Королевский библиотекарь

– Ханна права, поездка в Пратер – важная традиция празднования дня рождения, и мы обязаны ее поддерживать. Ингрид, возьми свою шляпу и пальто.

Софи и ее мать обменялись взглядами, пораженные тоном Отто, которого они не слышали уже несколько недель.

Выражение лица Ханны мгновенно изменилось.

– Ур-ра-а-а! Спасибо, папа! – Она его обняла, а он подхватил ее на руки и высоко поднял.

– Боже мой, девять лет! Такая большая девочка. В следующем году я тебя уже не подниму.

«В следующем году, – подумала Софи. – Где мы окажемся через год?»

– Ты уверен, Отто? – нахмурилась фрау Клейн, развязывая фартук. – Тогда я переоденусь в свою лучшую одежду.

– Безусловно. Софи, ты тоже пойдешь с нами. Вся семья отправится на прогулку!

И вот они вышли из дома. По ощущениям эта вылазка сильно отличалась от предыдущих: Софи и ее мать были напряжены, насторожены, а Ханна болтала с почти истерическим весельем, раскачивая руку отца. Отто шел, опустив голову и низко надвинув шляпу. Он не мог не замечать, как сильно изменился город за последние несколько недель. Австрийская полиция теперь носила нарукавные повязки со свастикой поверх темных пальто, немецкие солдаты несли караул у официальных зданий, на каждом флагштоке висели их знамена. На стенах и тротуарах возле еврейских лавочек – закрытых, с разбитыми окнами и надписями «скоро откроются новым владельцем» – было намалевано слово Jüde. Гитлер вернулся в Берлин, где, если верить газетам, его встретили как героя, а страна, которую он оставил, с энтузиазмом приняла его идеи. Антисемитизм превратился во всеобщую манию.[10]

Отто Клейн на мгновение остановился и окинул взглядом широкие улицы, ведущие к Национальной библиотеке. Софи помнила, как он впервые повел ее туда, чтобы показать папирусы и глиняные таблички бронзового века. В библиотеке хранились не только книги: здесь была коллекция карт, глобусов, гравюр, средневековых манускриптов и тысячи других необычных артефактов, свидетельствующих о самом раннем стремлении человечества оставлять записи и общаться.

«Послушай, Софи, – сказал он тогда, поднимая ее к экспонату. – Ты можешь представить, что кто-то более пяти тысяч лет назад вдавливал тростинку в мокрую глину, чтобы оставить эти следы?»

Софи завороженно слушала, когда он рассказывал ей о древних цивилизациях, которые во многом не уступали их собственной. Само здание тоже было чудесным. Девочка стояла в центре Государственного зала и смотрела вверх, на позолоченные колонны из мрамора и красного дерева, на статуи принцев и художников, на полки с книгами в кожаных переплетах, на расписной и позолоченный купол, который возвышался над головой, как прообраз неба. Конечно, ее отец должен быть каким-то героем, чтобы работать в таком месте. Он, безусловно, и был ее героем. У Ханны была особая связь с матерью, в то время как Софи всегда оставалась папиной дочкой. «Вы все витаете в облаках, – ворчала мама. – Если бы не я, вы бы забывали и одеться, и поесть».

Софи нравилась терпеливость ее отца, его добрая ухмылка, радость, которую он получал от самых простых удовольствий, таких как прогулка по свежему снегу или идеальный яблочный штрудель. Ей нравилось, как он ценил искусство, музыку и книги. Прежде всего книги. В детстве он переболел ревматической лихорадкой и долгие часы лежал в одиночестве, читая и придумывая истории, и эта привычка осталась у него на всю жизнь. Большая часть стен их квартиры была заставлена книжными полками, а под каждой кроватью и столом в коробках хранилось еще больше томов. Мать часто грозилась выбросить их вместе с мусором, но, когда она уходила на работу, в коллекцию тайком добавлялись все новые и новые издания.

«Эти жалкие книжки – бич моей жизни, – жаловалась Ингрид. – Они только пыль собирают и занимают место». – И все же она гордилась знаниями и интеллектом своего мужа, это каждый видел. Они были идеальной парой: умный Отто имел возможность часами работать и мечтать благодаря своей практичной и находчивой жене.

«Я рос одиноким мальчиком, – признался однажды Софи ее отец, – но посмотри, как мне повезло сейчас. Видишь, в конце концов все наладилось».

Теперь Софи взяла Отто под руку.

– Не волнуйся, папа. Они скоро поймут, что библиотека без тебя не может функционировать.

– Я в этом не уверен, – возразил он. – Вероятно, мне стоит научиться делать кондитерские изделия и попроситься на работу в магазин твоей матери? – Он улыбнулся, взъерошил ее волосы, и Софи на секунду позволила себе надеяться, что все наладится.

Они присоединились к другим семьям, неторопливо шествовавшим к входу в парк под лучами весеннего солнца. Гигантское колесо обозрения «Ризенрад» вращалось так медленно, что казалось, оно почти не движется, а его красные вагончики легонько раскачивались на ветру. С вершины колеса открывался вид на весь город: через канал на собор Святого Стефана, дворец Хофбург и площадь Героев, где месяц назад Гитлер произнес свою триумфальную речь. Софи родилась в Вене и не могла представить себе жизни в другом месте, но теперь бессердечная красота города ее раздражала. Она начинала чувствовать себя здесь чужой.

– Скорее, пока очередь небольшая! – Ханна вырвалась и рванула вперед.

Должно быть, именно этот шум насторожил Софи: низкий, зловещий гул, перемежающийся радостным щебетанием. Возможно, она также почувствовала изменение атмосферы, как будто невидимые скрипичные струны натянулись, ожидая, когда смычок опустится вниз.

– Ханна, вернись! – испуганно крикнула она.

Офицеры в форме СС, вооруженные дубинками и кнутами, пробирались сквозь толпу нарядных горожан, выискивая какую-то неведомую добычу. Они оторвали несколько мужчин от их семей, и те испуганным стадом потянулись к парковым лужайкам, пока штурмовики кричали и размахивали оружием. Матери собрали своих детей, кто-то нервно засмеялся.

– Heil! – крикнул из толпы прыщавый юноша и поднял руку в приветствии, и нестройный хор Heil! Heil! поднялся вверх, ненадолго набрал обороты, после чего затих в смущенной тишине. Люди ждали, что произойдет дальше.

Нацистов было десять или двенадцать, с одним явным главарем: развязным рыжеволосым чудовищем с бычьей шеей, слюнявым оскаленным ртом и злыми глазками. Он привлекал всеобщее внимание и упивался им, ударяя дубинкой о свою мясистую ладонь.

Отто замешкался и оглянулся: Софи и ее мать стояли по одну сторону от него, а Ханна подбежала и взяла его за руку. Стоявшие рядом люди, почуяв неладное, отступили, и семья Клейнов оказалась на тропинке в полной изоляции.

– Ты! – Рыжеволосый мужчина подошел вплотную к Отто и стал вглядываться в его лицо. – Bist du Jüde? Ты еврей?

Брызги слюны попали на щеку Отто, но он не дрогнул. Он стоял очень спокойно, уронив руку Ханны и сцепив свои ладони.

– Меня зовут Отто Клейн, – невозмутимо произнес он. – Я сотрудник венской Национальной библиотеки и сражался за свою страну на войне.

– Я спрашивал не об этом! – крикнул немец. – Ты еврей? Не трудись врать – мы спустим с тебя штаны и сами все выясним.

В кругу зрителей раздался еще один смешок. Женщина с толстым мопсом на руках протиснулась вперед, чтобы посмотреть, почесывая собаку лакированными ногтями. Софи застыла на месте, оцепенев от страха и стыда.

– Думаю, произошла какая-то ошибка, офицер. – Ингрид Клейн шагнула вперед. – Мы не еврейская семья. Я католичка, а мои дочери…

– Мне плевать на вас. – Офицер СС ткнул герра Клейна в грудь. – В третий и последний раз спрашиваю: ты еврей?

Софи затаила дыхание. Отец посмотрел на нее – почему, она не знала, да и не могла прочесть выражение его лица, – а затем снова повернулся к немцу. Часть ее надеялась, что он солжет, часть – этого боялась.

– Да, я еврей, – спокойно ответил он.

Мужчина поднял дубинку и ударил Отто по спине.

– Самое время. Отправляйся туда с остальными, и побыстрее.

– Зачем? – Фрау Клейн встала на его пути. – Что вы собираетесь делать?

– Увидите, – выплюнул немец. Подошел еще один офицер СС, вооруженный кнутом, и повел Отто Клейна к небольшой группе мужчин, стоявших на траве.

– Бегите, жалкие создания! – вскричал рыжеволосый мужчина. – Бегите так, как будто от этого зависит ваша жизнь.

Евреи посмотрели на него, потом друг на друга.

– Но куда нам бежать? – спросил один из них, разводя руками и пожимая плечами.

– Вокруг парка! – ответил офицер и ударил его по лицу, оставив яркий кровавый след. – Беги, пока не упадешь, Jüdenbrut[11], и рассмеши нас всех! – И он, как одержимый, принялся наносить удары всем, до кого мог дотянуться.

Софи в ужасе смотрела, как разношерстная группа, хлопая полами пальто, отправляется в путь. Несколько человек были ортодоксальными евреями в шляпах и с пейсами; а большинство, как и ее отец, по одежде были неотличимы от людей, которые так жадно за ними наблюдали. Пара нацистов бежала трусцой рядом с ними, подгоняя тех, кто отставал.

– Ты когда-нибудь видела что-то подобное? – хихикнула молодая женщина, подтолкнув локтем свою подругу. – Они похожи на ожившие чучела.

Рыжеволосый мужчина удовлетворенно улыбнулся и снова шлепнул дубинкой по ладони.

К нему подошла Ингрид Клейн.

– У моего мужа слабое сердце. Его нельзя заставлять так бегать, это опасно.

– Глупости. Упражнения пойдут ему на пользу. – Мужчина ухмыльнулся, чем вызвал аплодисменты. Несколь-

ко мальчишек пародировали бегущих мужчин, поджав колени и расставив ноги, и зрители смеялись и хлопали им. У публики поднялось настроение, и люди с радостными возгласами стали озираться по сторонам в поисках новых жертв. И быстро их находили. Собрали еще одну группу евреев, и, ободренные успехом, нацисты стали еще изобретательнее в своих унижениях. Еврейских мужчин раздели догола и заставили встать на четвереньки и есть траву, под восторженный вой толпы. Софи отвернулась и прикрыла глаза Ханне.

– Так им и надо, мерзким животным! – прокричал пожилой мужчина, размахивая тростью. – Евреям в Пратер вход воспрещен.

Рыжеволосый штурмовик расхаживал туда-сюда и гордо ухмылялся. Женщина с собранными в пучок волосами упала перед ним на колени.

– Ради всего святого! Мой отец едва может ходить, не говоря уже о беге.

– Его просто нужно немного подбодрить. – Мужчина поднял ее за волосы и, спотыкаясь, направил к ближайшему дереву. – Забирайся туда и пой, как птичка.

– Я… Прошу прощения? – заикаясь, пролепетала она.

– Ты меня слышала! – Он ударил ее по обеим щекам. – Залезай на дерево и притворись вороной, или голубем, или кем захочешь. Вот, я тебе помогу для начала.

И он забросил ее на нижние ветки, к радости зрителей, которые начали кричать и улюлюкать. Со временем на деревья водрузили еще больше женщин, и их тонкие, измученные голоса вызвали у зрителей крики восторга. Все забыли о колесе обозрения: здесь, на земле, развлечения были куда ярче. Некоторые мужчины попадали на траву, некоторые больше не могли встать, а дети бегали вокруг них и смеялись.

Софи переводила взгляд с одной сюрреалистической сцены на другую, с трудом веря в происходящее. Она была уверена, что сейчас сон закончится и она проснется.

– Пусть они это прекратят! – прошептала Ханна, дергая ее за руку.

Софи повернулась к ближайшему офицеру и спросила:

– Зачем вы это делаете? Какой в этом смысл? – Но он просто смотрел на нее, не утруждая себя ответом, его глаза были холодными, как матовое стекло.

Она потеряла из виду отца: к бегущим по нескончаемому кругу мужчинам присоединились другие, разные группы перемешались, а в хвосте собрались отстающие. Высокая фигура, возможно, Отто, пошатывалась сзади, словно опьянев.

Ее мама выступила вперед.

– Пожалуйста, прекратите этот фарс, умоляю вас, – решительно произнесла она, обращаясь к рыжеволосому мужчине. – Люди погибнут.

– Но нам так весело. А тебе лучше утихомириться, пока я не отправил тебя на дерево. – И он усмехнулся, ткнув ее дубинкой в живот.

– Мамочка! – Софи вцепилась в руку матери и указала пальцем. Высокий мужчина, который, как она теперь убедилась, был ее отцом, упал и лежал неподвижно, а офицер СС наносил ему удары дубинкой. Передав Ханну на попечение матери, Софи сорвалась с места и полетела по траве, разметав за собой волосы. Один человек упал на колено, и его вырвало, другие, мимо которых она проходила, хрипели и хватались за бока, но она не могла остановиться и помочь. Подбежав ближе, она увидела, что упавший мужчина и правда Отто: он лежал на спине, уронив голову набок, а его ноги были согнуты под странным углом. Штурмовик стоял рядом, опустив руки на бедра и тяжело дыша.

– Папа! – Софи опустилась на траву, подложила руку под его шею и приподняла голову. – Ты меня слышишь? Все хорошо, я здесь.

Его лицо покрывали синяки и кровь, а губы приобрели синеватый оттенок. Его грудь не поднималась. Что ей делать? Нащупать пульс? Попытаться его реанимировать?

Внезапно мама оказалась рядом, обняла Отто и прижалась щекой к его щеке.

– О, мой дорогой, – плакала она, раскачивая его, как ребенка. – Что они с тобой сделали?

Ханна остановилась в нескольких шагах позади, вытаращив глаза от страха.

Софи вскочила на ноги и бросилась на офицера СС, который так сильно ударил ее дубинкой, что она отлетела на траву.

– Убирайтесь, все вы! – прорычал он. – От вас одни беды!

Фрау Клейн встала, ее глаза блестели.

– Моему мужу срочно нужна скорая помощь.

– Поздновато, – хмыкнул мужчина. – Он был не в лучшей форме, верно? Думаю, мы оказали вам услугу.

– Ты недостоин даже вытирать грязь с его ботинок, – бесстрашно заявила Ингрид, надула щеки и плюнула немцу в лицо.

Он недоверчиво уставился на нее, вытер слюну с подбородка, а затем скрутил ее руку за спиной и толкнул вперед.

– Ну все, ты своего добилась, еврейский подстилка. Попрощайся со своими дочерями – ты их теперь долго не увидишь.

Фрау Клейн повернулась к девочкам. Софи никогда не видела свою мать такой отважной и красивой в белой блузке и дирндле, которые она надевала по особым случаям: как будто она была символом старой Австрии, время которой прошло и никогда больше не наступит.[12]

– Присмотри за Ханной вместо меня, – спокойно попросила она, обращаясь к Софии. – И береги себя, дорогая.

Софи не ответила из-за кома в горле и давящей тяжести в груди, поэтому просто кивнула. Ингрид кивнула в ответ, и нацист увел ее, подталкивая так, что она спотыкалась, и ударяя дубинкой по ее ногам.

Смахнув слезы, Софи опустилась на колени рядом с отцом. Она поцеловала его в мокрую щеку и закрыла любимые глаза, выпрямила ноги и скрестила руки на груди. Теперь он выглядел благородно, как на могильном памятнике. Один из пробегавших мимо мужчин замедлил шаг, вытер пот под отороченной мехом шапкой, опустился на колени и начал молиться на непонятном ей языке.

– Все в порядке, – сказала она, – ему не нужно, чтобы вы это делали. Пожалуйста, не утруждайтесь.

Мужчина не обратил на нее внимания и продолжал читать молитвы, а она с трудом поднялась на ноги и схватила Ханну за руку, оставив его наедине с собой. Какое это имело значение? Ее отец умер, и ему было все равно.

– Идем, – бросила Софи сестре. – Нам лучше вернуться домой.

Ханна отпрянула в сторону.

– Мы не можем оставить папу здесь! – возразила она и шагнула к его телу.

– Вам лучше уйти, – предупредил стоявший неподалеку полицейский; по его акценту они поняли, что это австриец. – Нет смысла здесь торчать. Я прослежу, чтобы вашего отца отвезли в морг. – Он как будто делал им одолжение.

«Почему вы его не защитили?» – захотелось спросить Софи, но у нее не было сил, да и смысла в этом тоже не было.

Радостная истерия сменилась апатией, пронизанной легким любопытством. Люди начали по двое и по трое отходить от места событий; видимо, им надоела эта минутная забава. Большинство еврейских мужчин упали, но несколько человек все еще шаркали по траве, а эсэсовцы наблюдали за происходящим и болтали между собой, время от времени выкрикивая какие-то полушутливые оскорбления. Те, кого раздели догола, сгрудились вместе, их лица были измазаны землей, а женщины-птицы на деревьях замолчали, кроме одной, чей голос звучал тонким плачем, а ноги в сапогах на пуговицах свисали с ветвей, как завядшие фрукты.

Софи снова взяла сестру за руку, и они в последний раз вышли из парка.

– Что будем делать? – растерянно спросила Ханна. На ее лице отражался шок.

– Мы что-нибудь придумаем, – ответила Софи, поглаживая холодные пальцы сестры. Она не имела ни малейшего представления о том, как им жить дальше.

Глава седьмая

Вена, май 1938 года

– В Палестину вас пустят только в том случае, если в этой стране у вас родственники или деловые интересы! – кричал со ступеней Британского посольства тучный чиновник. – Иначе нет смысла даже пытаться!

Из рядов сгрудившихся во дворе людей донесся стон.

– А как же Америка? – воскликнул кто-то.

– Невозможно. Может быть, Ямайка или Гренада, но вероятность невелика. – Он повернулся лицом к зданию и вытер лысину носовым платком. Было одиннадцать утра и не по сезону тепло.

У Софи закружилась голова, и она покачнулась. Она ничего не ела, не пила и несколько часов простояла на солнце; хорошо еще, что толпа была такой плотной, что падать было некуда.

– Выпей воды. – Стоявшая рядом с ней молодая женщина протянула фляжку, которую Софи с благодарностью приняла. – Надеешься получить студенческую визу? Я слышала, что британцы выдают ее на три месяца, и никто не будет ждать твоего возвращения.

Софи вытерла горлышко фляжки и вернула ее обратно.

– Спасибо. Честно говоря, я соглашусь на любую визу, которую удастся получить. Я хожу сюда уже два дня и до сих пор никого не видела.

– Одна? – У девушки были живые глаза орехового цвета, загорелое лицо и вьющиеся волосы, выбивающиеся из-под шпилек. На ней была малиновая шелковая рубашка с закатанными рукавами и серебряной манжетой на запястье, а за спиной висел футляр со скрипкой, как у трубадура из сказки. Она выглядела энергичной и находчивой, и Софи сразу к ней потянуло.

– Я присматриваю за младшей сестрой, – объяснила она. – Мой папа умер, а мама… на какое-то время уехала. – Ей до сих пор было трудно поверить в эти очевидные факты. – Кстати, меня зовут Софи Клейн.

– А я Рут Хоффман. – Места для рукопожатия не было, поэтому они друг другу улыбнулись. – У меня в Южной Африке есть двоюродный брат или сестра, – продолжила девушка, – вернее, я пытаюсь его или ее разыскать. Уверена, он или она скоро материализуется. А сколько лет твоей сестре? Ты слышала об американской паре, которая забирает детей с собой в США?

– Какой паре? – Софи была ошеломлена наплывом информации.

– Я не знаю, как их зовут, но они здесь, в Вене, и им удалось получить разрешение забрать домой пятьдесят детей. Боюсь, ты опоздала – они приехали уже несколько недель назад. Тем не менее спросить не помешает. Англичане об этом знают. Эй! Прекратите толкаться! – Она обернулась на стоявшего позади мужчину. – Все равно никого не пускают.

Однако нескольких человек в начале очереди пропустили через двойные двери, и толпа продвинулась вперед. Но перед Софи было даже больше людей, чем накануне; такими темпами она даже не успеет войти в здание до закрытия. Она вздохнула и оглядела пустые окна в поисках признаков жизни.

– Знаешь, я однажды с ним виделась, – сообщила она Рут. – С сотрудником британской паспортной службы. На вечеринке в Национальной библиотеке, где работал мой отец.

Рут схватила ее за руку.

– Серьезно? Почему ты не сказала? Можешь вспомнить его имя?

– Конечно. Это был Джордж Синклер. Но…

Рут подтолкнула ее вперед.

– Пустите нас! – потребовала она, расталкивая толпу локтями. – У нас назначена встреча.

Что они теряли? Софи сжалась и опустила голову, чтобы не встречаться ни с кем взглядом. Когда они подошли к двери, Рут начала стучать, пока та не приоткрылась, и она объявила вышедшему чиновнику:

– У нас назначена встреча с мистером Синклером.

– Ваши имена? – уточнил мужчина и потянулся за клипбордом.

– Софи Клейн, – ответила Рут. – И ее сестра. – Она подмигнула Софи.

– В списке вас нет, – через какое-то время ответил чиновник. – Боюсь, вам придется уйти.

Отчаяние придало Софи храбрости, а возможно, дело было во влиянии Рут. В компании этой девушки она была готова свернуть горы.

– Тут какая-то ошибка, – возразила она. – Я вчера разговаривала с его секретарем, и она заверила меня, что встреча уже назначена. Пожалуйста, проводите нас к нему.

– Мы увидеть мистера Синклера, – добавила Рут. Ее английский был не очень хорош. – Если вы нас не впустите, он рассердится.

– Хорошая попытка, девочки, – сказал мужчина, – но вам придется ждать снаружи вместе с остальными.

Софи окинула взглядом вестибюль, в котором они стояли. Очередь просителей тянулась к стойке со стеклянным фасадом, за которой на высоких табуретах сидели две женщины. Непрерывно звонил телефон, из боковых дверей то и дело выскакивали озабоченные чиновники и либо вызывали людей в невидимые кабинеты, либо сновали вверх-вниз по лестнице. Взяв себя в руки, она встала посреди зала и громко позвала:

– Мистер Синклер! Вы здесь? Это Софи Клейн.

Наступила тишина; все повернулись и уставились на нее.

– Джордж Синклер? – снова крикнула Софи. Пути назад уже не было. – Мне нужно с вами поговорить.

– Послушайте, – начал мужчина с клипбордом, – вы не можете вот так ворваться и…

Рут его прервала:

– Где Джордж Синклер? – Она повернулась вокруг своей оси, оглядываясь по сторонам. – Мы увидеться с ним немедленно.

Из толпы ожидающих донесся гул возмущения, и к ним направился крепкий охранник, когда над лестницей на пару этажей выше показалась голова мужчины.

– Что, черт возьми, происходит?

– Мистер Синклер? – Софи поспешила к подножию лестницы. – Меня зовут Софи Клейн. Мы познакомились в Национальной библиотеке несколько месяцев назад, помните?

– У нас назначена встреча, – резво подскочила к ней Рут. – Но там ошибка, в списке нет. Мы поднимемся? – Не дожидаясь ответа, она взяла Софи за руку и понеслась вверх по лестнице.

– Минутку! – крикнул охранник и перешел на бег.

– Не волнуйтесь, Уильямс, – устало отозвался мужчина сверху. – Я сам разберусь. – Это был Джордж Синклер, и, к облегчению Софи, он ее узнал. – О, да, помню. На открытии какой-то выставки, не так ли?

– Верно: средневековые иллюстрированные рукописи. – У Софи перехватило дыхание, она была потрясена собственной смелостью. – Я была гидом-волонтером, и мы с вами немного поговорили. Вы сделали мне комплимент по поводу моего английского.

– У вас прекрасный английский.

– Спасибо. И вы познакомились с моим отцом. Он помогал курировать выставку, – несмотря на нервное напряжение продолжала Софи. – Пожалуйста, мистер Синклер, уделите нам пять минут своего времени.

Он вздохнул.

– Хорошо. Пройдемте со мной.

Их провели в тесный офис, заставленный книжными полками и шкафами для бумаг, все поверхности (включая пол) были заняты коробками и папками. Дверь в смежную комнату была открыта. Там стояла элегантная женщина лет сорока, прислонившись к проему и сложив руки на груди, и наблюдала за ними.

– Это моя помощница, миссис Слейтер, – представил ее мистер Синклер. – Эсме, это мисс Клейн и мисс?..

– Хоффман. – Рут ослепительно улыбнулась. – Подруга.

Миссис Слейтер окинула их скептическим взглядом, но согласилась пожать руки. Она была высокой и стройной, с бледным лицом и идеально завитыми каштановыми волосами. От нее пахло какими-то дорогими духами. Не верилось, что она работала в британском посольстве.

– Я бы предложил вам присесть, но, как видите, у нас всего два стула. – Мистер Синклер стоял, засунув руки в карманы, и перекатывался с пятки на носок. Его волосы были взъерошены, а сам он выглядел так, словно не спал целый месяц. – Итак, чем могу помочь?

– Есть две проблемы. – Софи говорила быстро, понимая, что не может позволить себе тратить слова впустую. – Мою маму арестовали несколько недель назад, и я не знаю, где она. Я подумала, не могли бы вы это выяснить и как-то ей помочь? Ее мать была британкой, если это имеет значение. Ее зовут Ингрид Клейн, ей сорок пять лет. Она не еврейка, а вот мой отец – еврей. То есть был евреем.

Джордж Синклер посмотрел на свою помощницу, которая вскинула идеально выгнутые брови, сохраняя беспристрастное выражение лица.

– Мы можем попробовать, – ответил он Софи. – Попробовать хотя бы ее найти. А вторая проблема?

– Мы с сестрой пытаемся выехать из страны. У нас есть паспорта, выездные визы и достаточно денег для поездки, но мы не можем найти никого, кто бы нам помог, и нам некуда идти. Ханне девять лет, и я за ней присматриваю. Мой отец умер в Пратере в тот день, когда арестовали мою мать.