Депрессия. Дневник

Лидия Дорн

Депрессия. Дневник

Дневник

2020 – 2025

…

Прости меня, что снова не справилась, но как же это трудно, если враг невидим, если он скрывается внутри твоего же черепа, если он не отличим от тебя. Борись – не борись, как можно победить, если силы равны?

…

Когда в романе что-то происходит, мы уверены, что это имеет отношение к сюжету. Ненужные для сюжета вещи, тупиковые линии нас раздражают. Почему же мы допускаем, что все происходящее в жизни случайно и не имеет отношения к сюжету?

…

Любовь к себе – давно разоблаченная морока. Настоящая любовь – это то, что можно испытывать только по отношению к другим. Как я узнаю, что люблю? Нежность и волшебное тепло, радость, благодарность, желание заботиться. Сладко сжимается сердце, захватывает дух. Можно горы свернуть, повисеть на кресте, не обращая внимания на боль. Если кто-то испытывает к себе подобную любовь – это, мне кажется, извращение и болезнь. Не нужно натужно пытаться полюбить себя. Достаточно простить.

…

Если она открылась, спасения нет, засосет. Где-то рядом прошел дементор, невидимый для маглов. Вот тут нужно совершить чудо. Чудо, на которое кощунственно посягает психология, а зря. Потому что чудо настоящее, сказочное, Мюнхгаузеновское: нужно поднять самого себя за шкирку и оттащить от дыры. Психология на это не способна, потому что выдает себя за науку, а с научной точки зрения невозможно поднять самого себя за шкирку. Можно попытаться. Можно сделать это. Можно обхватить себя за шкирку и поднять – и рука будет вроде твоя, но умом-то ты понимаешь, что твою видимую руку поддерживает невидимая. Поэтому смело действуй и положись на удачу. Тяни и вытянешь. Не думая, не размышляя, не сомневаясь. Стоит тебе засомневаться – ты пропал. Все мы знаем, что бывает с теми, из кого высосали душу. Вызвать патронуса нам, маглам, не под силу. Остается лишь отчаянно хвататься за что-то светлое, что еще осталось в памяти. Если не светлое, то хотя бы сумрачное, главное – чтобы не полная чернота. Хвататься за эту соломинку и ждать помощи – и она вынесет, соломинка. Не сама конечно. Вынесут наши усилия, наша воля к жизни, надежда, запрятанная так хорошо, что и под микроскопом не увидишь. Соломинка окажется перекладиной веревочной лестницы. Ты, главное, ухватись.

…

Что это за писатель, который боится каждого слова? А вдруг за него придется отвечать? А вдруг придется отвечать за то, что нужное слово осталось несказанным? Сюжет можно повернуть и так и эдак. Наказание за написанное. Наказание за ненаписанное. Наказание за страх и наказание за бесстрашие. Разве наказывают детей за игры?

…

Тени – в двоюродном родстве со снами. Тень – это то, чего мы боимся. Тень – это худшее в нас самих. Тень – это наше воображение. Встреча с тенью – центральный сюжет любого мифа.

Тень приходит ко мне в худших кошмарах. Но что если все наоборот, что это я – ее худший кошмар?

…

За что нужно себя ценить и уважать. За то хорошее, что в меня вложил Творец. Не мое, Его.

…

У меня тоже есть своя Тварь размером с колесо обозрения. Одновременно маленькая и большая, видимая и невидимая. Размером с весь мир или с с меня – потому что смотрю на мир ее глазами. Иногда уменьшается, иногда уходит. А иногда залезает в голову, шуршит, ворочается. Когда в твоей голове хозяйничает кто-то другой, очень трудно сохранять здравый рассудок. Почти невозможно.

…

Насколько же веселее жить, когда веришь во всякие глупости! В детские нелепости, суеверные ритуалы. Как это здорово – съедать под бой курантов бумашку с желаниями. Радоваться новому году, как будто это нечто большее, чем банальное перелистывание календаря. Ждать чего-то чудесного от абсолютно обыкновенной ночи. Знать, что у земли есть край, за которым – непознанное нечто. Верить в диковинных морских чудовищ, фей, русалок и домовых. Мечтать о заведомо невозможном

…

Никогда не понимала, за что себя любить. Себя, свою личность, это поле боя. Не нужно, незачем, не за что.

Я живу в мире со своей неспокойной совестью. В мире с недовольством собой. В мире с желанием стать другой: лучше и сильнее.

Я живу в мире с моим несовершенством, некрасивым прошлым, трудностями, ошибками, бессонницей и усталостью.

Я радуюсь своей неспособности постоянно радоваться – это говорит о том, что я жива.

Я радуюсь тревоге: о себе, своих близких, всех больных и страдающих, о целом мире. Она означает, что я не мертва душой.

…

– Бросай все, беги, пока не поздно!

– Куда бежать? Зачем?

– Жизнь проходит мимо. Сорвись с места, дыши полной грудью, влюбись, наделай глупостей, почувствуй себя живой…

– Одумайся! Приключения не для тебя. Цени то, что имеешь.

– Замолчите! Замолчите вы все! Замолчите…

Я затыкаю уши руками. Хор голосов смолкает. Внутри черепной коробки наступает блаженная тишина – такая бывает в опустевшем театре. Но если есть тишина – то есть и некто, кто ее слышит. Вон он, слушатель. Он сидит один в пустом зале, окруженный гулкой, жадной тишиной, и ласково кивает мне.

…

Река Унжа мирно катит свои воды. Райский уголок. Точнее, был бы им, кабы не знать, что по ту сторону находился Унжлаг. Сотни лагерей, от которых сейчас ничего не осталось. Только на спутниковых снимках можно увидеть следы – пятна более свежей зелени на фоне темного леса в тех местах, где стояли бараки. Уродливые шрамы на лице земли. Говорят, люди жили в тех лагерях не более полугода. Где они захоронены – до сих пор неизвестно. Мой папа, будучи ребенком, встретил двух беглых зэков. Тогда он не знал, кто были эти страшные оголодавшие люди. Хотя ближайший лагерь находился всего в нескольких километрах от деревни. Соблюдалась строжайшая секретность. В этом медвежьем краю, среди густых лесов и непроходимых болот, нетрудно спрятать кусочек ада.

А на берегу хорошо. Воздух пьянит, сонно течет река. Старинный монастырь как будто еще помнит топот татарской орды и плач уводимых в полон женщин. Город Макарьев спит летаргическим сном. А я, редкие машины на дорогах, группа школьников и весь наш двадцать первый век – все это ему лишь снится. Сны – пена и дым, развеются и забудутся.

…

Внимательно смотреть человеку в лицо, пытаясь угадать его чувства – для меня это тоже самое, что смотреть на чернильные кляксы и искать в них знакомые образы. А если уметь читать по лицам – можно свихнуться от избытка информации. Слишком много входящих сигналов. Как в толпе. Слишком много.

…

Помпеянум. На дорожке переплелись вены теней. Солнце плещется в воде, бросает в глаза снопы слепящего света. Голые ветки глицинии замерли в ожидании: совсем как я. Еще немного, и потекут фиолетовые струи, закипят синие водопады.

А где-то далеко, на моей родине, в лесу, где нет ни дорог, ни тропинок, осядают набрякшие мартовские сугробы. Лес застыл в ожидании. Еще немного, и полезет из нор очнувшаяся от спячки голодная русская нечисть.

…

Первый день на родине после долгого отсутствия. Визг, лязг, гудение поезда. Кукольная собачка со встроенной функцией послушания. Толстая тетка со встроенной функцией обожания послушных собачек. Как они могут спать под этот визг и гудение?

Теплый дождь и дурманящая зелень. Чем вы живете, люди?

…

Стихи живут на деревьях, как птицы

Вьют гнезда, весной выводят птенцов

Иногда спускаются, чтобы напиться

Из луж и касаются наших снов.

…

Город существует, пока существует дракон. Человечество существует лишь до тех пор, пока есть нечто, искупающее зло. Пока есть хоть что-то хорошее, крупицы света, чистые души.

…

Мама лишена эмпатии. Она не понимает, что чувствуют другие люди, что уместно сказать, а что нет, и как ее слова действуют на окружающих. Подсознательно она всю жизнь это понимает и испытывает из-за этого страх. Она не знает, как ее оценивают окружающие, не понимает, как вписаться в социум. Поэтому панически цепляется за детали. Нужно чтобы все было как у всех – это такая болезненная форма защиты. Нужно одеваться как все (нормальные). Поэтому боже упаси, чтобы в одежде что-то было не как у всех. Нужно чтобы в квартире все было как у нормальных людей (боже упаси, вместо обоев и плитки на потолке будет что-то другое – это же явный признак ненормальности). Если на папе или на мне не та рубашка, нужно срочно исправить. А то что подумают люди. Так работает ее психика. Выработана такая стратегия выживание, направленная на то, чтобы выглядеть нормальной и считать себя нормальной. Вряд ли она когда-то это поймет и сможет изменить. Всю жизнь она строила в себе эту стену защиты и любое нападение на нее воспринимает как угрозу. Я боюсь, что эту стену можно разрушить уже только вместе с личностью.

А теперь представь. Вот живет она в постоянном страхе и не понимает его причин, и не может в себе разобраться. И у нее рождаются две дочери. У одной депрессия, постоянные слезы и истерики, у другой и вовсе шизофрения. Удары по самому больному месту.

Еще один признак. Это называется детализированное мышление. Она концентрируется на незначительных подробностях, отсюда все ее бесконечный раздражающие вопросы.

…

Самый лучший на свете маскарадный костюм – собственная кожа. Никто не разглядит, что под ней.

…

Намертво приклеенные розовые очки. А вечером, когда солнце зашло, они трескаются и разлетаются – не выдерживают темноты.

…

Встретила женщину. Она шла расслабленной, почти развязной походкой: голова высоко поднята, бедра ходят ходуном под свободно висящими джинсами, почти как в латинском танце. Шла так быстро, будто в спину ее подталкивал ветер. В каждом движении – вызов. В каждом движении – не слышный, но явственно угадываемый смех.

Своей походкой она смеялась над морщинами и седыми прядями. Над унылым небом и набрякшими тучами. Над серыми лицами и серыми мыслями. Над глупыми маленькими страхами и глупыми маленькими заботами.

Зарядил дождик. Она раскрыла зонтик. Он не сковывав ее движений, а сделался частью ее танца. Синее пятно удалялось, весело плясало и подпрыгивало

Я иду, расправив позвоночник, откидывая назад руки. Я переняла эстафету. Ее секрет и тайное оружие теперь и мои тоже. Я смеюсь над морщинами, сединой и небесными струями. Смеюсь над хмурыми лицами прохожих и над теми, кому кажусь смешной.

…

Перегоревшую лампочку нельзя заставить светиться усилием воли, насилием, чувством вины, кнутом и пряником, отчаянием и злостью. Очень хочется, чтобы она загорелась. Хочется верить, что это в моих силах – сделать что-то этакое и чудо свершиться. А когда ничего не происходит, я злюсь, впадаю в отчаяние и чувство вины. Не стоит. Это как парализованная или ампутированная конечность. Учиться жить без нее. Сочувствие и принятие принесет больше пользы, чем злость, отчаяние и чувство вины.

…

Ночью, в полусне, писала рассказ. Ах как он был прекрасен! В нем не было сюжета, но зачем сонному воображению втискиваться в сюжет! Глупые путы. Зато там были прекрасные вещи. Мед в черепе осленка, культурнейшие немцы с маленькой примесью еврейской крови, за которую поплатились; какой-то таинственный Голем рос внутри меня, и всякая ерунда вдруг исполнилась фантастической прелести.

…

Нигде не существует пустоты, кроме как в уме человека. Не та ли эта пустота, которая образовалась, когда божественный свет сократился, освободив место для творения?

…

Смерть – это большой обман.

…

Почему встреча с собственной душой – шок? Потому что груз личности, ее заблуждения, страхи, ложь, недовольство или довольство собой, вся эта шелуха. А она свободна и чиста. Шок обоюдный. Хотя… Для души может и нет, кто знает.

…

Почему море не врет? Не врут деревья, трава, животные? Море не обманывает, не дает ложной надежды. Его шепот всегда тревожен. Но тревога эта – не о мелочах и суете, а о важном и вечном.

…

Идея первична, материя принимает форму, как глина в руках горшечника принимает форму кувшина, идею кувшина. Так тело принимает форму души.

…

Любовь нарушает все физические законы этого мира. Чем больше отдаешь, тем больше ее становится.

…

Иногда попадаешь в кошмар и понимаешь, что видел его уже много раз, и что он реален. Но утром невозможно вспомнить, что снилось. Потому что помнить об этом и не сойти с ума невозможно. Из таких снов сделан ад или, наоборот, они приходят напрямую из ада.

…

Ослиная челюсть – это когда люди приписывают успех себе и только себе. И что за это бывает. Сверхчеловеку Шимшону – смерть. Середнячку – жизнь без чуда.

…

Важность неважного. Только так возникают тексты, только если каждое движение души и мысли кажется важным.

…

Хорошо быть травой и лопухом, молекулами, атомами и пустотой меж ними. Землей и небом, странником и дорогой, песком и камнем, глазами и ушами. Временем и пространством, всем, что было, есть и будет. Одиноким актером на сцене.

…

Жизнь сознания – карнавал и парад масок, никакой цельности. Стремление к цельности имеет нечто общее с жаждой чистого листа и тишины. По сути это жажда небытия или бытия всего и сразу, что может быть одно и то же.

…

Есть страх чистого листа. А есть и другая крайность: страх запачкать белизну чернилами, страх запятнать тишину звуком. Долго пыталась понять, откуда берется этот страх, частично поняла.

Когда ребенок рождается и растет в атмосфере безусловной любви и обожания, он учится принимать и любить себя. Но если его рождение и взросление сопровождаются патологической тревогой, мыслями: а вдруг с ним что-то не так, а вдруг он не такой как нужно, и каждое его действие сопровождается критикой, сомнениями и страхом, то в его психике рождается монстр. Фрейд называл его супер-эго. Я называю его Великим Внутренним Инквизитором.

Он огромен и непобедим. Он подвергает неодобрительной критике любое твое действие и даже само твое существование. Он тебя презирает. Бороться с ним невозможно, да и некому. Ведь нет того взрослого и сильного Я, которое может дать отпор. Оно не выросло, зачахло в зародыше. Единственный выход – уступить и умереть.

Были минуты в моей жизни, когда отнимался язык, пропадала речь. Со стороны это выглядело смешно, надо мной и смеялись. А это очень тяжелое ощущение. Как будто язык парализовало, любое слово – точно неподъемный камень, бессмысленно, ненужно и непосильно. Если его произнести, оно с грохотом упадет в черную пропасть, бум, бум… Но нет сил поднять и бросить, зачем? Теперь то же самое, но с письменным словом. Зачем? Кому это интересно, кому нужно? Стыдись, молчи, не пачкай бумагу, не пачкай мир. Умри, не оставив грязных следов.

Абсолютное ничто – абсолютная чистота и белизна листа. Абсолютная тишина.

…

Та же беда с рисованием и музыкой. Они меня всегда влекли и ужасали. Зачем пачкать чистый лист излишеством линий и красок? Брр… Даже сама мысль об этом была мучительна.

С музыкой вышло еще хуже, она пробиралась под кожу и выворачивала душу наизнанку, поэтому сработал некий защитный механизм. Я не слышу музыку, даже когда ее слушаю. Слышу беспокоящий шум, который хочется отключить, и я его отключаю. Даже знать не хочу, что он пытается мне сказать. Нет, я знаю: он рассказывает мне понятным любому существу языком про потерянный рай. А еще он говорит о том, что мир сложен, и портит единство разнообразием. Я не хочу его слышать и понимать.

Я предположила, что всему виной отсутствие базового чувства любви и принятия в детстве. Но думаю, что все сложнее. Все дети рождаются разными. Что для одного пустяк, для другого – психическая травма.

Что-то в прошлой жизни я испортила, а теперь должна исправить. Эта вера созидательна и утешительна. Отрадно верить, что мучения не напрасны и не случайны, что у всего есть причина и цель.

…

Психологи советуют недолюбленным отрастить в себе новую субличность, стать самому себе любящим родителем, обнять внутреннего ребенка и т. д. Наверно, со мной что-то не так, потому что меня все эти субличности страшно утомляют. Отращивать еще одну? Нет уж, спасибо! Их и так слишком много, целая толпа. Шумят, орут, толкаются. В глазах рябит, уши закладывает. В этот хаос невозможно внести порядок, невозможно структурировать. Я сойду с ума, если попытаюсь это сделать. Единственное, что можно сделать – выйти и захлопнуть за собой дверь. На время, конечно, на несколько минут.

Воображаю, будто вся эта толпа беснуется в тюремной камере, а я вылетаю через окошко на волю. Не передать, до чего хорошо и спокойно делается! Эта блаженная передышка дает силы прожить день. В такие минуты я часто вижу один образ: синюю бабочку, порхающую между светом и тенью. Синяя бабочка почему-то символизирует свободу, освобождение от суеты, тела, мозга, сознания. Символ души, которая сотворена чистой и прекрасной. Это не смерть, наоборот, это настоящая жизнь, похожая на пробуждение после мутного сна.

…

Модное нынче обнуление. Обнулился президентский срок, обнулилось человечество. Ну и я обнулилась. Иду в ногу в эпохой. Все иллюзии слезли одна за другой как луковичная шелуха. Остаться лицом к лицу с тем, что там в самом нутре и не сойти с ума и выдержать – это маленькая победа.

Что внутри: голая правда, самая суть, чудо на грани пустоты или пустота на грани чуда, желание, чистая жажда любви.

…

В молодости человек живет ожиданием счастья, оно должно наступить, когда воплотятся мечты и планы. Но когда жизнь переваливает за половину, видишь отчетливо и понимаешь, что все суета сует, хевель хевелим. Не то, чтобы в юности этого не понимаешь, понимаешь, но тешишь себя мечтами. Эти мечты слишком притягательны для полного сил организма. И вот ты стремишься то к одной цели, то к другой, и кажется что чудо вот-вот случится, и ты стремишься к этому чуду всей душой. В старости это чудо само несется тебе навстречу с невероятной скоростью. Единственное неиллюзорное чудо. Для этого Всевышний сотворил старость – чтобы шелуха отпала естественным образом. Старость это обнуление.

…

Почему мы не помним снов. Потому что во снах можем видеть будущее, а оно должно оставаться скрытым. И не только будущее, но вообще знание, которое до поры до времени должно быть скрыто. И не только знание истины, любви и света, но и страшное тоже, душа может заглянуть и в ад. Нашу память стирают перед пробуждением.

…

Как выглядит время из вневременья. Как книга, которую можно открыть на любой истории и любой странице. Начало истории и конец существуют одновременно.

…

Как будто открыла волшебную дверь, за которую можно выходить регулярно, но изредка, и возвращаться каждый раз с новым знанием. Сегодня это было: столкновение душ как броуновских частиц. Там, за дверью, они все растворяются в любви и свете. Чистые первозданной чистотой. Свободные от личностей и недостатков. Приходя в мир тел, начинают взаимодействовать друг с другом. Изменения происходят только благодаря этому столкновению. Это вся гамма эмоций и опыта. Поэтому и в выдуманных историях единственное важно – взаимодействие.

…

Любовь и есть знание.

…

Как можно нравиться себе? Это как если ты видишь картину в музее, которая тебе решительно не нравится, ты же не станешь убеждать себя, что она тебе нравится? Зачем? У тебя слишком хороший вкус. Но если художник, который ее нарисовал, тебе не безразличен. То, возможно, ты подумаешь: я не знаю что он хотел выразить этой картиной, но у него был некий замысел, которого я пока не понимаю в силу моей ограниченности.

Откуда я знаю, что художник есть и почему он мне не безразличен? Я не знаю лично этого художника, но если картина висит, то ее кто-то нарисовал. Отчасти ее рисую я сама, но не я сотворила холст и краски. А как мне может быть безразличен некто, подаривший мне возможность рисовать себя?

…

Размечталась, как было бы здорово, если бы к предстоящей смерти относились как к празднику. Неважно, дома или в больнице. Друзья и знакомые приходят нарядные, с цветами, поздравляют. Дом украшен свечами. Царит благоговейная, торжественная атмосфера, играет красивая музыка. А потом пусть будет траур, но это будет потом.

Это я к чему? Поймала себя на мысли, что очень хочу жить. Впервые в жизни. А мне скоро 50. Что ж, лучше поздно, чем никогда. Хочу еще парочку дополнительных жизней, я же ничего не успела.

…

Иногда я обращаюсь к себе во втором лице, иногда в третьем. Чаще в единственном числе, но иногда и во множественном. Это не литературный прием, а моя личная квантовая запутанность. С тех пор, как я начала готовиться к умиранию и оставлять мысленно мое тело и мое «я», открылись новые состояния, для которых не придумано грамматической формы. Личность стала чем-то вроде куклы, какую надевают на руку. Про себя я называю себя «этот персонаж». Ох уж этот персонаж, нелегко мне с ним, прямо скажем, очень трудно. Сколько в нем всякого мусора, помраченности, сколько тщеславия, ненужных фантазий, ложных мыслей, пустого беспокойства, сентиментальности, самовозвышения и самоуничижения.

Я, ты, она, мы образуем ансамбль, в котором есть духовые инструменты, есть басы, есть фальшивые визги скрипки, есть и концертный зал, где в пятом или шестом ряду сидит единственный слушатель.

…

Мир рушится под ногами, как ветхое строение. Оттолкнуться от края твердого, стремительно осыпающегося. Взлететь.

…

Никогда не поймут и не осознают, что натворили. И какое мне до них дело? Почему мне так горько и обидно?

…

Могла ли я когда-нибудь подумать, что придется врать родителям, ограждать их от правды? Иногда с правдой жить невозможно, невыносимо, и мозг цепляется за заблуждения – для самосохранения.

…

Обиднее и печальнее всего то, что прозрение для очень многих не наступит никогда. Разве только после смерти. Они будут до конца цепляться за спасительную ложь. И что? Народы приходят и уходят, какая разница, с какими заблуждениями кто умирает.

…

Реакция на страх – присоединение к агрессору.

…

Что, если мы все стоим на весах? И мимолетная вспышка моей ненависти качнет чашу весов вниз, как соломинка, которая сломала хребет верблюда? И весь мир погибнет из—за этой соломинки?

…

Я не справляюсь пока. Нужно лучше стараться, слушать внутренний голос.

…

К тем кто полагается на него, у Б-га, особое отношение. Но тут же возникает страх: а что если это особое отношение подразумевает особое испытание? Я не хочу испытаний.

…

Могла бы я подумать, что триллер «Химия смерти» будет восприниматься как утешение? Земля, в которую все возвращается. Насекомые и личинки. Холодная, сырая, умиротворяющая энергия земли. Пытливый ум, желающий проникнуть в химию разложения.

…

Аналогия с часами – циферблат это наше земное время, а за ним – невидимый нам механизм. То же что с видимым на мониторе изображением и невидимым процессором.

…

Помоги мне увидеть высший смысл в происходящем. Разреши проникнуть в твой замысел, приоткрой завесу.

И нужно бы смириться с тем, что это невозможно. Но как хочется знать наверняка! Раздвинуть занавес, сорвать с происходящего маску, разглядеть суть, хотя бы ее краешек. Сломать циферблат, увидеть механизм.

«Проникнуть в духовный мир мы можем только через маску физического бытия». Не хочу маску, хочу лицо за маской. Говорят, это лицо открывается праведникам. Но я не праведник, я даже не знаю, на каком языке и какими словами молиться.

…

Каждое время приносит новые испытания. Что делать, если не видишь просвета? Как ни пытаешься представить будущее, там все темно и нет варианта, который вселял бы надежду.

Время учиться доверию на новом уровне. Время искать новую надежду и новые смыслы.

…

Что делать тем, кто вынужден пассивно наблюдать за происходящим, не в силах ничего изменить. Кто не может геройствовать, ибо героев мало, и не всем дано геройствовать.

Мысль трудная для понимания. Что все – персональное послание, даже то что происходит за тысячи километров – оно происходит с тобой, внутри тебя, про тебя и для тебя. Такая проверка на вшивость.

Одна из задач: смириться с чувством собственной незначительности и беспомощности.

…

Все исчезнет, любовь и истина останутся. Исчезнет моя личность и слова. Я растворяюсь в любви, но сохраняю себя.