

Я не знала, что Господь имел в виду, но это не имело особого значения. Я вовсе не собиралась задерживаться в змеином обличье, не говоря уже о том, что никого не стала бы кусать за пятку и никому не позволила бы бить себя по голове.

Позади нас зашуршали кусты, и на поляну вышла Ева. На ней был наряд из фиговых листьев и лоз. Темно-зеленый ей шел. Теперь она казалась выше, больше не робела и не сутулилась, уверенно шагала, дерзко задрав подбородок.

– Змея лишь хотела помочь, – сказала она.

Ох, Ева…

– Она хотела только показать нам, как нужно жить, дать нам мудрость, вечные истины Ашеры, чтобы однажды мы стали достаточно мудрыми и были богами самим себе.

В саду повисла полная тишина. Всякая живая тварь затаила дыхание; блистающие вдали четыре реки остановили бег. Пронесся порыв ветра – Он вдохнул. И раздался рев:

– Не говори Мне, чего хотел этот змей! Я умножу скорбь твою! – Голос у Него был пронзительный и громкий до невозможности. – В болезни будешь рождать детей! К мужу твоему будет влечение твое, и он будет господствовать над тобою! – Потом Он обратился к Адаму: – Зачем ты послушал голоса жены своей? Разве ты не мужчина?! Проклята земля за тебя! Со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей, терния и волчцы произрастит она тебе! В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься! – Потом Он взревел в истерике, столь силен был Его гнев: – Узрите! Человек стал как один из Нас, зная добро и зло!

– Нас? – дерзко переспросила Ева.

– То есть как Я! – рявкнул Он. – Теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно. Так гоните их прочь! Пусть возделывают землю, из которой взяты.

Поначалу я не знала, кому адресован приказ, но теперь увидела ангелов Сеноя, Сансеноя и Самангелофа, которые висели в воздухе у самого края огненного шара и мрачно кивали. Свет усилился до невыносимого, а потом погас. Гул перешел в разрывающий уши визг, после чего прекратился совсем.

Ангелы опустились на землю перед нами.

Со сжатыми кулаками и стиснутыми зубами Сеной и Самангелоф вошли в хижину. Изнутри донесся грохот битой посуды, треск дерева. Вазы и горшки, которые я так старательно лепила, вылетели в окно и раскололись на тысячи осколков, ударившись о каменистую землю.

Сансеной подобрал упавшую можжевеловую ветку и, постукивая ею по ладони, направился к несчастной парочке. Он погнал Адама и Еву с поляны между оливковыми рощами и рожковыми деревьями прочь из райского сада туда, где росли дикие олеандры. Муж и жена ушли ни с чем, если не считать лиственного одеяния Евы, кораллового ожерелья Адама да рубцов на спинах от палки Сансеноя.

Самангелоф вышел из хижины с большим бронзовым мечом Адама в руках. Ангел старательно срубил каждый цветок в моем розарии, потом подошел к древу жизни и вонзил меч в землю перед ним. Как же блестел и сверкал на солнце клинок, словно объятый пламенем! Ангелы заняли места вокруг древа, повернувшись спиной к стволу. Их лица были мрачнее тучи. Они принялись торжественно расхаживать вокруг ствола, печатая шаг с нелепой четкостью.

На меня никто не обращал внимания. Я ускользнула, обреченная ползти на животе, пока не покину проклятое место.

* * *

Адам и Ева бежали из Эдема на восток, поэтому я направилась на запад. За пределами райского сада я снова обрела человеческий облик и, отказавшись от крыльев, пошла пешком в наказание за собственную неудачу.

Теперь Еве предстоит терпеть унижения. Вокруг будут твердить, что ее неповиновение – корень всех грехов, источник самой смерти. Какой же силой обладает эта женщина: немалое достижение – изобрести смерть вопреки воле всемилостивого Бога! Так или иначе, грехом Евы впредь будут оправдывать издевательства над женщинами. Как она поддалась искушению, так будет и с ее дочерями. Как она совратила с пути истинного мужчину, так и все женщины будут поступать после нее. Следовательно, все женщины заслуживают наказания из-за Евы. Ими надлежит править, их надлежит держать в узде, не отпускать от господ и повелителей. Ибо женщины – это врата дьявола. Злые и вероломные, наивные, ненадежные.

Для меня единственный акт неповиновения Евы искупал все ее недостатки. Не грех, но мудрость и разум были ее дарами человечеству. Знание о смерти, не сама смерть. Но глупышка отказалась от всего этого, поэтому я и злилась на нее. Она предпочла этого павлина Адама вместо меня, выбрала услужение мужчине до конца своих дней вместо свободы. И как же вознаградил ее Он, Тот, кому она так хотела угодить? Теперь Ева, как и все ее дочери, была обречена рожать детей в муках, быть низведенной до положения служанки при муже, его «помощника». Ей было некого винить, кроме самой себя.

Я сторонилась людей, живших в этих землях, держалась подальше от плодородных лугов и многоводных равнин, где чужие черные шатры сбивались в стайки подобно волкам. Я избрала иной путь: через голые пустыни и каменистые ущелья, лишенные деревьев, кустов и трав. Я не ела и не мылась; волосы у меня истончились, мускулы ослабли, язык пересох. Днем компанию мне составляли лишь кружащие в небе орлы и плюющиеся кобры; по ночам меня гнали вперед вой шакалов и крики сов.

Я продолжала идти, несмотря на изнуряющую жару и колючий ветер, осыпаемая песком и обжигающая ноги о раскаленные камни, пока однажды не достигла огромной бездны, которую не могла пересечь. Та была слишком глубока, чтобы спуститься, и слишком широка, чтобы перепрыгнуть через нее. Я подумала о крыльях, но посчитала себя недостойной их. Я, некогда бывшая человеком, подвела всех тех, кто придет после меня.

Я легла, ощущая под собой твердую землю, и глядела, как мимо стремительно проносятся клочья облаков. Опустился покров ночи. Тысячи звезд, похожих на внимательные осуждающие глаза, подмигивали мне.

Так прошли бессчетные дни и ночи.

Я не знала, долго ли оставалась недвижной в этом уединенном месте. Не могу сказать, сколько раз я проследила путь солнца и кружение звезд по небу. Я просто лежала и наблюдала. Пока однажды мой взор не потревожило нечто крайне необычное. Что-то пахнущее перьями, блистающее, неземное.

Вернее, кто-то.

Он нашел меня. Наконец-то он нашел меня!

Часть вторая. Шеол

2650 год до Рождества Христова

Дороги ее всегда ведут к смерти,

И пути ее – пути греха.

Ступает она в сторону Шеола.

Кто войдет туда, никогда не вернется,

И всех, кто следует за ней, поглотит Бездна.

Свитки Мертвого моря

Идумейская пустыня

Его лицо появилось у меня перед глазами, закрывая солнце.

– Вот ты где! – произнес радостный голос; солнечные лучи отбрасывали гало вокруг черных кудрей незнакомца.

– Да, я здесь, – ответила я, продолжая лежать неподвижно.

Он опустился на четвереньки надо мной.

– Не пора ли вставать? Ты уже давно тут лежишь. – Он по-кошачьи склонил голову набок.

– Тебе-то какое дело?

– Я тебя искал.

– Кто ты?

– Да ладно. Мы же знакомы, Лилит.

Его лицо скрывала тень, и черты было трудно различить. У плеч солнце отражалось от кончиков сложенных крыльев. Но такого ангела я не знала. У него не было ни мрачной физиономии Сеноя, ни насупленных бровей Сансеноя, ни по-волчьи острых зубов Самангелофа. Я приняла протянутую мне руку, чтобы подняться.

Нет, он был мне вовсе незнаком. Разве можно забыть такое лицо? Прямой нос, медового цвета глаза, небрежная щетина на квадратной челюсти. Полные божественные губы изогнуты подобно тугому луку. Он был величествен и казался воплощением несравненной красоты.

– Зачем ты искал меня?

– Мы, изгнанники, должны держаться вместе, – улыбнулся он.

– Ты тоже изгнанник?

– Самый первый из них. – Он горделиво вскинул подбородок.

Я снова присмотрелась. Что-то смутно знакомое, не более.

– Может, ты меня и не помнишь, но наверняка слышала обо мне, – подмигнул он. – Ибо я Самаэль, ангел смерти! – Он скрестил руки на нагой и, по правде говоря, великолепной груди.

Я молча покачала головой.

– Послушай, может, продолжим разговор в тени? – Он прищурился на солнце и кивнул в сторону одинокого чахлого кипариса, которого я прежде не замечала.

Я последовала за ангелом. Едва мы устроились под деревом, царапая спины о сухой ствол, он поцеловал мне руку.

– Прости, – сказала я. – Не знаю никакого Самаэля.

Жаль было видеть столько разочарования в его преданно щенячьих глазах.

– Лилит, – вздохнул он. – Перестань играть со мной в игры. Я столетиями искал тебя. А теперь, когда нашел, не прогоняй меня, чтобы остаться в жалком одиночестве.

– Столетиями?

– Больше тысячи лет! С тех пор, как ты покинула рай. Как и я, если уж на то пошло.

Разве такое возможно? Ладно бы две недели, ну три – но столетия?

– Разве такое возможно?

– Неужели ты не знаешь, что для нас время течет иначе? За один день на небесах в мире смертных могут пройти сотни лет.

– Сколько минуло небесных лет?

– О, всего ничего.

– А сколько в мире смертных?

– Боже правый, Лилит, понятия не имею. Я не веду счет за людишек.

– Значит, я теперь… бессмертная?

– Мы оба, – ухмыльнулся он.

– Но… как? Почему?

– Потому что ты ушла. Избежала проклятия Яхве. Он сказал: «в прах возвратишься». Для всего человечества так и есть, но не для тебя.

Я облизала губы, ощутив на них вкус удовлетворения.

– А если Он и меня проклянет?

– О, наверняка попытается. – Самаэль отбросил непослушный локон от глаз. – Но Он лишь местный бог, не обладающий большой властью. У него мало последователей за пределами его крошечных владений.

Я задумалась над его словами, разглядывая пыль под ногами.

– Тогда скажи мне: что случилось в мире с тех пор, как я пришла сюда?

Он подобрал опавшую веточку кипариса и провел перистыми листочками по верхней губе.

– Немногое, – задумчиво произнес он. – Адам испытал многие скорби в мире за пределами Эдема. Он пахал землю, которая рождала терний и волчцов не меньше, чем хлеба. Никакого больше волшебного плодородия! Он питался лишь тем, что выращивал в поте лица своего тяжким трудом на полях. А потом он умер.

– Адам мертв? – к собственному удивлению, спросила я, не ощутив той сладости мести, которую могла бы испытать.

– О, не беспокойся, – махнул рукой Самаэль, – он дожил до почтенного возраста: девятьсот тридцать лет.

Девятьсот тридцать? Несмотря на упоминание о том, как течет время на небесах, мне до сих пор не верилось. Я огляделась. Просто пустыня и ущелье; тот же красный песок и голубое небо, как и прежде. Отсвет зелени вдали выдавал редкое дерево, горная гряда подрагивала в мутном мареве. Все было точно так же, как и в тот день, когда я пришла сюда. Вокруг не было и следа жилищ или присутствия людей.

– А ты… – продолжал Самаэль. – Вижу, ты отказалась от участи ходить на чреве твоем и питаться прахом.

Я не обратила внимания на его слова.

– А Ева? Она еще жива?

– О нет. Она умерла раньше Адама. Но никто не знает, сколько лет ей было: никто не запомнил. Она всего лишь мать человечества. Ее скорби умножились многократно, в ужасных муках рожала она потомков своих.

– Мать? У нее были дети? – Весть обожгла меня, словно огнем.

Самаэль прилег на бок, аккуратно сложив крылья за спиной, и беззаботно подпер голову рукой. Я обратила внимание, что ангелы начали носить набедренные повязки с тех пор, как Сеной, Сансеной и Самангелоф, грубые и нагие, рассекали небеса, словно наемные головорезы Господа.

– Тебе понравится, – улыбнулся он. – У них было двое сыновей: землепашец и пастух. Такие же тщеславные бестолочи, как и их папаша. Вечно ссорились. Однажды пастух принес Яхве более ценный дар, первенца от своего стада, и тогда брат убил его и был проклят.

Самаэль разразился хохотом. Воистину, он был прекрасен, когда смеялся: глаза мерцали, идеальные зубы цвета слоновой кости поблескивали, грудь сотрясалась от каждого раската хохота.

– Нет… – наконец смог произнести он и поднял три пальца. – Трое сыновей. После первых двух родился третий, и от него, Сифа, теперь происходят племена человеческие.

– От него… А из чьей утробы? – спросила я.

– Да кого заботят утробы? – усмехнулся Самаэль. – Я здесь не за этим. Слишком много времени потрачено на поиски, чтобы болтать с тобой о родословной человечества. – Он посмотрел мне в глаза и вдруг взорвался, задыхаясь от гнева: – Не верится, что ты меня не помнишь! Я наблюдал за тобой в саду, где ты была с этим олухом Адамом. Неудивительно, что ты от него ушла. Ты с самого начала была венцом творения. Никто тебя не превзошел, никто не сравнился с тобой. С тех пор не было женщины подобной тебе. Эти, – он пренебрежительно махнул рукой куда-то вдаль, в направлении невидимых долин, наполненных шатрами из козлиных кож, стадами и пастухами, от которых я бежала, – они безропотны и скучны. Мне надоело, невыносимо надоело хитрить с этими женщинами, да и с мужчинами, чего уж там, чтобы они возлегли со мной. Они стареют так быстро и так ужасно. Сегодня юные девы, завтра рыхлые матроны. Стройные юнцы превращаются в пузатых мужиков. Они слабеют и дряхлеют, Лилит. Они толстеют. – Он разочарованно скривился, а потом лениво коснулся ногой моей щиколотки: – И погляди на себя. По-прежнему в полном расцвете. Твоя красота никогда не поблекнет. Я никогда не забывал о тебе. Да и как тебя забыть?

Его стопа скользнула от щиколотки выше, к внутренней стороне моего бедра.

– Твой плод никогда не засохнет на лозе. Твоему цветку не суждено увянуть и опасть. Твоя ягода всегда останется спелой и желанной. – Словно в подтверждение своих слов, он чуть надавил на пылающее от жара место, где сходились мои ноги. – Идем со мной, Лилит. Нас ждет прекрасная жизнь. Мы будем играть в прекрасные игры!

Его близость распалила меня сверх всякой меры. Я уже давно не знала мужчины, а этот, рядом со мной, был прекрасным образчиком своего пола. Я вдохнула его запах: мускус и амброзия, мед и пот. Его крылья трепетали в тревожном ожидании, набедренная повязка оттопырилась.

Он покрыл меня поцелуями от макушки до пяток, задержавшись у промежности.

– Представь себе, Лилит, каких высот мы достигнем в ангельском блуде! – промурлыкал он, не скрывая вожделения. – Навеки!

Сказать вам правду?

Он и впрямь заставил меня ощутить себя венцом творения.

Да будет свет!

– Я тебя вспомнила, – вырвалось у меня.

Там, под кипарисом, мы с ним и в самом деле достигли высот ангельского блуда, говоря его словами. Небесная страсть достигает пиков, непостижимых для смертных. Она острее, чище и ослепительнее, чем дано познать обычным мужчинам или женщинам. Именно тогда я окончательно и бесповоротно увлеклась Самаэлем, почувствовав неутомимость его тела, прикосновение его губ к моей коже, собственное дыхание и ощущения, когда все закончилось.

– Я однажды увидела тебя, – сказала я. – В ветвях рожкового дерева. Приняла тебя за птицу. Но ты рыдал.

Самаэль дернулся подо мной, взмахнув рукой.

– Я не плакал!

– Плакал.

Мне тогда показалось это странным. Но в Эдеме странным было все. Плачущий голубь с красивым бородатым лицом был не более необычен, чем пшеница, которую не нужно сеять, или яблони, никогда не цветущие, но всегда усыпанные плодами.

– Я уже знал, что уйду, – признался Самаэль. – Знал, что Он хочет меня наказать. Боялся никогда больше тебя не увидеть.

– За что же Он хотел тебя наказать?

– Да как обычно. Ты не хуже других знаешь. Я воспротивился Ему.

– Как?

Сгущались сумерки. Вдали сверкали горные вершины. Заходящее солнце подсветило жилу поблескивающего зеленью малахита на самой высокой из вершин. В небе мерцала розовым восходящая звезда – та, что принадлежала Ашере.

– Долго рассказывать, – ответил Самаэль. – Точно хочешь узнать?

Я положила голову ему на плечо и попросила продолжать.

* * *

– В начале я был один, – произнес он. – Когда земля еще была безвидна и пуста, когда не было тверди небесной, когда не было горизонта, я был ликом тьмы на водной глади. Несчетные эры, неизмеримые эпохи ничего не менялось. Само время было недвижимо. Ты не представляешь, какая это была скука! Потом в глубине что-то зашевелилось. Камень затрещал, на поверхность вырвались раскаленные газы, а потом из воды и пламени, из двух противоположностей, возникло нечто. Над водой, изможденный, возник Дух. Из бесформенности образовалась материя. Дух творения воскликнул: «Да будет свет!» И стал свет, вырванный из меня, отделенный от меня на веки вечные. Я наблюдал за тем, как возникает мир: как бьют фонтаны и поднимаются горы, как появляются очертания морей и земной тверди. Я видел сотворение травы, семян растений и плодовых деревьев. Появились первые твари: мельчайшие формы жизни, невидимые глазу. Потом пошли медузы, губки, улитки. Я видел огромных ящеров, бродивших по земле; видел появление зверей – как чистых, что жуют жвачку, так и нечистых, с неразделенным копытом, – китов и всяких живых существ, пресмыкающихся по земле. Видел, как появились птицы, что парят под твердью небесной, бездыханные рыбы, что плодятся и размножаются в воде. Много времени прошло, прежде чем я увидел первых людей. Не вас, – он положил ладонь мне на руку, – еще не вас. Они были другие: больше походили на обезьян, чем на людей, и скорее кричали и рычали, чем говорили, но со временем научились ходить прямо и по-своему общаться. И все это время я наблюдал, как Дух меняет и разделяет. Он перестал быть безликим, обрел личность, когда появились первые люди. Он проявлялся в бесконечном многообразии форм, существуя одновременно в разных местах. На протяжении бесконечных эпох в сознании тех, кто задумывался о Творце, им была Она, Создательница. Мать всего сущего, с тяжелыми грудями и широкими бедрами. Когда люди осознали роль отца в создании новой жизни, у Нее появились спутники, первые боги-мужчины: сначала младшие, но постепенно обретающие старшинство. По мере развития жизни и опыта человечества, Матерь разделилась на целые пантеоны. Она проявлялась как богиня земли, как боги небесного грома и сверкающие владыки моря. Она стала воплощениями мудрости, природы и озорства, памяти, войны и музыки, которые были призваны и созданы из божественной сущности того самого первого Духа творения людьми, которые нуждались в поддержке свыше. Воплощения имели разную природу и разные качества соответственно времени и месту, и каждое обладало собственной важностью, а их добродетели отвечали нуждам людей, которым служили божества. В Эдеме Дух вселился во Владычицу Ашеру и во Владыку Яхве, раздельных и равных, тогда еще не ставших непримиримыми врагами. Они создали тебя и Адама по собственному образу и подобию, как создали и рай, в котором вам предстояло жить. Вы должны были стать новым началом, вершиной творения. Впервые с тех пор, как из меня вырвали свет, я был не одинок.

Я затаила дыхание, словно сама носилась по бескрайней вселенной. Все, что мне казалось известным о мире, вдруг рассыпалось в прах. Покинув рай, я узнала, что мир намного больше Эдема, что и в других местах люди живут и процветают. Но величие откровения Самаэля ошеломило меня. Как не были первыми мы с Адамом, первым не был и Яхве, и даже сама Святая Матерь Ашера! Их тоже породила другая сущность – Дух творения, рожденный самой землей. Сколько же всего существовало в мире задолго до того, как люди сделали первый вдох! Эдем и все, что я знала, оказалось всего лишь одним из уголков этого мира – отдельной нитью в необъятном полотне творения. Это поражало!