Сиаль

В отличие от Юга, который разделся в один мах ресниц – просто скинул штаны, рубашку, оставшись в тонком, мало что скрывающем исподнем и ярко-зеленых бусах. Расплел волосы, вытащил из прядей сдохшие душки и с блаженным вздохом откинулся на плаще.

Выпь не выдержал и прикрыл лицо ладонью, чтобы хоть как-то унять стыд и возмущение.

– А ты так и будешь в мокром сидеть? Раздевайся, под Пологом – ай, хорошо как…

– А если увидит кто?

– Кто? – фыркнул Юга. Лениво обернулся на живот, положил острый подбородок на сцепленные ладони, беззастенчиво рассматривая Выпь. Под тяжелыми мокрыми ресницами плавился черный жар. – Спиценоги? Есть им дело до тебя, как же. Или ты за Серебрянку переживаешь? Так расслабься, вкус я ей не испорчу, от мужиков не отверну…

– Ты бы волосы прикрыл хотя бы. Волосожора приманишь.

– Вот уж не твоя забота.

Повозился еще, поерзал – трава щипалась сквозь плащ даже – и задремал.

Выпь обождал, убедился, что спутники его крепко спят, и, озираясь, стащил и обувь, и штаны, и плотную рубашку. Выжал, отряхнул, кое-как растянул на траве. Сам устроил костер – захватил на такой случай из Дома малую веточку огня в походном коробке. Пожевал зерен коча, привычно гоня дремотную одурь. И все равно, глядя в огонь, незаметно для себя забылся. Очнулся от близкого шороха высохшей травы.

– Ну и чего ломался? Вполне ладный, жилистый, загореть бы тебе чуть – и первый парень на становье. – Горячие пальцы походя мазнули по хребту, отчего с Выпь слетел последний сон. – Да, и не сутулься, ты же статный да высокий, это я как много и многих повидавший говорю.

– Ага, только замолчи. – Смущенный и сонный, Выпь суетливо напялил почти просохшие одежды.

Юга поцокал языком, насмешливо сощурился.

Из-под плаща выбралась Серебрянка, и Юга перевел взгляд.

– Скажи, я был прав: она и вправду вытянулась. За один-то переход, неплохо.

– Привет. – Серебрянка подсела к огню, кашлянула в кулак. – Можно мне попить?

– Держи. – Выпь протянул ей баклагу.

Серебрянка сделала несколько жадных глотков. Поблагодарила, продолжая недоверчиво ощупывать глазами Полог. Нерешительно осведомилась:

– А эта вот штука, она всегда зонтег Хома закрывает?

– Зон… чего закрывает?

– Ну, небо. Облака. Зонтег. Солнце, луну, Хомы там… всякие… Лут?

Под непонимающими взглядами Серебрянка вовсе смешалась.

Юга выразительно дернул бровью.

– Это Полог, – глухо обронил Выпь, – он всегда был.

– Ладно. – Серебрянка посмотрела на свои руки, сжала пальцы в кулак. – Мы идем?

* * *

Шли тем же порядком, что и допрежде. Долгие переходы здесь были не приняты. Отдохнувшая Серебрянка вертела головой по сторонам, поочередно закидывала спутников глупыми вопросами. Парни поняли, что ни о спиценогах, ни о пыльниках, ни о Провалах, ни о тровантах она не знала.

– Но почему нельзя начертать карту? – упорно допытывалась у Выпь.

Тот оказался не в пример терпеливее скорого на слова-подзатыльники, злоязыкого облюдка. Его примучивать можно было безбоязненно и безболезненно.

– Потому. Пространство – оно дикое. Бездомашнее. Границ нет. Главное при тебе – знать, куда хочешь попасть. Цель в уме держать. Тогда тебя непременно выведет.

– То есть если я без цели гулять буду, то вовсе никуда никогда не приду?

– Ага.

– Чушь какая…

– Оттого группами люди ходят, мелкая, – вставил Юга. – Когда много человек одну цель в голове держат, направление быстрее дается.

– А как же тракт ваш?

– То тракт, – терпеливо пояснил Выпь, не отвлекаясь на раздраженное пофыркивание Юга. – Он смирный, выученный. Как положили, так и лежит.

Серебрянка в ошеломлении качала лысой головой.

– Откуда ты только взялась такая несмышленая, ай? – поинтересовался Юга, когда уже к веку они пробирались карминным полем.

Девчонка ответила значительно позже, когда тот же Юга увлеченно отстаивал перед Выпь право не прятать струящиеся волосы под глухой тканью от волосожора.

– Мне надо к Сухому Морю, – сказала Серебрянка, уставив на Выпь синие, как утопленник, глазища.

– Рад за тебя, а что ты там делать собираешься? – бросил Юга.

– У меня там родные. – Серебрянка потупилась.

– Что, у самого-самого Моря?

– За Морем, вообще-то. Надморье, – еле слышно ответила она. – И выше. И дальше.

– Как же ты одна здесь оказалась? – первым поборол удивление Юга.

Она неопределенно пожала плечами. Снова без ответа.

Недалеко, близко заверещали тахи. Высокие голоса скакунов привольно раскатились над причесанной ветром равниной, замылись за круглые спины карминов.

Путники встали как вкопанные.

– Нагнали, – спокойно отметил Выпь, сжимая кулаки.

– В стадо, живо! – Юга первым рванул к карминам – бесстрастным тучным глыбам.

Людей пасущиеся особые будто не заметили, пустили к себе. Их ничего не волновало под Пологом, ничто не могло испугать или удивить. Но вот кого они не жаловали, того и раздавить могли, в мокрое пятно раскатать…

Путники сбились за теплым боком крупного кармина, тесно прижались друг к другу.

– Это тот, от кого ты бежал? – спросила Серебрянка самым невинным голосом.

Юга шлепнул ее по макушке. Выпь одернул его:

– Не обижай ее. От кого ты бежал?

– А может, это по твою голову, а? – с вызовом процедил Юга, осторожно высовываясь из-за справного тела кармина.

По равнине шли тахи – легкие, красивые, стремительные. Гладкие их круглые ноги наворачивали дорогу, всадники сидели как влитые, под краснозаревным Пологом мягко блестели шлемы и нашивки.

– Определенно, это за мной.

– Да кто?

– Вердо.

– Вердо? – не поверил Выпь. – Но они же все в Городцах…

– Так-то да, – кисло усмехнулся Юга.

– А по факту – нет, – снова не удержалась Серебрянка.

– Прячься!

Нырнули дружно обратно, да поздно: их успели приметить.

Тахи дружно, не ломая строй, развернулись. Один из всадников выдвинулся вперед, прочие раскинулись по правую и левую сторону.

Юга застонал от досады:

– Ай, он и руки свои приволок…

Выпь глянул за спину, решительно проговорил:

– Надо глубже забраться. Тахи не пойдут, не любят карминов. А кармины не любят вердо.

Осторожно, перебежками двинулись в стадо, хоронясь за большими нагретыми тушами. Подлетевшие к черте карминов тахи фыркали, перебирали ногами, люди беспокойно тянулись в седлах, высматривая беглецов.

– Юга! – внезапно позвал тот, что возглавлял погоню. Стащил наголовник и оказался узколицым, с рыжим гребнем волос. – Юга, я знаю, что это ты!

– Знает он, как же, – прошептал Юга, плотнее вжимаясь в бок кармина.

– Не вынуждай меня, сукин ты сын! – продолжал человек, и в голосе его едва уловимо скользнула змей-трава. – Сам выволакивайся, или я тебя за волосы выдерну, как морковку с грядки, не?!

– Я гляжу, все ему неймется, рыжему, – высказался Юга, морща нос. – Но что за морковка такая, любопытно…

Человек, разгоряченный погоней и близостью добычи, распалялся все больше и больше.

– Юга! Йу-у-уга-а-а!

– Эк его взяло. – Юга от этого действа остро улыбался, будто было что приятное в чужой бессильной муке.

Выпь глянул на спутника, спросил:

– К нему не выйдешь?

– Чтобы он мне башку снес, а после сам удавился? Ай, благодарим покорно.

– Ю-ю-юга-а-а!

– И не отвяжется же теперь. – В голосе Юга усталость мешалась с удовольствием, как от трудной, но честно проделанной работы.

Выпь вздохнул. Он не знал и не спрашивал, чем облюдок успел подсуропить вердо. Но прятаться всю жизнь они не могли тоже.

Сказал:

– Я пугну тахи. Вы уши закройте.

Серебрянка сразу поняла, кивнула и плотно прикрыла ладонями уши, еще и зажмурилась. Юга недоверчиво скривил темные, по-девичьи пухлые губы:

– Или ты один всю кодлу пугать собрался?

– Ай, один, – передразнил Выпь, – не зря же меня Выпь люди нарекли. Уши прикрой.

Юга выразительно закатил глаза, но послушался.

Сам Выпь в придумке не сильно уверен был. То есть людей да особых стращать ему и раньше приходилось, но вот беда: Серебрянку и Юга задеть не хотел.

Прокрался, подобрался как можно ближе к преследователям, благо таилось в обманчивом сизоватом предтемье замечательно.

Облизнул пересохшие губы.

И.

Запел.

Человек заткнулся резко, с первым же звуком, будто напоровшись горлом на спицу. Истово завизжали пугливые тахи, заплясали – люди их еле удержать сдюжили, а когда Выпь, выждав мало, запел по-новому – совсем головы потеряли, прочь кинулись.

Вердо рыжий дольше прочих продержался, все вертелся, старался Выпь углядеть. Напрасный труд: с местностью сливаться пастух был горазд. Наконец махнул рукой упрямец, плюнул с досады да за своими умчал.

…Спутники глядели внимательно, но, как отметил для себя Выпь, без лютого ужаса.

– Вот, значит, как ты в полный голос разговариваешь, – протянул Юга без привычной усмешки. – Если б заместо того мужика ты меня кликал – окочурился я бы, точно.

– Точно. – Выпь тяжело кивнул. Обернулся к Серебрянке. – Ты как? Голова не болит?

– Не, все хорошо. – Серебрянка улыбнулась. – А здорово ты пел, аж земля тряслась!

– Ну, это, скорее, тахи под его песню в пляс пошли, – ухмыльнулся Юга.

Потянулся, распрямляясь. От вспыхнувшего страха, выбелившего лицо, не осталось и следа.

– Сказать не хочешь? – Выпь глянул исподлобья.

– Спасибо, конечно, но не твоя забота.

– Как знаешь. И волосы прикрой. Места здесь плохие.

– Не твоя забота!

На веко решили остаться среди карминов. Благо доброго тепла от них шло столько, что огонь не нужен был. Да и особые прочие карминов сторонились, так что даже у чуткого Выпь появилась возможность выспаться.

– Жаль, что дикие они. Молока бы надоили.

Серебрянка изумленно глянула на ближайший кармин – огромный прогретый валун, без сколов, идеально округлый. Сторожко обошла его, бережно провела ладонью по боку – шершавому, бурому, с тончайшими красными веточками-жилочками.

– Они что, живые?

– Ага, – удивился вопросу Выпь.

– С ума сойти! У вас здесь все живое, наверное.

– Не все. Но многое. Как иначе-то?

– А можно я на него залезу? – робко спросила Серебрянка.

– Зачем?

– Ну, просто так. Интересно же… Ну, пожалуйста!

– Просто так. – Выпь озадаченно примолк. Ему самому в голову не пришло бы лезть на спину кармина, но Серебрянка взялась настаивать, и пастух двинул плечами. – Попробуй.

– Что задумали? – вернулся бродивший где-то в хвосте стада Юга.

Выпь подсадил Серебрянку – та, извиваясь и оскальзываясь, с пыхтением вскарабкалась на спину валуну. Осторожно поерзала, глянула сверху, восторженно поделилась:

– Ого, он теплый такой! И шершавый! И красивый, тут узоры, если присмотреться… Выпь, а он точно живой?

– Ага. Они пасутся, по темноте передвигаются.

– О да, в веко они только так вкруг себя оборачиваются, – подхватил Юга, – а в гон так вообще юлой крутятся, на пути у них стоять – верная погибель.

– А… подо мной он не будет двигаться?

Парни обменялись быстрыми взглядами. Юга подмигнул:

– Да кто его знает? Что на ум взбредет особому, про то ему самому неведомо. О, или шевельнулся?!

– Точно. Дернулся.

– Ребята, ребята, снимите меня, пожалуйста! – Серебрянка забеспокоилась. – Ой-ой, он, кажется, и впрямь решил покатиться!

– Так отойдем же подальше, зашибет! – Юга попятился, уводя Выпь.

– А-а-а, снимите меня, ну, пожалуйста! – Отчаявшаяся Серебрянка самостоятельно заскользила на пузе вниз.

Воткнулась бы головой непременно, не подхвати ее у земли Выпь.

Юга заходился смехом.

– Вы оба… просто невозможные. Ну как так можно?

– И можно, и нужно, – фыркнул Юга. – Будет тебе урок: маленькие девочки должны слушаться старших.

– Старшие не должны вести себя как маленькие девочки. С косичками! – Серебрянка показала язык, с фырканьем вывернулась из рук Выпь и забилась под бок кармину.

– Обиделась, – насмешливо протянул Юга, вытаскивая из волос какую-то дрянь. С изумлением рассмотрел чужой светлый волос, брезгливо выбросил. – Ай, чего здесь только не летает, не ползает…

– Спрячь волосы, – посоветовал Выпь.

Юга раздраженно закатил глаза.

– Не моя забота. – Выпь понятливо кивнул.

Спать получилось урывками: мучили дурные сны, проваливалась под ногами земля, схлестывалась вода над головой, кричали раздираемые овдо люди. Не иначе чужой кошмар заблудился, сел на голову, обнял крыльями…

Проснувшись в очередной раз, Выпь устало смерил взглядом Полог. До прозара оставалось совсем немного. Проверил сторожевой зрак, изображенный камешками и сплетенной травой. Его Выпь рисовал в силу привычки, распахнутая зеница не обещала полной защиты, но помогала не пропустить опасность. Пригладил пальцами жесткие грани эдра, успокаиваясь. Решил пройтись, проветриться.

Серебрянка дремала, вжавшись в бок кармина. Выпь задержался рядом с ней, прикидывая, кем она может быть на самом деле. Из Ивановых поделок? С сомнением покачал головой. Двинулся дальше.

Прошелся через стадо, вернулся обратно, к стоянке. Задумался.

Куда Юга могло унести? Или нашел рядом очередной дикий Провал?

Сжал-разжал кулаки, гоня смутное беспокойство – такое же терзало, когда на его гул собирались напасть жадные, голодные особые.

Но Юга-то не ройный овдо, вполне себе самостоятельный, здравомыслящий, мало ли куда мог… Запнулся обо что-то, быстро убрал ногу – свою сумку Юга едва кинул бы.

Вспомнил, как перед сном тот долго бродил где-то далеко, вернулся обеспокоенный. Выпь тогда списал это на опаску возвращения погони, но другая разгадка на ум пришла.

Огладил шершавый бок кармина, мысленно извинился и кое-как, срывая ногти, взобрался на толстую круглую спину. Выпрямился во весь рост. Ругнулся вполголоса, быстро скатился, едва не подвернув ногу.

– Ты куда? – сонно-хрипло окликнула его Серебрянка.

– За Юга, – коротко отозвался Выпь.

– Он ушел?

– Ага.

– Куда?

Выпь молча закрепил на спине сумку – кто знает, что пригодится, на один голос тоже рассчитывать не стоит.

– Выпь, да ну его. Оставь. Раз смотался, значит, так решил. Нам даже лучше будет, он злой и беспокойный.

– Не злой он. Мы вместе ушли, вместе дойдем. Дальше пусть сам решает, – запнулся Выпь, протягивая лямки, – сам, а не какой-то волосожор.

Серебрянка замерла. Мигом вскочила, торопливо засобиралась:

– Я с тобой.

– Нет.

– Да! – Она упрямо, как старший собеседник, выдвинула челюсть. – Мешать не буду, лезть не стану, спросишь – помогу чем смогу. И этот ваш волосожор мне точно не лют, было бы что жрать.

Выпь усмехнулся. Кивнул, препираться не стал.

– Откуда ты знаешь, куда он его утащил? – Серебрянка умудрялась спрашивать даже на бегу, через колотье в боку и ранящую босые пятки траву.

– Не утащил. Сначала приметил. На волосы сел. А после Юга сам на зов потянулся.

– Какой ленивый и коварный хищник, – возмутилась Серебрянка.

– И большой. – Выпь остановил ее, указал рукой.

Серебрянка вгляделась и слабо ахнула:

– Это что, домик?

– Если бы Домик. Кокон это. Волосожор из волос кокон плетет, там же потомство выводит.

– А людей он не ест?

– Нет. В живое мясо он яйца откладывает. Чтобы было чем личинкам питаться, сил набираться.

Серебрянка содрогнулась от отвращения, зачастила:

– Фу, гадость какая, давай тогда спасем Юга, он ужасный, но прекрасный, жаль будет, если его вот так вот в расход…

– Тише. Вот что. Ты огонь наготове держи. Как я выйду… один или с Юга – бросай ветку в кокон. Вспыхнет сразу же.

Серебрянка кивнула, взволнованно облизнула бледные губы.

– А ты?

– А я пойду парня вытащу.

Если осталось что вытаскивать, подумал он.

Серебрянка послушно обняла его сумку, полезла за огнем.

Не странно ли, размышлял Выпь, шагая к лежащему меж двух плоских холмов, в теснине, кокону, сколько овдо пас, а ни разу с волосожором не боролся, на кармины не карабкался, в Провалах не барахтался. А тут за пару очей все хором и случилось.

Кокон был плотный, блестящий, здоровый, с самого Выпь ростом. Волосожор постарался на славу, пастух даже думать не хотел, сколько людей он заел. Свежий шов еще не полностью затянулся. Стало быть, не взялся пока особый за разделку добычи, ушел куда-то. Надолго ли?

Выпь вынул пастуший, на Топленках сработанный нож, и боком втиснулся в узкую щель. Встряхнул заготовленную банку с душками. Твари колотились о стекло, тусклое сияние крыл выхватывало гладкие стены кокона, странные тяжи, на которых провисали словно бы куклы дитячьи. Выпь неловко повернулся и почти уткнулся в одну из таких кукол – в бледном свете проступило высохшее костистое лицо, в черных глазницах сыро плеснуло что-то белое, жирненькое.

Выпь сглотнул, перебарывая тошноту.

Кокон не пускал внешних звуков, и Выпь нестерпимо хотелось крикнуть, заглушить щекочущий шорох, возню многочисленных будущих волосожоров.

Поднял банку выше, пытаясь высмотреть во тьме узилища живой блеск глаз. Не высмотрел, зато ярко вспыхнула в ответ неуместная свежая зелень.

Выпь пробрался ближе, осторожно переступая тяжи, повел светцом – Юга висел, как душка на стеклянной травинке. Волосы его были наполовину вплетены в стенку кокона. Только наполовину.

Выпь облегченно выдохнул, сжал банку ступнями и взялся за нож.

Волосы, пеленающие тело, уступали лезвию не сразу, неохотно. Выпь мрачно подумал, что за короткий срок стал настоящим мастером по вытаскиванию людей из ловушек особых.

Впрочем, здесь он поторопился. На плечи, на затылок легло ощущение чужого присутствия.

Хозяин вернулся. Выпь продолжал резать путы как умалишот; каждый миг осязаемо, песчинкой, царапал кожу.

За спиной сухо цокнуло, Выпь пригнулся – на одном шкурном чутье, – а после развернулся, сунув под морду особому банку. Тварь попятилась, недовольно завозилась, приседая на длинных, тонких ногах. Раздутое брюхо волочилось по земле.

Жрать ходил, оголодал небось, пока добычу втягивал.

– Пошел! – рыкнул Выпь. – Прочь пошел!

Особый дернулся и получил банкой по морде. Лопнуло, душки в стеклянных брызгах порхнули на волю, затанцевали, слепя глаза волосожору.

Выпь безжалостно обкорнал ножом густые волосы Юга, обхватил того за плечи и что есть мочи потянул к себе. Едва не завалился на волосожора в обнимку с парнем, зато оставшиеся путы разошлись с сухим треском.

Волосожор скоро переместился на потолок кокона – Выпь с трудом увернулся от липкой массы, сплетенной из человеческих волос ловчей сети.

Поудобнее ухватил Юга, скользнул рукой по затылку и едва не отшвырнул тело прочь. Почудилось – волосы черной рекой выливались из головы, гладким потоком затапливали кокон…

Волосожор прыгнул. Выпь успел поймать движение краем глаза, развернулся, выбрасывая руку с ножом – сталь села аккурат в уродливую маленькую голову, застряла между глаз.

Особый содрогнулся, отскочил, закружил по кокону, слепо натыкаясь на стены и раскачивая кладки.

Выпь, не медля, потащил Юга прочь.

Щель так и не затянулась, а протиснуться обратно с грузом оказалось, как ни странно, легче. Кокон словно раскис, просел, от стены отходили отдельные волоски, будто приключилась с ним нутряная гниль.

Как только Выпь оттащил Юга подальше, кокон загорелся.

– Я справилась! – Счастливая Серебрянка была тут как тут.

– Мы тоже. – Выпь бездумно таращился на огонь, с жадностью пожирающий стог из человеческих волос, тел и особых.

Отвратительно воняло паленым.

– Он живой?

Выпь оторвал взгляд от огня. Про ношу только вспомнил, ругнулся про себя. Прислушался, коснулся пальцами смуглого горла в обмотке зеленых шариков.

– Живой вроде. Дышит.

– Тогда можно я его стукну?

– Нет. Он и без того… стукнутый.

Словно услышав их, Юга вздрогнул, глубоко вздохнул, открыл глаза. Увидел вблизи пастуха и рванулся. Выпь с удовольствием разжал руки, позволяя тому брякнуться оземь.

– Твою-то мать… Что за?!

Увидел костер, услышал дурной запах. Скривился, с трудом сел, собирая в косу волосы, столь же длинные, как и прежде, до кокона. Выпь помнил, как укоротил их едва не под корень.

Потом. Все потом.

Тронул за плечо:

– Давай отсюда. Вонь страшная, у Серебрянки голова болеть будет.

Схватил за руку, помог встать.

Пока шли прочь от быстро прогорающего кострища, Юга все обирал с себя чужие липкие волосы. Его собственные, стянутые в косу, чинно лежали на спине, блестели пуще прежнего. Выпь смотрел на спутников и грустно думал, что из них троих – ни один не человек.

3

У Юга глаза были черные, глухие, без блеска. Когда смотрел – любому не по себе становилось. И томно, и так-то жутко, тоскливо делалось, будто глядит на тебя что из литого ____этого мрака.

Выпь все чаще задумывался, кто его такого породил, уж больно парень выделялся – как по внешнему устройству, так и по внутреннему содержанию.

– Мото… Как?

– Мо-то-цикл, – по слогам повторила Серебрянка, – ваши тахи похожи на мотоциклы.

Юга всплеснул руками, мотнул косой.

– Ай, что за нелепица! Никакие они не циклы, обыкновенные, домашние особые.

– А я говорю – мотоциклы! У всадников этих, вердо, даже шлемаки и куртки как у железных наездников!

– Ты где таких слов понабралась, мелочь пузатая?

– Я не пузатая! – Серебрянка топала на него ногой, как на домового рыжего жука. – Сам ты мелочь, вообще о чем с тобой можно разговаривать?! Так и норовишь обсмеять!

Выпь втиснулся между спорщиками и мирно поведал:

– Тахи, когда маленькие, – шустрые, толстые и многоногие. У одной особи до шестнадцати лап может быть. Потом растут. В длину вытягиваются, в толщину меньше делаются. Бегать начинают. Лапки, чтобы удобнее было, вот так вот – кругом – подворачивают. Под грудь и хвост ловко подводят, так и бегут-катятся. С возрастом костенеют, взрослых тахи уже и под седло ставят.

– Это очень странно и очень неправильно, – упрямо надулась Серебрянка, – так же, как и Полог ваш, и еда ваша в брикетах-концентратах, и словечки дурацкие…

– Ты послушай ее, такая мелкая, а уже все ей не нравится. Ну и валялась бы себе у сладня, кому ты вообще такая сдалась?

– Юга, – укоризненно сказал Выпь.

Тот только фыркал.

К зенице Полог сменил цвет, окрасился колючим ржавым багрянцем. Ела глаза липкая сухая пыль, забивала горло до кашля. Травы под ногами вовсе не осталось, все или выпалило жаром, или выжрали особые. Выпь привычно молчал – берег дыхание, Юга изредка бранился, да так забористо, что Серебрянка краснела.

Путники вышли к селу – и остановились на некрутом взгорке. Серебрянка стиснула руку пастуху, шепотом спросила: