Не буди Лихо. Часть первая

Брат, не говоря ни слова, сразу же направился к груше. Не бинтуясь и не надевая перчаток, он принялся молотить по ней, вкладывая в удары всю накопившуюся за день злость и беспомощность. Кожа на его костяшках моментально покраснела. Было видно, что ситуация его все еще не отпускала.

Я же особой эмпатией к чужим людям никогда не страдал, поэтому к полудню внутреннее оцепенение уже начало отступать, уступая место спасительному отстранению. И сейчас, прикоснувшись к холодному, шершавому железу, я ощутил даже небольшой эмоциональный подъем. Знакомая тяжесть в мышцах, ровное дыхание под нагрузкой – это был язык, на котором я всегда мог договориться с самим собой.

Позанимавшись до приятной мышечной усталости, я уже направился к двери, в сторону душа, но Олег, вытирая пот со лба полотенцем, остановил меня.

– Душ – это не дело, – хрипло сказал он, и его голос наконец-то потерял металлическую скрежещущую нотку. – После такого надо в бане отмываться. И душу паром прогревать. Пойдем.

Баню я особо никогда не любил, считая это занятием мазохистским и утомительным. Но сейчас, после пережитого потрясения и качественной тренировки, выжавшей из меня все эмоции, это предложение прозвучало как самое верное на свете. Тело просило не просто чистоты, а глубокого, прогревающего до костей тепла, а душа – тишины и умиротворения.

Баня, как и всё здесь, была построена на совесть, подстать дому – добротная, теплая, пахнущая смолой и свежим веником. Мы вошли в предбанник, устланный душистыми еловыми ветками, где на полочках аккуратно стояли деревянные шайки и ковши. Олег широко распахнул тяжелую дубовую дверь в парилку, и на нас волной хлынул сухой, обжигающий жар. Стены из темного бревна, потрескивающие от жара камни в печи-каменке, приглушенный свет от единственной лампы под потолком – здесь было по-настоящему легко дышать, и тяжелые мысли начали отпускать сами собой.

На вторую ночь я вырубился почти моментально, даже не помню, как голова коснулась подушки. Но спустя какое-то время проснулся от жуткого, животного ужаса, пронзившего меня до самых костей. Я не мог пошевелить ни одним мускулом, словно меня залили бетоном. Тело не слушалось, было чужим и неподъемным. А на груди лежал леденящий, мертвенный холод и давила невыносимая тяжесть, будто на мне сидела гигантская, склизкая лягушка или навалилась гора мокрого, промозглого белья.

Разглядеть что-либо было невозможно. За окном стояла кромешная, густая темень деревенской ночи, а тусклый свет из коридора, едва пробивавшийся в щель приоткрытой двери, лишь подчеркивал ужасающую темноту в комнате. В голове, затуманенной паникой, пронеслась обрывочная мысль: «Я же точно помню, как закрывал дверь наглухо…»

Вложив все силы в отчаянную попытку пошевелить хотя бы пальцем и с ужасом обнаружив, что это совершенно бесполезно, я судорожно начал припоминать все, что знал о сонном параличе. В памяти всплыли обрывки какого-то ужастика с Ольгой Куриленко, про «Мару», которая мучила людей – уже не помню, за какие их грехи. От этих мыслей стало еще страшнее, сердце заколотилось в грудной клетке, как перепуганная птица.

– Господи, что происходит? – металась в панике мысль. – За тридцать лет жизни со мной никогда такого не случалось! Да и вообще ни с кем из знакомых! Сколько это может продлиться? Смогу ли я в итоге уснуть или проснуться? А может, я так и останусь парализованным навсегда? И почему на груди так леденяще холодно и невыносимо тяжело дышать?

Мысли неслись вихрем, разум судорожно цеплялся за любые логические объяснения, но в голову ничего адекватного не приходило. Все попытки хоть как-то взять контроль над своим телом были абсолютно тщетны. Я мог только лежать и чувствовать, как по коже ползет липкий, холодный пот и бегут мурашки ужаса.

Не знаю, сколько прошло времени – минута, час, вечность? – но вдруг я резко ощутил, что леденящий холод и давящая тяжесть бесследно исчезли. Одновременно с этим я услышал тихий, шаркающий топот, направлявшийся к двери. Рывком повернув голову, я краем глаза успел заметить, как в коридор прошмыгнуло что-то невысокое, сгорбленное, промелькнувшее в полосе света лишь на мгновение.

– Серега, ты же взрослый мужик, соберись! – прошипел я сам себе, уже почти не веря в рациональное объяснение.

На адреналине я сорвался с кровати и рванул в коридор, но ни там, ни на первом этаже никого не обнаружил. Полная, гнетущая тишина. Все окна были плотно закрыты, а входная дверь заперта на тяжелый железный засов изнутри. Ни единого признака присутствия.

– Твою мать, что это было?! – выдохнул я, прислонившись лбом к холодному косяку двери.

По возвращении в комнату я инстинктивно схватился за телефон. Рука все еще дрожала. Отчаянное желание погуглить симптомы сонного паралича и бывают ли после него такие… глюки… разбилось о полное отсутствие сети. Иконка с восклицательным знаком казалась сейчас самым зловещим символом на свете.

«Так, – холодно констатировал я сам себе, пытаясь взять себя в руки. – Значит, так: нужно поставить будильник и утром любыми способами напроситься с Олегом в райцентр. Там, где есть интернет, я должен понять, что, черт возьми, сейчас произошло».

Еле-еле снова уснув, я провалился в беспокойный, прерывистый кошмарный бред. Мне снилось, что я снова лежу парализованный, а по моей груди ползет что-то холодное и мохнатое, дышащее в лицо затхлым, мертвенным воздухом. Я просыпался через каждые полчаса, весь в ледяном поту, с бешено колотящимся сердцем, в ужасе зажмуриваясь и боясь пошевелить конечностями, ожидая, что тот леденящий паралич снова сковал мое тело.

Покой и относительное умиротворение пришли ко мне лишь под утро, когда за окном начал разливаться первый, слабый еще рассвет. Серая мгла за стеклом постепенно стала разбавляться бледными, размытыми красками, и первые робкие лучи осеннего солнца, жидкие и косые, наконец прорезали ночную тьму.

БЗ-З-З! БЗ-З-З!

Звук будильника ударил по сознанию, как обух кувалды. Ощущение было не такое, каким должно быть после сна на дорогом ортопедическом матрасе, – скорее, словно меня переехал грузовик, переломал все кости и хорошенько потоптался. С трудом разлепив воспаленные, слипшиеся веки, я швырнул телефон на тумбочку, отключив ненавистный вой.

Ну и черт с ним, – промелькнула в голове первая, самая простая мысль, пытаясь заглушить ночной ужас рациональностью. – Привиделось. Нервное. С кем не бывает?

Я повернулся на другой бок, стараясь не смотреть в темный угол комнаты, где еще не рассеялись утренние тени.

Поговорю с домашними утром, – продолжал я внутренний диалог, уже успокаивая себя. – Олег с Лидой… У них двое детей, да и старше почти на десять лет. Наверняка должны разбираться в таких вещах. Может, и правда, просто сонный паралич.

И с этими утешительными, хоть и не слишком убедительными мыслями, я снова, как убитый, погрузился в тяжелый, беспросветный сон.

Окончательно я проснулся уже ближе к обеду, почти забыв о ночных ужасах – по крайней мере, самые острые эмоции утихли, оставив после себя лишь смутное, фоновое беспокойство.

Более того, первой мыслью после пробуждения было: «А почему меня никто не будит? Я же тут не на курорте». Как человек совестливый, я привык платить за гостеприимство хотя бы участием в жизни принимающей стороны. Так что надо бы найти Олега и взять на себя какие-то постоянные обязанности.

Спустившись на первый этаж и никого не обнаружив в тихом, пропахшем хлебом и смолой доме, я решил выйти во двор. Солнце било в глаза, заставляя щуриться после полумрака сруба.

Первым попался Олег. Он сидел на коньке крыши, заложив одну ногу на другую, и, приложив к уху мобильный телефон, озабоченно что-то бубнил в него.

– Эй, брат! – крикнул я ему, прикрывая глаза ладонью от слепящего света. – Ты что там забыл? Птичьи гнёзда считаешь?

Олег вздрогнул, опустил телефон и посмотрел вниз. – Да вот, пытаюсь поймать эту проклятую занозу, – он тряхнул аппаратом. – Хотел в город позвонить, узнать, как там Марина… новостей никаких.

– Ну и как? – спросил я, хотя ответ был и так ясен. —Да не ловит нифига! – он с досадой сунул телефон в карман куртки. – Ни одной палочки.

Впрочем, видно было, что общее состояние у него значительно улучшилось по сравнению со вчерашним днём. Лицо не было таким серым и измождённым.

– Спускайся, нужно поговорить, – предложил я. —Иду. – Он ловко, с привычной легкостью слез с крыши, спрыгнул с козырька крыльца на землю и отряхнул ладони. – Ну, чего хотел?

– Во-первых, выдели мне какие-нибудь обязанности по дому, – начал я, чувствуя некоторую неловкость. – А то я плохо себя чувствую. Сижу на шее, как безрукий квартирант.

Олег махнул рукой, словно отмахиваясь от надоедливой мухи. – Ой, отстань ты! Отдыхай, не мозоль глаза. Мы как-то без тебя справлялись десять лет и дальше справимся. А ты ходи, гуляй, воздухом деревенским дыши. Лечись.

– Не, я так не могу, – упёрся я. – Давай хоть чем-то буду полезен. А то у меня, кажется, от безделья крыша уже начала ехать.

Олег нахмурился, внимательно посмотрев на меня. – Это ты о чём?

– Да ночью… сегодня у меня сонный паралич был, – выпалил я. – А потом я за своими же глюками по дому гонялся. Жуть.

Лицо брата стало серьёзным. Он замер, вглядываясь в моё лицо. – Серьёзно? – переспросил он тихо. – У меня тоже был. Часов в двенадцать ночи. Жуть, конечно. Первый раз за сорок лет жизни такое. А тут ты говоришь, что и у тебя… Это уже вдвойне странно. Надо бы у Лиды спросить. И у Олеси… Я её утром в школу вёз – она сидела тихо, как мышка, вся в себя. Что с ней случилось, так и не рассказала.

– Офигеть, – выдохнул я. – Жуткие дела творятся. Массовая истерия какая-то.

– Не думаю, что всё так плохо, – Олег скептически покачал головой, но в глазах читалась тревога. – Вчера все перенервничали. Олесе в школе, наверное, одноклассники тоже про вчерашнюю историю рассказали. Город-то маленький, слухи за секунды расходятся. Вот, видать, и подействовало на психику. На всех.

– Да ну, ты смеёшься? – не поверил я. – Чтобы у всех одновременно одинаковая шиза началась? Нет, это очень подозрительно. Может, отравление какое? Вы вчера в чай ничего такого не добавляли, случайно? Трав каких-нибудь местных?

– Не гони, – фыркнул Олег. – У нас всё своё, экологически чистое и проверенное. Я скорее в массовое помешательство поверю, чем в отравление каким-то из наших продуктов.

– Ладно… Где Лида? Пойдём, у неё спросим.

– В саду, наверное, – кивнул Олег. – Пойдём.

Мы обошли дом и направились через скотный двор, где лениво жевала сено Марфа, к дальнему участку. Дорога туда вела через утоптанную тропинку, петлявшую между грядками уже убранного огорода. За низким плетнём открывался тот самый сад – небольшой, но ухоженный. Несколько старых, с причудливо изогнутыми ветвями яблонь, парочка вишен, низкие раскидистые сливы. Между деревьями густо росли кусты смородины и малины, уже почти голые, с редкими поблёкшими листьями. Воздух здесь был сладковатым и густым, пахнущий прелой листвой, влажной землёй и лёгкой, едва уловимой кислинкой перезрелых яблок, лежащих в траве.

Супруга брата обнаружилась у одной из яблонь. Она стояла на невысокой складной лесенке, срывая с верхних веток самые румяные, налитые соком яблоки и аккуратно складывая их в подвешенную на сук плетёную корзину. У подножия дерева, на расстеленной на земле старой куртке, сидел Коля. Он старательно собирал в маленькое ведерко упавшие яблоки, отбрасывая в сторону те, что были с червоточинами.

– Лид! – окликнул её Олег, подходя ближе. – Спускайся к нам на грешную землю, вопрос есть.

Лидия обернулась, и на её спокойном, умиротворённом лице появилась лёгкая улыбка. Она ловко спустилась по ступенькам, поставила корзину на землю и вытерла руки о передник.

Коля, отвлекшись от своего занятия, поднял на нас свои большие голубые глаза. Увидев меня, он приподнял бровки, а потом неуверенно, но вежливо помахал мне ручкой. —Приве́т… – тихо сказал он, тут же смутился и уткнулся в материнскую юбку.

– Ну, какие такие срочные вопросы у вас, мужчины? – спросила Лидия, оглядывая нас обоих с лёгким любопытством и одергивая передник.

Олег переглянулся со мной, явно не зная, с чего начать. – Лид, а у тебя… сегодня ночью… ничего странного не было? – начал он осторожно. – Не снилось чего? Не просыпалась от того, что… не можешь пошевелиться? А то на нас обоих вчера ночью паралич напал.

Лидия посмотрела на него, потом на меня. Её ясные глаза сузились от недоумения, а потом в них заплясали весёлые искорки. Она фыркнула, потом рассмеялась – звонко и заразительно.

– Ой, батюшки! – выдохнула она, снова вытирая ладони, на этот раз от смеха. – Да вы о чём? Небось вдвоём вчера в бане чего-то перебрали, а теперь вам чудится? Или свежим воздухом так передышали, что голова закружилась? Идите-ка лучше яблок соберите, дело сделайте, а не ерундой майтесь!

Она снова засмеялась, взяла корзину и, покачивая бёдрами, пошла к дому. —Коль, пошли, малыш, – позвала она сына. Мальчик послушно поднялся, взял свое полное ведерко и, бросив на нас еще один застенчивый взгляд, засеменил вслед за матерью.

– Так, Лиду вычеркиваем, – сказал Олег, ухмыляясь и разводя руками.

– Да, – согласился я, глядя на него. – За Олесей когда поедешь, меня с собой возьми. За одно симптомы сонного паралича погуглю, – добавил я, доставая из кармана телефон и безуспешно тряся им в поисках сигнала. – Что-то меня всё равно эта ситуация смущает.

Когда пришло время забирать Олесю из школы, Олег позвал меня с собой. Мы вышли к «Ниве», и я, едва усевшись на протертое пассажирское сиденье, уткнулся в экран телефона. За окном поплыли знакомые уже унылые пейзажи – мокрые поля, редкие перелески, покосившиеся избы. Но мое внимание всецело принадлежало маленькому прямоугольнику в руке. Я лихорадочно следил за иконками в верхнем углу, ожидая, когда же проклятые палочки сигнала наконец-то прорежут цифровую пустоту.

И вот, на выезде из Николаевки, на пригорке, где открывался вид на пожухлый осенний лес, они появились. Одна, вторая – и вот уже загорелся долгожданный значок 4G. Сердце екнуло от странного предвкушения.

– Ну, понеслась, – пробормотал я себе под нос и первым делом вбил в поиск: «сонный паралич симптомы».

Браузер выдал гору ссылок. Википедия, медицинские порталы, форумы. Я принялся листать, впитывая информацию, сверяя с тем, что пережил прошлой ночью.

«Невозможность пошевелиться или издать звук при сохранении сознания…» – Да, это оно. Точное описание. «Чувство присутствия постороннего враждебного существа в помещении…»– Тоже совпадает. Я явственно ощущал, что я не один. «Чувство давления на грудь, затрудненное дыхание…»– Опять в точку. Та самая невыносимая тяжесть.

Я даже выдохнул с облегчением. Все сходится. Классический случай. Мозг проснулся, а тело еще нет. Выброс гормонов страха, гипнагогические галлюцинации… Вроде бы все логично и научно объяснимо. Я уже почти успокоился, чувствуя, как рациональность побеждает ночной ужас.

Но потом я решил копнуть глубже. Мне нужно было найти объяснение самому жуткому, самому физически осязаемому ощущению – тому леденящему, мертвенному холоду, что сидел на моей груди. Я вбил новые запросы: «сонный паралич холод на груди», «ощущение холода при сонном параличе».

И тут моя уверенность начала таять. Статьи дружно описывали давление, тяжесть, удушье, даже ощущение удушающих лап или когтей. Но ни слова – о холоде. Холод, лед, мороз – эти понятия в контексте сонного паралича если и мелькали, то в переносном смысле: «леденящий ужас», «холодный пот». Но не как физическое ощущение ледяной глыбы, впивающейся в грудь. Я пролистал десятки форумов, читая истории таких же перепуганных людей. Давило – да. Душило – постоянно. Но чтобы именно холодно было? Таких сообщений почти не было, а те единичные терялись в общем потоке и тонули в ответах скептиков: «тебе показалось», «просто сквозняк был», «одеяло сползло».

Чем больше я читал, тем сильнее сжимался неприятный холодок уже не в груди, а где-то глубоко внутри. Рациональная картина мира давала трещину. Почему у нас втроем – у меня, у Олега и, как я подозревал, у Олеси – были почти идентичные приступы в одну и ту же ночь? Массовая истерия? Но Лиду-то она не затронула. И почему мой симптом – леденящий холод – не вписывался в классическую медицинскую картину? Это было похоже на то, как если бы ты искал описание тигра, а тебе везде попадались тексты про полосатого кота, и ни слова – о его размерах и силе.

Я откинулся на сиденье и с раздражением посмотрел на заоконную хмарь. Ерунда какая-то творится. Полная.

В этот момент дверь со стороны водителя распахнулась, впуская внутрь порыв свежего влажного воздуха. Олег грузно уселся за руль, а следом за ним, легкой тенью, скользнула на заднее сиденье девочка.

Олеся. Я обернулся, чтобы поздороваться, и впервые разглядел ее как следует. Высокая для своих десяти лет, стройная, почти спортивная. Темные, гладкие волосы, заплетенные в тугую, аккуратную косу. Из-под челки на меня смотрели большие, ярко-зеленые глаза, точь-в-точь как у отца, но с более пристальным, серьезным и не по-детски умным взглядом. Она была не просто хорошенькой – в ней чувствовался характер, внутренний стержень. Сейчас этот взгляд был потухшим, а на бледных щеках лежали следы усталости.

– Ну что, нашел свои умные книжки? – Олег повернул ключ зажигания, и двигатель с привычным тарахтением ожил.

– Ничего вразумительного, – мрачно признался я, откладывая телефон. – Пишут, мол, нервы, усталость. Случай не уникальный. Но… – я запнулся, – не все детали сходятся. Ерунда какая-то творится.

Олег кивнул, тронулся с места и, немного помолчав, осторожно спросил, глядя на дочь в зеркало заднего вида: —Олесь, а у тебя вчера… ночью все нормально было? Хорошо спала?

Девочка молчала, уставившись в свое отражение в запотевшем стекле. Потом ее плечи вздрогнули, она обхватила себя за локти и тихо, почти неслышно над шумом мотора, ответила: —Мне тоже было страшно. Я проснулась и не могла пошевелиться. И на мне… что-то холодное сидело.

Ее голос дрогнул на последних словах. Она замолчала, снова уйдя в себя, но и этих немногих слов было достаточно, чтобы салон «Нивы» наполнился гнетущей, звенящей тишиной, которую не мог заглушить даже рев двигателя. Мы ехали молча, каждый погруженный в свои мысли, и только одно было теперь ясно наверняка – это не случайность.

Дальше день прошел как обычно, дела по дому, тренировка, ужин, приготовления ко сну, Лидия никак не хотела верить в наши опасения, все смеялась, шутила и мы поддались, никакой трагедии ведь не произошло, в мире всякие совпадения бывают, может бури какие магнитные или метеорит где упал и нас повлиял, кто его знает как оно на самом деле.

Но на третью ночь я уже не мог заснуть так просто. Нервы были натянуты струной, каждый скрип половицы отзывался в теле мелкой дрожью. Я ходил по комнате, как загнанный зверь, проверяя щели в темных углах и заглядывая под кровать. Дверь запер на ключ, а под подушку, положил массивный охотничий нож Олега в кожаном чехле. От паралича он, конечно, не спасет, но тяжелая, холодная рукоять под пальцами давала призрачное ощущение контроля. Так, поворочавшись и поозираясь в полумглу, я наконец провалился в неглубокий, тревожный сон.

Меня вырвало из забытья леденящим холодом. Он был пронизывающим, физическим, будто я провалился в ледяную прорубь. Меня била крупная дрожь, зубы выбивали дробь, хотя я был укутан в толстое шерстяное одеяло с головой. Из щели между одеялом и матрасом тянуло морозным сквозняком.

Я инстинктивно рванулся – и с облегчением понял, что могу двигаться. Рука, одеревеневшая от холода, нащупала на тумбочке телефон. Ослепительный свет экрана резанул по глазам, заставив зажмуриться. Три ночи. До утра еще далеко. «Только что-то холодно», – лихорадочно подумал я, пытаясь вжаться в матрас в тщетной попытке согреться.

И в этой звенящей, ледяной тишине я услышал ЭТО. Негромкий, но отчетливый, скребущий звук. Не мышь. Не скрип дерева. Именно скребок – будто кто-то методично и с силой водит по полу чем-то острым и твердым.

Сердце заколотилось в груди, сдавив дыхание. Адреналин резко отогнал остатки сна. Я сорвался с кровати, холодный пол обжег босые ноги. Из-под подушки дрожащей рукой я выдернул тяжелый нож, с треском отстегнул чехол. Включил вспышку на телефоне – ослепительный луч метнулся по комнате, выхватывая из тьмы знакомые предметы. Никого. Пусто. Но скрежет не прекращался, он стал даже настойчивее, злее.

Я замер, затаив дыхание, пытаясь понять, откуда идет звук. Он был снизу. Я присел на корточки, приложил ухо к ледяному полу. И с ужасом понял: скребут не под полом, а снаружи него. Со стороны первого этажа. Кто-то или что-то стояло внизу и целенаправленно скреблись когтями в мой потолок.

Воображение мгновенно нарисовало план дома. Прямо подо мной – русская печь. В голове вспыхнула жуткая картина: нечто стоит на теплой печи и методично, с тупой настойчивостью, скребет в потолок, словно пытается до меня добраться. По спине побежали ледяные мурашки, и я судорожно дернул плечом, пытаясь их стряхнуть.

– Тихо, соберись, тряпка, – просипел я сам себе, и голос мой прозвучал чужим и хриплым. – Может, кот… Или ветка… Бери нож и иди, выясни!

На цыпочках, прижимаясь спиной к стене, я выбрался в коридор – и чуть не врезался в высокую, смутно видневшуюся в темноте фигуру. Я отшатнулся, едва не вскрикнув, инстинктивно вскидывая нож.

Это был Олег. Он стоял, голый по пояс, его мощный торс, покрытый татуировками, казался синеватым в полумгле. Он сонно протирал глаза крупными кулаками.

– Ты куда это, с ножом? – его голос был низким и хриплым от сна. – Убить кого собрался?

– А ты куда? – выдохнул я, опуская клинок и чувствуя, как дрожь в коленях сменяется стыдом.

– Вниз, не чувствуешь, что ли? – он потер плечи, вздрогнув. – Холодина, как в леднике. Печь остыла начисто, надо дров подбросить, а то завтра все трубы перемерзнут. А ты-то чего как призрак бродишь?

– Ты шорохов не слышишь? – прошептал я, снова настораживаясь. – Скребется кто-то. В пол. Олег нахмурился, замер и прислушался. Но в доме сейчас царила гробовая тишина.

– Нет, – покачал он головой. – Ничего. Ветер, наверное, по углам воет. У тебя опять, что ли, кошмары эти?

– Да нет у меня кошмаров! – уже злясь, прошипел я. – Я их наяву слышал! Вот, прямо здесь!

– Ладно, ладно, не кипятись. – Он тяжело вздохнул. – Пошли, глянем вместе. Только нож-то убери, а то сам себя порежешь.

Мы спустились вниз. Холод на первом этаже был таким же пронизывающим. Я, не раздумывая, влез на теплую печь и принялся водить ладонью по шершавым бревнам потолка, пытаясь найти то место. И мои пальцы наткнулись на них. Я поднес свет вспышки вплотную.

На потолке, на самом стыке бревен, зияли свежие, глубокие царапины. Не просто зазубрины – это были именно следы, несколько параллельных борозд, очень похожих на следы когтей какого-то крупного существа.

– Олег, глянь! – позвал я его, но заметил, что брат не двигается с места. Он стоял у стены и с неподдельным недоумением вглядывался в большой спиртовой термометр. – Ну, что там? – спросил я, слезая с печи, леденея внутри от его выражения лица.

– Да двадцать пять градусов показывает, – произнес Олег медленно, сдавленно.

– Двадцать пять. А в доме… а в доме, будто из морозильника ветер дует. Как такое возможно? Не иначе, сломался…

– А тут следы, – перебил я его, голос срывался. – Когтей. На потолке. Свежие.

– Да ладно? – Олег нахмурился, подошел и ловко, по-хозяйски, взобрался на печь. Он провел подушечками пальцев по царапинам, вглядывался, щупал глубину. Лицо его стало серьезным. – И правда, – пробормотал он. – Похоже на когти. Но не мышь и не кошка – те мельче. Похоже на птичьи… большие. Знаешь, как орлы на костях следы оставляют, такими полосками.

– У тебя что, орел тут по ночам похаживает? – попытался я пошутить, но получился лишь нервный, сдавленный смешок.

– Если бы, – фыркнул Олег, но без тени улыбки. – Животину в дом стараемся не пускать. Как ты сам заметил, ни кошек, ни собак у нас тут нет. Чистота.

– Ну и что тогда это было? – голос мой сорвался на визгливую нотку. – Кто-то вломился, сломал градусник и поточил когти о твой потолок?

Мы молча, плечом к плечу, обошли весь первый этаж, проверяя массивные щеколды на окнах и тяжелый железный засов на двери. Все было надежно заперто изнутри. Ни единого признака взлома.