Ментовские будни. Святотатство

Старая база оказалась комплексом заброшенных складских помещений на окраине города. Когда-то здесь процветала торговля стройматериалами, но после кризиса владельцы разорились, оставив полуразрушенные ангары и офисные здания. Идеальное место для тех, кто предпочитает оставаться в тени.

Группа захвата прибыла через полчаса – четыре крепких парня в бронежилетах под командованием старшего лейтенанта Морозова. «Что имеем, майор?» – спросил Морозов, проверяя автомат. «Наркопритон, возможно, с оружием. Нужно взять одного паренька живым, он нам для дела нужен».

План был простым – окружить здание, заблокировать выходы и предложить всем находящимся внутри сдаться. Если начнут сопротивляться – действовать по обстановке. Воронцов знал, что наркоманы в состоянии абстиненции обычно не сопротивляются, но торговцы могли повести себя непредсказуемо.

Ангар номер три, где по информации располагался притон Хромого, выглядел заброшенным снаружи. Окна заколочены досками, железная дверь заперта на висячий замок. Но Воронцов заметил натоптанную тропинку к боковому входу и свежие следы машин на грунтовой дороге. «Живое» место.

«Полиция! Всем выйти с поднятыми руками!» – прокричал Морозов в мегафон. Ответом стала тишина, прерываемая только шумом ветра в металлических конструкциях. Майор кивнул группе захвата – пора действовать.

Боковая дверь поддалась с третьего удара плечом. Внутри ангара царил полумрак, разбавленный тусклым светом самодельных ламп. Воздух был густым от табачного дыма и запаха наркотиков. В углу на грязных матрасах лежали несколько человек в различных стадиях наркотического опьянения.

«Всем лечь! Руки за голову!» – скомандовал Морозов. Большинство находившихся в притоне даже не пошевелились – они были слишком накачаны наркотиками, чтобы реагировать на происходящее. Но один парень в углу попытался встать и побежать к черному ходу.

Воронцов сразу узнал Антона Соколова по фотографиям из дела. Внук Елены Михайловны выглядел ужасно – грязный, исхудавший, с воспаленными глазами и дрожащими руками. Одежда висела на нем как на вешалке, волосы слиплись от пота и грязи. Классический вид наркомана в состоянии абстинентного синдрома.

«Стой! Полиция!» – крикнул майор, бросившись в погоню. Но Антон бежал медленно, спотыкаясь и хватаясь за стены. Через несколько секунд Воронцов догнал его у заблокированного выхода. Парень не сопротивлялся – просто упал на колени и закрыл лицо руками.

«Антон Соколов?» – уточнил майор, надевая наручники. «Да», – едва слышно ответил тот. «Только… только не говорите бабушке, где меня нашли. Пожалуйста». В его голосе не было ни агрессии, ни страха – только бесконечная усталость и стыд.

Воронцов посмотрел на молодого человека, который еще неделю назад был любимым внуком заботливой старушки, а теперь валялся в наркопритоне среди шприцев и грязи. История повторялась с завидным постоянством – сначала легкие наркотики «для веселья», потом тяжелые «для кайфа», потом кража у самых близких людей ради очередной дозы.

При обыске у Антона нашли остатки героина на сумму около пятисот рублей и мелкие деньги – жалкие крохи от украденных у бабушки пятидесяти тысяч. Все остальное ушло на наркотики за последние дни. «Где деньги, которые ты украл у бабушки?» – спросил майор. «Потратил», – ответил Антон, не поднимая глаз. «На что?» «На дурь».

Остальных обитателей притона тоже задержали, но они представляли интерес только как свидетели. Хромого в ангаре не оказалось – по словам наркоманов, он ушел еще утром и должен вернуться только вечером. Майор оставил засаду и распорядился доставить Антона в отдел для дачи показаний.

По дороге в машине Антон несколько раз просил остановиться – его тошнило, тряслись руки, холодный пот стекал по лицу. Классические симптомы наркотической абстиненции, которые Воронцов видел сотни раз. Парень нуждался в медицинской помощи, но сначала предстоял допрос.

«Зачем ты это сделал?» – спросил майор, глядя в зеркало заднего вида. Антон молчал, уткнувшись лицом в колени. «Она же тебя любит больше жизни. Отдала бы последнее, лишь бы ты был здоров». «Я знаю», – прошептал тот. «Поэтому и не мог больше у нее просить. А ломка… ломка сильнее меня оказалась».

Воронцов затушил сигарету и покачал головой. Еще одна семейная трагедия подходила к концу. Преступник найден, дело раскрыто, можно отчитаться перед начальством об успешной работе. Но майор знал, что настоящая трагедия только начинается – впереди суд, приговор и разбитое сердце пожилой женщины, которая до конца жизни будет винить себя в случившемся.

Глава 4. Правда, которую не хочется знать

Антон Соколов сидел напротив майора Воронцова в тесной комнате для допросов, сжимая руки в кулаки, чтобы скрыть дрожь. Прошло уже три часа с момента задержания, абстинентный синдром набирал силу, и парень выглядел как загнанное животное. Глаза лихорадочно блестели, на лбу выступил пот, несмотря на прохладу в помещении. Воронцов методично заполнял протокол допроса, время от времени поглядывая на молодого человека с профессиональным интересом.

«Антон Сергеевич Соколов, двадцать три года, безработный», – диктовал майор, записывая анкетные данные. «Разъясняю вам права подозреваемого согласно статье сорок семь Уголовно-процессуального кодекса». Он монотонно перечислил весь список прав, который знал наизусть за восемнадцать лет службы, наблюдая, как Антон нервно покусывает губы и ерзает на стуле. Классическая картина наркомана в состоянии ломки – через несколько часов парень будет готов рассказать все, лишь бы его отпустили.

«Понятно ли вам, в чем вы подозреваетесь?» – спросил Воронцов, закуривая очередную сигарету. Антон кивнул, не поднимая глаз. «Кража из квартиры вашей бабушки Елены Михайловны Соколовой. Украдены золотые украшения и наличные деньги на общую сумму пятьдесят тысяч рублей. Статья сто пятьдесят восьмая Уголовного кодекса, кража с причинением значительного ущерба. До шести лет лишения свободы».

Майор сделал паузу, давая информации дойти до сознания подозреваемого. В тишине было слышно только тиканье настенных часов и шум дождя за окном. Антон сидел, уставившись в пол, и Воронцов видел, как он борется сам с собой. Отрицать очевидное бессмысленно – улики говорили сами за себя. Но признаться означало окончательно предать бабушку, которая всю жизнь его любила.

«Что вы можете сообщить по существу дела?» – продолжил майор стандартный вопрос. Антон поднял голову, в его глазах читалась боль. «Я ничего не крал», – тихо сказал он, но голос дрожал от неуверенности. «Понятно, – кивнул Воронцов. – А где вы были позавчера с утра до вечера?» «Дома спал». «А вчера?» «Тоже дома». «Свидетели есть?» Антон замолчал – свидетелей быть не могло, он провел эти дни в наркопритоне.

Воронцов открыл папку с материалами дела и достал фотографии с места происшествия. «Посмотрите внимательно», – сказал он, раскладывая снимки перед подозреваемым. «Это шкатулка вашей бабушки, откуда исчезли украшения. Тумбочка на кухне, где хранились деньги. Замки на входной двери – никаких следов взлома. Окна на четвертом этаже исключают проникновение снаружи». Антон смотрел на фотографии, и майор видел, как тот узнает знакомые предметы.

«У кого есть ключи от квартиры?» – продолжил допрос Воронцов. «У отца и у меня», – машинально ответил Антон, затем спохватился и замолчал. «Ваш отец находится на севере уже месяц, это легко проверяется. Значит, остаетесь только вы». Майор затушил сигарету и наклонился к подозреваемому. «Антон, я работаю в органах восемнадцать лет. Видел тысячи таких дел. Рано или поздно правда все равно выяснится».

Парень молчал, сжав зубы, но Воронцов видел, что его сопротивление ослабевает. Наркотическая абстиненция делала свое дело – организм требовал дозу, а перспектива долгого следствия и суда пугала больше тюрьмы. «Послушайте, – мягко сказал майор, меняя тон. – Я понимаю, что вам сейчас плохо. Я вижу, что вы больны. Но чем раньше мы разберемся с этой ситуацией, тем лучше для всех».

«А что, если я ничего не скажу?» – спросил Антон, и в его голосе появились нотки отчаяния. «Тогда будет долгое следствие, – ответил Воронцов. – Экспертизы, опознания, обыски. В итоге все равно докажем вину, но времени пройдет много. А пока вы будете под арестом, без лечения». Он помолчал, давая словам подействовать. «А если сознаетесь и поможете следствию, можно будет говорить о смягчающих обстоятельствах».

Антон закрыл лицо руками и тихо застонал. Воронцов понимал, что парень находится на пределе – физически и морально. Еще немного, и он сломается. Майор достал из ящика стола пластиковый стаканчик с водой и протянул подозреваемому. «Выпейте, станет легче». Антон жадно выпил воду, и его немного отпустило.

«Расскажите, как все начиналось», – мягко предложил майор. «Не с кражи же. С самого начала». Антон долго молчал, потом тихо заговорил: «Первый раз попробовал в институте. Курительную смесь, ничего серьезного. Просто любопытство было». Воронцов кивнул, не прерывая. Он знал, что сейчас главное – дать человеку выговориться, а детали можно уточнить потом.

«Потом стало интересно попробовать что-то покрепче. Амфетамин, экстази на вечеринках. Казалось, что контролирую ситуацию, могу остановиться в любой момент». Голос Антона становился увереннее – рассказывать оказалось легче, чем он думал. «А когда впервые попробовали героин?» – уточнил майор. «Год назад. Друг принес, сказал, что это совсем другие ощущения». Антон вытер пот со лба дрожащей рукой.

Воронцов записывал показания, мысленно выстраивая типичную схему наркотической зависимости. Любопытство, эксперименты с легкими наркотиками, переход к тяжелым, формирование физической зависимости. Дальше начинались проблемы с деньгами, работой, отношениями с близкими. И в итоге – преступления ради получения очередной дозы.

«После института вас отчислили?» – спросил майор. «Да, за прогулы и неуспеваемость. Родители думали, что я просто ленюсь». Антон горько усмехнулся. «А потом работу потеряли?» «Полгода назад. Опаздывал постоянно, иногда не приходил совсем. Начальник долго терпел, но потом уволил». В голосе парня не было обиды – он понимал, что сам виноват во всем происходящем.

«И с этого момента начались кражи?» – продолжил допрос Воронцов. Антон кивнул. «Сначала у друзей по мелочи. Телефон, планшет. Потом у знакомых. Говорил, что в долг беру, обещал вернуть». Майор видел, как тяжело дается каждое слово подозреваемому. Признаваться в предательстве друзей было болезненно, но впереди было еще хуже – рассказ о краже у бабушки.

«А бабушка знала о ваших проблемах?» – спросил Воронцов. «Подозревала, наверное. Видела, что я изменился, похудел, стал нервным. Но я врал, что все нормально». Антон помолчал, собираясь с силами. «Она давала мне деньги, когда я просил. Не много, по тысяче-две. Говорила, что у пенсионерки больше нет». В его голосе послышались слезы.

Майор понимал, что подошли к самому болезненному моменту. «Расскажите о краже», – тихо сказал он. Антон долго молчал, потом начал говорить, не поднимая глаз: «Три дня назад приходил к ней просить денег. Мне очень плохо было, ломка началась. А у нее денег не оказалось, сказала, что все потратила на лекарства». Он вытер глаза рукавом куртки.

«И что было дальше?» – продолжил майор. «Я разозлился, закричал на нее. Сказал, что она жадная, что мне плохо, а она не помогает. Бабушка заплакала, а я ушел, хлопнув дверью». Антон замолчал, переживая заново тот момент. «А на следующий день вернулись?» «Да. Знал, что она пошла в поликлинику к врачу, всегда по вторникам ходит. Открыл ключом дверь».

Воронцов записывал показания, время от времени задавая уточняющие вопросы. Картина происшедшего становилась все яснее. «Что именно украли?» «Золотые серьги из шкатулки, кольцо с камнем, цепочку. И деньги из тумбочки на кухне – она всегда там держала заначку». Антон говорил монотонно, словно рассказывал чужую историю. «Пятьдесят тысяч было».

«И что делали с украденным?» – продолжил допрос майор. «Золото сразу продал барыге на рынке за десять тысяч. Дешево, но быстро». Антон поднял глаза на следователя. «А деньги потратил на наркотики. За два дня все спустил». В его голосе не было жалости к себе – только бесконечная усталость и стыд.

Воронцов отложил ручку и посмотрел на молодого человека. Перед ним сидел не матерый преступник, а больной парень, которого наркотики превратили в вора. Жертва обстоятельств и собственных слабостей, человек, которому нужно лечение, а не тюрьма. Но закон есть закон, и кража остается кражей независимо от мотивов.

«Антон, вы понимаете, что совершили преступление?» – спросил майор. «Понимаю», – тихо ответил тот. «И что чувствуете к бабушке?» «Мне стыдно. Очень стыдно. Она меня всю жизнь любила, а я ее предал». Слезы потекли по его лицу. «Хотел бы что-то изменить?» «Хотел бы никогда не пробовать эту дрянь. Хотел бы вернуть ей деньги и украшения». Но вернуть уже было нечего.

Допрос прервал стук в дверь. Заглянул дежурный: «Александр Сергеевич, к вам бабушка подозреваемого пришла». Воронцов кивнул и попросил проводить Елену Михайловну в соседний кабинет. Антон вздрогнул, услышав про бабушку. «Она знает?» – спросил он испуганно. «Знает», – ответил майор. «И все равно пришла. Просит не сажать вас, готова забрать заявление».

Воронцов оставил Антона в комнате для допросов и прошел к Елене Михайловне. Старушка сидела на краешке стула, нервно теребя платок. Глаза были красными от слез, но в них читалась решимость. «Александр Сергеевич, я хочу забрать заявление», – сразу заговорила она. «Не надо сажать Антошу. Пусть лечится». Майор присел напротив нее и мягко объяснил, что дело уже возбуждено и отозвать заявление нельзя.

«Но вы же можете что-то сделать?» – умоляла старушка. «Он же больной, ему нужна помощь, а не тюрьма». Воронцов понимал ее боль – для бабушки внук оставался маленьким мальчиком, которого она когда-то качала на руках. Она не могла принять, что этот мальчик стал наркоманом и вором. «Елена Михайловна, я постараюсь сделать все возможное», – пообещал майор. «Но Антон должен лечиться. Серьезно лечиться».

Вернувшись к подозреваемому, Воронцов увидел, что тот сидит в той же позе, уставившись в пол. «Ваша бабушка просит не сажать вас», – сказал он. «Готова простить, если вы будете лечиться». Антон поднял голову, в глазах стояли слезы. «Я не достоин ее прощения», – прошептал он. «Это пусть она решает», – ответил майор. «А вы готовы лечиться?» Антон кивнул, не в силах говорить.

Майор закончил оформлять протокол допроса, в котором подробно излагалось признание подозреваемого. Дело было практически готово – оставалось только решить вопрос с мерой наказания. Воронцов понимал, что реальный срок убьет молодого человека окончательно, а условное наказание с лечением может дать ему шанс на новую жизнь. Но для этого нужно было убедить прокуратуру согласиться на компромисс.

Глава 5. Компромисс по-русски

Майор Воронцов сидел в своем кабинете, уставившись на материалы дела Соколовой. На столе лежали протокол допроса с признанием Антона, заключение эксперта о стоимости украденного имущества, справки из наркологического диспансера. Формально все было готово для передачи дела в суд – мотив, возможность, признание подсудимого. Классическая схема, которая сотни раз проходила через его руки за восемнадцать лет службы.

Александр Сергеевич закурил очередную сигарету и посмотрел на часы. Половина седьмого вечера, за окном уже темнело, а в отделе остались только дежурные. Большинство коллег давно разошлись по домам к семьям, а он все сидел и мучился вопросом, который не давал ему покоя уже третий день. Что делать с Антоном Соколовым?

По букве закона все было ясно – кража с причинением значительного ущерба, статья сто пятьдесят восьмая Уголовного кодекса, санкция до шести лет лишения свободы. С учетом смягчающих обстоятельств, признания и раскаяния, молодой человек получит года три реального срока. Отсидит, выйдет через полтора года по условно-досрочному, вернется к наркотикам и снова начнет воровать. Замкнутый круг российской пенитенциарной системы.

Воронцов затушил сигарету об урну и достал из ящика стола бутылку водки, оставшуюся с прошлой пятницы. Плеснул в стакан граммов пятьдесят и выпил залпом. Алкоголь обжег горло, но не принес облегчения. Майор понимал, что стоит перед выбором между формальной справедливостью и человечностью. И этот выбор был не из легких.

Воронцов налил себе еще водки и закурил новую сигарету. Он знал, что старушка права. Тюрьма не лечит от наркомании, а только усугубляет ситуацию. В местах лишения свободы наркотики достать еще проще, чем на воле, а методы их употребления там особенно опасны. Парень выйдет из тюрьмы не исправившимся, а еще более деградировавшим.

Но с другой стороны, закон есть закон. Кража остается кражей независимо от мотивов. Если начать делать исключения для наркоманов, где гарантия, что завтра не придется оправдывать алкоголиков, игроков, должников? Система правосудия держится на неотвратимости наказания, а не на жалости к преступникам.

Майор допил водку и принялся изучать статьи Уголовного кодекса, касающиеся назначения наказания. Статья семьдесят третая предусматривала возможность назначения условного осуждения при наличии определенных обстоятельств. Статья восемьдесят первая говорила об освобождении от наказания в связи с болезнью. Может быть, здесь и кроется решение проблемы?

Воронцов взял телефонную трубку и набрал номер заместителя прокурора района Игоря Петровича Семенова. Тот был опытным юристом, с которым майор работал уже несколько лет. Человек принципиальный, но понимающий, что иногда буква закона расходится с его духом.

«Игорь Петрович, добрый вечер. Извините, что беспокою так поздно», – начал разговор Воронцов. «Есть одно дело, хотел бы посоветоваться». Он коротко изложил суть ситуации с Антоном Соколовым, не скрывая своих сомнений относительно целесообразности реального лишения свободы для молодого наркомана.

Семенов выслушал внимательно, иногда задавая уточняющие вопросы. «Понимаю вашу дилемму, Александр Сергеевич», – сказал он, наконец. «Случай действительно непростой. С одной стороны, состав преступления налицо, с другой – есть все основания для смягчения наказания. Молодой возраст, признание вины, раскаяние, болезненное состояние». Прокурор помолчал, обдумывая варианты.

«А что, если мы оформим все как досудебное соглашение о сотрудничестве?» – предложил Семенов. «Парень дал полное признание, назвал места сбыта украденного, рассказал о наркопритоне. Формально это сотрудничество со следствием. А в качестве условий соглашения укажем обязательное лечение от наркозависимости». Воронцов почувствовал, что решение начинает вырисовываться.

«Но нужно будет убедить судью», – продолжил прокурор. «Марина Викторовна Кожевникова человек разумный, но принципиальная. Нужны будут серьезные основания для условного срока». Воронцов кивнул, хотя собеседник этого не видел. Судья Кожевникова действительно славилась справедливостью решений, но и строгостью в применении закона.

На следующий день майор снова встретился с Еленой Михайловной и подробно объяснил ей возможные варианты развития событий. «Если Антон согласится на длительное лечение, есть шанс получить условный срок», – сказал он. «Но это означает серьезные ограничения – регулярные проверки, запрет на выезд из города, обязательная реабилитация». Старушка готова была согласиться на любые условия, лишь бы внука не посадили в тюрьму.

Разговор с самим Антоном оказался сложнее. Парень находился в состоянии глубокой депрессии, считал себя конченым человеком, недостойным чьей-либо помощи. «Зачем вы тратите время?» – спрашивал он уныло. «Посадите и забудьте. Я все равно ничего не смогу изменить». Воронцову пришлось долго убеждать его, что шанс на новую жизнь есть у каждого.

«Антон, я работаю в органах восемнадцать лет», – говорил майор, глядя в потухшие глаза молодого человека. «Видел сотни таких, как вы. Кто-то ломался, кто-то находил в себе силы измениться. Разница только в одном – желании жить по-человечески». Он закурил сигарету и продолжил: «Тюрьма вас точно не вылечит. А лечение – может быть, поможет».

Процедура оформления досудебного соглашения заняла почти неделю. Нужно было получить согласие Антона, заключение нарколога о необходимости лечения, справки из реабилитационного центра о готовности принять пациента. Воронцов лично ездил в центр «Возрождение» на окраине города, где встретился с главным врачом Андреем Николаевичем Петровым.

«Случаи, подобные вашему, у нас бывают», – рассказывал врач в своем кабинете. «Суд назначает принудительное лечение, мы работаем с пациентом. Процент успеха невелик – примерно тридцать процентов доводят курс до конца, из них половина не возвращается к наркотикам». Статистика была невеселой, но все же давала некоторую надежду.

Реабилитационная программа рассчитывалась на год. Первые три месяца – стационарное лечение с полной изоляцией от внешнего мира. Детоксикация, восстановление физического здоровья, групповая и индивидуальная психотерапия. Затем амбулаторное наблюдение с постепенной социальной адаптацией. «Главное, чтобы сам хотел лечиться», – подчеркнул врач. «Принуждение дает только временный эффект».

Наконец все документы были готовы, и дело передали в суд. Судья Кожевникова назначила заседание на вторник следующей недели. Воронцов приготовился к сложному процессу – нужно было убедить суд в целесообразности условного осуждения с обязательным лечением.

В день суда в зале собрались все участники драмы. Антон в чистой рубашке и брюках, которые принесла ему бабушка, выглядел гораздо лучше, чем месяц назад в притоне. Елена Михайловна сидела в первом ряду, нервно теребя платок. Прокурор Семенов просматривал свои записи, готовясь к выступлению.

Судья Кожевникова внимательно изучила материалы дела и выслушала всех участников процесса. Антон еще раз признал свою вину и выразил готовность пройти лечение. Елена Михайловна со слезами просила суд дать внуку шанс на исправление. Прокурор поддержал ходатайство о применении статьи семьдесят третьей Уголовного кодекса.

«Подсудимый Соколов», – обратилась судья к Антону. «Вы понимаете, что условное осуждение – это не освобождение от ответственности? Это доверие, которое нужно оправдать». Антон кивнул, не поднимая глаз. «Если вы нарушите условия приговора или откажетесь от лечения, будете направлены в места лишения свободы для отбывания полного срока наказания».

Суд удалился на совещание, которое длилось больше часа. Воронцов курил в коридоре и размышлял о превратностях судьбы. Три недели назад он получил обычный вызов на квартирную кражу, а теперь решается судьба молодого человека и горе старой женщины. Такова работа оперативника – каждое дело переплетается с человеческими судьбами.

Наконец суд вернулся с решением. «Именем Российской Федерации», – начала зачитывать приговор судья Кожевникова. «Соколов Антон Сергеевич признается виновным в совершении преступления, предусмотренного частью третьей статьи сто пятьдесят восьмой Уголовного кодекса». Воронцов затаил дыхание, ожидая главного.

«Назначить наказание в виде лишения свободы на срок три года условно с испытательным сроком четыре года», – продолжила судья. «С обязательным прохождением курса лечения от наркотической зависимости в реабилитационном центре». Елена Михайловна всхлипнула от облегчения, а Антон впервые за долгое время поднял голову.

После оглашения приговора Воронцов подошел к Елене Михайловне. Старушка благодарила его со слезами на глазах, но майор понимал, что главное испытание еще впереди. «Теперь все зависит от Антона», – сказал он мягко. «Суд дал ему шанс, но воспользуется ли он им – это его выбор». Бабушка кивала, обещая контролировать внука и поддерживать его.

Вечером Воронцов сидел в том же кабинете, где месяц назад размышлял над материалами дела. На столе лежали документы о передаче Антона Соколова под наблюдение службы пробации и в реабилитационный центр. Дело было закрыто, отчеты сданы, можно было забыть и переходить к следующим преступлениям.

Но майор знал, что не забудет эту историю никогда. Слезы Елены Михайловны, когда она узнала о краже. Пустые глаза Антона в наркопритоне. Мучительный выбор между законом и справедливостью. Все это останется с ним, как остаются в памяти оперативника сотни человеческих трагедий, через которые проходит его работа.

Александр Сергеевич закурил последнюю сигарету дня и посмотрел на фотографию дочери, стоявшую на столе. Девочке было уже семнадцать, через год поступать в институт. Он надеялся, что она никогда не столкнется с тем злом, с которым ему приходится бороться каждый день. Но если столкнется, то пусть рядом окажутся люди, готовые протянуть руку помощи.

За окном наступала ночь, а где-то в городе уже совершались новые преступления, которые завтра лягут на его стол. Воронцов выключил свет в кабинете и направился к выходу. Еще один день в жизни старшего оперуполномоченного подходил к концу. День, когда удалось найти компромисс между законом и человечностью. Такие дни случались нечасто, но именно они делали работу милиционера осмысленной.