Давно и правда

Вика не стала настаивать. Поставила карточку на ребро, и солнце на миг блеснуло на серебристой виньетке.

– А я умею немного хитрить с техникой. С планшетами, с электронными часами. Убеждать их делать то, что от них обычно не требуется.

– Ты про чипы? Про прослушку?.. Вика! Ты точно не шпион?

– Я не шпион. А вот ты, Арс, – точно сын господина Щумана-старшего, чья подозрительность известна всем политическим кругам. Ну какая прослушка… Я умею делать так, чтобы стандартные звуковые сигналы выстраивались во что-то наподобие музыки, вот и всё. Ба научила.

– Что ж у тебя за бабушка такая? – поражённо и весело спросил он.

– Бабушка как бабушка. Лучшая. – Вика кивнула на карточки: – Она подарила их, чтобы я когда-то передарила своим внукам. Внукам. – Вика дёрнула плечом, оглянулась на двор за окном. Залитый солнцем, с почти облетевшими каштанами и тяжёлыми изумрудными елями, ограждённый высокой стеной, за которой шумело шоссе Империи, он будто застыл вне времени. – Очень сложно представить, что когда-то… Ого, гляди-ка, Арноша.

Арсений выглянул из окна. По дорожке от проходной и правда шагал Арнольд.

– Подкатывает к тебе? – безразлично поинтересовался он, вертя в руках следующую карту.

– С чего ты взял?

– С того, что здесь сложно найти парня, который бы к тебе не подкатывал.

– Что правда, то правда, – согласилась Вика. – И, знаешь, очень удобно, что мы с тобой то и дело мелькаем вместе. Я думаю, из-за этого они скоро перестанут.

Арсений ждал, что она скажет что-то более конкретное, но Вика не стала развивать тему. Вытянула из его пальцев карточку и прочла:

– Что бы ты хотел уметь, но не умеешь?

Прозвенел звонок. Он дёрнулся и разлил кофе. Резко произнёс, соскакивая с подоконника и ища салфетку:

– Терпеть. Пойдём. Не хочу опаздывать. Потом доиграем.

Остерманы

Институт, парк, коридоры, общие знакомые, случайные встречи. К концу осени за глаза их начали звать «Остерманы», и Вика явно злилась, но Арсения это лишь забавляло: он знал, что нет никаких Остерманов, есть Виктория Остер и Арсений Щуман, и как бы ему ни хотелось – это всего лишь картинка. Вика была рядом, и Вика была на безжалостно-выверенном расстоянии. А ему хотелось принадлежности, хотелось быть с кем-то и хотелось просто тепла после долгих тоскливых лет болезни и отчуждения матери. И он чувствовал всё это рядом с Викой. Хотелось ли ему большего? Конечно, да. Но он слишком боялся разрушить то, что получил, и жёстко удерживал себя от любого форсирования событий.

– А ты не соврал насчёт терпения, – сказала Вика однажды, когда они длинными неотапливаемыми переходами шагали в библиотеку.

– Я думал, в этом и суть той игры. Не врать и не пропускать вопросы.

– Очень по-имперски, – согласилась она, беря его под руку и резко меняя тему: – Пойдём вечером в студенческий театр? Сегодня премьера.

– Что показывают? – спросил он, делая вид, что нисколько не удивлён.

– «Полуникому-не-видно», – ответила Вика так же нейтрально, будто приглашал его каждые выходные.

– Интригует.

Арсений хотел наврать отцу, хотел отговориться подготовкой к зачётам или тем, что придётся порыться в библиотеке, поискать судебные прецеденты для курсовой, но сказал прямо, сам удивив себя:

– Иду в театр с девушкой, буду поздно. Маму предупреди, чтобы не волновалась.

Он не слишком помнил, что ответил отец и что показывали на сцене. Места были только в последнем ряду, Вика уверенно направилась к двум свободным возле колонны, и он слегка оробел, смутно припомнив, что значат эти места. Но ничего не случилось, тьма и уединение не помогли, Вика предложила только:

– Слушай. А давай тоже пойдём?

– Куда? – не понял он.

Она не ответила, захваченная спектаклем. Сидела, поглаживая ободранный подлокотник, щурилась, подавшись вперёд. Почему она была с ним?.. А всюду вокруг поблёскивали чужие любопытные взгляды, и с ним здоровались во время антракта, поздравляли с проектом по колониальной политике, хлопали по плечу, вспоминая реформу прозрачности распределения стипендий, которую он предложил студсовету; Арсений слышал, как её обсуждали сидящие впереди старшекурсники.

После спектакля Вика придержала его за локоть, шепнула, незаметно указав подбородком на парня в соседнем ряду:

– Узнал? Председатель Совета обучающихся.

Они были знакомы, но со спины Арсений не узнал.

– Назвал тебя вчера непоколебимым, холодным и справедливым.

– Это когда это?

– Ты в своей лаборатории многое пропускаешь, – усмехнулась Вика. – В том числе весточки от Арнольда.

– То есть? – напрягся Арсений.

– В отличие от тебя, он твёрдо намерен дойти до самых вершин.

– Вик, если ты опять про Совет, то хватит, а? Мне уже отец этим плешь проел.

– Как скажешь, Арс. Как скажешь… Как тебе театр?

– А? – выискивая глазами Арнольда, рассеянно отозвался он. – Я не особо смотрел, честно.

– Не спектакль. Сам театр, – с нажимом повторила Вика.

– А… неплохо.

– Так пойдём?

– Домой?

– Сюда.

– Кажется, я сильно устал и совсем туплю. Мы и так тут, разве нет?

– Хорошо, что тебя профессора сейчас не слышат, – вздохнула Вика. – Ты в деканате на хорошем счету. Я бы даже сказала, с тобой считаются… Правда, с ними ты более сосредоточен. Я предлагаю заниматься в студии. В театральной студии.

– Тебе мало танцев?

Он расстегнул верхнюю пуговицу, ослабил воротник. Хотелось есть и спать. И немного кружило голову то, что Вика рядом, а они – не в аудитории, не в столовой, не в толпе во дворе на большом перерыве, а в сумраке зала полупустого уже театра. Старого, с заношенным занавесом, скрипучими стульями и мерцающими прожекторами, но всё же театра. Была в этом какая-то магия. Совсем как в Вике: ничего необычного, если разложить на части, но если всё вместе… И так же недосягаемо.

– И у тебя же ещё этот «ЭкоЙерлин». И сессия на носу. Какой театр, Вик?

– Сказал человек, который ночевал бы в лаборатории, если бы смог выбить ночной пропуск.

– Кто ж мне его даст. Чудо, что вообще пускают.

– Да, чудо, – задумчиво согласилась Вика, поднимая сиденья кресел и пробираясь к выходу. – Но театр – другое. Это не твоя лаборатория, не мои репетиции. С тобой правда считаются, ты правда на слуху, Арс. Ты амбициозный и честолюбивый, но тебе нужны ещё и другие мышцы, понимаешь? Интонации, внимания, паузы. Ты без этого будешь призраком, у тебя слишком много терпения и эмпатии внутри, ты за ними забываешь себя…

Он вспомнил вечера в танцевальном зале. Вика смеялась, поправляла его, ставила руки, иногда случайно его щеки касались её волосы – на занятия она заплетала косу. Стет, астет, триоль-рекатон, пас-паскаль, гальцер. Каждый раз, замечая, как он наслаждается моментами прикосновений, она говорила:

– Не путай. Это не романтика, это власть тела над хаосом.

Ей нравилось декомпозировать, конкретизировать, систематизировать. Она раскладывала овощи в салатах по цветам, сортировала мусор по фракциям, вела безупречные конспекты, которые разлетались в сессию на весь поток. Она неторопливо и властно приводила в порядок его внутренний хаос, его изломы, сомнения и осколки, отделяя навязанные стремления, чужие напутствия и ожидания от его собственного «хочу». «Могу». «Стану». И не было ничего удивительного, совершенно ничего удивительного в том, что он ответил:

– Интересная мысль. – Попытался представить себя там, на сцене, в полосе света. Не в тени, не в зале, не в тесной лаборатории, а перед публикой. У него пересохло во рту. Это было захватывающе. И тревожно почти до озноба. – Тут бывает какой-то отбор? В труппу? Или как сюда попадают?..

Парк «Виктория»

– Ты правда снова идёшь в театр с Арсением? Надеюсь, он не перепутает тебя с опытом в какой-нибудь своей колбе.

Арнольд произнёс это с усмешкой, позвякивая ложечкой в чашке кофе, – реплика между делом, фраза-заплатка залатать затишье в беседе, – но Арсений едва подавил вспышку злобы. Господин фон Зин. Он отвернулся якобы взять салфетку и закатил глаза. Вернулся к столу с нейтральным выражением на лице. Арнольд всё не унимался:

– Но с колбами, наверно, и проще? По крайней мере, реакции предсказуемы.

За столиком засмеялись.

– Не все, – пожал плечами Арсений. Арнольд дружелюбно улыбнулся и принялся за свой кофе, сваренный на песке. Не ленился ходить в дальний угол кампуса, к преподавательскому корпусу – только там было что-то вроде небольшой кофейни, где можно было купить более-менее приличный кофе, а не бурду из кофейного автомата.

Вика окинула взглядом одного, другого. Протянула лениво:

– Господин фон Зин… Вы говорите иногда так, словно пытаетесь быть за меня в ответе. Это мило. Но я пока и сама справляюсь неплохо.

Арнольд вновь улыбнулся, спокойно и добродушно. Он был дружелюбен со всеми. С Викой – особенно. Опасно добродушен и подозрительно дружелюбен. Кое-кого с его подачи уже отчислили, а одному из преподавателей пришлось покинуть кафедру после небольшого, но тщательно срежессированного скандала.

Тем вечером, отделавшись от Арнольда, они отправились в библиотеку главного корпуса – двухэтажную, с громадными мозаичными панно и массивными столами. В последние месяцы библиотека стала местом учёбы, встреч, долгих разговоров, фильмов в наушниках. Иногда они гадали по книгам, иногда даже проносили кофе в термокружках – Вика никогда не брала одноразовые стаканчики. У них почти не было других мест, кроме института: она не приглашала к себе, он не считал возможным позвать к себе. Кафе, рестораны, парки, за исключением яблочного сада вокруг юридического корпуса, были прерогативой официальных пар – но они не были парой. Оставались подоконники в коридорах, скупо освещённые вечерние аудитории, полуподвальные кабинеты самоподготовки, напоминавшие тюремные камеры отсутствием окон и ослепительно-белым светом. А потом они открыли для себя библиотеку – по неписаному обычаю младшекурсников туда не пускали, но после межфакультетского конкурса эссе Арсения Щумана знали уже достаточно, чтобы пропускать, не задавая вопросов. Как и Вику, ведь она была рядом с ним. Она была с ним, они были вместе, Остерманы – так считал весь институт, на виду которого оба с блеском сдавали коллоквиумы и зачёты, играли проходные роли в нашумевшем «Послесвечении», устанавливали контейнеры для сбора пластика и использованных аккумуляторов и занимались в главной библиотеке.

– В этом и есть секрет, Арс, – сказала Вика, вытаскивая из сумки плотный тяжёлый альбом в бархатном переплёте. – Ты блюдёшь лицо. Делаешь свою светлую сторону идеальной. А под прикрытием этого занимаешься тем, что тебе действительно важно. – Она открыла альбом, и Арсений увидел выкройки, чертежи и рисунки. – Например, этим.

– Ого… – Он аккуратно перелистнул, всматриваясь в блузки, брюки, накидки. – Это какие-то особенные модели?

Арсений не видел в рисунках ничего особенного, но, судя по всему, это было что-то важное, полутайное для самой Вики.

– Это мы делали с ба. Последние полгода, – тихо объяснила она. – Это вещи, сделанные из уже существовавших. Сшитые из того, что иначе бы выкинули. Ткани, текстиль в Империи пока не перерабатываются. Да, кажется, и нигде не перерабатываются…

Арсению было сложно разделить её восторг – он помнил, как важны для неё все эти экологические инициативы, однако никогда не воспринимал всерьёз. Но сейчас он впервые видел её такой: с горящими глазами, ещё больше похорошевшую, возбуждённо шепчущую:

– В Империи пока такого вообще нет. Такого типа одежды. Этому даже нет названия. Я хочу сделать презентацию в институте, я договорюсь на кафедре, может быть, в рамках факультатива… Посмотрим… Но, – Вика улыбнулась смущённо, и он впервые в этот момент подумал, что она может быть уязвима, – в одиночку будет непросто. Арс. Поможешь?

Забавная. Ещё сомневалась.

– Конечно.

– Тогда сегодня стоит попробовать сформулировать цели и выгоды для кафедры. За выходные отлежатся, а в понедельник я поговорю с деканом. Хочу, чтобы мы успели организовать это к дню рождения ба.

Они просидели над формулировками до закрытия библиотеки. Уже погасили свет и выключили инфостенды у входа, а библиотекарь нетерпеливо позвякивала ключами, когда они наконец собрали бумаги, Вика спрятала тяжёлый альбом в чехол, и они вышли из библиотеки в тёмные коридоры. На проходной уже было пусто, и, наверно, от этого шоссе за ней звучало шумней обычного. Арсений, не спрашивая, забрал у Вики сумку. Охнул:

– Ох и тяжёлая! Ну какого феникса ты это сама тащила?

Вика отговорилась невнятно, всё ещё в своих мыслях. Он проводил её до остановки трамвая – она жила в центре, ей было быстрей и проще проехать три остановки на трамвае, чем добираться на автомобиле, – и, так же не спрашивая, вошёл в салон следом. Вика покосилась на него, насмешливо подняла бровь:

– Тебе же в другую сторону.

– Сегодня в эту.

Трамвай, звеня и постукивая, катился по холодному яркому центру. У Арсения затекло плечо, Вика молча смотрела в окно, стоя рядом, и он боялся пошевелиться. Наконец трамвай завернул, Вика подошла к дверям, он пошёл следом, рассматривая её отражение, множившееся в стёклах. Огни «Вины» и «Виды» размывались, летя за ними золотой линией, за окном мелькнул административный комплекс, где ему прочили практику, потом – городской сад и парк «Виктория».

– Виктория, – сказал он.

Вика обернулась.

Миндальные глаза, карие с горчичными искрами, тёмные гладкие волосы, лежащие на плечах каскадом. Он вспомнил, как кончик её косы каждый раз задевал его по виску и щеке в единственном резком развороте пас-паскаля.

– Что?

Арсений мотнул головой.

– Что – что?

– Ты меня позвал. Сказал «Виктория».

– А. Парк.

Вика кивнула и усмехнулась:

– Я в детстве думала, его назвали в честь меня. Потом уже бабушка объяснила, что наоборот – меня в честь его.

Трамвай остановился.

– Моя остановка, – улыбнулась она и вышла. Он вышел следом. Оказалось, её дом – буквально в двух шагах. Вика остановилась у двери, протянула руку. Арсений отдал сумку, но так и не разжал руку, в которой её держал, и Вика провела пальцем по костяшкам на его кулаке.

– Расслабься.

– Немного сложно. Рядом с тобой.

– А, да… Арс… Не обращай внимания на Арношу. Видно же, просто играет в «Допрыгни первым».

Она кивнула ему и скрылась за дверью. В двери была широкая стеклянная вставка, и это напомнило Арсению их первую встречу на балконе, тот первый раз, когда она ушла, пообещав вернуть куртку завтра. Он постоял у подъезда, потом медленно пошёл домой – пешком, через «Викторию», через весь центр, задержавшись возле ограды комплекса, пытаясь вычислить, на каком этаже, за какими окнами скрывается кабинет канцлера. Добрался до дома почти в полночь, тихо, чтобы не разбудить родителей, прошёл к себе и впервые всерьёз подумал, что когда-то, может быть, скоро, придётся поговорить с отцом о его переезде в другую квартиру. Он готов был работать, готов платить арендную плату, если понадобится, – только бы не возвращаться сюда. Но это было невозможно, пока мама оставалась дома. Это было бы равносильно предательству.

…Парк «Виктория». Вика. Надо же, он и не обращал внимание на то, что парк называется её именем.

«Акрограмма»

В дни ярмарок и презентаций старый корпус на краю кампуса преображался в сверкающий неоном портал в другое измерение. Слишком много зеркал, слишком много зелени и коктейлей, разговоров и смеха. Слишком красивая и взволнованная Вика.

В крохотных комнатках за сценой стены были залиты блеском, пыль в воздухе, подсвеченная разноцветными лампами, казалась то дождём, то снегом, то искрами, проскакивавшими от солнца. На фоне ненавязчиво играло что-то про отчаянную девчонку Зеро. Арсений вспомнил рассказы отца и подумал, что, пожалуй, это напоминает вечеринки, закрывающие официальные благотворительные вечера, с той только разницей, что здесь, в институте, и вечеринка, и благотворительность умещались в одном флаконе.

– Мне кажется, или музыка похоже на «Зеро»?

– Так и есть. Такие мероприятия всегда открывают этой песней, – кивнула Вика, и он не в первый раз спросил себя, откуда она знает столько всего о светской и политической изнанке Империи. – Но танцевать пока рано.

Он предложил:

– Хочешь – пойдём ещё раз всё проверим.

Вика отрицательно шевельнула плечами, хотя было видно, что хочет.

– Не будем дёргаться, – сказала она. – Всё в порядке.

– Но ты волнуешься.

– Но я волнуюсь, – улыбнулась она.

– Тут есть вода где-нибудь? – Арсений вытащил из кармана небольшой бумажный пакет. – Дай руку.

– Вода есть. А рука зачем?

– Дай.

Вика настороженно протянула ему руку, и он повернул её ладонью вверх, задев плетёную фенечку на запястье – такие носили большинство членов «ЭкоЙерлина».

Арсений вытряхнул Вике в ладонь капсулу из пакета.

– Просто запьёшь и проглотишь. И волнение уйдёт. – Он посмотрел на неё исподлобья, не решаясь на прямой взгляд. – Если, конечно, доверяешь мне.

– Ого, – прошептала Вика. – Это ты… твоя разработка?

– Коктейль, – напряжённо-насмешливо кивнул он. – Там кое-что для бодрости, для смелости и от мандража. Я уже несколько раз тестировал на себе, всё в порядке.

– А! Так когда ты так блестяще поставил на место Валница, это тоже было оно?

Арсений кивнул. А ещё это было оно, когда он опять пытался доказать отцу, что маму не нужно тащить в очередное турне по клиникам, что она сама этого не хочет, что она хочет просто покоя… Отец считал, что будет выглядеть безответственным и циничным, если пустит всё на самотёк. Конечно. Конечно, то, как он выглядит в чьих-то глазах, было для него важней, чем то, чего хочет мама…

Вика закинула капсулу в рот и проглотила, не запивая, не отводя взгляда. Её волосы казались малиновыми в свете прожекторов, прореза́вших время от времени полутьму.

Песня о Зеро в зале заиграла громче.

– Можно не торопиться. Я последняя.

– Можно посмотреть на другие презентации.

Он хотел бы, что она ответила: «Или остаться тут», но Вика сказала:

– Можно. Пойдём.

Подхватила его под руку – она была в открытом платье, он впервые коснулся голой кожи её предплечья, гладкой, смуглой в этом рассеянном свете, – и они вынырнули на боковую лестницу у сцены, спустились в зал и привычно устроились в последнем ряду.

На сцене сменяли друг друга фитнес-браслеты, транслирующие чувства в соцсети, автоматизаторы политических речей, подстраивавшиеся под аудиторию, или комнатные растения со встроенными динамиками, способные разговаривать с владельцем. На смелую идею экзоскелета для пожилых депутатов – чтобы они могли высиживать долгие заседания, – зал отреагировал дружным смехом. Приложение «Злой корректор» вызвало недоумённое молчание, а с сервисом, который предлагал самостоятельное распределение налогов, едва не дошло до драки, но в зал заглянул профессор Лебер, и хватило одного взгляда, чтобы все вспомнили, что, несмотря на неон, стет и Зеро, они всё ещё в институте.