Червь

Когда я паркуюсь возле подъезда, она становиться коленями на сиденье, поворачивается задом к лобовому стеклу и нагибается так, что я и бабки, ворчащие на лавке, видим её трусики, те самые, что были в объявлении. Её тело скользит вглубь салона, она что-то там ищет, водя руками по полу, и вдруг радостно восклицает: – Нашла!

В лифте мы уже сосёмся, в коридоре раздеваемся.

Никакой романтики.

Никакой химии.

Долбят и долбят. Долбят и долбят.

Закончив, я лечу в ванную смыть с себя её липкий пот, а когда выхожу в коридор – охуеваю от увиденного на кухне! И как это я сразу-то не догадался.

Это розовое желе дрыгается на моём стуле и курит тонкую сигарету! Фу! У меня во рту был её язык пропитанный никотином! А это значит, что её кариес теперь появится и на моих белых зубах! Она делает тягу, глядя на меня как ни в чём не бывало, и стряхивает пепел в пепельницу. В ту самую, что я купил!

КУПИЛ ДЛЯ СЕБЯ!

И тут она говорит:

– Пепельницу я тебе дарю, она треснула! А вот за своим бельём я еще вернусь, – и смотрит на меня, прикусив нижнюю губу.

Треснула? Когда это она, мать твою, треснула?

– А может ты и продавала её с трещиной? – кричу я на неё.

– Да нет же, – оправдывается она, – видимо в машине треснула, когда упала. Да что ты вообще несёшь? Тебе не похую на пепельницу?

– Пошла отсюда нахуй!

– Не ори на меня, мудень! – кричит она в ответ. Затем резко подрывается, выбегает из кухни, ныряет в комнату и начинает одеваться.

Трещина разрасталась от маленького скола, появившегося в центре пепельницы. Это точно не произошло в машине. Так и было, и она пыталась меня наебать! Нет уж, сучка, на пять звёзд не рассчитывай! Максимум на три, и то за тёплые сиськи. Так и напишу на сайте. Пока она одевается, я захожу на сайт и оставляю комментарий.

С покрасневшим лицом, она вылетает из комнаты в коридор, натягивает туфли и кричит мне:

– Засунь себе эту пепельницу в сраку, долбаёб! – и дергает ручку входной двери, но та не поддаётся. Нужно повернуть замок, но на это у неё не хватает мозгов.

– Не ломай дверь! – кричу я ей. – И пепельница твоя мне нахуй не нужна!

– Выпусти меня, ублюдок! Иначе я вызову полицию!

Я беру со стола пепельницу, чтобы вернуть хозяйке её мусор. Голышом топаю по коридору. Хочу открыть замок, как друг, она меня обрывает.

Её искусственный ноготь больно врезается мне в кожу. Она тычет пальцем мне в грудь и говорит с презреньем:

– Я подумала, что ты нормальный парень, а ты оказался последним мудаком! Я даже денег у тебя не просила!

Мой внутренний вулкан терпения начинает извержение. От мозга злость бежит по моей руке, вскидывает в воздух ладонь, в которой я держу пепельницу, и со всего маху обрушивает кусок толстого стекла на голову этой истерички.

С конца капает на пол.

Долбит и долбит. Долбит и долбит.

Хрустнув костями своих пальцев, я встаю над телом. Смотрю на его криво выбритый подзатылок, на худую спину, и на оставшуюся руку без указательного пальца. Один его глаз неподвижно уставился на ножку стола, а другой – погрузился в лужу густой крови, залившей весь пол.

Мне нужно продолжать пилить, так как нормальные пацаны всегда кончают начатое дело! Я беру пару пропитанных кровью книг и подкладываю их под его плечо. Левым коленом становлюсь ему на спину, а правой ступнёй прижимаю руку, чуть ниже плеча, чтобы не дергалась. Из-под холодильника выбегает таракан с длиннущими усищами и с большим белым яйцом, которое вот-вот лопнет, породив на свет еще тысячу таких же рыжих созданий. Таракан замирает, наблюдая, как я беру пилу и начинаю отпиливать руку. Вырывать из сустава я не хочу, ну, уже говорил почему…

Пилю и слышу сквозь дверь, как он снова надрывает свою глотку, крича мне, что в течение получаса вломится в мою квартиру и либо захлопнет наручники на моих руках, либо упакует в чёрный мешок для мусора.

Ну уж нет! Меня вы хрен возьмёте! Знаю я, какая участь уготована моему прекрасному молоденькому телу. После окончания допросов, меня, еще тёпленьким, отправят прямиком в неумелые руки студентов медицинского университета. Вначале они меня заморозят в жидком азоте, а затем, в вертикальном положении, установят под шлифовальный станок и превратят в кучу пыли. Начнут с головы, закончат пятками. Каждый миллиметр моего стирания будет сопровождаться высококачественной цветной фотографией моего внутреннего устройства: органы, сосуды, кости. Я умру, но обрету вечность в виде сотни гигабайт на жестком диске какого-нибудь древнего компа. Повезёт еще, если меня солью в сеть! Миллиметр за миллиметром вы сможете изучать мой внутренний мир, всего лишь включив опцию – “слайд”. Моё цифровое бессмертие поможет будущим врачам набраться опыта, и не обосраться, когда дело дойдёт до первой операции.

Я сам таким был – студентом. Стирали мы тут одного насильника – любителя подкрасться со спины и врезать камнем по макушке. Он оставлял записки в карманах жертв, и мне как-то довелось одну прочесть. С его телом нам привезли официальный документ, в котором он лично разрешил отдать себя науке. Конечно же, после смерти. Заявление было написано от руки, и почерк заметно отличался от того, что я видел в записке. Тогда мне было похуй; вина его была доказана.

При помощи супер клея, которым мы в детстве унюхивались до прихода розового слоника, студенты приклеивают подбородок насильника к его шее, посиневшей от множества удушений. Зачем? Чтобы челюсть не отвалилась, когда сотрут пол головы. Затем приклеивают руки вдоль тела. Зачем? Чтобы не отвалились, когда сотрут плечи. А под конец – приклеивают накаченный силиконом хер к бритой мошонке. Зачем? Чтобы на фотографиях были видны пещеристые тела (Учебник анатомии – раздел: половой член). Миллиметр за миллиметром мы превращаем его тело в пыль. Когда шлифовочная лента доходит до его шишки – все студенты смеются. Стоящая рядом со мной сокурсница облизывает губы, с пристрастием наблюдая за тем, как дрыгается огромный член в момент истирания. Даже представлять боюсь, что она себе там нафантазировала…

Пилить.

Нужно продолжить пилить. Осталась голова. Лысая башка с крохотной дырочкой у виска. Я наклоняюсь и заглядываю в эту дырень как в замочную скважину, и вижу фиолетовый мозг усыпанный осколками черепа и крупинками гречки. Возможно, я переборщил, но он сам виноват! Нехуй было вызывать меня к себе в кабинет, и, на глазах своей секретутки, громко отчитывать, да еще открыто намекать на то, что я, типа, умалишённый! И этой кудрявой кобыле в полупрозрачной рубашке, тоже не стоило шлёпать своими ботоксными губами, посмеиваясь над каждым его словом. Если тебя держат только ради того, чтобы скрыть свои педерастические наклонности – сиди, блядь, и молчи! Но мы-то всё знаем!

Вот вам информация для размышлений. Если у вас проблемы с вашим боссом, он постоянно вами не доволен, и даже хочет уволить – не парьтесь! Проблема не в вас, а в нём. И проблема его в том, что он хочет вас поиметь. Да-да, в буквальном смысле! Прям в прямом! Прям взять, и посадить на прямой! Каждый раз, при виде вашей физиономии, он начинает злиться по причине того, что на вас у него стоит покрепче, чем когда он видит свою голую жену привязанную ремнями к постели. Любой бы разозлился! Назло ему отработайте две неделе, не торопитесь уходить. Продолжайте маячить возле его носа, и тогда, в порыве умопомрачительной фантазии, дрыгаясь на жене, как собака во сне, из его уст прямиком в женское ухо нежно влетит: – Сашенька!

Или: – Олеженька!

А может даже: – Мишенька!

В подробностях расписать не могу, свечку не держал, но в чём я точно уверен – ему будет полный пиздец! Ага. И его карьере, наверно. Отмазаться от такого будет проблематично. И ладно если он проорёт ей на ухо универсальное имя (как женское, так и мужское). А если нет? То и тебе пиздец! И тогда, только одно – лучшая защита – это нападение! Но не переборщи: на слово отвечай словом, на грязь – ответь какашкой, а на рукоприкладство – пиши заявление в ближайшем отделении, и кури бамбук. Но ты – это ты. А я – это Я!

Глава 3

В тот день босс вызвал меня к себе из-за очередного пустяка. Дёрнул меня, когда я дёргал в туалете после тяжёлой смены, но у меня нихера не получалось из-за водянистых волдырей покрывших всю кожу на ладони. Вообще-то я зашёл почистить кишки, но уже что-то второй день из меня ничего не выходит. Ну и денёк выдался, полный пиздец! Когда я уже готов был извергнуться на белого друга, в дверь туалетной кабинки постучали. Я зарычал, выдохнул струю табачного дыма себе под нос, и вот надо было так – обжог глаз. Зараза! Ну вот как так! Задрали! Только хочешь уединиться, как ты срочно кому-то нужен!

– Курить нельзя! – говорят мне снаружи.

– Нельзя бензин лить в бензобак дизельного фургона! – кричу я своему напарнику – Дрюне – простофиле и конченому отморозку, конец которого уже весь иссох и скоро отвалиться, оставшись разлагаться на потной простынке его мелкой кушетки.

– Отъебись ты уже со своим дизелем! Было один раз! И я не виноват – это заправщик профукал!

Снова оправдывается. Только и знает, что оправдываться. Слабак!

– Профукал ты, когда кассирша тебе назвала вид топлива и сумму, а ты, видать, глаза приковал к её сиськам, и мечтал, как бы тебе между ними просунуть свой мелкий хуй! – и начинаю ржать.

– А ты я смотрю, на продавцов только заглядываешься? С кассиршами не особо любишь попиздеть?!

– С кассиршами я люблю попиздеть на заднем диване фургона! А с продавцами нужно общаться – полезно бывает. Могут подсказать тебе, куда стоит нос сунуть, а где лучше мимо пройти! – и снова начинаю смеяться.

– Ты машину заправил?

– И не только машину!

Дрюня хоть и с придуркой, но парень надёжный! Пару дней назад выдалась нам возможность прижать мажорчиков по полной программе. Сами аж охуели от собственной дерзости.

Значит, паримся мы в пробке на узкой дороге между двух населённых пунктов, недалеко от города. Жара, кондёр включать накладно (дополнительный расход топлива всегда ложится на наши плечи), и тут, из стены пыли, появившейся на обочине, вылетает чёрный Рэнжик (стоимостью как моя двушка) и нагло нас подрезает. Мы сами любим иногда подымить на обочине, особенно когда опаздываем, но это был полный беспредел. Ладно, вклинились как последние пидоры, так еще открыли окно и швырнули банку энергетика в сторону леса. Жестянка еще не успела прижаться к траве, а Дрюня уже покраснел от злости. Затрясся весь, готовый взорваться на месте. А он это может. От него еще разило вчерашним августовским праздником, где он умудрился искупаться в фонтане и погонять приезжих работяг, да так, что в раздевалке все заулюлюкали, увидев глубокий порез от лопаты на его пояснице. Топливо еще в Дрюне осталось, и жаждал он его потратить с умом.

Я включаю поворотник и перестраиваюсь в левый ряд, тошню, но чуть быстрее Рэнжика, что и даёт нам возможность выкинуть нашу морду перед ним, да так, что он чуть не улетает в кювет. Ублюдок зажимает бикалку и что-то выкрикивает нам в окно, но нам похую. Похую кто там сидит. Похую, даже если нам дадут пизды – в первый раз что ли? Мы только рады получить дополнительный опыт.

Глушу фургон. Включаю авариечку. Выходим. Дрюня обходит слева, я – справа. Не успел я подойти к Рэнжику, как водила ринулся открывать дверь, но я был быстрее: ёбнул нагой – она и захлопнулась. Запрыгнул на порожек, и положил локти на дверь, не дав водиле поднять стекло. Дрюня принял такую же позу, словно мы облокотились на подоконник в предвкушении грандиозного события за окном.

Салон у тачки – “бобма”: чёрная кожа, чёрные рояльные вставки, и чёрный потолок из алькантары, который обожают педики всех мастей. Отовсюду веет дорогущим парфюмом, который я бы никогда в жизни и не почувствовал бы, если бы не сложились столь удачно обстоятельства. Запах избранных. Только теперь к нему добавиться лёгкий запашок пота. Нашего пота. Так должны пахнуть мужики на работе, пытающиеся вовремя доставить груз до клиента, и сделают это, если им не будут мешать всякие мудозвоны, спешащие побыстрее домой погонять лысого.

– Какого хуя вы… – начинает вопить смугловатый паренёк с блестящими чёрными кудряшками. Аккуратно стриженая бородка, колечки на пальцах-сосисках, побрякушки на шее – типичный еврейчик, который съебётся из страны, как только запахнет жареным.

– Как дела, приятель? – обрываю его на полуслове, и заглядываю в салон, поглубже. И БОНУС!

На заднем сиденье, разодетые как шлюхи на трассе, сидят две девчули. Симпатичные худышки с длинными волосами в коротеньких топиках. На одной красная юбка по не балуйся, так и кричит – возьми меня! На второй коротенькие джинсовые шорты, при виде которых моя шишка начинает цвести. Одна попыталась что-то вякнуть, но Дрюня её быстро осадил, громко гавкнув.

– Что вам надо? – собрав яйца в кулак, спрашивает мажорчик.

Сквозь линзы его чёрных “рейбенов” я так и вижу, как он начинает потихоньку пересирать. Он смотрит то на меня, то крутит головой и уставляется на Дрюню, чей вид может напугать любого адекватного человека, повстречавшего его поздней ночью. Дрюня растянул губы, продемонстрировав нам улыбку без пары передних зубов, и почесал нос, показав сбитые в грубые мозоли костяшки.

– Я сейчас вызову полицию, – продолжает мажорчик, выуживая из подстаканника яблочный телефон.

– Вызывай. Но пока они будут ехать, мы успеем пару раз тебя отметелить на глазах твоих тощих коз, – говорю я. – Такое себе будет воспоминание на всю жизнь.

– Мы не козы! – доносится блеяние с заднего ряда.

– Тут вы правы! – встревает Дрюня. – Вы – свиньи!

– Чего вам надо? – спрашивает еврейчик, уставившись на меня.

– Я хочу, чтобы все жили как нормальные люди, – говорю я, – поступали по совести. Совершали добрые поступки. Понятно, что это всё мои мечты, но я привык, что мои мечты всегда исполняются. И сегодня я хочу, чтобы твои свиньи убрали за собой.

– Убрали что?

– Говно своё! – встревает Дрюня.

– Я вас не понимаю, – ноет мажорчик.

– А ты у них спроси.

Громко скрипя кожей кресла, он выворачивает своё отъеденное тело в бок, смотрит на своих тощих свиней и спрашивает:

– О каком мусоре он говорит?

Две шлюшки переглянулись, сделали вид, что не врубаются, но потом одна, что по красивее выдаёт:

– Я банку выкинула в окно…

Мажорчик поворачивается ко мне и спрашивает:

– Можешь отойти?

– Зачем?

– Я пойду, подберу эту банку…

– Нет-нет-нет, дружище. Это должна сделать твоя свинка!

Он снова скрипит кожей, поворачиваясь к своим сучкам. Они ему даже рта не дали открыть, как завизжат в две глотки:

– Никуда мы не пойдём! Пошли они нахуй! Им надо, пусть и убирают!

Он снова поворачивается ко мне и говорит:

– Дай я её уберу, тебе что, принципиально? – и пытается открыть дверь. Но я навалился всем весом. Смотрю на него и говорю:

– Принципиально.

Говорю так, чтоб он понял всю серьёзность ситуации, и увильнуть у него нихуя не выйдет! Всё, парень, ты попал!

– Катя… – говорит он, но я снова его обрываю.

– Нет-нет-нет! У животного есть название, никаких имён!

– Бля, чуваки, что вы до меня доебались! Не могу я так!

– Тогда сейчас я залезу к тебе в салон, – говорит Дрюня, – и усядусь на задний диван. Прижмусь к твоим свинюшкам, и буду умолять их стянуть с меня штанишки.

– Почему вы мне угрожаете? – завопил еврейчик.

– Хочешь красочных воспоминаний на всю жизнь? Нам то похуй, десять суток за хулиганку и гуляй! Не первый раз! А ты с этим жить будешь всю жизнь, – и начинаю смеяться. Дрюня подхватывает, наполняя салон едким запахом перегаром.

Мажорчик поворачивается к тёлке. Мы уже все в нетерпении от предстоящего шоу. Барабанная дробь!

– Свин… – начинает он медленно из себя выдавливать.

Дрюня вдруг начинает громко хрюкать, а я быстро подхватываю. ХРЮ-ХРЮ-ХРЮ.

– Пошёл ты, урод, – выдаёт девка, распахивает дверь и выбирается на улицу.

– Вот видишь как, даже не пришлось ничего говорить, – подмечаю я, затем спрашиваю: – Шлюшек на трассе подхватил?

– Нет! – он начинает уже закипать. – Сестра с девушкой.

– А кто из них кто? – спрашивает Дрюня.

– Сзади – сестра.

Парень на взводе, еще чуть-чуть и сорвётся.

– Ну это мы тебе даже одолжение сделали, – продолжает Дрюня, – теперь будешь знать, с какой свиньёй спишь!

Я отхожу от двери, обхожу машину и хочу просто глянуть, чем эта пиздёнка там промышляет. Нагоняю. А она тупо стоит, сложив руки на груди, окидывает взглядом верхушки деревьев и о чём-то усердно думает! Банка валяется у её ног, и я пытаюсь обратить её внимание на столь очевидный факт. Говорю ей, чтоб она нагнулась и подняла. И тут прилетает удар мне в затылок. Пиздец как больно! Меня качнуло в бок, что я чуть не ёбнулся в кювет. Быстро ухожу в бок, оборачиваюсь и вижу еврейчика, прущего на меня как паровоз, лишь дыма из ушей не хватает. Я мог бы уложить его с одного удара, но ему повезло, отчасти. Хотя, может и не повезло.

Из тошнящей в пробке машины, (а мы, на минуточку, перекрыли целую полосу, и никто нам даже слова ни сказал), вылез мужичок средних лет, в клетчатой рубашечке и с седыми усами, и спрашивает:

– Ребят, что случилось?

– Этот пидор на меня напал, – говорю я.

– Да я видел, – говорит мужичек, – у меня видео регистратор всё заснял!

После этих слов еврейчик сразу сдулся. Напрягся лицом. Одним словом – обосрался.

Мужичок подходит ко мне и шепчет:

– Я этих пидоров еще на выезде из города приметил. Выехали на обочку и прут, словно им всё можно. А нам значит сидеть в 30ти градусную жару и их пыль хавать? Уроды! Ты смотри, я всё заснял – там сроком попахивает. Нанесение побоев, все дела. Видео я тебе передам, запиши мой номерок.

– Спасибо! – говорю я. Из кармана спецовки выуживаю блокнот, ручку, и записываю номер.

Мажорчик смотрит на меня, не отрывая глаз. Весь вспотел. Пересрал, наверно, уже трижды. А вот нехуй было нападать со спины, тупое быдло! Теперь точно запахнет жареным. Я бы даже сказал, ЖАРЕВОМ!

Я подхожу к нему и объясняю на пальцах, что он был не прав. Что теперь ему может светить срок. Ну ок, отмажут до исправительных работ, может еще чего, но факт остаётся фактом – это залёт. Залёт такой, что может покачнуть репутацию его семьи. А ему это надо? Конечно нет! Выход есть, простой.

– Дай мне пять минут наедине с твоей подружкой, – предлагаю я ему.

Он смотрит на меня – никакой реакции. Думает. Понимает, что это девка на пару дней, а репутация на всю жизнь! Ну, думай-думай. И что же ты выберешь? Правильно!

Он резко кидает суровый взгляд на свою свинку, подходит к ней. Что у них там было – я всё не слышал, видел только как она начала махать руками, что-то громко выкрикивать, мол я не шлюха и все в этом духе. Вроде, он даже ей денег начал предлагать. Обвинил её в том, что это она сама во всём виновата. Что точно сработало, я не знаю, но девка подошла ко мне и спросила:

– Куда идти?

ЯХУУУУУ!!! Да хоть тут, на травке, среди жучков и дорожной пыли!

– В фургон, – отвечаю я.

Проходя мимо Рэнжика, вижу, что Дрюня уже по пояс влез в оконные проём. Того и гляди усядется на задний диван и подкатит к черноволосенькой, пока тот фуфел трётся на улице, надеясь что всё пройдёт гладко с его киской. Ну и пусть туда лезет, а то еще начнёт преставать ко мне, мол, делись по-братски, все дела. Хрен тебе!

Я открываю боковую дверь фургона и приглашаю милую даму подняться на борт. Когда она переступает порог, я хватаю её за узкую задницу и помогаю запрыгнуть. От вида её растягивающихся шортиков моя шишка набухает так, что еще чуть-чуть и из неё хлынут орешки! Она заходить, я за ней. Захлопываю дверь и включаю свет.

Увидев стены с истёсанной краской, она шепчет: – Какой кошмар…

Увидев голый стальной пол, без какого либо покрытия, она шепчет: – Какой ужас…

Ну и духотища. Пот ручьями льётся по моей спине. Девка тоже вся вспотела, что аж блестит в свете лампы.

– Да всё нормально, – говорю я ей, – не парься!

– И где мы будем… заниматься…

– На полу!

– На полу?

– Сейчас постелю.

Сегодня мы везли тренажёры для новоявленного спортсмена, по этому – картонных коробок было хоть замок строй. Я достаю нож для резки линолеума и отрезаю от коробки большущий кусок, на котором можно смело разместиться втроём, и кладу его на пол, скрыв маслянистые пятна.

– И что, мне лежать на ней? – возмущается свинка.

Лежать?! Кто сказал, что ты будешь лежать?

– Ты будешь стоять!

– Как?

Ни какой химии.

Ни какой романтики.

– РАКОМ!

Она стягивает с себя шорты (трусиков на ней нет!), но полупрозрачный топик, сквозь который я вижу лифчик, оставляет. Я скидываю свой рабочий комбез и оставляю на себе майку, покрытую ореолами влажных пятен от пота. Затем она становится коленями на картонку, открывая передо мной просто великолепную картину, от которой моя шишка начинает дымиться. Я запускаю руку в её рогатку и понимаю, что там сухо как у мумии. Не, ну это полный облом, ТУДА я так просто не попаду. Да и не хочу уже. Если перед вами закрылась дверь, значит, где-то открылась другая. Зайду через чёрный вход.

Я становлюсь перед ней как краб, плюю себе на конец и начинаю примеряться к её узенькой дырочке, но она сразу просекает в чём подвох, и заявляет мне!

– Туда нельзя! – и хмурясь зыркает на меня, словно я изверг какой-то.

Ага, конечно-конечно.

– Это твой друг будет так говорить своим новым дружкам в камере, если мы тут не закончим одно дельце! – жёстко аргументирую я.

Аргумент так аргумент, тут не поспоришь!

Она отводит от меня взгляд и начинает пялиться на изображение улыбающегося мужика застывшего в прыжке на беговой дорожке.

С трудом, но я захожу в туннель и начинаю медленно продвигаться вглубь. Когда всё разработалось – ускоряюсь. Свинка даже начинает подыгрывать, тихо постанывая. Пиздец как узко, как будто я вставил в горлышко бутылки шампанского. Главное не застрять и кожу не содрать, как в тот раз. Капли пота срываются с моего лба и окропляют её блестящую кожу спины. Кожа бледная, без единой родинки или шрама. Гладкая, бархатистая. Мне хочется разорвать взмокший топик, стянуть лифчик и схватить её за волосы как лошадь за гриву. Но это перебор. Лучше ускорюсь.

Даю еще оборотов, и вдруг понимаю, что фургон начал ходить ходуном. И это начинает меня парить. Я, значит, тут веселюсь во всю, а народ должен охеревать в душной пробке, которую мы слегка усугубили? Ну уж нет. Чуть замедляюсь. Еще медленнее. И вдруг слышу, как свинка, уткнувшись щекой во влажную картонку, с придыханием, сквозь стон, выжимает из себя: – Не замедляйся, быстрее… Быстрее…

Вот это поворот! Как скажете, капитан! Я хватаюсь за её зад, как за штурвал самолёта, и вжимаю газ в пол! Вот так… да.. о, да… ДА! Главное фургон на бок не опрокинуть! Ага… теперь так! Еще… еще… ууууф… еще…. ДА! ДА! ДА!

Я спускаю молофью в её туннель, но как оказалось – не всю, последняя капля капает с конца на пол. Она смотрит на меня таким довольным взглядом, что и ежу понятно – такого она еще не испытывала. И это не удивительно! Если продолжит тусоваться с такими конченными фуфелами, как тот, что парится на улице, – больше такого и не испытает! Задумайся!

Мы быстро одеваемся, изредка поглядывая друг на друга. Выходим и охуеваем. Такого я не видел ни в одном фильме, ни в одной игре, и даже ни в одной уличной драке, учинённой доставщиками жратвы возле МАКа. Под палящими лучами солнца, Дрюня, как макака, держит в руке полутораметровый дрын – по-видимому, это стебель какого-то растения – и пиздит им по спине нашего мажорчика, когда тот наворачивает круги вокруг своего Рэнжика.

За это мы можем огрести по полной! Я хватаю Дрюню за руку, выхватываю дрын и говорю:

– Всё! Уходим! Быстро в машину!

– Я уже почти уломал его сестричку, – орёт Дрюня, – как он влез и обломал меня!

– В машину!

Мы прыгаем в фургон и быстро съёбываемся. Благо пробка чуть рассосалась и я уже на скорости наблюдаю в зеркало заднего вида, как наш мажорчик присаживается на корточки возле своей тачки и начинает чесаться. Весь чешется, словно ему под одежду залезли осы и жалят, жалят и жалят.

Растянувшись в довольной улыбке, я спрашиваю у Дрюни:

– Что это за хрень была у тебя в руке?

– Борщевик! – и добавляет: – Чувак, у меня кожа горит, нам бы в аптечку заехать… – и весь чешется. Ладонь у меня тоже начинает чесаться. И мы едем в аптечку, забив на очередного клиента.

Глава 4

– Тебя босс ищет! – кричит мне Дрюня в сортире. – Уже всех на уши поднял! Так что, ты попку получше подотри, а то у неё будет много работы сегодня! – и начинает смеяться. – Ладно, я пошёл готовиться к смене. Надеюсь машина чистая?

– Ага, чистая! – отвечаю я.

Такая чистая, что ты охуеешь, когда увидишь её.