Анатомия измены

Эдуард Сероусов

Анатомия измены

Пролог

Снег падал беззвучно, укрывая землю чистым белым саваном. Загородный дом стоял одинокой тёмной громадой среди заснеженного леса, единственным признаком жизни было тёплое свечение окон, пробивающееся сквозь полупрозрачные шторы.

Четыре силуэта двигались за этими шторами, их тени искажались и переплетались на белом снегу снаружи, как в театре теней. Приглушённые голоса нарастали по громкости, превращаясь в отчётливые крики.

– Это была игра с самого начала, не так ли? – женский голос, высокий от напряжения, прорезал напряжённую тишину.

– Ты не понимаешь. Никто из вас не понимает, – мужской голос, спокойный, почти лишённый эмоций, но от этого ещё более пугающий.

– Десять лет. Десять лет моей жизни, – другой мужской голос, низкий, с хрипотцой, вибрирующий от сдерживаемой ярости.

– Всё не так, как кажется, – ещё один женский голос, младше первого, решительный, но с нотками страха.

Внезапно тени метнулись к центру комнаты. Звук бьющегося стекла разорвал ночную тишину. Короткая, отчаянная борьба. Женский крик. Мужской рык. А затем – выстрел, сухой и резкий, как щелчок бича.

Тишина. Абсолютная, оглушающая тишина. Затем один из силуэтов медленно опустился на пол.

– Кто обнаружил тело? – следователь Игорь Соловьёв, мужчина средних лет с усталыми глазами, осматривал место преступления.

Его помощница, молодая женщина с планшетом в руках, сверилась с записями.

– Звонок поступил от одного из присутствующих. Анонимный. Просто сказали, что произошло убийство, и дали адрес.

Соловьёв медленно обходил гостиную загородного дома. Разбитые бокалы, опрокинутый столик, тёмное пятно на светлом ковре. В центре комнаты – тело, накрытое белой простынёй.

– Трое других? – спросил он, не глядя на помощницу.

– Двое в больнице. Один в участке, даёт показания.

Соловьёв присел на корточки и осторожно приподнял простыню. Лицо под ней казалось удивлённым, словно смерть оказалась неожиданностью.

– Четверо людей в загородном доме. Один мёртв, двое ранены, один в шоке, – пробормотал он, опуская простыню. – И у каждого своя версия того, что произошло.

– Думаете, мы узнаем правду? – спросила помощница.

Соловьёв поднялся, отряхнул колени и посмотрел в окно. Снег продолжал падать, стирая следы, погребая улики под своим безразличным белым покровом.

– В таких случаях, – сказал он, – правда – это роскошь, которую мы вряд ли сможем себе позволить. Но мы можем попытаться собрать осколки и посмотреть, что они нам покажут.

Часть 1: Версия Алексея

Глава 1

Следователь Соловьёв смотрел на сидящего напротив мужчину с нескрываемым интересом. Алексей Морозов, 38 лет, генеральный директор успешной инвестиционной компании, выглядел безупречно даже после ночи в полицейском участке. Тёмно-синий костюм сидел идеально, хоть и был помят, седина на висках добавляла солидности, а в глазах читалась уверенность человека, привыкшего контролировать ситуацию.

Только руки выдавали его – пальцы постукивали по столу неровным ритмом.

– Давайте начнём сначала, Алексей Сергеевич, – сказал Соловьёв, включая диктофон. – Расскажите мне о вашей жене.

Морозов сделал глубокий вдох.

– Мы с Ириной женаты десять лет. Познакомились на благотворительном концерте. Она была пианисткой. Талантливой, – он позволил себе слабую улыбку. – В браке у нас были взлёты и падения, как у всех, но в целом я считал нас счастливой парой. По крайней мере, до недавнего времени.

– Что изменилось?

Алексей отвёл взгляд, сосредоточившись на стене за спиной следователя.

– Примерно полгода назад я начал замечать перемены в её поведении. Ирина стала отстранённой, появились странные отговорки, необъяснимые отлучки. Сначала я списывал это на творческий кризис – она всегда переживала, что бросила музыку. Потом думал, что, возможно, у неё депрессия. Предложил обратиться к специалисту.

– И она согласилась?

– С удивительной готовностью, – Алексей криво усмехнулся. – Теперь я понимаю, почему.

Соловьёв сделал пометку в блокноте.

– Продолжайте.

– В октябре я встретился с Максимом Климовым на форуме по городскому развитию. Он выступал с докладом о психологии городских сообществ. Умный, наблюдательный человек, мы разговорились на фуршете, – Алексей замолчал, собираясь с мыслями. – Обменялись контактами, несколько раз встретились в неформальной обстановке. Он сказал, что пишет книгу о современных отношениях, брал у меня интервью о деловой среде, о том, как это влияет на семейную жизнь.

– Вы подружились?

– Я так думал, – сухо ответил Морозов. – Максим умеет располагать к себе. Создаёт впечатление, что понимает тебя лучше, чем ты сам. Профессиональный навык, полагаю.

– И что произошло дальше?

Алексей сцепил пальцы в замок, костяшки побелели от напряжения.

– В декабре мы встретились в баре. Я рассказал ему о своих беспокойствах насчёт Ирины. И он… – Морозов сделал паузу, – он сказал нечто, что перевернуло всё. Как бы между прочим упомянул, что видел Ирину в кафе с мужчиной. Они держались за руки, выглядели очень близкими. Он подумал, что это её брат или кузен, но решил уточнить у меня.

– У Ирины нет братьев, – констатировал Соловьёв.

– Именно, – Алексей посмотрел следователю прямо в глаза. – В тот момент всё встало на свои места. Отстранённость, тайные телефонные разговоры, внезапные встречи с «подругами». Классический сценарий, не так ли? Я просто был слишком слеп, чтобы заметить.

Соловьёв наклонился вперёд.

– Что вы сделали с этой информацией?

Морозов отвёл взгляд.

– Ничего… сначала. Нужны были доказательства. Я начал обращать больше внимания на её расписание, проверять телефон, когда она была в душе, – он невесело усмехнулся. – Однажды даже последовал за ней, когда она сказала, что идёт к подруге. Она встретилась с мужчиной в парке. Они гуляли, разговаривали. Ничего… компрометирующего. Но их язык тела… – он покачал головой. – Невозможно было ошибиться.

– Вы узнали этого мужчину?

Алексей помедлил, затем кивнул.

– Да. Это был Максим Климов.

Соловьёв откинулся на спинку стула, пристально изучая сидящего напротив человека.

– Человек, который первым рассказал вам о возможной измене вашей жены?

– Ирония не ускользнула от меня, – сухо ответил Морозов. – Но тогда я не знал, что это он. Увидел лишь со спины, издалека. Понял позже.

– Как именно?

– Я нанял частного детектива, – Алексей произнёс это без тени смущения. – Мне нужна была уверенность, понимаете? Фотографии, записи разговоров, любые подтверждения. И они появились. Снимки, на которых они вместе входят в его офис. Выходят из ресторана. Её машина, припаркованная возле его дома в течение нескольких часов.

– И тогда вы решили…?

– Устроить очную ставку, – Алексей улыбнулся без тени веселья. – Что-то вроде того. Снял загородный дом на выходные. Сказал Ирине, что нам нужно отдохнуть, восстановить отношения. Она согласилась с удивительным энтузиазмом. А я… я пригласил туда Максима, не сказав ей. Хотел увидеть их реакцию, когда они окажутся лицом к лицу в моём присутствии.

– Довольно рискованный ход, – заметил Соловьёв.

– Я не ожидал, что там окажется ещё и Вера, – Алексей внезапно выглядел изнурённым. – Этого не было в моих планах.

– Вера Соколова? – уточнил следователь. – Как она оказалась в вашем загородном доме?

– Её привёз Максим. Сказал, что она его ассистентка, помогает с исследованиями для книги, – Морозов провёл рукой по лицу. – Я не возражал. Думал, присутствие постороннего человека поможет сохранить цивилизованность. Боже, каким же я был идиотом.

– Что именно произошло в тот вечер, Алексей Сергеевич?

Морозов молчал долго, настолько долго, что следователь уже собирался повторить вопрос. Наконец, он заговорил, его голос звучал глухо, словно из глубины колодца.

– Мы приехали первыми с Ириной. Я видел, как она нервничает, постоянно проверяет телефон. Сказала, что у неё болит голова, хотела прилечь. А потом приехал он. С Верой. И Ирина… вы бы видели её лицо, когда она вышла из спальни и увидела его. Смесь шока, страха и… чего-то ещё. Они пытались делать вид, что едва знакомы, но это выглядело нелепо.

– Вы их разоблачили?

– Не сразу, – Алексей покачал головой. – Я хотел, чтобы они сами выдали себя. Мы ужинали, пили вино, разговаривали о пустяках. Максим был великолепен – непринуждённый, остроумный. Рассказывал о своей работе, о книге, которую пишет. О том, как интересно наблюдать за людьми, которые лгут сами себе. Смотрел на меня, говоря это. А я смотрел на Ирину.

Соловьёв наблюдал за Морозовым, отмечая мельчайшие изменения в его лице.

– Что спровоцировало конфликт?

– После ужина Ирина пошла на кухню. Я последовал за ней. Спросил напрямую, спит ли она с Максимом. Она отрицала, конечно. Тогда я показал ей фотографии, – Алексей сглотнул. – Она расплакалась. Не извинялась, не оправдывалась. Просто сказала, что я никогда не понимал её. Что с Максимом она чувствует себя настоящей. Десять лет, – его голос дрогнул, – десять лет брака, а я, оказывается, даже не знал, кто она.

– Что было дальше?

– Мы вернулись в гостиную. Я был… не в себе. Начал обвинять Максима, показал фотографии всем. Вера выглядела шокированной. Она не знала, во что оказалась втянута. Ирина кричала, что я следил за ней, что это вторжение в её личную жизнь. Максим сохранял поразительное спокойствие. Сказал, что понимает мой гнев, но насилие ничего не решит.

– Было насилие?

Алексей долго смотрел на свои руки, прежде чем ответить.

– Я ударил его. Один раз. Он не сопротивлялся, даже не пытался защититься. Это взбесило меня ещё больше. Ирина встала между нами. Кричала, чтобы я остановился. А потом… – он запнулся.

– Что потом, Алексей Сергеевич?

– Вера сказала нечто странное. Что мы все – участники эксперимента. Что Максим манипулирует нами. Она достала диктофон, начала воспроизводить какую-то запись. Голос Максима, говорящего о нас как о подопытных кроликах. О том, как идеально мы подходим для его исследования самообмана в отношениях.

Морозов замолчал, погрузившись в воспоминания.

– Продолжайте, – мягко подтолкнул его Соловьёв.

– Всё произошло очень быстро. Максим попытался отобрать диктофон у Веры. Я попытался остановить его. Ирина кричала. Кто-то опрокинул столик с напитками. Разбилось стекло. А потом я увидел пистолет.

– Чей пистолет?

– Не знаю, – Алексей покачал головой. – Честно, не знаю. Он просто появился. В руках Максима. Или Веры. Всё происходило слишком быстро, слишком хаотично. Помню только, что мы с Максимом боролись за оружие. Ирина пыталась нас разнять. Вера кричала. А потом раздался выстрел.

– И что вы увидели, когда всё закончилось?

Алексей Морозов поднял глаза на следователя. В них стояли слёзы.

– Кровь, – сказал он тихо. – Много крови. И шок на лицах всех присутствующих. Включая моё собственное.

Глава 2

Москва, десять лет назад. Большой зал консерватории утопал в сиянии хрустальных люстр. Алексей Морозов, тогда ещё просто амбициозный двадцативосьмилетний финансист, отрабатывал «светскую повинность» – благотворительный концерт классической музыки, куда его затащил старший партнёр фирмы.

«Клиенты любят культурных финансистов, Лёша. Это показывает, что мы не просто считаем деньги – мы ценим прекрасное», – говорил Антон Васильев, похлопывая его по плечу.

Алексей скучал. Он ценил прекрасное, но не в виде бесконечных фортепианных пассажей, смысл которых ускользал от его прагматичного ума. Он вежливо аплодировал каждому выступлению, украдкой поглядывая на часы и прикидывая, когда можно будет незаметно улизнуть.

А потом на сцену вышла она.

Стройная фигура в строгом чёрном платье, тёмные волосы, собранные в элегантный пучок. Она не улыбалась, когда села за рояль, её лицо было сосредоточенным, почти отрешённым. А затем её пальцы коснулись клавиш.

Это была Ирина Новикова, её имя Алексей прочитал в программке позже. Двадцатипятилетняя пианистка, лауреат нескольких престижных конкурсов, подающая большие надежды.

Впервые за вечер Алексей слушал по-настоящему. В её исполнении даже непонятная ему классика обретала смысл – это был рассказ без слов, история, которую она рассказывала через музыку. История о страсти, потере, надежде и возрождении.

Когда она закончила играть, в зале на мгновение повисла тишина, а затем раздались оглушительные аплодисменты. Алексей аплодировал, не отрывая взгляда от её лица. Она улыбнулась – впервые за вечер – и в этой улыбке было столько света, что у него перехватило дыхание.

– Ты должен познакомиться с ней, – сказал Антон после концерта, заметив его интерес. – Я знаком с организаторами, они устраивают небольшой приём для артистов. Нас пригласили.

Позже, на приёме, Алексей наблюдал за ней издалека. В неформальной обстановке она казалась другой – более живой, но в то же время более уязвимой. Она стояла в окружении людей, но выглядела странно одинокой.

Их представили друг другу случайно – он направлялся к бару, она – к выходу на террасу, и они столкнулись в дверях.

– Ирина, позволь представить тебе Алексея Морозова, он работает в финансовом секторе, – сказал общий знакомый. – Алексей, это Ирина Новикова, наша восходящая звезда.

– Ваше выступление было… потрясающим, – сказал Алексей, пожимая её тонкую прохладную руку.

– Спасибо, – она улыбнулась той же светлой улыбкой, что и на сцене. – Вы любите Шопена?

– Честно говоря, я почти ничего не понимаю в классической музыке, – признался он. – Но когда вы играли, я вдруг понял, о чём эта музыка.

Ирина смотрела на него с лёгким удивлением.

– И о чём же?

– О человеке, который нашёл то, что искал всю жизнь, но не может удержать это в руках, – ответил Алексей, сам удивляясь своим словам. – О красоте, которая всегда рядом, но всегда недосягаема.

Она молчала, изучая его лицо, словно видела что-то новое, неожиданное.

– Вы только что описали суть ноктюрна ми-минор, – тихо сказала она наконец. – Большинство людей слышат в нём только грусть, но не понимают, о чём эта грусть.

Они проговорили до конца приёма, и он вызвался проводить её домой. Шли пешком, хотя была поздняя осень и моросил дождь. Алексей держал над ней зонт, слушал её рассказы о музыке, о концертах, о жизни постоянного странника – от конкурса к конкурсу, от города к городу.

– Звучит романтично, – сказал он.

– Романтично, но утомительно, – ответила она с грустной улыбкой. – Иногда мне хочется просто… остановиться. Пустить корни. Понимаете?

Он понимал. Сам прошёл долгий путь от провинциального города до Москвы, от студента на стипендии до перспективного финансиста.

Их первое свидание состоялось через неделю. Потом второе, третье. Они ходили в кино, в кафе, в парки. Он впервые за долгое время чувствовал себя свободным от гонки за успехом, от необходимости постоянно доказывать свою ценность. С ней можно было просто быть собой.

Спустя три месяца Ирина уехала на гастроли в Европу. Они созванивались каждый день, но ему не хватало её присутствия, её тихого смеха, её способности видеть красоту в самых обыденных вещах.

Когда она вернулась, что-то изменилось. Она была рассеянной, нервной, постоянно массировала правую руку.

– Что случилось? – спросил он однажды вечером, когда они сидели в её маленькой съёмной квартире.

Ирина долго молчала, глядя в окно на моросящий дождь.

– Я больше не могу играть, – наконец сказала она так тихо, что он едва расслышал. – По крайней мере, не так, как прежде.

Она рассказала о боли в руке, которая началась ещё до отъезда, но которую она игнорировала. О том, как во время турне эта боль усилилась, как она выступала на обезболивающих, как после одного концерта её пальцы просто отказались подчиняться.

– Тендинит, – сказала она безжизненным голосом. – В тяжёлой форме. Врачи говорят, что это результат многолетних перегрузок. Мне нужно длительное лечение, возможно, операция. И даже после этого… – она не закончила фразу.

– Ты сможешь играть для себя, – мягко сказал Алексей, сжимая её здоровую руку. – И есть другие пути в музыке. Преподавание, например.

Ирина невесело усмехнулась.

– Я не училась годами, чтобы стать преподавателем в музыкальной школе, – в её голосе впервые прозвучала горечь. – Вся моя жизнь была подчинена одной цели. Я не умею ничего другого, не знаю, кто я без музыки.

В ту ночь Алексей принял решение. Ирина спала, уткнувшись ему в плечо, её лицо во сне было беззащитным и юным. Он будет её опорой. Даст ей новую жизнь, новую цель. Защитит от неопределённости и страха.

Через месяц он сделал ей предложение. Она согласилась не сразу – сомневалась, спрашивала, не слишком ли он торопится, не жалеет ли он о своём решении.

– Я никогда не был так уверен ни в чём, как в тебе, – ответил он, и это была правда.

Их свадьба была скромной. Родители Алексея не одобряли его выбор – хотели для сына «перспективную» жену, с хорошими связями или хотя бы с деньгами. Мать Ирины, женщина с усталым лицом и вечно дрожащими руками, смотрела на Алексея с настороженным благоговением, словно не веря, что её дочери так повезло.

Первый год был счастливым. Алексей с головой ушёл в работу, стремясь обеспечить им лучшую жизнь. Ирина занималась их новой квартирой, превращая безликое пространство в уютный дом. Она прошла курс лечения, её рука постепенно восстанавливалась, но о возвращении к концертной деятельности речи не шло.

– Ты не скучаешь по сцене? – спросил он однажды, когда они ужинали дома.

– Иногда, – ответила она с лёгкой улыбкой. – Но я нашла другие интересы. Думаю заняться дизайном интерьеров, у меня вроде неплохо получается, – она обвела рукой комнату, которую преобразила своими силами.

Алексей кивнул, довольный её ответом. Всё шло по плану – она адаптировалась к новой жизни, находила новые увлечения. Он был хорошим мужем, она – хорошей женой. Идеальная пара.

На второй год брака бизнес Алексея пошёл в гору. Партнёрство с Антоном Васильевым начало приносить серьёзные дивиденды, они расширяли клиентскую базу, открывали новые направления. Алексей всё чаще задерживался на работе, всё реже бывал дома.

Когда он возвращался, Ирина встречала его с улыбкой, расспрашивала о его дне, рассказывала о своём. Но иногда ему казалось, что за этой улыбкой скрывается что-то ещё – какая-то невысказанная грусть или неудовлетворённость.

– У тебя всё в порядке? – спросил он как-то раз, заметив, что она смотрит в окно с отсутствующим видом.

– Конечно, – она обернулась к нему с привычной улыбкой. – Просто задумалась.

– О чём?

– Ни о чём конкретном, – она пожала плечами. – Просто мысли.

Он не стал настаивать. В конце концов, у каждого есть право на свои мысли, а у него было слишком много работы, чтобы разгадывать настроения жены.

На третий год их брака Алексей и Антон основали собственную инвестиционную компанию. Это был рискованный шаг, но он окупился сторицей. Клиенты пошли к ним – сначала по одному, потом целыми группами. Алексей практически жил в офисе, приходил домой лишь чтобы принять душ и немного поспать.

Ирина никогда не жаловалась. Она поддерживала его, говорила, что гордится им, что понимает, как важно сейчас вложить все силы в развитие бизнеса.

– Это наше будущее, – говорил он, целуя её перед уходом на работу. – Всё, что я делаю, я делаю для нас.

Она кивала, улыбаясь своей тихой улыбкой, и он не замечал, что эта улыбка уже не достигала её глаз.

На четвёртый год, когда компания прочно встала на ноги, они купили просторную квартиру в элитном жилом комплексе на Пресненской набережной. Панорамные окна, минималистичный дизайн, самая современная техника – всё, о чём можно мечтать.

– Тебе нравится? – спросил он, когда они впервые вошли в пустую квартиру, эхо их шагов разносилось по гулким комнатам.

– Это… впечатляет, – ответила Ирина, её глаза широко раскрыты, словно она пытается охватить всё пространство сразу. – Но кажется таким… большим. Нам вдвоём.

– Значит, нужно заполнить его жизнью, – сказал Алексей, обнимая её за плечи. – Может быть, детьми?

Ирина напряглась в его объятиях.

– Я… я ещё не готова, Лёша. Давай сначала обживёмся здесь, хорошо?

Он не стал настаивать. В конце концов, у них ещё было время, и он понимал её желание сначала почувствовать себя комфортно в новом доме.

Ирина с энтузиазмом взялась за обустройство квартиры. Она консультировалась с дизайнерами, выбирала мебель, светильники, декор. Алексей давал ей полную свободу – ему было важно, чтобы она чувствовала этот дом своим.

Но когда всё было готово, когда каждая вещь нашла своё место, в их просторной квартире с идеальным дизайном стало неуютно тихо. Алексей возвращался всё позже, Ирина всё чаще находила предлоги, чтобы куда-то уйти – на выставку, на встречу с подругами, на курсы.

Однажды, вернувшись домой раньше обычного, он застал её за роялем. Она не играла – просто сидела, положив руки на закрытую крышку, и смотрела в окно с таким выражением тоски, что у него сжалось сердце.

– Ты скучаешь по музыке, – сказал он, и это был не вопрос.

Ирина вздрогнула, не заметив его прихода.

– Иногда, – призналась она. – Но это не значит, что я не счастлива с тобой, Лёша.

Он подошёл, сел рядом с ней на банкетку.

– Ты можешь вернуться к ней. Не на сцену, но… может быть, преподавать? Или писать о музыке? Или…

– Нет, – она покачала головой. – Это было бы… как смотреть на воду, когда умираешь от жажды, но не можешь пить. Лучше уж совсем без музыки, чем вот так, на периферии.

Он не нашёл, что ответить. Впервые за все годы их брака он почувствовал, что между ними растёт стена, и он не знает, как её разрушить.

На пятый год их отношения стали формальностью. Они жили как соседи – вежливые, внимательные, но чужие друг другу. Алексей погрузился в работу ещё глубже, находя в ней утешение и оправдание. Ирина заполняла свои дни встречами, выставками, благотворительными мероприятиями – создавала видимость насыщенной жизни.

Они почти не разговаривали по душам, почти не занимались любовью. Когда это случалось, оба словно выполняли супружеский долг – механически, без страсти.

Однажды, в редкий вечер, когда они оба были дома и ужинали вместе, Алексей внезапно спросил:

– Ты счастлива, Ира?

Она замерла с вилкой в руке, удивлённая прямотой вопроса.

– Странный вопрос, – сказала она наконец. – У меня есть всё, о чём можно мечтать. Любящий муж, прекрасный дом, финансовая стабильность. Конечно, я счастлива.

Но её глаза говорили другое, и Алексей впервые понял, что потерял нечто важное, чему даже не знал названия.

На седьмой год их брака компания Алексея вышла на международный уровень. Он открыл офисы в Лондоне и Дубае, часто летал за границу, иногда на недели.

Ирина никогда не просилась с ним. Говорила, что у неё слишком много дел в Москве, что она не хочет мешать его работе. Он не настаивал, благодарный за её понимание и самостоятельность.

Когда он возвращался из поездок, она встречала его с улыбкой, расспрашивала о делах, о впечатлениях, готовила его любимые блюда. Всё было как в открытке с надписью «счастливый брак», но обоим становилось всё труднее поддерживать этот спектакль.

На десятый год их брака, за несколько месяцев до роковой встречи с Максимом Климовым, Алексей поймал себя на мысли, что не помнит, когда в последний раз видел настоящую улыбку Ирины – ту самую, от которой светлело её лицо, ту, что заставила его когда-то влюбиться в неё.

И тогда он начал пристальнее наблюдать за ней, пытаясь понять, что происходит в их браке, что они потеряли по дороге. Но чем больше он наблюдал, тем меньше узнавал женщину, с которой прожил десять лет. Кем она стала? Кем стал он сам? И можно ли вернуть то, что было между ними когда-то?

Эти вопросы мучили его, когда он встретил Максима Климова – человека, который, как ему казалось, мог помочь найти ответы, но вместо этого перевернул всю его жизнь.

Глава 3

Следователь Соловьёв возвращался в кабинет после короткого перерыва. Допрос Алексея Морозова затягивался, но прерывать его не хотелось – чем дольше говорил бизнесмен, тем больше нюансов всплывало в его рассказе.

– Давайте продолжим, Алексей Сергеевич, – Соловьёв включил диктофон. – Вы упомянули, что Максим Климов намекнул вам на возможную измену жены. Расскажите подробнее об этом разговоре.