Тэнгу-кэнси. Месть, выкованная в небесах

Всё произошло так быстро, что мозг остальных двух ронинов не успел обработать произошедшее. Они застыли с идиотскими улыбками, которые ещё не успели сойти с их лиц. Потом один из них, помоложе, с визгом отпрянул, опрокидывая стол с посудой. Второй, с поседевшими висками, с рыком обнажил свой меч.

– Ты… ты ублюдок! – закричал он, делая неуверенный выпад.

Для Такэо это движение было смехотворно медленным. Он видел каждую мышцу, напрягающуюся на теле врага, видел траекторию удара ещё до того, как она началась. Он не стал отступать. Он сделал шаг навстречу лезвию, уходя с линии атаки на сантиметр, и его окровавленный «Голос Неба» описал короткую, яростную дугу.

Кисть руки ронина с зажатой в ней катаной отлетела в сторону, из культи хлестнула алая струя. Прежде чем тот успел вскрикнуть от боли и ужаса, Такэо, продолжая то же плавное, смертоносное движение, развернулся на пятке и нанёс второй удар – горизонтальный, на уровне шеи.

Голова с широко раскрытыми от непонимания глазами покатилась по грязному полу, отскакивая от ножки стола. Безголовое тело постояло секунду, из сонной артерии бил кровавый фонтан, заливая остатки еды и татами, а затем грузно рухнуло.

Третий ронин, тот, что помоложе, упал на колени. По его штанам расползлось тёмное мокрое пятно. Он залопотал, стуча головой об пол:

– Пощады! Пощади, господин! Мы были слепы! Мы не знали! Я сдаюсь! Сдаюсь!

Такэо стоял над ним, его окровавленный меч был опущен. Капли густой крови медленно стекали с полированного лезвия на солому. Он смотрел на дрожащего человека, и в его памяти всплыли слова Содзёбо: «Твой клинок – для защиты, а не для бессмысленной бойни. Убийство того, кто сдался и не представляет угрозы – это не Бусидо. Это убийство».

Он видел подлинный, животный ужас в глазах ронина. Угрозы не было. Была лишь жалкость.

Такэо медленно вложил «Амэ но Коэ» в ножны. Звук убираемого клинка прозвучал оглушительно громко в мёртвой тишине.

– Убирайся, – тихо сказал Такэо. – И если я увижу тебя снова – ты присоединишься к ним.

Ронин, не веря своему счастью, затряс головой, поднялся и, спотыкаясь, побежал к выходу, оставляя за собой лужу мочи.

Такэо повернулся к хозяину, который сидел за своей стойкой, бледный как полотно, и дрожал мелкой дрожью.

– Убрать, – указал Такэо на окровавленные останки. Он достал из скромного поясного кошелька несколько медных монет и бросил их на стойку. – За беспокойство.

Он вышел из хибары на свежий воздух. Солнце слепило его. Сзади доносились звуки начинающейся суеты, чьи-то сдержанные рыдания, вероятно, служанки, и приглушённые возгласы ужаса. Он не оглядывался. Он чувствовал на себе тяжёлый, липкий взгляд хозяина и других гостей. Это был не взгляд благодарности. Это был взгляд ужаса перед монстром, перед демоном, явившимся из леса.

Он ступил на дорогу, и его охватило странное, противоречивое чувство. Тело ликовало от адреналина, от точности и мощи, с которой оно выполнило то, для чего было обучено. Но душа ощущала тяжёлую, холодную пустоту. Он защитил слабых? Или просто утопил солому в крови? Он пощадил того, кто сдался, последовав Бусидо. Но что это изменило? Мёртвые остались мёртвыми. Их кровь впитывалась в землю у его ног.

Он шёл, а в ушах у него стоял не звон стали, а тихий, насмешливый шепот Содзёбо: «Видишь? Месть – это огонь. Он уже начал жечь тебя изнутри».

Такэо шёл, не зная, что за ним, из щели в стене хибары, за ним наблюдает пара чёрных, не мигающих глаз. Призрачная тень отделилась от стены и бесшумно последовала за ним, растворяясь в придорожных кустах. Слухи о диком самурае с клинком, что режет всё на своём пути, уже начинали свой бег. И они привлекали не только любопытных.

Глава 3

Такэо шёл на юг, следуя за смутными указаниями, выпытанными у немногочисленных и не слишком разговорчивых путников. «Клан Ода? Ищи замок белого фазана в долине за тремя реками». Мир людей оказался сложным и запутанным. Деревни сменялись портовыми городками, где пахло рыбой и водорослями, мосты вели через бурные реки, а дороги то и дело перекрывались пропусками у контрольных пунктов сомнительных даймё, требовавших плату за проход.

Его навыки выживания, отточенные в лесу, служили ему хорошо. Он мог спать на голом камне, питаться кореньями и сырой рыбой, пойманной голыми руками, и чувствовать засаду за версту. Но социальный мир был для него чуждой и враждебной стихией. Его прямолинейность, незнание ритуалов и обычаев, его пронзительный, дикий взгляд – всё это вызывало у людей страх и неприязнь. Он был волком в стране шакалов.

Его слава, или, вернее, его дурная репутация, бежала впереди него. История о том, как он в одиночку и с пугающей лёгкостью уничтожил двух задиристых ронинов, обрастала невероятными подробностями. Говорили, что он был ростом с Они, что его меч светился в темноте, а сам он мог становиться невидимым. Его прозвали «Сероглазым Oни» или «Тэнгу-кэнси» – Самурай-Тэнгу.

Это привлекало внимание. Однажды на него напала группа бандитов, соблазнённая слухами о его «небесном клинке». Он оставил их изувеченными и искалеченными на дороге, не взяв ни одной жизни, но отрубив руки, державшие оружие. Другой раз его попытался задержать отряд самураев местного князька, заподозрив в нём шпиона. Он не стал с ними драться; он просто исчез в ближайшем лесу, двигаясь с такой скоростью и тишиной, что они сочли это колдовством.

Но одиночество грызло его. Ярость, холодная и целенаправленная, всё ещё горела в нём, но теперь её начало разъедать сомнение. Куда он идёт? Что он будет делать, когда найдёт этого Дзиро? Убьёт его? А потом? Убьёт самого даймё Оду? И что это изменит? Мёртвые не воскреснут. А он останется один, с руками по локоть в крови и пустотой внутри.

Однажды вечером он пришёл в небольшой храм, посвящённый Дзидзо-босацу, покровителю путников и детей. Храм был старым и бедным. В саду при храме росла древняя вишня, её ветви, увешанные бумажными молитвами-эма, скорбно склонялись к земле. Возле каменной статуи Дзидзо, в красном детском фартучке и с посохом, сидел старый слепой монах. Он был худым, почти высохшим, его лицо испещрено морщинами, но он сидел с невероятно прямой спиной. Он не двигался, но, казалось, видел всё вокруг.

– Воздух изменился, – произнёс старик тихим, но ясным голосом. – В нём пахнет грозой… и пеплом. Подойди ближе, путник. Не бойся, эти старые глаза всё равно не видят ни зла, ни добра в тебе.

Такэо, обычно нелюдимый, на сей раз остановился. В голосе старика не было страха или лести. Была лишь спокойная, безмятежная сила.

– Ты идёшь издалека, – продолжил монах, хотя Такэо не издал ни звука. – Из места, где деревья говорят с ветром, а камни помнят древние песни. Ты несёшь с собой большую тяжесть. И очень острый меч.

– Как ты…? – начал Такэо и запнулся, удивлённый, что заговорил.

– Видение – это не только то, что ловят глаза, дитя моё, – монах слабо улыбнулся. – Это то, что чувствует кожа. Что слышат уши. Что шепчет сердце. Твой шаг тяжёл, но уверен. Твоё дыхание ровно, но в нём слышится рёв готового к бою зверя. А от твоего меча… от него исходит тихий звон. Как от далёкого колокола. Или падающей звезды. Садись. Испей чаю со старым человеком.

Такэо, повинуясь какому-то необъяснимому импульсу, опустился на циновку напротив него. Монах оказался ямабуси – горным отшельником. Он назвался Хирото. Он налил чаю из простого глиняного чайника в такую же простую чашку и протянул её Такэо с невероятной точностью, будто видел его совершенно.

– Ты ищешь кого-то, – сказал Хирото не как вопрос, а как констатацию факта.

– Да, – хрипло ответил Такэо. Говорить с этим человеком было на удивление легко.

– Месть – плохой попутчик. Она съест твои припасы и выпьет всю воду, а в конце пути укусит тебя за руку.

– У меня нет другого попутчика.

– О, есть! – воскликнул старик. – Справедливость. Правда. Они идут медленнее, но приводят куда надо. А месть ведёт по кругу, и в конце концов ты обнаруживашь себя на том же месте, с которого начал, но уже обессилевшим и опустошённым. Кого ты ищешь?

– Человека по имени Дзиро. Слугу клана Ода. Со шрамом через глаз.

– Ода… могущественный и опасный клан. Их мон – павлония. Лорд Масамунэ Ода – жестокий и подозрительный старый лис. Он заполучил свои земли не честной битвой, а подлым предательством и ночными убийствами. Дзиро… да, я слышал это имя. Его «правую руку». Говорят, он мастер меча. И любитель кровавой работы. Ты хочешь бросить вызов всему гнезду шершней в одиночку?Хирото помолчал, его слепые глаза казалось, смотрят куда-то вдаль.

– Мне не нужно всё гнездо. Мне нужен тот, кто убил моих родителей.

– Одно от другого не отделить, юный друг, – покачал головой Хирото. – Убьёшь Дзиро – разозлишь Оду. Разозлишь Оду – на тебя ополчится вся его мощь. Ты готов к этому? Готов ли ты стать причиной войны, в которой погибнут сотни невинных? Твои родители, я уверен, желали тебе жизни. А не смерти во имя их памяти.

– Что же мне делать? Забыть? – в голосе Такэо прозвучала горечь.Слова старика падали на благодатную почву. Это было эхом тихих сомнений, которые грызли душу Такео.

– Никогда не забывай, – строго сказал Хирото. – Помни. Но используй свою память как источник силы, а не как топливо для ярости. Ищи не просто мести. Ищи правды. Узнай, почему это было сделано. Тогда, возможно, ты найдёшь способ сокрушить зло, не становясь его частью.

– Я старый и слепой. Мне некуда спешить. А мир, по которому ты шагаешь, опасен и полон ловушек для такого… прямолинейного человека, как ты. Позволь мне стать твоими глазами. Не теми, что видят дорогу, а теми, что видят то, что скрыто за словами и поступками людей.Он помолчал, как бы прислушиваясь к чему-то.

Такэо смотрел на высохшее лицо старого монаха. В его сердце, сжатом ледяным кулаком боли и гнева, что-то дрогнуло. Это было предложение не о союзе, а о спасении. О компасе в бурном море человеческого коварства.

– Я не могу предложить тебе ничего, кроме опасности, – честно сказал Такэо.

– Опасность – это просто обратная сторона пути, – улыбнулся Хирото. – А на пути никто не должен идти один. Так что? Мы идём вместе?

– Да. Мы идём вместе.Такэо медленно кивнул, потом, вспомнив, что старик не видит, произнёс:

В ту ночь, пока Такэо спал чутким сном воина под древней вишней, Хирото сидел рядом и «смотрел» на него своими слепыми глазами. Он видел не дикаря, не демона, а израненного мальчика, несущего неподъёмную ношу. И видел светящийся шрам в его душе, оставленный падающей звездой. Он знал, что их путь будет долгим и кровавым. Но впервые за долгое время Такэо не чувствовал себя абсолютно одиноким.

А в тени храмовой ограды, совершенно незаметный для Такэо, притаился тот, кто следовал за ним от самой хибары. Человек в чёрном, чьё лицо скрывала маска. Он видел, как Сероглазый самурай обрёл проводника. Это следовало немедленно доложить господину. Тень отступила и растворилась в ночи, как капля чернил в воде.

Глава 4

Дорога с проводником оказалась иной. Хирото, несмотря на слепоту, вёл их уверенно, его посох отстукивал по камням дороги чёткий, неторопливый ритм. Он знал каждую тропинку, каждый ручей, каждое место, где можно было найти ночлег или чистую воду. Он говорил без умолку, и его рассказы были не пустой болтовнёй, а уроками.

Он рассказывал о истории кланов, о тонкой паутине вассальных отношений и предательств, опутавших эту землю. О том, что клан Ода возвысился не только на жестокости, но и на умелом подкупе и шантаже. О том, что лорд Масамунэ боится всего сверхъестественного, ибо колдунья нагадала ему смерть от «меча, пришедшего с небес».

– Его страх – его слабость, – говорил Хирото, усаживаясь на привале у костра. – Но и его сила. Он окружил себя не только солдатами. Говорят, он нанимает они-моно – охотников на демонов, и синоби – ночных воинов-ниндзя из клана Фума. Они – его глаза и уши. И его кинжал в спину врага.

– Ниндзя… – произнёс он с лёгким презрением. – Убийцы из теней. У них нет чести. Они не смотрят в глаза врагу.Такэо слушал, чистя острейшим точильным камнем лезвие «Амэ но Коэ». Огонь играл на волнистом узоре стали.

– Чести, может, и нет, – покачал головой Хирото. – Но эффективность есть. Не недооценивай их, Такэо. Твоя сила против силы – это путь самурая. Их путь – путь змеи: удар из засады, яд и исчезновение. Если слухи о тебе дошли до Оды, будь уверен, его тени уже ищут тебя.

На следующий день они углубились в густой бамбуковый лес. Стройные стволы бамбука уходили ввысь, образуя зелёный, пропускающий лишь приглушённый свет собор. Воздух был напоён влагой и тишиной, нарушаемой лишь скрипом стеблей на ветру. Именно здесь Такэо впервые почувствовал неладное.

– Что-то не так, – тихо сказал он.Он остановился, подняв руку. Его тело напряглось, как у охотничьего пса, учуявшего дичь.

– Да, – прошептал он. – Слишком тихо. Даже птицы молчат.Хирото замер, вслушиваясь в лес.

В этот миг из зарослей папоротника, прямо из-под ног Хирото, выскочила фигура в чёрном, облегающем одеянии. Лицо скрывала маска, оставляющая открытыми лишь холодные глаза. В руке короткий серп-кама с грузилом на цепи – кусаригама. Остриё серпа молнией взметнулось к горлу слепого монаха.