Комиссар человеческих душ

– Я тоже тебя люблю.

Если бы не ситуация… Марта в первый раз произнесла эти слова. Марк периодически «признавался» ей в своих чувствах, но Марта каждый раз сводила эти признания к шутке.

Но ситуация обязывала.

Когда они достигли пяти километров, им стало не хватать воздуха.

Тогда Марк включил центральный двигатель в обратную сторону, а три балансирующих двигателя на противовращение и быстрее камня полетел вниз.

В глазах Марты опять появился ужас.

– Всё в порядке. Иначе нас могли сбить какой-нибудь ракетой.

На высоте двести метров Марк начал торможение и на высоте десять метров завис над берегом Днепра.

Марта глубоко вздохнула.

– Извини, но я описалась.

– Это нормально, но придётся немного потерпеть.

– Я потерплю.

– Хорошо ещё, что не обкакалась.

– Издеваешься?

– Марта! Всё будет в порядке. Будет даже лучше, чем ты это представляешь сейчас. Но нужно потерпеть.

Марк летел не наобум. Он летел на Федотову косу. До неё оставалось не меньше часа быстрого лёта, и тут грянула гроза.

Лететь в грозу было не так уж безопасно, но зато была гарантия, что под грозовой тучей он будет незаметен для любых спутников и наблюдателей.

А дождь грянул знатный.

Но ливень быстро перешёл в морось, и лететь стало намного легче и безопасней.

– Ну вот мы и дома, – сказал Марк, посадив септалёт на огороженный серым забором участок. – Холостяцкие апартаменты.

С одной стороны этого участка находился трёхметровый жестяной ангар, коричнево-бурый от ржавчины, а с другой – не то недостроенный, не то разрушающийся дом.

С одной стороны дома на втором этаже окна были застеклены и туда вела металлическая лестница.

Марта смотрела на всё окружающее с удивлением, а Марк открыл ворота ангара, запарковал там септалёт и повел Марту по этой железной лестнице.

Там было две больших и абсолютно пустых комнаты, закрытых стёклами, и закрывающаяся дверь, ведущая в комнаты, которые не были застеклены.

Марк открыл ее и зашёл. Марта заглянула за дверь и увидела, как он разбирает какую-то кучу больших серых дырчатых кирпичей.

– Шлакоблок, – сказал он. – Из таких кирпичей когда-то построили этот дом.

Под кирпичами оказался большой ржавый ящик на колёсиках.

Марк закатил его в застеклённую комнату.

– Аннигилятор?

– Он, родимый. Вместе с чунити, компьютером и скачанной пять лет назад базой. Это самый большой чунити, что мне удалось добыть.

– Тогда нельзя ли мне просушить трусики и обогреть помещение.

– Хорошо. Только в обратном порядке.

Марк включил аннигилятор на нагревание до двадцати шести градусов.

– Раздевайся.

Забрав трусики и комбинезон Марты, он отдал ей свой комбинезон и пошёл вниз.

Марта принесла несколько шлакоблоков. Найдя в холодных комнатах кусок картона, устроила из шлакоблоков два сносных места для сидения.

Марк принёс мокрые прополосканные комбинезон и трусики и повесил их на какой-то торчащий из стены штырь. Вторым заходом он притащил какую-то кровать, сделанную из цепляющихся друг за друга крючков.

Потом принёс какую-то траву и ветки, перевязанные проволокой.

Забросив часть травы в аннигилятор, он набрал какую-то программу, и из чунити поползла метровой ширины мягкая приятная материя.

– Это атлас. На женское бельё номер программы я не помню. Найдём потом.

Когда из чунити выползло несколько метров ткани, Марк изменил программу и получил нитки, иголки и нож.

Всё это он вручил удивлённой Марте.

– Справишься?

– Да ты волшебник.

– Это не я. Это Тао Рубинштейн волшебник. А я только учусь, – сказал Марк, вручая Марте стейк из черепашьего мяса.

Дом

На верхнем этаже дома было четырнадцать комнат. Но они были разгорожены стеной, проходящей через весь дом.

Наверное, когда-то этот дом принадлежал двум семьям, потому что такая же перегородка была и на первом этаже.

В большой комнате второго этажа на обеих половинах была дырка в полу, которая, как предположила Марта, должна была быть внутренней лестницей. В этой же комнате были двери, через которые можно было войти в шесть небольших спален.

Вообще дом за те две недели, которые прошли с момента побега от федералов, приобрёл изнутри вполне ухоженный вид.

Марта командовала Марком, говоря, что ей надо, а Марк придумывал, как это сделать.

Даже с чунити совсем не всё было просто. «Самый большой чунити», который у них был, выдавал детали не более метра в ширину и двух десятков сантиметров в высоту. Поэтому многое приходилось склевать. В перерывах между заданиями Марты Марк изготовил несколько небольших, «карманных», как он их назвал, аннигиляторов, и теперь в помещении всегда было тепло, и дождевая вода и в душе, и маленьком бассейне была тёплой.

Марта потребовала себе отдельную комнату и отдельную кровать, и это было сделано.

Комната была устлана приклеенной на пол нескользящей пластиковой плёнкой, не пропускавшей холод снизу. Стены стали зелёными с фиолетовыми разводами, а возле кровати и на ней лежали ковры с коротким, густым и мягким мехом.

– Зачем тебе держать дистанцию? – спросил Марк.

– Нас только двое, и мы можем, друг другу так надоесть, что поубиваем один другого. А мне рожать. Я не хочу, чтобы ребёнок рос без отца.

– То есть, кто кого убьёт, у тебя сомнений не вызывает?

– Нет, не знаю. Ты как тихий омут. Разве я могла когда-нибудь предположить, как ты будешь реагировать на опасность, и что у тебя уже всё заготовлено?

Вот ещё месяц, и дом превратится в дворец. Что ты будешь делать дальше? Ведь просто жить, любя меня, как я понимаю, ты не собираешься?

– Не собираюсь. У меня есть определённые счёты с федералами, но к их реализации нужно хорошо подготовиться и подушечку подстелить.

– Насчёт подушечки я тебя поддерживаю. Но зачем тебе федералы? Рано или поздно у них всё развалится. Люди их ненавидят. Если человек проживёт больше ста, они запретят ему медицинскую помощь. А моей маме всего шестьдесят. И что?

– Эта система будет держаться очень долго, если её не подтолкнуть.

– А по поводу подушечки… Завтра ты начинаешь учить меня обращаться с чунити.

– Хорошо.

Но быт продолжался, и продолжался до весны.

Появилась внутренняя лестница, все окна были закрыты прозрачным пластиком и непрозрачными шторами. Свет был во всех комнатах. Наполовину был готов в два раза больший чунити, и у Марка была надежда, что он будет работать. Уверенности не было. Маленькие чунити, которые он изготавливал, работали, но таких больших, как он решил изготовить, он даже никогда не видел. А ему был нужен именно большой.

Рожать Марта должна была в апреле, и к этим родам тоже всё возможное было готово.

Были получены все необходимые лекарства, инструмент и знания. Но Марк очень волновался.

Он до этого знал, что женщины рожают, но не знал подробностей. Сейчас по базе, в которой кроме рецептов для чунити, казалось, собраны все человеческие знания, он выучил всё, что нашёл.

Но это была не та ситуация, в которой хотелось скорее применить все полученные знания. Но кроме него принять роды было некому.

Чтобы не отвлекаться на переживания о неотвратимых проблемах, он решил, что оставит их до того момента, когда эти проблемы нужно будет решать, а пока сосредоточится на работе. А работа была.

Кроме продолжения обустройства их нового жилища он соорудил навес между домом и ангаром такого же вида, как и то, что было под ним. Так что со спутника картинка не должна была меняться.

Это дало ему возможность проходить в ангар прямо из дома, и когда была большая облачность, вылетать на септалёте, собирая для дома всё, что могло пригодиться…

Он неподалеку, под одним из пролётов сохранившегося, но заброшенного старого Путинского моста через Тузлу в Керчь нашёл несколько больших строений, в которых решил создать маленькую резервную базу. Особо он там ничего не делал, но оставил несколько небольших аннигиляторов с небольшим чунити, замаскировав их чем-то негодным.

Дом на Федотовой косе – обе его половины тоже были приведены в относительный порядок.

Но главное, чем Марк занимался – это большой чунити.

К апрелю, когда Марта должна была рожать, этот чунити был почти готов.

Роды прошли на удивление легко. «Глаза боятся, а руки делают», как говорила его бабушка.

Марта покричала. Поклялась, что никому и никогда больше не даст, и родила.

Марк обрезал и завязал пуповину маленькой девочке.

10 апреля, утром, в без пятнадцати восемь у него родилась дочь, которую назвали Дашей.

Шлёпнув Дашу по попке, так что она закричала, он передал её Марте.

Даша сразу успокоилась, и Марта, улыбаясь, гладила её за маленьким ушком.

– Не обращай, пожалуйста, внимания на те глупости, которые я наговорила от боли. Я тебя люблю, – сказала Марта, прижимая к груди свою дочь.

Всё внимание сосредоточилось на Даше.

Качественное молоко, подгузники, чистый воздух – всё это отнимало у Марка возможности даже думать о чём-то другом.

Первого мая был традиционный праздник, и Марк отметил его вместе с Мартой первым купанием в море. Купались нагишом.

В том, оставленном ими, мире это было молодёжной традицией.

Первого мая все собирались на берегу, раздевались донага и вскакивали в очень холодную воду, почти сразу выскакивая из неё.

Согревал вид обнажённых одноклассниц, потом сокурсниц. Потом все бегали, согревались, одевались и всё. Взрослые смотрели на эту забаву косо, но вспоминали свою юность. И делали вид, что ничего не замечают, когда их сыновья и дочери собирались на первомайское купание.

Обычно это было купание в Днепре, но до Днепра далеко, а от забора их дома до моря было всего тридцать метров.

– Да здравствует Первомай! Да здравствует Коммунизм! – кричал Марк, забегая в жгущую холодом воду. – Смерть федералам! – кричал он, выскочив из воды и обтирая и Марту, и себя длинным мягким полотенцем.

Но вынырнул он не только из холодного Азовского моря. Вынырнул он из родовых и послеродовых хлопот. С дочерью всё было в порядке, и пора ему возвращаться к главной работе.

А главной работой был чунити.

Когда большой чунити был готов, он выглядел точной, хоть и увеличенной, копией того чунити, с помощью которого был создан. Вот только работать он почему-то не хотел.

Марк проверял и перепроверял всё, но всё было напрасно. Чунити жужжал, но кроме этого никакого эффекта не было. Встроенный в него аннигилятор работал вхолостую.

– И с чего я вообразил себя электронщиком и механиком? – ругал себя Марк.

Но ругань делу не помогала. И если с родами он справился, то для того, чтобы запустить большой чунити, нужен больший, чем он, специалист.

А специалисты были только на каторге.

Значит, решил он, нужно их оттуда забрать.

Вообще Марк именно это и собирался делать, чтобы начать воевать с федералами. Но он собирался это делать после того, как будет работать большой чунити. Однако не получалось.

Парализаторы он сделать мог, атомные аккумуляторы к ним он тоже создать мог, бомбы размером с кулак он тоже мог создать. Он мог создать десятки дронов, которые будут имитировать нападение с другой стороны каторги, чтобы отвлечь внимание охраны. А вот большого транспортного вертолёта, чтобы увезти всех каторжан под Путинский мост, без большого чунити он создать не мог.

Ну и ладно. Нужно обходиться тем, что есть.

Каторга

Каторга находилась в Харькове. Это был большой лагерь с бараками, окружённый забором из колючей проволоки, по некоторым ниткам которой шло высокое напряжение. Вокруг этого лагеря стояли старые высотки. Некоторые были в полуразрушенном состоянии. Найдя в крыше одной из высоток большой пролом, Марк посадил туда свой септалёт и замаскировал пролом материей под цвет крыши.

Через окно в бинокль он мог наблюдать распорядок дня на каторге.

Охрана заботилась о том, чтобы каторжане не сбежали. Но охраняли каторгу только изнутри. Видимо, никто и никогда не пытался прийти каторжанам на помощь.

Марк наблюдал за каторгой несколько дней.

Утром, в семь часов, каторжан на больших транспортных вертолётах с надетыми на руки пластиковыми шнурами увозили в разные стороны. На день лагерь оставался практически пустым. Марк решил, что каторжан возят на какие-то работы.

Вертолёты возвращались в лагерь с пяти до шести вечера. Каторжан вели в огромный длинный барак в центре лагеря, где, как предположил Марк, их кормили.

Потом, к часам к девяти вечера, всех каторжан, а их было около полутора сотен, собирали на площади, где происходило нечто странное.

Видимо, это было какое-то подобие гладиаторских боёв, решил Марк.

Посредине площади, куда собирали каторжан, была большая клетка.

Туда заводили двух из каторжан, давали им большие ножи и выпускали только тогда, когда один из каторжан убивал другого.

Почему каторжане не отказывались драться, Марку было непонятно, но он решил, что это самое лучшее время для нападения на каторгу.

Наконец он решился, когда небо заволокло тучами приближающегося июньского дождя.

«В конце концов, – думал он, – Марта уже в состоянии сама прожить и может даже вернуться в город, сказав, что Марк её насильно похитил». Он сказал ей о такой возможности перед вылетом, но она сказала, что уверена в успехе его операции и будет непременно ждать его возвращения, сколько потребуется.

Когда стемнело, он направил дронов на атаку со стороны города. Часть дронов должна была перелететь сквозь колючую проволоку и, стреляя воспламеняющимися иглами, поджечь здания, в которых жила охрана каторги. Вторая часть дронов с маленькими, но достаточно мощными бомбами должна была бросать их на эти здания и вокруг них, и на вертолёты охраны, когда охрана начнёт их тушить. В момент начала нападения должен был включиться генератор помех, который не даст сообщить охране о нападении в федеральный центр.

В это время с противоположной стороны лагеря заграждение, будет разорвано на расстоянии пяти метров, что должно хватить, чтобы все каторжане могли сбежать.

Всё началось точно по плану, но не вся охрана бросилась тушить помещения. Пять человек с мощными парализаторами скомандовали каторжанам собраться в клетку для боёв. Но был такой шум от взрыва бомб, что септалёт Марка, опускавшийся сверху, никто не заметил.

Марк одним лучом парализатора скосил всех охранников, явно неготовых к такому повороту событий.

Марк выбросил из септалёта сотню парализаторов и проорал:

– Есть специалисты по чунити?

Откликнулось пять человек.

– В септалёт! – скомандовал Марк. – Остальным разобрать парализаторы, и в эту сторону. Там ограды нет. Поздравляю со свободой.

Марк хотел взлететь, но тут увидел зависшие над септалётом два вертолёта охраны.

Он бросил свой, очень мощный, парализатор одному из пяти своих пассажиров, а сам направил септалёт буквально в полуметре над землёй в сторону горящих помещений охраны.

Он проскочил между двумя горящими домами. Вертолёты охраны вынуждены были подняться из-за полыхающего пламени. В образовавшийся просвет Марк и направил септалёт.

Парализаторы на вертолётах были очень мощные. Марка обожгло лучом парализатора, и он на некоторое время потерял сознание. Но септалёт уже летел вверх ракетой.

Он очнулся, когда альтиметр показывал четыре километра над уровнем моря. Небо вверху было чистым.

Он включил режим падения под тридцать градусов на восток. И только когда вновь оказался под тучей, направил септалёт в сторону Федотовой косы.

– Давайте знакомиться. – Марк назвался.

– Павел Петровский, – сказал один из пассажиров.

– Валерий Стрелков, – сказал другой.

– Алик Скобелев, – сказал третий.

Ещё двое молчали.

– Они, наверно, ещё без сознания, если, конечно, живы, – сказал Валерий Стрелков.

Марк посадил септалёт на первую попавшуюся поляну.

Реанимация ничего не дала. Охране таки удалось убить двоих его спутников. Видимо, они попали под прямой луч, который задел и Марка.

Было около полуночи, и ребят похоронили тут же, на поляне. Марк не хотел везти мёртвые тела, чтобы их увидела Марта. А мёртвым уже всё равно.

– Володьку сегодня выгоняли в клетку на бой… – сказал Петровский. – Он бы всё равно сегодня умер. Наверно, судьба. Но умер свободным человеком.

Имени второго погибшего никто не знал.

Они несколько минут молча постояли над двумя холмиками.

– Надеюсь, коннектов у вас нет? – спросил Марк.

– Нет. Коннектов у каторжников нет, – ответил Алик

– Ну тогда полетели дальше.

– А куда?

– Домой.

Дом

Летели они не быстро. Кроме того, что летели почти в абсолютной темноте, то там, то здесь сверкали молнии, но дождь не начинался.

Утром, восьмого июня, Марк посадил септалёт под навес и, показав своим спутникам рукой на дом, сказал:

– Мы дома. Мой дом теперь наш дом.

Марта, увидев посадку септалёта, вышла их встречать.

– Здравствуйте! – сказала она, улыбаясь. – Добро пожаловать. Меня зовут Марта. Завтрак готов. Но сначала – мыться и переодеться.

Спутники Марка, кроме Скобелева, тоже представились.

Поскольку душевых кабинок было пока только две, Марта направила в них Стрелкова и Петровского. Когда те ушли, она повернулась к усевшимся на табуреты Марку и Скобелеву.

– Теперь я хочу вам представить друг друга.

– Мы уже знакомы, – сказал Марк.

– Ещё раз не помешает, – сказала Марта и, повернувшись к Скобелеву, продолжила. – Мой муж и отец нашей дочери, Марк Лукьянов.

Потом повернулась к Марку и сказала:

– Мой бывший… – Марта сделала ударение на слове бывший – …ухажёр и любовник, Алик Скобелев. Это, чтобы не было недомолвок и недоразумений.

«Хорошо, что я сижу», – подумал Марк, а потом, подумал, что Марта поступила совершенно правильно. Ревность он таки испытал к Скобелеву. И то, что Марта назвала Скобелева бывшим, а его представила своим мужем, Марка успокаивало, хотя и не сильно. Но, в конце концов, Марта – это приз, на который, по справедливости, он и не мог рассчитывать, но он его получил. Просто, он как-то забыл за последнее время о существовании других мужчин – как мужчин.

Тут голос подала Даша.

– Надеюсь, вы без меня справитесь? Мне нужно кормить ребёнка, – сказала она и, улыбнувшись, вышла из комнаты.

Первым заговорил Скобелев.

– Марк, вы говорили, что вам нужны специалисты по чунити. Может, пока ребята отмываются, расскажете, зачем?

Марк был благодарен Скобелеву, что тот нашёл такой простой и тактичный выход из неловкой ситуации.

– Ну, пойдёмте.

Он повёл Скобелева на первый этаж, в комнату, где стоял его большой чунити.

Скобелев внимательно осмотрел внутренность прибора.

Потом, взяв в руки переходную шину, спросил:

– Вы скопировали её с меньшего чунити?

– Конечно.

– Тогда понятно. Дело в том, что шина на тот чунити, который стоит в вашей гостиной, имеет несколько триллионов контактов. И если поставить её на такой большой прибор, часть пространства выходящей детали будет пустой. А величину промежутка более заданного числа чунити не принимает. Если он нужен, его задают программно. Тут нужно две шины и встроить ещё один интерфейс в компьютер.

– Это возможно?

– Конечно. Но немного повозиться придётся и придётся пожертвовать скоростью выхода. Всё будет в порядке. Я за это берусь.

Когда они поднялись, ребята уже вышли из душевых и сидели в гостиной в белых махровых халатах.

– Ну и мы пойдём приведем себя в порядок. Я, наблюдая за вашей каторгой, почти неделю не мылся.

Когда Марк и Скобелев, помытые, вышли в гостиную, на столе дымилось пюре и бифштексы из бизона. Марта выставляла на стол салаты из крабового мяса, чесночный салат из сыра, паштет из соловьиных язычков и двухлитровый плоский бутыль розового коньяка. Бутыль Марк нашёл, а всё остальное было не из природы, а из чунити.

Марта на секундочку отозвала Марка к чунити и так, чтобы никто не слышал, прошептала:

– Только не ори от радости. Мне уже можно. Хотя пока лучше в анус. Так что не напивайся.

– Ну что же, давайте выпьем за завтрашний день? – сказал Стрелков.

– Давайте сначала помянем тех, кто уже не сможет с нами выпить, – сказал Петровский.

Возражений не было.

Они выпили, закусили, выпили за свободу, поели, и когда уже сидели, расслабившись, Марк рассказал, как он готовил побег, а ребята рассказывали о жизни на каторге.

Так прошла пара часов.

– Мне кажется, вам всем пора поспать, – сказала Марта. – Давайте я покажу вам ваши комнаты. Время поговорить ещё будет.

– Хорошо, – сказал немного захмелевший Марк. – Спален приготовлено шесть, так что сможете выбрать.

Спальни находились во второй половине дома, вход в которую был пока только через первый этаж.

– Посиди пока с маленькой, – сказала Марта и пошла разводить гостей. Им нужно было многое показать. Входы, выходы, туалет.

Марк пошёл к Даше.

Он переживал, что Марта задержится у Скобелева. Она же пошла показывать ему его спальню. А ей уже можно. Очень не хотелось, чтобы это «можно» было с другим.

Он напряжённо ждал возвращения Марты, борясь с желанием пойти и проверить, что она делает. Но что бы она ни делала, его ревность была унизительной для него самого.

Но Марта вернулась минут через пятнадцать.

– Я так переживала, – сказала она, обнимая его. – И я соскучилась.

– И я тоже.

Марк был счастлив. Его ревность к Скобелеву куда-то отступила. Он ласкал Марту. А потом… Потом не заметил, как уснул.

Марта о себе

– Слушай, а как у вас было со Скобелевым? – спросил Марк, когда проснулся и Марта вошла в его комнату.

– До чего вы, мужики, противные. Что ты хочешь? Подкормить свою ревность? Помнишь уговор? Ты принял условие.

– А разве с тех пор ничего не изменилось?

– Изменилось или нет, но уговор в силе? Повтори его.

– «Никогда не ревновать и не покушаться на твою свободу иметь секс с другими мужчинами», – мрачно повторил договор Марк. – Договор в силе. Просто я думал…

– А ты не думай и не ревнуй. Тебе со мной хорошо?

– Очень.

– Ну так и радуйся, а не пытай.

– Слушай, а я ведь о тебе вообще ничего до сих пор не знаю. Расскажи о себе.

– Я мать твоей дочери. Тебе мало? Надеюсь, ты не сомневаешься, что твоей?

– Не сомневаюсь. Ты прямая, как линейка, и говоришь правду даже тогда, когда не обязательно её выпячивать. Ну «чтобы не было недомолвок и недоразумений». Но я же не тянул тебя за язык с признанием, что Скобелев твой любовник?

– А я обещала тебе не врать. И всё выполняю. Скобелев – бывший любовник. Бывший.

– А что плохого, что я хочу знать больше о матери своей дочери, которая всё равно совершенно свободна.

– Это ты только говоришь, что свободна, пока я не захотела своей свободой воспользоваться. А если я сейчас же пойду к Скобелеву?

– Да. И я не хочу врать. Мне будет это… не по душе. Наверно, будет больно. Но я сдержу своё слово. Ты свободна. Иди.

– Это правильный ответ. Иначе получилось бы, что я тебе безразлична, и просто предоставляю тебе секс услуги. Но будь спокоен. Я не собираюсь пока пользоваться своей свободой, а когда соберусь, ты обязательно узнаешь об этом до того, а не после.

– И на том спасибо. Но всё-таки расскажи о себе. Что тебя сделало такой честной и прямой? Не все женщины такие.

Марта села к Марку на кровать.

– Наверно, я просто молода и неопытна. Да и противно мне лгать, чтобы соответствовать каким-то стандартам. Я такая, как я есть. Я не собираюсь делать что-то, чтобы кто-то думал обо мне лучше, чем я есть. Мне это противно. Это тоже ложь, хоть и не прямая.

Ладно. Но не пожалей потом. Я не знаю и не хочу знать, что можно, а что нельзя мужчине рассказывать, поэтому буду рассказывать всё.

– Рассказывай всё. Я не буду меньше тебя любить, что б там у тебя до меня ни было.

– Ну как знаешь. Родилась я в Якутске. Но это ты знаешь. Мой отец был микологом. Он всю жизнь пытался разобраться с размножением арктических грибов и не особенно задумывался о собственном размножении. Он был старше матери на пятьдесят лет. Это, конечно, редкость. Но они любили друг друга, и им было хорошо.

Я появилась на свет, когда матери было сорок, а отцу девяносто. К тому моменту они прожили вместе двадцать три года.

У отца был высокий статус, а мать всегда была простой служащей, и главная её работа была любить отца.

Когда мне было десять лет, отец простудился, и федералы его буквально убили, не дав возможности вылечиться.

Я ещё тогда их возненавидела.

После смерти отца мы прожили в Якутске ещё три года. В Якутске хорошие зарплаты, но это дорогой город. Тогда, когда мать поняла, что её зарплаты на жизнь в Якутске мало, а сбережения, сделанные отцом, таяли, мы переехали в Екатеринослав. Зарплата служащей практически не отличается от Якутска, а жизнь значительно дешевле.