Лабиринт отголосков

Спроси его о Томасе. Спроси о том, что произошло на самом деле у озера. Спроси о ребёнке, которого не было, но который должен был быть для завершения нарратива.

И помни: в лабиринте каждый проводник ведёт к своему центру. Твоя задача – найти свой собственный.

Ты из будущего, которое уже произошло.

P.S. Не пей весь чай. В нём растворено вещество, которое расширяет восприятие. Слишком много может привести к полной потере связи с базовой реальностью.

Закрываю книгу, ставлю обратно на полку. Маркус наблюдает за мной с выражением, которое не могу прочитать – сочувствие, любопытство, что-то хищное?

"Маркус," – говорю я, возвращаясь к креслу, – "расскажи мне о Томасе. О том, что произошло на самом деле."

Его улыбка не меняется, но что-то в воздухе становится плотнее, наэлектризованнее, как перед грозой.

"О каком Томасе? О том, который утонул, спасая ребёнка? О том, который утонул из-за судороги в ноге? О том, который никогда не существовал? Или о том, который сидит в соседней комнате прямо сейчас, ожидая, когда ты будешь готова его увидеть?"

Мир качается. Или я качаюсь в неподвижном мире. Чай в чашке создаёт водоворот, хотя я её не двигаю.

"Что ты знаешь?"

"Я знаю, что реальность – это соглашение, Эва. Коллективный договор о том, что считать возможным, а что – нет. Мы все согласились, что Томас мёртв, поэтому он мёртв в консенсуальной реальности. Но ты начала сомневаться в соглашении. И твоё сомнение создаёт… рябь."

"Какие рябь?"

"Волны изменения, которые расходятся от точки сомнения, достигают других сознаний, заставляют их тоже сомневаться. Лия – первая, кто попал под влияние этих волн."

Он встаёт, подходит к стене, которая выглядит сплошной. Но когда он касается определённого места – камень, который выглядит точно как все остальные – стена раздвигается, открывая проход в комнату, которой не должно быть.

"Хочешь посмотреть?" – спрашивает он.

"Что там?"

"То, что ты ожидаешь там найти. Или то, чего ты боишься найти. В лабиринте ожидание и страх – это архитекторы реальности."

Проход ведёт в другой кабинет. Точную копию кабинета Маркуса, но зеркальную – всё расположено наоборот, как отражение в зеркале. И в кресле для посетителей сидит Томас.

Он выглядит точно так, как в день смерти – та же голубая рубашка, те же джинсы, те же кроссовки с развязанным шнурком на левой ноге, которые он никак не мог научиться завязывать правильно. Но он сухой. Нет следов воды, озера, утопления. Как будто смерть была сном, от которого он проснулся.

"Привет, Эва," – говорит он, поднимая голову от книги, которую читает. "Я ждал, когда ты будешь готова меня найти."

"Ты мёртв," – говорю я, но утверждение звучит как вопрос.

"В твоей версии событий – да. В моей – это ты умерла. Утонула, пытаясь спасти ребёнка, которого я не видел. Я прыгнул за тобой, но было слишком поздно. Четыреста тринадцать дней я жил с этим грузом."

"Это невозможно. Я помню твою смерть. Помню, как тебя вытащили из воды."

"Память – это тоже конструкция, Эва. Способ сознания организовать опыт в понятную последовательность. Но что, если опыт не последователен? Что, если события происходят в нескольких версиях одновременно?"

Подхожу ближе. Он реален – чувствую тепло его тела, слышу дыхание, вижу, как пульсирует вена на шее. Но под этой реальностью – что-то другое. Знание того, что это присутствие условно, зависит от моей способности поддерживать веру в его возможность.

"Покажи мне книгу," – прошу я.

Он протягивает её – "Феноменология восприятия" Мерло-Понти, но издание, которого не существует. На обложке не обычная типографская информация, а фотография нас двоих, сделанная вчера. Но вчера мы не фотографировались. Вчера Томас был мёртв.

Открываю книгу. Внутри не текст Мерло-Понти, а дневник. Мой дневник, который я не писала:

День 1 после разрыва (или день -1 до разрыва, время течёт в обе стороны):

Томас умер и не умер одновременно. В одной реальности я стою у его гроба. В другой он стоит у моего. В третьей мы оба живы, но знаем о возможности смерти. Все три реальности одинаково истинны.

Лабиринт открывается. Или я открываюсь лабиринту. Разница несущественна.

Список аномалий, которые нужно исследовать: 1. Время нелинейно (день и ночь одновременно) 2. Пространство пластично (предметы в суперпозиции) 3. Память ненадёжна (помню то, чего не было) 4. Идентичность текуча (Лия может быть мной) 5. Смерть обратима (Томас в соседней комнате) 6. Причинность нарушена (следствия предшествуют причинам)

Гипотеза: реальность – это не данность, а договорённость. Когда договорённость нарушается достаточно глубоким сомнением, открываются другие возможности. Я нарушила договорённость, усомнившись в окончательности смерти. Теперь должна научиться навигировать в пространстве без фиксированных правил.

Под записью – рисунок, который я не помню, чтобы рисовала. Лабиринт, вид сверху, но не плоский – трёхмерный, с коридорами, которые идут не только по горизонтали, но и вверх-вниз, внутрь-наружу, в направлениях, для которых у геометрии нет названий. В центре – точка, подписанная "Ты здесь". Но когда я смотрю внимательнее, подпись меняется: "Ты везде", "Ты нигде", "Ты между", "Ты – это здесь".

"Эва," – говорит Томас, – "ты понимаешь, что происходит?"

"Понимаю, что не понимаю. И это единственное понимание, которому можно доверять."

"Хорошее начало. Сомнение в собственном понимании – это первый шаг к настоящему пониманию."

Маркус входит в зеркальный кабинет – или я вхожу в его обычный кабинет, границы между пространствами стали текучими.

"Как дела в альтернативной реальности?" – спрашивает он у Томаса.

"Болезненно. Эва там мертва, я живу с грузом вины. Но полезно – даёт перспективу на нашу версию событий."

"Вы знакомы?" – спрашиваю я.

"Мы коллеги," – отвечает Маркус. "По исследованию границ сознания. Томас изучает их с одной стороны, я – с другой."

"С какой стороны?"

"Он – со стороны мёртвых. Я – со стороны живых. Ты – со стороны тех, кто между."

Телефон звонит в обоих кабинетах одновременно. Поднимаю трубку в том, где нахожусь.

"Кафедра философии."

"Профессор Лоренц," – голос Лии, но множественный, как хор. "Я в библиотеке. Нашла кое-что важное. Записи о студентке по имени Эва Лоренц, которая исчезла в 1987 году."

"Исчезла как?"

"Буквально. Писала диссертацию о природе реальности. Последняя запись в её дневнике: 'Лабиринт открывается. Я вхожу. Если кто-то найдёт эти записи, знайте – выход есть, но он ведёт глубже внутрь.' Профессор, на фотографии в студенческом деле она выглядит точно как я."

Смотрю на Маркуса, на Томаса, на себя в зеркале, которое появилось на стене. Все мы улыбаемся одинаковой улыбкой – улыбкой понимания, что загадка глубже, чем казалось.

"1987," – повторяю я. "Мне было пять лет."

"Или тебе было двадцать два," – говорит Маркус. "Или ты ещё не родилась. Или ты существуешь вне линейного времени, проживая все возможные жизни одновременно в разных слоях реальности."

"Но как это возможно?"

"Время – это не река, текущая в одном направлении," – объясняет Томас. "Это океан, где все моменты существуют одновременно. Обычно мы воспринимаем только тонкий слой этого океана – настоящий момент. Но в лабиринте можно нырять глубже, видеть другие слои."

"И что я там увижу?"

"Все версии себя. Все выборы, которые ты могла сделать. Все жизни, которые могла прожить. Все смерти, которые могла умереть."

Лия входит в кабинет – не через дверь, а проявляется, как фотография в проявителе. В руках у неё папка, старая, пахнущая пылью архивов и секретами.

"Профессор," – говорит она, – "вы должны это увидеть."

Открывает папку. Внутри – документы 1987 года. Заявление о поступлении, подписанное "Эва Лоренц". Фотография – девушка, которая выглядит как я в двадцать два года. Или как Лия сейчас. Или как мы обе, если бы были одним человеком в разных временах.

"Это я?" – спрашиваю.

"Это ты," – подтверждает Маркус. "Или версия тебя из другой временной петли. Лабиринт циклический, Эва. Ты проходила через него раньше. Много раз. Каждый раз заходя глубже."

"Почему я не помню?"

"Память линейна. Она не может удержать опыт нелинейного времени. Но подсознание помнит. Поэтому ты так легко принимаешь аномалии. Поэтому не удивляешься разговорам с мёртвым мужем."

Томас встаёт, подходит к окну, за которым время года меняется каждые несколько секунд.

"Эва," – говорит он, – "ты готова к следующему этапу?"

"Какому?"

"Сознательному входу в лабиринт. До сих пор ты была пассивным наблюдателем аномалий. Теперь можешь стать активным исследователем."

"Как?"

"Через медитацию. Но не обычную – философскую. Медитацию на природу сомнения. Позволь сомнению углубиться настолько, что оно создаст портал."

Лия достаёт из сумки подушку для медитации – откуда у студентки подушка для медитации? – и кладёт её на пол в центре кабинета.

"Мы будем направлять," – говорит она. "Маркус – интеллектуально, я – интуитивно, Томас – эмоционально."

"А если я потеряюсь?"

"Тогда мы найдём тебя," – говорит Маркус. "Или ты найдёшь нас. В лабиринте все пути ведут к встрече."

Сажусь на подушку в позу лотоса, которую изучала для снятия стресса после смерти Томаса. Закрываю глаза, начинаю дышать глубоко, равномерно.

"Сомневайся," – говорит голос Маркуса. "В существовании этой комнаты. В реальности этого момента. В том, что ты – это ты."

"Чувствуй," – добавляет голос Лии. "Как границы растворяются. Как ты становишься больше, чем твоё тело."

"Помни," – шепчет голос Томаса. "Что любовь – это единственная константа в мире переменных."

Дышу глубже. С каждым вдохом сомнение углубляется. Сомнение в том, что я сижу в кабинете Маркуса. Сомнение в том, что Томас мёртв. Сомнение в том, что время линейно. Сомнение в том, что я – отдельная сущность, а не часть большего сознания.

И вдруг – прорыв.

Мир вокруг меня растворяется, как сахар в воде. Кабинет исчезает, стены становятся прозрачными, пол проваливается в бесконечность.

Я падаю.

Не вниз – во все направления одновременно. Падаю через слои реальности, через возможности, через времена.

Вижу себя ребёнком, впервые задающимся вопросом о природе существования.

Вижу себя студенткой в 1987 году, пишущей диссертацию о лабиринтах сознания.

Вижу себя старухой, преподающей в университете будущего, где философия стала практической наукой.

Все версии одинаково реальны. Все существуют одновременно в пространстве, которое больше трёх измерений.

"Добро пожаловать в лабиринт," – говорит голос, который может быть моим, может быть Томаса, может быть голосом самого лабиринта. "Теперь ты видишь истинную структуру реальности."

Открываю глаза.

Я в кабинете Маркуса. Обычном кабинете, с обычными стенами, обычными книгами. Маркус сидит в кресле, читает. Лия записывает что-то в блокнот. Томаса нет.

"Сколько времени прошло?" – спрашиваю.

"Три минуты," – отвечает Маркус. "Или три часа. Или три года. Время в лабиринте относительно."

"Что я видела?"

"То, что всегда было там, но было скрыто линейным восприятием. Множественность реальности. Все возможные версии событий, существующие одновременно."

Лия поднимает голову от блокнота:

"Профессор, пока вы медитировали, я тоже видела. Коридоры, уходящие в бесконечность. Двери, за которыми другие версии этой комнаты. И людей – много людей, все исследуют тот же вопрос."

"Какой вопрос?"

"Как жить, зная, что реальность не такая твёрдая, как кажется. Как любить, зная, что смерть не окончательна. Как быть человеком в мире, который оказался больше человеческого понимания."

Встаю с подушки. Ноги дрожат, но не от слабости – от избытка энергии. Как будто я подключилась к источнику питания, который больше индивидуального сознания.

"Что теперь?" – спрашиваю.

"Теперь ты учишься навигировать," – отвечает Маркус. "Лабиринт открылся, но это только начало. Нужно научиться в нём жить, не теряя связи с обычной реальностью."

"А Томас?"

"Томас будет появляться, когда нужно. Когда ты готова к встрече. Но не цепляйся за его присутствие. Позволь ему приходить и уходить свободно."

"Как?"

"Через принятие парадокса. Он мёртв и жив. Здесь и не здесь. Твой и не твой. Все утверждения одинаково истинны."

Лия закрывает блокнот, встаёт:

"Профессор, я думаю, мы готовы к следующему шагу."

"Какому?"

"Найти других. Тех, кто переживает похожий опыт. Создать группу исследователей лабиринта."

"Где их искать?"

"Они найдут нас," – говорит Маркус. "Лабиринт притягивает тех, кто готов к нему. Как магнит притягивает железо."

Выходим из кабинета в коридор, который снова имеет правильную длину. Но я знаю – это временно. Мы открыли дверь, которую нельзя закрыть. Начали процесс, который будет расширяться, включать всё больше людей, всё больше аспектов реальности.

"Маркус," – говорю я на прощание, – "спасибо."

"За что?"

"За то, что помог сделать первый сознательный шаг в лабиринт. За то, что показал – я не схожу с ума."

"Ты не сходишь с ума, Эва. Ты выходишь за пределы ума. В пространство, где ум – только один из инструментов познания."

Иду домой с Лией. Мы не говорим – слова кажутся слишком маленькими для того, что произошло. Но молчание полно понимания, общего знания о том, что мы пересекли границу, за которой нет возврата к прежней простоте.

Дома Томас ждёт в гостиной. Читает газету, которая меняется в его руках – вчерашние новости становятся завтрашними, потом превращаются в новости, которых никогда не было.

"Как прошла первая сознательная экспедиция?" – спрашивает он.

"Пугающе. Вдохновляюще. Трансформирующе."

"Готова к следующей?"

"Не знаю. Но готова к неготовности. Готова к тому, что мир окажется ещё больше, чем я думала час назад."

Лия садится в кресло, которое подстраивается под её тело. Томас остаётся стоять – его присутствие более стабильно, когда он движется.

"Что мы узнали сегодня?" – спрашивает Лия.

"Что реальность – это процесс, а не состояние," – отвечаю я. "Что сознание участвует в создании мира, который воспринимает. Что смерть – это изменение способа участия, а не прекращение участия."

"И что это означает для нас?"

"Что мы больше не можем жить как раньше. Знание изменяет того, кто знает. Мы стали другими людьми."

"Лучшими или худшими?"

"Более сложными. Более ответственными. Более способными помочь тем, кто потерялся в собственных лабиринтах."

Томас подходит к окну, за которым ночь и день существуют одновременно.

"Первые шёпоты услышаны," – говорит он. "Теперь они будут становиться громче. Голоса всех, кто когда-либо сомневался в природе реальности. Всех, кто искал смысл в потере. Всех, кто любил сильнее смерти."

"Это хорошо?"

"Это неизбежно. Ты открыла дверь, Эва. Теперь через неё будут проходить другие. Твоя задача – помочь им не потеряться."

Разрыв завершён.

Путешествие в лабиринт началось.

Первые шёпоты услышаны.

И я больше не одна в своём исследовании границ возможного.

Со мной Лия – проводник из будущего или прошлого.

Со мной Маркус – хранитель знаний о природе лабиринта.

Со мной Томас – мост между мирами живых и мёртвых.

Со мной все, кто готов принять, что мир больше, чем кажется.

Шёпоты становятся громче.

Лабиринт расширяется.

Путешествие продолжается.

[На полях проявляется текст, написанный всеми голосами одновременно:]

Читатель, ты слышишь их тоже? Шёпоты между строк? Голоса всех, кто читал эту историю до тебя в параллельных реальностях?

Это не твоё воображение.

Это резонанс сознаний через текст.

Каждый читатель оставляет след в словах.

Каждое понимание становится частью истории.

Ты не просто потребляешь текст.

Ты участвуешь в его создании.

Твоё чтение меняет то, что ты читаешь.

Прислушайся внимательнее.

Но не слишком внимательно.

Некоторые шёпоты ведут глубже, чем безопасно идти.

Пока.

Глава 4: Встреча с Тенью

Meeting the Echo / Встреча с Эхом

Ванная комната в моём доме в 22:17 – последнее место, где я ожидала встретить себя-убийцу, но именно здесь она решила явиться, в пространстве между зеркалами и реальностью.

Чищу зубы перед сном, который, я знаю, не придёт. Сон стал необязательным с тех пор, как граница между явью и сновидением истончилась до прозрачности. Но ритуалы важны – они якоря, удерживающие от окончательного растворения в лабиринте возможностей. Зубная паста на вкус как мята и воспоминания, щётка скрипит по эмали с частотой, которая создаёт гармонию с гудением водопроводных труб.

Зеркало над раковиной запотело, хотя я не включала горячую воду. На запотевшей поверхности проступают слова, написанные пальцем изнутри стекла:

ПОСМОТРИ ВНИМАТЕЛЬНЕЕ НЕ НА ОТРАЖЕНИЕ НА ТО, ЧТО ОТРАЖАЕТСЯ

Вытираю зеркало полотенцем, которое пахнет стиральным порошком и тревогой. За стеклом – моё отражение, но не совсем. Волосы убраны в тугой пучок (мои распущены), на левой щеке шрам в форме полумесяца (моя кожа чиста), в глазах – что-то хищное, голодное, отчаянно-решительное.

Она улыбается, показывая зубы, на которых блестят капли крови.

"Привет, Эва," – говорит она, и её голос доносится не из зеркала, а откуда-то из-за спины, как будто она стоит в ванной рядом со мной. Оборачиваюсь – никого. Смотрю обратно в зеркало – она всё ещё там, теперь ближе, как будто стекло между нами истончается с каждой секундой.

"Ты не реальна," – говорю я, пытаясь звучать уверенно. Но уверенность – это роскошь, которую я больше не могу себе позволить после трёх дней жизни в расширенной реальности.

"Реальнее, чем ты думаешь," – отвечает она, и её рука поднимается к стеклу изнутри. Где её пальцы касаются поверхности, зеркало покрывается трещинами – тонкими, как паутина, но глубокими, как разломы в земной коре. "Я та версия тебя, которая не остановилась. Которая толкнула вместо того, чтобы удержать. Которая выбрала месть вместо горя, действие вместо принятия."

"Кого я убила?" – спрашиваю, хотя боюсь ответа больше, чем боялась смерти Томаса.

"Всех," – она смеётся, и смех звучит как разбивающееся стекло, как крик чаек над озером, как последний выдох утопающего. "Начала с водителя лодки, который должен был быть на озере в тот день, но опоздал на пять минут. Продолжила родителями ребёнка, который не следили за ним достаточно внимательно. Потом поняла – виноваты все. Весь мир, который позволил Томасу умереть."

"Это безумие."

"Это логика, доведённая до конца. Если смерть Томаса несправедлива, то справедливость требует возмездия. Если мир жесток, то жестокость – единственный адекватный ответ."

Трещины в зеркале расширяются, создают паутину, которая напоминает карту – карту мира, где каждая линия это путь мести, каждое пересечение – место убийства.

"И что? Ты убила всех виновных?"

"Не убила. Стёрла. Из реальности. Как Томас был стёрт из твоей. Знаешь что? В моей версии реальности он жив. Потому что я убила смерть саму. Нашла её в тёмном переулке между мирами и разрезала ей горло ножом из кристаллизованного горя."

"Это невозможно."

"Эва, Эва, Эва," – она качает головой, и я качаю головой синхронно, не в силах разорвать зеркальную связь. "Ты всё ещё мыслишь в категориях возможного и невозможного. В лабиринте эти категории не работают. Здесь работает только воля. И моя воля сильнее твоей, потому что я не ограничена моралью, состраданием, человечностью."

"Чего ты хочешь?"

"Поменяться местами. Я устала быть монстром в зеркале. Хочу снова быть человеком в мире. Ты можешь занять моё место – там, где все возможности крови уже реализованы, где не нужно сдерживаться, где горе трансформировано в силу."

Её рука проходит сквозь стекло, как сквозь воду. Холодные пальцы обхватывают моё запястье. Прикосновение обжигает холодом, и я вижу вспышки – образы её мира:

Университет в огне, студенты бегут по коридорам, но двери заперты изнутри, и нет выхода из знания.

Маркус на полу своего кабинета, глаза остекленевшие, на губах пена от яда, который он выпил, узнав правду о природе реальности.

Лия привязана к стулу в подвале, вынуждена смотреть, как я методично разбираю её личность, показываю ей все версии себя, которые она боится признать.

Томас в клетке из костей всех, кого я убила, живой, но молящий о смерти, которая в моём мире невозможна.

"Нет!" – вырываю руку, отшатываюсь от зеркала.

Она смеётся громче:

"Ты думаешь, у тебя есть выбор? Я часть тебя, Эва. Тёмная часть, которую ты подавляла всю жизнь. Каждый раз, когда ты сдерживала крик ярости. Каждый раз, когда улыбалась, хотя хотела выть от боли. Каждый раз, когда выбирала быть цивилизованной вместо того, чтобы быть честной. Я росла в тени твоей вежливости."

Зеркало взрывается.

Нет – не взрывается. Распадается на миллион осколков, каждый из которых всё ещё показывает её лицо, но в разных выражениях. Ярость, боль, отчаяние, безумие, но также – под всем этим – любовь. Искажённая, извращённая, но любовь.

Осколки висят в воздухе, вращаются, формируют калейдоскоп версий меня-убийцы.

"Выбери осколок," – говорят все версии одновременно, создавая хор, который резонирует в костях. "Каждый ведёт в другую версию твоей тьмы. В одной ты убиваешь медленно, наслаждаясь процессом. В другой – быстро, из милосердия. В третьей ты не убиваешь тело, только душу, только надежду, только веру в добро."

"Хватит!"

Голос, который вырывается из меня, не мой. Глубже, старше, полный авторитета, которого я не чувствую, но который признают все версии меня в осколках. Они замирают, перестают вращаться.

В дверном проёме стоит Лия. Но не та Лия, которую я знаю – эта старше, увереннее, в её руке что-то, похожее на компас, но стрелка указывает не на север, а на меня, на центр моего существования.

"Профессор Лоренц," – говорит она спокойно, входя в ванную с осторожностью человека, который знает, как обращаться с опасными силами. "Отойдите от осколков. Медленно. Не смотрите в них прямо – периферийное зрение безопаснее для психики."

"Лия? Что происходит? Откуда ты знаешь, что делать?"

"То, что должно было произойти рано или поздно," – она достаёт из кармана что-то похожее на соль, но мерцающую, переливающуюся всеми цветами, которые существуют и не существуют. "Встреча с Тенью. Каждый, кто входит в лабиринт достаточно глубоко, встречает свои тёмные версии. Это тест, инициация, неизбежность."

Начинает сыпать мерцающую субстанцию по периметру ванной комнаты. Где она касается пола, появляются символы – не нарисованные, а как будто проступающие из самой структуры реальности. Символы, которые я не могу прочитать глазами, но понимаю всем существом: защита, граница, выбор, трансформация.

"Это не соль," – говорю я, наблюдая, как субстанция искрится, создаёт поле, которое чувствуется кожей.

"Кристаллизованное сомнение," – поясняет Лия, продолжая создавать защитный круг. "Единственное, что работает против абсолютной уверенности тёмных версий. Они всегда уверены в своей правоте, в необходимости своих действий. Сомнение для них как яд – разрушает их целостность."

Версии в осколках шипят, отшатываются от границы круга, как вампиры от святой воды.

"Ты не можешь держать нас здесь вечно!" – кричат они хором.

"Не нужно вечно," – Лия достаёт из сумки зеркало – маленькое, круглое, в серебряной оправе, которая покрыта символами, похожими на те, что появились на полу. "Только достаточно долго для выбора."

Протягивает зеркало мне.

"Посмотрите в него, профессор. Но не на отражение – сквозь него. Увидьте не то, что вы есть, а то, чем вы выбираете быть."

Беру зеркало. Оно тяжёлое, древнее, пульсирующее собственной жизнью, как сердце, вырванное из груди времени. Поднимаю к лицу.

В отражении – не я. Не версия-убийца. А что-то другое. Пустота? Нет – потенциал. Чистая возможность, ещё не коллапсировавшая в конкретную форму. Лицо, которое может стать любым лицом, личность, которая может выбрать любой путь.

"Я не понимаю," – говорю я.

"Вы стоите в точке выбора," – объясняет Лия, и в её голосе слышится опыт того, кто провёл через этот момент многих. "Можете принять тень, стать ею, позволить ярости определять ваши действия. Можете отвергнуть её, но тогда она всегда будет преследовать, саботировать, требовать признания. Или…"