Фигуры молчания

Виктор Муравьёв

Фигуры молчания

Игры всегда заканчиваются одинаково: реальностью.

Глава 1

В утреннем воздухе было что-то недоброе, хотя город ещё зевал, полусонный и безмятежный.

Он шёл по пустому тротуару – не спеша, но с той невидимой целью, которая делает движения точными. Мимо – облупленные фасады, трещины в штукатурке, неровные окна. Казалось, весь район старел вместе с его жителями, и только редкие новые вывески торговых точек светились дешёвой пластиковой улыбкой.

В руках у него была длинная, перетянутая резинкой туба из плотного картона. Внутри – рулон объявлений, отпечатанных на домашнем принтере. Бумага чуть желтела на свету, чернила в некоторых местах смазаны – он делал это ночью, на кухне, между заказами.

Работа у него простая, незаметная: технический оператор в диспетчерской службы доставки. Задача – проверять трек-номера, обновлять статусы посылок, отвечать клиентам, которые уверены, что всё вокруг устроено, чтобы испортить им жизнь. Зато смены ночные, а начальство – глаза в экран, а не на людей. И ещё одно преимущество: он каждый день видит чужие адреса, телефоны, иногда – имена. База данных города, в его кармане.

Он не любил называть это «работой». Для него это была шахматная доска – а город за окном просто продолжал делать вид, что живёт своей партией.

В каждой улице он видел диагонали и линии, в каждом перекрёстке – узлы, где ходы сходятся. Не нужно знать названия фигур, чтобы понять, кто умеет двигаться, а кто всегда будет стоять на месте. Главное – видеть, куда они пойдут, ещё до того, как они сами это решат.

На первом перекрёстке он остановился, осмотрел столб, на котором висела облупившаяся афиша какой-то самодеятельной труппы. Криво приклеенные углы, пузырьки под плёнкой. Рядом на бетоне – следы от старых скоб, как морщины. Он снял с тубы крышку, достал первую полосу: на бледно-сером фоне – крупное фото облезлого голубя, с тусклым, почти стеклянным глазом. Подпись:

«Смотри на того, кто всегда видит тебя».

Внизу – аккуратно вписанный QR-код. Он прижал лист к столбу, провёл ладонью, будто гладил перо.

Это был не первый день, когда он расставлял такие метки. Но сегодня это был первый ход – пешка вперёд, e4. Его звали Андрей Кулагин – имя, которое не запомнишь в толпе. Для него это было преимуществом: если тебя нельзя вспомнить, значит, ты можешь быть кем угодно.

В его телефоне был обычный корпоративный софт диспетчерской службы доставки. Никакого хакерства, всё легально. Но он знал, как в этой «серой» базе прячется золото – адреса, привычки, телефоны, комментарии к заказам. Он любил читать их вечером, когда смена шла на спад. Там люди были честнее, чем вживую: «Позвоните после 22:00, я буду дома один», «Подарок для подруги, скажите, что это сюрприз».

Иногда, наткнувшись на особенно меткий штрих, он тихо повторял про себя, как шахматист – фамилию соперника, у которого выиграл партию.

Вчера ему попался заказ на фитнес-браслет от парня двадцати семи лет. В комментарии к доставке стояло: «Ночной сменщик, звоните после пяти утра». Андрей отметил в голове: ночные – это уставшие люди, у них мозг работает в тумане. Лёгкие цели.

После смены этот парень – в серой ветровке, с пустыми глазами – шёл через дворы. У облупленного столба остановился, глянул на фотографию облезлого голубя и усмехнулся.

– Чё за бред… – буркнул он, щёлкнул фото и кинул в чат друзьям.

Ответ пришёл мгновенно: «Наведи, глянь, чё там».

QR повёл на белую страницу: «Хочешь увидеть больше – скачай». Под кнопкой – APK-файл. Он не стал раздумывать. Палец нажал, экран мигнул. Всё.

Андрей в этот момент стоял на другом конце квартала и поправлял на столбе второе объявление. Он видел, как парень сунул телефон в карман. Первая пешка двинулась.

Следующий был мужчина в кожаной куртке. Андрей знал его по базе: разведен, заказы наличкой, любит доставку алкоголя «для друга». Он часто курил у трамвайной остановки. Андрей прошёл мимо, будто просто спешит, и «случайно» уронил сложенный листок с надписью:

«Найдёшь – твоё».

Мужчина поднял, развернул. Там был номер и адрес сайта. Андрей не обернулся. Он знал: через пять минут тот уже будет проверять, что это за «награда».

Мужчина в кожанке оказался в баре на углу проспекта. Андрей вошёл туда чуть позже, не спеша, заказал минералку и сел у стены. Бар – удобное место для него: шум глушит посторонние фразы, а лица можно изучать, не вызывая подозрений.

Мужчина уже допивал второй бокал. Пальцы барабанили по стойке – нервы играли в такт музыке. В такие моменты люди становятся податливыми: они хотят отвлечься, почувствовать, что удача рядом.

Андрей бросил взгляд на свой телефон. На экране мигнуло уведомление: посещение того самого сайта, что было на бумажке. Мужчина кликнул по ссылке, ввёл номер – и получил короткое сообщение: «У тебя в кармане бутылка мечты».

Андрей видел, как тот полез в сумку. Пальцы наткнулись на стекло. Бутылка виски, аккуратно вложенная утром – этикетка с блестящим QR-кодом. Мужчина усмехнулся и, почти с детской любопытностью, навёл камеру.

Через полминуты оба – и парень с браслетом, и этот мужчина – получили одно и то же приглашение: склад на окраине, в старой промышленной зоне.

Андрей вышел из бара первым. Ему не нужно было ехать прямо туда – он знал, что время на дорогу станет частью партии. Сквозь базу он проверил: парень уже вышел из дома, а мужчина вызвал такси.

Он выбрал точку неподалёку от склада – старый автобусный павильон, с которого было видно ворота. Это была позиция, где он контролировал весь «поле боя», но оставался вне чужих маршрутов. В шахматах такие точки называют тихими, но решающими – здесь фигуры делают вид, что просто стоят, а на самом деле готовят мат.

Первым приехал парень. Он стоял у ржавой двери, оглядывался, явно ожидая кого-то. Через пять минут показался мужчина в кожанке. Андрей чуть улыбнулся: ходы сошлись.

Он не любил прямого насилия – это портило эстетику. Но он любил контекст, который делает насилие неизбежным.

В этом и была красота: вынудить фигуры столкнуться так, чтобы они сами решили, что всё произошло случайно. Случайность – самая надёжная ловушка. Она усыпляет даже тех, кто привык подозревать подвох.

Склад был серым коробом с ржавой дверью и сломанным фонарём. Первым подошёл парень. Он переминался с ноги на ногу, то проверяя телефон, то оглядываясь в темноту.

Через пять минут показался мужчина. На лице – лёгкая ухмылка, в руке бутылка. Андрей, спрятавшись за остановкой, наблюдал. Он любил этот момент – когда фигуры впервые видят друг друга.

– Ты за призом? – парень кивнул на бутылку.

– Мой, – коротко бросил мужчина.

– Да я первый пришёл.

Слова стали короткими, голоса – жёсткими. Мужчина сделал шаг вперёд, парень не отступил.

Внутри склада пахло сыростью и железом. Пол скользкий, у стены торчит старый металлический штырь. Андрей знал, что одного толчка будет достаточно.

Парень рванул к бутылке, мужчина – к двери. Их руки сцепились, кто-то споткнулся. Скрежет обуви по полу, короткое «Эй!» – и парень срывается, тянет мужчину за собой. Тот инстинктивно толкает.

Тело парня ударяется о штырь с влажным звуком. Пауза. Мужчина отпрянул, уставился, как на что-то невозможное.

Андрей медленно достал из кармана маленький блокнот и, не глядя на них, вписал: «Белые открыли пешкой на e4».

Мужчина стоял, как прибитый, глядя на парня, который уже не двигался. Пальцы всё ещё сжимали горлышко бутылки, и он никак не мог решить – бросить её или спрятать.

Потом, будто вынырнув из сна, он резко отшвырнул бутылку, развернулся и побежал к выходу. Его шаги гулко отдавались по пустому складу. За дверью он перешёл на быстрый шаг, оглядываясь каждые десять метров – так бегут не за спасением, а от собственной памяти.

Андрей остался на месте ещё пару минут. Он никогда не подходил к телам – не из страха, а потому что момент завершённого хода для него был чище без лишних движений.

Он смотрел на неподвижную фигуру и думал о том, что смерть не делает человека «белым» или «чёрным». Она просто снимает его с доски. Настоящая ценность – в том, что фигура успела сделать перед этим.

В памяти всплыло лицо парня на записи камеры, когда тот увидел голубя на столбе. Улыбка, смешок – и вот он здесь, с пустыми глазами. Один ход от смеха до тишины.

Андрей убрал блокнот в карман, поправил ворот куртки. Вдалеке завыла сирена – то ли скорой, то ли полиции. Он знал, что и те, и другие опоздают.

Для него это был лишь первый ход партии.

Андрей вышел из-за остановки и пошёл в сторону дома, выбирая улицы потемнее. Шёл медленно, но внутри всё ещё ощущал тот тонкий нерв, что остаётся после хорошего хода.

На углу он остановился. Вдалеке выла сирена, приближаясь.

Кто вызвал?

Парень был мёртв почти мгновенно, мужчина ушёл первым. Не похоже, что он звонил. Может, мимо кто-то проезжал? А может, где-то в другом конце района что-то случилось, и я просто накладываю одно на другое?

Он сделал пару шагов, потом замер снова.

Вернуться?

Многие возвращаются на место убийства. Почему? Может, хотят, чтобы их оценили, похвалили за то, что провернули? Или, наоборот, чтобы кто-то наконец заметил, что они вообще есть. А может, им просто нужно увидеть результат ещё раз – закрепить его в памяти и… сердце.

Он всмотрелся в темноту за спиной. В голове это звучало как приглашение. Но внутри – пусто.

Ни страха, ни жалости, ни привычного послевкусия. Только ровная тишина, как белый шум в наушниках. Когда-то он знал, что такое страх. Когда-то видел, как люди плачут, и думал: «Вот, это жалость». Но теперь он не был уверен, что эти слова когда-то принадлежали ему. Может быть, он просто выучил их, наблюдая за чужими лицами, как за фигурами на доске.

Он вздохнул, поправил ворот куртки и пошёл дальше. В голове было всего одно слово —e4. Но в голове уже строилась цепочка до финального мата.

Не обязательно знать каждый ход заранее. Достаточно видеть, где возникнет первый разрыв в обороне, и направить туда движение. Партии выигрывают не за счёт силы фигур, а за счёт того, что соперник не понимает, что уже играет по чужим правилам.

Глава 2

Комната была тёмной даже днём. Не потому, что занавески плотно зашторены – просто окна выходили в узкий проём между домами, куда свет залетал лениво, по остаточному принципу. Андрей любил этот недостаток. В тени легче видеть чужие движения.

Стол у стены завален не хаотично, а слоями: внизу старые карты города с кружками и линиями, поверх – обрывки распечаток с адресами, наклеенные цветными стикерами. Каждый цвет что-то значил, но только для него. Рядом – старый кнопочный телефон с облупившимся корпусом; на экране – список номеров, которые он так и не стал сохранять в основную память.

Он пил дешёвый растворимый кофе, почти без вкуса, и листал архив заказов за прошлую неделю. Два имени выделил на полях крестиком: Ирина Гольц – частный репетитор по музыке, и Семён Белов – мастер по ремонту замков. Они жили в разных концах города, но у него уже была причина свести их на одной координате.

Он не знал их лично – но знал их ритм. У Ирины по утрам занятия с детьми, но по пятницам окно с 12 до 15. У Белова наоборот – в пятницу у него три выезда в один район, потом возвращение через центр. Эти окна и были его фигурами: пустые клетки на доске, куда можно поставить нужную комбинацию.

Андрей поднялся и подошёл к полке, где стояли четыре одинаковые коробки без маркировки. Открыл одну – внутри аккуратно рассортированные мелочи: ключи от давно заброшенных квартир, студенческие билеты, фотоаппараты, карты памяти. Он достал тонкий ключ с красной меткой на головке. Когда-то это был ключ от аварийного выхода в одном торговом центре, но теперь он открывал кладовую в старом доме у трамвайной остановки.

– Сначала нужно их запутать, – тихо сказал он, будто комментировал партию самому себе.

В тетради появилась новая стрелка: от фамилии Белова – к точке у реки. Он прикинул маршрут, отметил, где камеры старого типа, которые пишут «в никуда». На полях добавил маленький вопрос: дети на мосту? Если там будут школьники, придётся переносить время. Лишние свидетели портят чистоту хода.

Он не спешил. Половина удовольствия – в подборе деталей, которые сами складываются в ловушку. Иногда ловушка рождается из ерунды: случайно услышанной фразы или неверно поставленной кружки на чужом столе. Так и сейчас – в памяти всплыло, как Белов жаловался в комментарии на заказ: «Эти музыканты… вечно забывают закрывать дверь».

Он перевернул страницу тетради. Теперь нужно было встроить этот «забытый замок» в сценарий. Если Ирина оставит дверь приоткрытой, а кто-то (не он) заметит это, то события пойдут по нужной траектории. Кто-то позвонит, кто-то войдёт – и фигуры сойдутся там, где он их ждёт.

На часах было 15:47. Он взял куртку, сунул в карман тонкий ключ и маленький бумажный пакет с чем-то тяжёлым. На лестнице пахло сырым бетоном.

Во дворе он прошёл мимо компании подростков, которые спорили о том, чей телефон громче играет музыку. Никто не обратил на него внимания. Он любил этот дар – проходить сквозь толпу как сквозь дым.

В старом доме у трамвайной остановки кладовая была там, где и всегда – за ржавой дверцей с перекошенной табличкой. Он открыл её и достал из темноты маленький складной стул и картонную коробку с надписью «Учебники». Внутри, под учебниками, лежал пластиковый футляр с двумя телефонами без сим-карт и аккуратно свернутой синей тканью.

– На всякий случай, – сказал он и убрал ткань обратно.

Закрыв дверь, он ещё раз прошёл глазами весь маршрут в голове. Не всё идеально: Ирина могла остаться дома дольше, а Белов – не поехать тем маршрутом. Но именно эта неполная предсказуемость и давала партии вкус.

Вернувшись домой, он открыл ноутбук и начал писать два коротких письма. Одно – «от» музыкальной школы, с просьбой проверить замок в квартире Ирины. Второе – «от» соседки Белова, которая якобы видела подозрительного человека у его машины. Оба письма были расписаны так, чтобы адресаты подумали: это случайность.

Комната дышала тишиной. На стене, от пола до потолка, висела карта города, утыканная разноцветными булавками. Каждая – чей-то адрес, привычка, уязвимость. Рядом – распечатки, на которых чернила чуть выцвели от времени.

Андрей стоял босиком на холодном полу, пил остывший кофе и глядел на верхний угол карты, где тонкой красной нитью было начерчено что-то, похожее на шахматную диаграмму. Ходы были настоящие – из партии, которую он однажды смотрел в записи: Морфи, Париж, 1858 год. Гамбит, в котором всё решал неожиданный жертвеный ход на 17-м ходу.

На полке в углу стояли толстые картонные папки. На корешках – имена гроссмейстеров и даты. Он провёл пальцем по пыли, достал одну: Морфи – Герцог, 1858. Перелистал вложенные листы, вытащил маленький конверт. Внутри – фото девушки лет двадцати с телефоном в руке и вырезка из газеты с портретом седого мужчины. Под фото – только два слова: Белая пешка и Чёрный конь.

Будильник на столе пискнул – не громко, но отчётливо. Андрей положил конверт на стол, достал из ящика маленькие песочные часы с матовым стеклом. Перевернул. Песок пошёл.

– Пора, – сказал он.

Парк встречал его липким запахом прелых листьев и влажной земли. На одной скамейке подростки спорили о «трендах», на другой – двое пожилых ворчали, как всё «было лучше раньше». Андрей слушал не слова, а ритм. Реплики били по очереди, перебивая друг друга, как шахматные ходы в блице: быстрый выпад, мгновенный ответ.

Он прошёл мимо, незаметно вытащил из кармана часы и перевернул. – У вас осталось пять минут, фигуры.

Белая фигура. Её звали Марина. Двадцать лет, активистка в соцсетях. Видео о том, как она носит продукты одиноким старикам, набирали сотни лайков. Андрей оставил комментарий под свежей публикацией: «Если хочешь пройти квест благодарности – напиши в личку». Там – ссылка на аккуратно оформленный сайт. Условие простое: найти и вернуть человеку вещь, которую он потерял. Первый адрес – заброшенный магазин на окраине.

Чёрная фигура. Алексей Сергеевич, шестьдесят пять, бывший учитель. Пенсия, тишина и бесконечное раздражение на молодёжь. Под его дверь лёг конверт с пожелтевшей фотографией: он сам, молодой, на школьной линейке. На обороте: «Верни то, что потерял». Внутри – половинка металлического жетона. На обратной стороне – тот же адрес магазина.

Вечером Андрей уже был там. Магазин стоял мёртвый, с выбитой витриной, затянутой фанерой. Внутри – пол с гнилыми досками, задняя дверь, которая заклинивает, если толкнуть, и старая проводка, которую он чуть «подправил» днём, чтобы при включении света щёлкнуло и замкнуло.

На полке, ближе к окну, стояла шкатулка с замком. Внутри – ничего ценного, кроме маленькой бумажки с пустой надписью: «Это твоё». Не суть. Главное – форма.

Он проверил всё, как механик перед запуском мотора. Снаружи, за углом, притулился у стены.

Марина пришла первой. В руках – телефон, который она держала как щит. Осмотрелась, заметила шкатулку, подошла, провела пальцем по крышке.

Минут через пять вошёл Алексей Сергеевич. С порога взгляд на ту же полку.

– Это моё, – сказал он.

– Нет, – она повернулась, – это часть задания.

Слова пошли быстро, как удары по шахматным часам. Шаг вперёд, шаг назад. Её рука на крышке, его пальцы на замке. Лёгкий толчок – и доска под ногой Марины хрустнула. Она провалилась на этаж ниже, с глухим звоном зацепив что-то металлическое.

Он застыл, дышал тяжело, будто бежал. Потом резко выскочил наружу.

Андрей остался в тени.

– Чёрные ответили конём на f6, – тихо сказал он, переворачивая часы.

На обратном пути он шёл мимо продуктового. В витрине мелькнул силуэт мужчины в синей куртке, что-то спорящего с кассиром. Андрей задержался на секунду, глядя через стекло. Новый контур фигуры – не для этой партии, но для будущей. На карте дома появится ещё одна булавка.

Глава 3

Шахматный клуб прятался в старом здании Дома культуры, за облезлыми дверями и ковриками с засохшей грязью. Запах был особенный: пыль на старых книгах, заварка из столовой и чуть слышный, едва сладкий аромат лака, которым когда-то покрывали фигуры.

Андрей сидел за дальним столом, спиной к стене. Ему нравилось видеть весь зал целиком: кто вошёл, кто вышел, кто задержал взгляд на чужой партии дольше положенного.

Напротив – Корнеев, бывший тренер юниорской сборной, когда-то гроза региональных турниров. Теперь у него был медленный почерк ходов, как у человека, который живёт не спеша. Андрей уже видел: партия для него проиграна. Это было ясно с четвёртого хода, но он не собирался торопиться. Иногда лучше оставить фигуру в иллюзии, что она всё ещё в игре.

Он жертвовал мелочью, открывал линии, которые казались свободными, позволял Корнееву почувствовать, что тот контролирует центр. В шахматах, как и в жизни, контроль редко бывает реальным – чаще это приманка, чтобы фигура шла туда, куда нужно.

Пальцы соперника дрожали только на лёгких фигурах, но были уверенными на ладьях и ферзях. Это выдавало привычку – беречь тяжёлое, легко бросать малое. Андрей невольно подставил вместо фигур лица людей из базы: бухгалтер, что каждое утро курит у подъезда; женщина, которая всегда просит звонить только в обед; парень, что в комментарии к заказу написал «позвоните в 5 утра». Все они – возможные фигуры, но пока не на доске.

Он поставил ферзя на позицию, откуда через два хода был неизбежный мат, и предложил ничью. Корнеев удивился, но согласился, пожал руку, сдерживая лёгкое раздражение. Андрей забрал куртку с вешалки и вышел на улицу.

Дождь шёл ровный, плотный. Люди под зонтами двигались, как фигуры по клеткам: каждый по своей траектории, но если смотреть сверху, всё это складывалось в рисунок.

У входа, чуть в стороне, мужчина в спортивной куртке резко толкнул подростка. Толчок был не случайный – с замахом плеча, с резким дыханием. Подросток обернулся, что-то бросил в ответ. Лица приблизились, голоса зазвенели.

Андрей замедлил шаг. Мозг сам разложил позицию:

Куртка стоит ближе к стене – если ударит, подросток ударится о стекло. Подросток на шаг впереди – значит, может первым толкнуть в ответ. Два свидетеля на расстоянии пяти метров – они вмешаются, если будет кровь. Три шага до них, четыре до выхода в сторону улицы.

В голове вспыхнула короткая партия: его вмешательство – два шага, перехват локтя, поворот корпуса, удар коленом в сустав. Куртка падает, дыхание сбито, свидетели шокированы. Можно приправить словесной атакой, можно оставить без слов – и тот уйдёт сломанный, даже не поняв, что случилось.

Вторая ветка – словесная провокация: посеять недоверие между ними, подтолкнуть одного к первому удару, а потом отойти в сторону и наблюдать, как фигуры уничтожают друг друга.

Он видел всё это заранее, так же чётко, как видит шахматист комбинацию до мата. Только здесь мат не давал ему победы.

Не моя партия, – подумал он.

Куртка толкнул подростка ещё раз, но без удара, и ушёл в сторону двора. Подросток что-то выкрикнул ему вслед, но уже без уверенности. Андрей отвернулся и пошёл к метро.

В вагоне он достал телефон, пролистал базу адресов, остановился на имени, которое было помечено в тетради кружком. Закрыл экран. Сегодня он не делал ходов. Иногда сильнейший ход – пройти мимо фигуры, оставив её на доске. Пусть живёт, думает, что в безопасности.

Дождь за окном стекал по стеклу, сливаясь в кривые линии, как партии, которые ещё даже не начаты.

Он закрыл дверь квартиры, ещё не успев снять куртку, когда телефон завибрировал.

Номер незнакомый.

Первая мысль – мошенники. Не раздражение, как у большинства, а тихий азарт. Как любопытно: смогут ли они его обмануть?

– Да, – коротко ответил он.

В трубке – женский голос, сухой, официальный, но без той уверенности, что бывает у настоящих профессионалов. «Отдел полиции Центрального района, капитан…» – и дальше фамилия, которую он тут же забыл.

Он усмехнулся про себя.

– Конечно, – сказал он, – а я тогда генерал штаба.

Голос на том конце чуть сбился, потом продолжил, читая, как по бумаге: «Вам необходимо прибыть…»

Вот это уже было интереснее. Настоящие мошенники обычно начинают с угроз или обещаний, а эти сразу зовут в конкретное место. Он слушал и отмечал детали: адрес назван чётко, без запинки. Голос напряжённый, будто она сама не до конца понимает, зачем его зовёт.

– Могу я узнать, по какому вопросу? – спросил он, глядя на чёрный экран телевизора, где отражалась собственная улыбка.

– Вы… указаны как свидетель по одному делу.

Свидетель. Он никогда не был свидетелем ни по какому делу. Это значило, что либо у них ошибка, либо – они действительно что-то нашли.

И если нашли, то как?

По телефону это не скажут, но у него уже складывалась версия: камеры. Век веком, а город всё равно весь под объективами. Значит, они где-то засекли его там, где он не должен был быть. И решили, что он просто прохожий.

Это было почти забавно. Его всегда привлекала мысль, что можно быть и на доске, и вне её.

– Хорошо, – сказал он. – Буду через двадцать минут.

Он положил трубку и, уже натягивая куртку, подумал:

Если это проверка, он сыграет. Если ловушка – тем более. Любая партия, в которую его зовут, заслуживает хотя бы первого хода.

Дождь шёл ровно, не торопясь. Капли стекали по его куртке, собираясь у края рукава в маленькие, круглые миры. Он шёл к назначенному адресу, без зонта, медленно, чтобы рассматривать – не дома или вывески, а маршруты людей. Кто идёт быстрее, кто оглядывается, кто держит руки в карманах, а кто носит их открыто.

Поворот к проспекту, где старые липы держат на себе столько чёрных проводов, что кроны похожи на узлы из шахматных диаграмм. Он отметил эту мысль и вдруг поймал себя на том, что последние несколько шагов думает не о сегодняшнем, а о том вечере.

Тот вечер был липким от жары. Он помнит запах – не общий городской, а конкретный: дешёвый кофе в читальне при планетарии, старые книги, которые хранили в себе пыль так, будто это ценность. Он сидел лицом к выходу, тетрадь в клетку лежала ровно на ладонь от края стола. На полях – кружки и стрелки.

Рационалист – аспирант кафедры математики – стучал пальцем по корпусу ноутбука: 2–3–5–7. Мистичка – сорок пять, тревога в глазах, потертая сумка с кисточками. Они уже один раз перекинулись колкостями у стойки. Ему хватило.