Полная версия
Евгений Коломеец
Ведьма из Краматорска
Ляна придет за тобой.
Часть 1 – Ведьма из Краматорска.
Глава 1
Город дышал страхом. Тяжелым, влажным, как пропитанная кровью тряпка. Краматорск, некогда тихий и неприметный, теперь постепенно сжимался в железных тисках войны. Воздух был наполнен пылью разрушений и едкой гарью далеких пожаров. Улицы, по которым когда-то бегали дети, теперь патрулировали люди в камуфляже со злыми и холодными глазами. Над городом уже частенько висел назойливый гул пролетающих дронов – предвестников смерти с небес. Русские войска подходили все ближе и ближе, их приближение ощущалось уже физически. Каждый в городе знал: рано или поздно они войдут. Кто-то ждал с нетерпением, чтобы встретить русских воинов, как освободителей от кошмара. Кто-то с тяжелой покорностью– как объективную реальность с надеждой, что весь этот ад побыстрее закончился, ведь хуже уже, казалось, и быть не могло. Те, кто еще недавно горланил националистические лозунги и щеголял символикой, теперь шептались в подворотнях, ища лазейку, чтобы побыстрее сбежать отсюда, ведь они своим звериным чутьем понимали – Донбасс может быть только с Россией.
В одной из неприметных серых пятиэтажек на кухне стояла Ляна Крюгер. Сорокалетняя женщина выглядела старше своих лет. Усталые глаза, на лице гримаса печали. Она машинально помешивала в кастрюле ложкой готовящуюся овсяную кашу, ее мысли были заняты грустными размышлениями.
– Ляна? Ляна? – послышалось из соседней комнаты. Она вздрогнула, оторвавшись от своих мрачных дум, быстро сняла с плиты кастрюлю и пошла в комнату на этот зов. Голос принадлежал сморщенной старушке, которая бессильно лежала на стареньком диване, укрытая потертым пледом и с надеждой смотрела на свою дочь, на свою единственную опору в этом рушащемся мире.
– Ням-ням. Давай ням-ням.
– Сейчас, мама. Будем кушать. Подожди немного.
Время обеда было строго расписанию – в час дня, но больной человек не знал чувства меры ни в голоде, ни в страхе, ни в тоске. Ишемический инсульт случился с мамой семь лет назад и превратил ее в беспомощного ребенка. С этого времени она была прикована к постели. Была парализована правая часть тела, соответственно, она не могла действовать правой рукой и ногой. Она не могла вставать и двигаться. ее можно было только посадить и левой рукой она могла сама покушать. Мама нуждалась в постоянном уходе, который могла предоставить ей только дочь Ляна. Забота об инвалиде – каторжный, круглосуточный труд, выматывающий душу и тело. Ее можно было оставлять одну максимум только на несколько часов, а все остальное время нужно было проводить рядом с ней. Ляна работала парикмахером в небольшом салоне неподалеку от дома. За время своей смены ей постоянно приходилось по два-три раза прибегать домой и проведывать маму. Хорошо, что помогала соседка Оксана, которая по ее просьбе иногда заходила в квартиру, если та задерживалась.
Ляна родилась и выросла в Краматорске и любила свой город всей душой. Мама работала учителем русского языка в соседней школе, отец работал водителем автобуса. Ее родной брат Владимир был старше ее на десять лет и вся родительская любовь доставалась ей, они в ней души не чаяли. После окончания школы она поступила в Краматорский торговый техникум, где познакомилась со своим сверстником Гришей, с которым стала дружить, потом после двухлетней дружбы они уже подали заявление на регистрацию брака, готовились к свадьбе. Однако их счастливая жизнь быстро закончилась – за два дня до свадьбы Гриша погиб в автомобильной аварии. Виновником был другой водитель, который находился в состоянии алкогольного опьянения. Он оказался сыном прокурора города и уголовное дело спустили на тормозах. Однако Ляне выплатили солидную денежную компенсацию. Через полгода у нее родился сын Юрий, вылитая копия своего отца. Замуж она больше не выходила, занималась воспитанием сына.
В конце 90-х годов брат Владимир, искавший лучшей доли, уехал на заработки в Россию. Устроился работать сварщиком в «Газпроме» вахтовым методом на Ямал. Возвращаться на Украину он не стал. Женился и стал постоянно проживать на Алтае в Барнауле. Со временем получил российское гражданство, родилась дочь, которую назвали в ее честь Ляной. Почти каждое лето Ляна приезжала в гости брату и, соответственно, у нее была возможность сравнить жизнь простых людей в России и на Украине. И это сравнение было не в пользу Украины, особенно после майдана 2013 года. Ей показалось, что все вокруг, особенно в Киеве, окончательно сошли с ума. Россия в одночасье сразу стала врагом номер один. А Донбасс? Донбасс, где в каждой семье были родственники по ту сторону границы, по этому поводу имел свое мнение. Как можно рвать все родственные связи с русским народом? Как можно отказаться от родного русского языка?
Фактически началась гражданская война, украинцы стали сражаться с русскими. Запад против востока. Украинцы оказались пропитаны духом национализма и не заметили, что стали орудием Запада против России. Они стали разменной монетой, чтобы ослабить Россию. Они сделали выбор, что им лучше быть с Европой. Что все имеющиеся у них беды только из-за русских. Они поверили, что с помощью Запада смогут сокрушить великую Россию. Достаточно только посмотреть на глобус, но глаза смотрели только на богатство России. Как могут два процента морового ВВП сопротивляться шестидесяти процентам? Достаточно будет, только им засунуть оглоблю в берлогу, русский медведь вылезет и западный охотник его пристрелит. Тогда достанется и им что-нибудь с барского стола. И заживут они долго и счастливо. Наивная, смертельно опасная иллюзия. Но данный исторический выбор оказался неправильным.
И с 2014 года продолжается это война. Сразу после начала конфликта отец записался добровольцем и участвовал в боевых действиях на стороне ополченцев, но погиб, подорвавшись на мине. К сожалению, Краматорск оказался под контролем киевских властей и она вместе с мамой и сыном остались в оккупации. Мама категорически отказалась бросать все нажитое и уезжать, они надеялись, что освобождение от нацисткой заразы не за горами. Но все затянулось. Когда начались нападки на русский язык, то мама оказалась не нужна и ее из школы уволили. Беда, как водится, никогда не приходит одна. Вскоре случился инсульт, мама оказалась обездвиженной и пытаться уехать оказалось невозможным. Юрий, достигнув совершеннолетия, выехал через Европу в Россию и обосновался у дяди в Барнауле. «Здесь мне делать нечего, мам», – сказал он на прощанье. Его глаза горели решимостью, и она его удерживать не стала.
После 24 февраля 2022 года все связи с семьей в России стали очень опасны. В открытую это было сделать нельзя под угрозой уголовного наказания. Ляне пришлось приобрести сим-карту на другое имя, специальный смартфон для связи, зарегистрироваться в «Теlеgram» под другим аккаунтом и обмениваться сообщениями со своими родными. Она знала, что Юрий записался добровольцем в донбасское ополчение и сражался за освобождение родной земли. В настоящее время он находился в районе Покровска, совсем недалеко от родного города и надежда скорой встречи грела ее душу. Сам Краматорск больше не был тем, городом, который она знала. Теперь он принадлежал страху. Город умирал медленно, как тяжелобольной, чей хрип уже не слышат родные.
– Ляна? Ляна? – опять раздался жалобный голос мамы.
И дочь была ее единственной опорой и надеждой, которая оставалась с ней все это время. Ляна быстро вернулась на кухню, налила кашу в глубокую тарелку и вернулась к матери. Поставила тарелку на стол, помогла маме сесть, подложив под спину подушку. Мама взяла левой рукой ложку и поднесла ко рту. Капля каши упала на плед и Ляна вытерла ее тряпкой. Это был их ежедневный ритуал – медленный, терпеливый, наполненный тихой печалью и любовью, которую не сломили ни болезнь, ни война. Мать была ее крестом и ее смыслом, единственным, кто оставался с ней в этой кромешной тьме.
…
Ляна не знала, что возле подъезда ее дома стоял неприметный автомобиль с затемненными стеклами. Внутри, в клубах сизого дыма, сидели двое людей в камуфлированной форме без опознавательных знаков. Молодой, лет двадцати пяти, с короткой ежистой стрижкой и нервно подрагивающей челюстью – Грицук. И его напарник, Данилов, лет на десять старше, с обветренным лицом, тусклыми глазами и сиплым голосом курильщика. Они курили, не разговаривая, нервно поглядывая по сторонам. Они ждали группу захвата, но ее так и не было уже в течении часа.
– Ну что, пойдем? – притушил сигарету Грицук и выбросил бычок в лужу под колесо. Его пальцы барабанили по рулевому колесу. – Сидим тут как дураки. Может их перехватили где-то, или направили на другое задание?
– Чего тянуть, пошли – ответил сиплым голосом Данилов. – В квартире она только с матерью должна быть. Справимся вдвоем, если что, то тогда подмогу позовем. Сколько можно ждать?
Грицук еще раз позвонил по телефону. Шли длинные гудки, но трубку никто не брал.
– Все! Идем вдвоем, – решительно, с напускной уверенностью сказал Грицук. Он вынул из кобуры пистолет «Глок» и проверил обойму. На всякий случай. Лучше не расслабляться.
Они вышли из автомобиля, зашли в подъезд и поднялись на второй этаж. Дверной звонок не работал. Данилов постучал в дверь. Послышались приближающие шаги и дверь отворилась. На пороге стояла женщина средних лет с короткой стрижкой из светлых волос. Чувствовалось, что в молодом возрасте она было довольно привлекательной. Сейчас красота была скрыта под пеплом усталости и тревоги.
– Вам кого? – спросила Ляна, цепляясь взглядом за камуфляж.
Данилов, не говоря ни слова, отодвинул ее в сторону и зашел в квартиру.
– Что вы делаете?! – вскрикнула Ляна, отшатнувшись к вешалке. Голос дрожал от неожиданности и нарастающего ужаса. Сердце колотилось, как птица в клетке. – Кто вы такие?
Грицук вошел следом, плотно прикрыв за собой дверь. Его лицо было каменным.
– СБУ, – мрачным басом отчеканил он. – Документы. Быстро.
Ляна, машинально подчиняясь тону приказа, судорожно полезла в сумочку, висевшую на вешалке. Руки ее тряслись. Она достала свой потертый паспорт с гербом Украины и протянула его Грицуку. Тот взял его в руки и медленно пролистал страницы, его глаза скользили по строчкам, будто искали в нем, что-то важное, будто выискивая невидимую ошибку.
– Крюгер, – прочитал он вслух, словно пробуя фамилию на слух.
Тем временем Данилюк, не церемонясь, обошел всю квартиру и вернулся к ним, грубо схватил ее за руку.
– Где телефон?
– Что вам от меня нужно? – спросила Ляна, пытаясь вырвать руку.
– Телефон! Говори же! – рявкнул Грицук, шагнув к ней.
Ляна, теряя последние остатки самообладания, дрожащей рукой полезла рукой в карман висевшего на вешалке плаща и достала свой телефон.
Данилов выхватил у нее его из рук и положил себе в карман.
– Компьютер дома есть? – спросил Грицук. – Ноутбук? Планшет?
Ляна отрицательно покачала головой.
– Собирайся, поедешь с нами, – ухмыляясь, зловещим голосом произнес Данилов. Его глаза, маленькие и запавшие, жадно скользнули по фигуре Ляны с откровенной гадливостью.
– Я сейчас не могу, у меня мама еще не ела, – растеряно произнесла Ляна. – А зачем мне ехать? Я не могу маму оставить одну. Она после инсульта.
– Про маму можешь забыть. Теперь тебе о себе думать нужно.
Сердце ее бешено заколотилось, но кричать было бесполезно. Кто услышит? Кто заступится?
– Быстро собирай сумку, – сказал Грицук. – Нам некогда с тобой тут волындаться. Возьми вещи, чтобы переодеваться. Остальное не нужно
Из комнаты донесся тихий, но отчетливый плач. Мама услышала чужие голоса и почувствовала беду. У Ляны также ручьем побежали слезы –крупные и горячие. Она бессильно опустила голову. Грицук достал наручники и надел на Ляну. Холод металла обжег кожу
– Я ее отведу, а ты осмотри квартиру, – дал он указание Данилову. Не слушая сдавленных рыданий Ляны, он грубо выволок ее из квартиры. Данилов стал осматривать содержимое шкафов и полок в комнате. Старая женщина с заплаканными глазами лежала на диване и смотрела за его действиями. Он вдруг ее узнал! Это учительница русского языка в его школе – Ольга Дмитриевна. Он учился у нее в пятом, кажется, классе. Она была строга, но справедлива. Вспомнилось, как она разбирала его сочинение про лето. Он стал испытывать чувство стыда, старался не смотреть в его сторону, и надеялся, что она его не вспомнит.
– Огонь! Огонь! – внезапно четким зловещим голосом заговорила она, глядя на него немигающими глазами. – Смерть! Тебя ожидает смерть! Ты сгоришь в печах в аду! Ты уже труп!
Данилов замер и почувствовал, как волосы стали дыбом. По коже поползли мурашки, и она стала влажной и липкой. Он ощутил прилив дикого страха и не мог оторвать взгляда от лица старухи, которая зачитывала ему приговор пророческим тоном. Воздух в комнате стал густым, тяжелым, как смола.
– Все в огне! Ты сгоришь! Смерть тебе, палач!
Этот голос, эти слова впивались в мозг, как раскаленные иглы. Данилов не мог это больше слушать. Дикий, неконтролируемый ужас вырвался наружу. С рычанием, потеряв рассудок, он бросился к дивану, схватил подушку и прижал ее к губам старухи, чтобы только не слушать этот безумный бред.
– Заткнись! Старая ведьма! Заткнись!
Старуха еще попыталась, что-то мычать, но потом замолчала. Убедившись, что она перестала говорить, Данилов убрал подушку, но испытал еще больший ужас. На него глядели круглые остекленевшие глаза, в которых не была видна жизнь, а была видна смерть! ЕГО СМЕРТЬ! Бабка была мертва. Ее рот остался полуоткрытым в немом крике пророчества.
Крик, нечеловеческий, полный ужаса и безумия вырвался у него из груди. Он отпрянул от дивана, как от раскаленного железа. Не помня себя, выскочил из квартиры и бегом выбежал на улицу, усевшись в автомобиль. Его трясло, как в лихорадке. Лицо было землистым, покрытым крупными каплями пота. Грицук, видя его побледневшие лицо, спросил:
– Ты чего? Там все нормально?
Данилов, не в силах вымолвить, только бешено кивал головой. Он обхватил себя руками, пытаясь унять дрожь.
– Нашел что-нибудь?
– Нет! – удалось произнести Данилову. Он продолжал смотреть прямо перед собой, не видя ничего, кроме мертвых глаз и стены огня.
Ляна подняла голову и ее заплаканные глаза встретились с безумным взглядом Данилова. Она почувствовала, что произошло что-то страшное.
– Что случилось? С мамой все нормально?
Но Данилов уже не слышал ее. Он сидел, сжавшись в комок, бормоча что-то невнятное, уставившись в одну точку на грязном коврике машины. Его мир сузился до видения ада и зловещего шепота? « Ты сгоришь… ты труп..»
– Поехали в отдел, – нервно произнес Данилов. Отвечать на какие-либо вопросы он уже был не в состоянии.
…
Следственный кабинет был маленьким с голыми стенами и липким от страха воздухом. Ляна сидела на железной табуретке, пытаясь не думать о том, что будет дальше. Мысли цеплялись за одно: мама. Что с ней? Ледяная пустота сжимала грудь, не давая вздохнуть.
Дверь открылась и вошел мужчина в военной форме без знаков отличия. Его лицо было словно вырублено из куска мрамора – тяжелое, квадратное, с массивной челюстью. На этом каменном лице жила гримаса ненависти и он не пытался ее как-нибудь скрыть. Наоборот, казалось, он нес эту ненависть как знамя, как оправдание своего существования.
– Меня зовут Тарас Николаевич, – сказал он, садясь напротив ее. – Ты знаешь, почему ты здесь?
Он не смотрел на нее, разбирая бумаги на столе, но Ляна чувствовала тяжесть этого вопроса, как физическое давление. Холод пронзил ее до костей.
– Нет, – дрожащим голосом ответила она, стараясь не поднимать глаз и не видеть этого лица.
Тишина повисла между ними, густая, как дым. Тарас Николаевич откинулся на спинку стула, сложил руки на животе.
– Ну что в молчанку будем играть? – спросил он наконец, и в его голосе зазвучала ядовитая усмешка.
Ляна с изумлением посмотрела на злобное лицо, не понимая, что все-таки от нее хотят.
– Нам все уже известно. Поэтому тебе лучше самой во всем признаться. Нечего Ваньку валять.
– В чем мне признаться? – прошептала Ляна, чувствуя, как сердце замирает. – Я простой парикмахер.
– Как ты сотрудничаешь с русской разведкой. Как тебя завербовали. Кто твой куратор. Как ты с ним общаешься. Все подробно, без всяких сказок.
– Я ни с кем не сотрудничаю, – попыталась возразить Ляна. – Это чушь!
Он встал, подошел к ней и ладонью правой рукой ударил ее по щеке. От неожиданности она упала с табуретки на пол. Во рту появился теплый, солоноватый вкус крови.
– Встать! Ты еще не поняла, где ты оказалась? Тварь!
Ляна, рыдая, с трудом поднялась. Голова кружилась, щека пылала, губа распухала. Она с трудом вскарабкалась обратно на табуретку, чувствуя, как все тело дрожит от шока, боли и бессильной ярости. Слезы текли ручьями, смешиваясь с кровью на губе, падая на колени. Обида и унижение душили ее.
Тарас Николаевич вернулся за стол. Он смотрел на нее, как на мелкое раздавленное насекомое. На его губах играла довольная, дьявольская ухмылка.
– Ответ был неправильный, – произнес садист. – Ну что, мне дальше продолжать? Или начнешь говорить?
Ляна молчала, пытаясь сквозь туман боли и страха собрать свои мысли в кулак. «Что ему известно?» Она ни с кем не делилась своим сокровенным и мыслями. Она знала, что вести разговоры на политические темы очень опасно. Любой может на нее настучать. В ее изъятом телефоне какой-либо компрометирующей информации точно нет. Она была всегда очень осторожна. Контакты в телефонной книге – это только близкие родственники, сослуживцы и соседи. В мессенджерах у нее были только дружественные украинские каналы. В истории поиска придраться также не к чему. Фото и видео – тоже все легальное».
– Я ни в чем не виновата, – неожиданно даже для самой себя твердым голосом ответила она. Голос все еще дрожал, но в нем уже пробивалась сталь.
Тарас Николаевич лишь медленно кивнул, как будто ожидал этого.
– Родственники в России есть? – спросил он, переходя на другой фланг. Голос стал почти деловым.
Ляна почувствовала ловушку. Молчать? Но они знают про Владимира… Наверняка. Проще сказать правду. Она сделала вид, что раздумывает, опустив глаза:
– Да, родной брат Владимир есть. Живет с семьей на Алтае.
– Когда ты с ним общалась в последний раз?
– Да… уже даже не помню, – решила прикинуться дурочкой Ляна.
– А сын твой где находится? – этот удар был точнее, смертоноснее.
Ляна промолчала, сжала губы. Юра… Мысль о нем, о его участии, о его борьбе была одновременно и болью, и последней опорой. Выдать его – немыслимо.
– Предлагаю простой вариант, – заговорил он снова и в его голосе появились фальшивые нотки разумности, почти доброжелательности. – Ты добровольно сообщаешь нам о фактах твоей преступной деятельности. О твоих связях с Россией, о том, как передавала сведения в разведку. Все подробности.
Ляна продолжала молчать.
– Подумай о своей матери. Как она без тебя? Кто будет за ней присматривать, – ехидно улыбаясь, ласково говорил Тарас Николаевич. Каждое его слово било точно в цель, выворачивая душу наизнанку. – Если будут признательные показания, то я подумаю о подписке о невыезде. Будешь спокойно сидеть дома и ухаживать за своей матерью. В суде получишь штраф. Небольшой. И нет никаких проблем. Устраивает тебя такой вариант?
Ляна сидела с побледневшим лицом и мучительно раздумывала, не зная, что ей ответить.
– Пойди посиди в камере. Будет время обдумать мое предложение. Очень выгодное предложение. Для тебя и твоей мамы.
Он постучал в дверь.
– Конвой! Заберите ее.
…
Дверь камеры захлопнулась с металлическим лязгом. В нос ударил запах – затхлый, спертый, с примесью хлорки, пота, немытого тела и отчаяния. Эта была небольшая комната размером три на четыре метра. Голые бетонные стены, высоко под потолком – крошечное зарешеченное окно, почти не пропускавшее света. Две двухъярусные кровати, привинченные к полу и стене. На одной из коек сидела женщина примерно двадцати пяти лет, полного телосложения, на вид цыганской национальности. Ляну сразу насторожили ее бегающие глаза, в которых было настораживающее любопытство и холодный расчет.
– Здравствуй, дорогая моя. Меня Рузанна зовут. А как тебя величают? – она улыбнулась, обнажив золотую коронку на переднем зубе.
– Ляна, – с неохотой ответила она. Вести какие-либо разговоры ей совершенно не хотелось. Все мысли были о маме. Как она? Она молча опустилась на свободную нижнюю койку, спиной к стене, поджав ноги.
– Ты здесь за что, Ляночка? – сразу перешла к делу Рузанна, не теряя слащавой интонации.
– Не знаю, – честно ответила Ляна. Говорить с ней было опасно, но молчать еще опаснее. – Я ничего не делала. Подозревают в общении с русскими родственниками.
Она намеренно сказала «подозревают», подчеркивая абсурдность.
– Ой, да ты что! Меня тоже за это же забрали, – быстро затараторила Рузанна, затем понизив свой голос до доверительного шепота. – Видимо, кто-то меня сдал. Я не стала отказываться и сразу призналась. У меня дома трое детей остались. На мужика никакой надежды нет.
Она сделала грустное лицо.
– Обещали сегодня домой отпустить. Как раз жду.
Она посмотрела на дверь с надеждой, которая показалась Ляне слишком театральной.
– А у тебя дома кто остался? Кто ждет?
– Мама, – прошептала Ляна и ее голос снова задрожал. – Она после инсульта. Постоянно лежит на кровати, вставать не может.
– Боже мой! – Рузанна схватилась за голову. – А как же она без тебя? А другие родственники? Муж? Дети?
Ляна не выдержала. Слезы хлынули из глаз бурным потоком. Она закрыла лицо руками, ее тело содрогалось от рыданий. Страх за маму, беспомощную, одну в пустой квартире, был невыносим.
– Мужа нет, сын далеко, приехать не может. Близких родственников нет, – она выдавливала слова, сквозь всхлипы.
Рузанна перебралась на койку поближе к Ляне, присела рядом с ней, обняла ее за плечи.
– Ну, ты не плачь, солнышко, – заворковала она. – Все наладится. Слушай меня. Тебе надо тоже будет поступить, как я. Признаваться. Дашь показания, какие они хотят. И домой пойдешь.
На лице Рузанны появилась хитрая, понимающая улыбка.
– Тебе надо будет сказать, что да, общалась с родственниками из России, рассказывала им, как тут плохо. Говорила, что война – это плохо. Что Украина неправа. Ну, там… отрицала факт вооруженной агрессии против Украины, это статья 436. За это тебя не посадят. Меня сейчас отпустят. Делай как я.
Она сбавила тон голоса, пугливо оглянулась на запертую дверь и почти на ухо стала шептать:
– У тебя если дома, что-то есть, ты мне скажи, я спрячу. А то у тебя дома обыск будет, найдут.
– Да ничего у меня нет, прятать нечего. А к маме зайди, дверь в квартиру не закрыта, хоть покорми ее. От меня привет передай.
– Может надо кому-то информацию передать? Ты мне только скажи, – продолжала настаивать Рузанна.
– Нет, не надо. Только прошу тебя, обязательно зайди к маме, соседей предупреди.
В это время открылась дверь.
– Антоненко! С вещами на выход! Пойдешь домой.
Рузанна, победно улыбаясь, стала собирать вещи. Ляна назвала ей свой домашний адрес. Рузанна кивнула ей головой:
– Ну вот видишь? Будь умницей.
Она вышла из камеры. Конвоир бросил на Ляну бесстрастный взгляд, закрыл дверь и они пошли по длинному коридору.
– Ну что? Разговорилась?
– Нет. Прикидывается овечкой. Ничего, мол, не знаю. Не виноватая я. Говорит, что дома ничего нет, – стала говорить Рузанна недовольным голосом. – Я ее загрузила, что признавайся, тебя отпустят. Думаю, что расколется.
Глава 2
Это место было ей совершенно незнакомо. Мрачный темный подвал, выложенный белым кафелем. Желтоватые отблески света, подрагивая, отражались в небольших лужицах, собирающихся на холодном бетонном полу. Ляна, одетая в тонкую ночную сорочку, осторожно ступала босыми замершими ногами по влажной шершавой поверхности. Ей не было холодно. Поток теплого воздуха, идущий откуда-то спереди, обволакивал тело жарким облаком. И ей стало очень страшно. Подвал скрывал в себе нечто злое и опасное.
Ляна чувствовала это и содрогалась од одной мысли о том, что ее ждет впереди. И тем не менее она шла. Нежное пятно появилось из темноты, и она вздрогнула. ЭТО вышло в полоску света, оказавшись… обычным маленьким ягненком. Вытянув к ней мордочку, он жалобно заблеял, словно прося о помощи. Ягненок напоминал ей … саму себя. Трясущуюся от страха и предчувствия беды. Несколько секунд Ляна не двигалась с места, боясь пошевелиться, а затем медленно пошла дальше. Можно было идти только вперед. Туда, где ревет пламя, веселясь в больших зарешеченных топках, где жар обжигает лицо и где… ее поджидает нечто. Что-то пугающее и безумно дикое. Стоит сделать несколько шагов, и она увидит это. Оно ждет ее. Там впереди. Едва сдерживая паническое желание побежать. Это не было подвалом. Скорее, помещение служило бойлерной. Огромные котлы выпускали струи пара, который оседал на трубах, превращаясь в капли влаги, стекающей на пол. Трубы были везде. Они уходили вверх, к потолку, пропадая в колеблющемся мраке. Неясный мерцающий свет, идущий от топок не позволял разглядеть настоящие размеры помещения. Его стены терялись в темноте. Стоя на металлической сетчатой площадке, Ляна пыталась понять ГДЕ ЖЕ ОНА? Почему она здесь? Как она попала сюда?
