Проша. Цена ошибки

– А зачем ты за меня вчера заступился? – робко, но не менее бойко, чем на кухне с братом, произнесла Кира.

– А мы своих не бросаем. – Андрей улыбнулся. – Ты зачем воровала-то?

– Да у меня папа с мамой на работе постоянно, а брату на меня все равно. Друзей нет, шоколадку купить не на что. – беззаботно, но с нескрываемым расстройством прозвучало из уст юной "анти-системщицы". – А куда мы идем?

– Ну, ты же сама сказала, что у тебя друзей нет. Значит, будут!

Друзья. Семья важнее. Для кого как. По-разному бывает, на самом деле. Бывает, что и друзья – не друзья, а бывает, что и семья – не семья. Да… Сложно это все. Но, пожалуй, когда и те, и те есть – хорошо. Хотя тоже как посмотреть. Но семья нужна. Да, нужна. Наверное. Но когда она сплачивается лишь в праздники, да по потерям… Разве это семья? Семья. А почему? Никто не знает. Телефонный номер наизусть, новый плед, который купила мама, но нужен он не только маме, но и бабушке. Хороший же плед красивый. Всем нужен. Нам, вам, им. А вот это разделение на "мы, вы, они"… Это семья? Вряд ли. Порочный круг. Замкнутый. В такие тиски замкнутый, что и плевать со временем становится. Тут-то, наверное, и теряется та самая надежда. Надежда на чудо. Чудо. Семья и друзья. Детство. Мама. Бабушка. Плед.

– Как давно я вас не видела! Как вы выросли! – разрывает в клочья тишину голос Светланы, только что вернувшейся из рейса. Она много работала, часто уезжала. Проводница. Вкусный чай. Плед. Но больше всего она любила своих детей. Конечно, Киру больше. Хотя разнополая любовь, говорят, сильнее, мол мать всегда больше любит сына, чем дочь. Но и отрицать любовь и трепетность к младшим детям не будем. А тут вроде и сын, но он старший. Впрочем, Светлана старательно делала вид, что дети для нее равны. Ощущалось.

– Спасибо, мам, все правда было очень вкусно. – доедая хлеб за столом, сказал Дима, который мысленно уже сидел на вечеринке у Кузнеца. – Меня уже ждут, я побежал. – Дима выбежал в коридор и начал собираться.

– И так каждый день. – сказала Кира, прижимавшаяся к маме.

Дверь хлопнула в двух местах практически одновременно. Такое случается. Если задуматься, то столько действий даже в самом маленьком городе происходит одновременно. Например, сколько домохозяек около восьми вечера стоят у плиты? А сколько их суровых мужей в этот момент крепко сжимают баранку руля, направляясь по скользкой дороге домой. Вот тут-то и оно. Комната квартиры, где все было заставлено стульями, напоминая старый концертный зал какого-нибудь захолустного Дома культуры, наполнялась людьми. Молодежью. Девушки были нарядными – каждая надевала лучшее. У более отъявленных были топы покороче, пробитые пупки и мини-юбки, что подчеркивали красоту их молодости, но никак не отвечали еще не затихшей морали прошлого. Парни "жиганились". Эдакие дяди Славы.

И пока еще один нарядный парень бежал по скользким дворам в сторону этого "серого кирпича", наполнявшегося людьми, Варя и хохотушка Настя уже заняли свои места в импровизированном зрительском зале. Помимо них присутствовали те самые отъявленные девчонки, жующие жвачку и делающие себе родинки на лице специальными карандашами. "Изюм" – так они называли этот макияж. Выглядело смешно. Были в зале и парни. Не крутые, не спортивные. Просто никакие. Разброс возраст от 15 до 23-25 лет. Бесцельные. В рваных шмотках. Казалось, модно. Запах перегара убивал все это. Бесследно исчезала мода от дырявого колена джинс.

– Опппппа, че собрались уже? – в комнату вошел Кузнец с гитарой на плече и до середины скуренной индийской сигаретой в зубах. – Ништячок!

Пройдя мимо рядов и поздоровавшись со всеми гостями, он упал. Да, именно упал на стул, который заранее подготовил для своего сольного выступления, и принялся настраивать гитару.

– А че народу так мало? – щурясь от сигаретного дыма, повторял Кузнец. – Ладно, ща подтянутся.

Сам по себе Кузнец был классным малым. Круто играл на гитаре, имел какой-то особенный стиль в одежде. За две улицы было понятно, что это именно Кузнец идет. Возможно, это было понятно из-за походки. Он переваливался, делал вид, что хромал. Кого пародировал – неясно, но ему казалось, что так круче. И, как поговаривали в его окружении, чем более "градусный" угол отклонения от нормальной походки, тем круче. Бывает.

В дверях появились Дима, Фил и Денис. Молчаливый здоровяк Дэн, как его называли за глаза, шел последним. Фил влетел в комнату, как подорванный. Ему нравилось делать вид, что он со всеми друг, что все, всегда и везде его ждут и ему рады. Было ли это таковым на самом деле? Нет. И выглядело это глупо. По-ребячески. Своя романтика.

– Кузнееец! – восторженно закричал шестнадцатилетний Фил.

– Опа, Филиппок! – довольно разведя руками, поприветствовал друга Кузнец. Он был простым и, казалось, действительно искренне радовался приходу парней на свой "сольный концерт". – А это че? Кореша твои?

Пока Фил представлял Диму и молчаливого здоровяка Дэна местной звезде, Варя успела признать в Диме парня, что более суток назад испортил ее курточку турецким кофе провинциального разлива.

– Насть! – прошипела Варя, дергая подругу за рукав, но не сводя взгляд с Димы. – Это он.

– Кто он? – громко уточнила Настя.

– Да тихо ты! – Варя нервно повернулась к подруге, после чего вновь направила взгляд на парней. – Ну, это тот. Который с кофе.

– Ааа, с кофе… С каким кофе-то? Он без кофе.

– Насть, ты дура? – повернувшись к подруге твердо спросила Варя.

– Ааа! – начала понимать громкоговорящая хохотушка. – Это тот, который симпатичный?

Дима, услышав выкрик Насти, сразу заметил девушек. Подруги отвернулись, чтобы не подавать виду. Клишированная комичность, но именно так они и поступили. Вероятно, это было самым логичным, что они могли сделать в сложившейся ситуации.

– Ну, че… Проходите, присаживайтесь, пацаны. – сказал Кузнец парням после недолгого знакомства и вновь принялся настраивать гитару.

Фил решил не терять время напрасно и сразу же оторвался от друзей. Молчаливому здоровяку Дэну было все равно. Она находил в общении с Димой и Филом приятное времяпровождение, но никак не разделял их увлеченного интереса девочками и играми. Спорт – то, к чему отец приучал Дэна. Отец умер. Привычка осталась. Но алкоголь пил. Сигареты – нет. Говорил, что неспортивно.

– Девчонки, свободно? – задорно сказал подсевший к Варе и Насте Фил. Варя смутилась, особенно после руки, что парень опустил на ее плечо.

– Для тебя – занято! – грубо ответила на хамство парня Настя.

– А твоей подружке, видимо, тоже нужен мужчина. – злорадствуя пошутил Фил, отстранившийся от Вари и уже искавший глазами других девчонок. Дима одернул его за кофту.

– Да, иду я. Иду. – смеясь, произнес Фил.

Парни ели на другой ряд и стали смотреть на Кузнеца, который не терял времени зря и, пока Фил проявлял настойчивость по отношению к Варе, уже настроил гитару. Взгляды Димы и Вари время от времени встречались. Чаще всего взгляд отводил он. Стыдно. Да и куда ему, бедняку. Ничего не светит. Однозначно.

– Давай, братишка, делай! – привлекал к себе внимание Фил, поддерживая Кузнеца.

Кузнец начал петь. Пел он фальшиво. Кот мартовский. Хотя что-то в этом было. За его спиной было открыто большое окно, виднелся завод, где когда-то работал дед Димы. Ну, как завод. Трубы. И панельные дома. Окна в домах горели. Не спали люди. Возможно, их будил мартовский крик, что доносился из квартиры Кузнеца, бившего по ржавым струнам желтыми от индийских сигарет кончиками пальцев. Пел паршиво, но был смысл. Пел про любовь. Вообще, поэтом он был неплохим. Настоящий поэт-панк. За одну песню успевал и играть, и петь, и пить, и курить. Да, тот еще персонаж. Но всем нравилось. Была в этом храмом парне какая-то атмосфера. И, что самое ценно, он умел ее распространять. Раньше пел во дворе, но после парочки встреч с местной шпаной, все-таки перебрался в квартиру. Выступал бесплатно. Зачем брать деньги? Все, что ему нужно было для "счастья", было.

Не успел Кузнец допеть, как в дверях появились пятеро: три парня и две девчонки. Они отличались. Видно было, что они одного круга, одного слоя и одних понятий. Старшим из всех пришедших был Большой – здоровый, молчаливый парень. Резвый. Да, именно резвый. Нельзя его было злить. Вот прям никогда. За ним шел Сережа – брат Валеры. Сережей он был лишь дома, для своего круга он был Бензом, потому что только у него была машина, что оставил ему отец. Следом – неудавшийся кадет Андрей Возников. Тот самый, что спас Киру от Валеры в продуктовом магазине. Его звали Клопом. Почему? Не уточнялось. Дальше – Яна и Светка. Светка была самой что ни наесть дурой. Вот дурой от начала и до конца. Пила, жевала жвачки, занималась любовью со всеми, кому не лень. Мажорка. Но не та. Последней шла Яна – карманная воровка. Такая пиратка от мира местной шпаны. Но, надо сказать, выглядела она лучше, чем все остальные вместе взятые: кудрявые темные волосы, накрашенные красной помадой губки, не "изюм", а настоящая родинка на лице. В общем, все как надо.

Кузнец, заметив Большого и компанию в дверях, вскочил. Гитара перестала быть его подругой, он ринулся к дверям с протянутой рукой.

– Пацаны! – Кузнец подошел со своей ветвью к Большому. – А Кабан че не пришел?

– Занят. – проходя мимо и не пожимая хромому мартовскому коту руку, сухо ответил Большой.

Остальные с Кузнецом, по правде говоря, поздоровались. Яна даже успел снять с хорошо накидавшегося поэта-панка часы, чего он, естественно, не заметил.

– Двигай, места мало. – спокойно сказал Большой, подойдя к Диме, сидевшему на крайнем стуле в ряду. Бенз, Яна и Света сели рядом с Большим.

Клоп сразу заприметил Варю. Он видел ее раньше. Да, точно видел. В том же продуктовом, где спас Киру от Валеры. Она была с сестрой, но в юбке. Его привлекли ее ноги. Да, именно это его привлекало. Ни глаза, ни волосы. Может, конечно, куртка, но ее уже нет. Ноги – есть. Какая-никакая, а разница.

Кузнец замешкался. Начал собирать бутылки. Уронил гитару. Время от времени оглядывался на пришедшую компанию. Все молчали.

– Ты пацанов тишину послушать позвал? – закурив настоящую американскую сигарету, сказал Большой.

Кузнец быстро сел на скрипящий стул (а может, это был и не скрип, а последствия испуга) и начал петь. По струнам не попадал, фальшивил крупнее прежнего. Визжал. Соседи даже по батареям ударили несколько раз. Рвал связки. Но Большому нравилось. Так казалось Кузнецу, изредка поднимавшему голову на уважаемого гостя. Тем временем Клоп уже клал ладони на так восхищаемые его ноги Вари. Она была в юбке чуть выше колена. Приличная. Да, она и вправду была воспитанной девушкой. Как и сестра ее, Лиза. Собственно, поэтому руку Клопа она настойчиво убирала, краснея и нервничая.

– Да ладно, че ты? – сжимая в ладони ляшку Вари, говорил Клоп.

Дима заметил, хотел вмещаться и приподнялся, будто готовясь перепрыгнуть через ряд и заступиться за Варю. Чувство долга. Воспитание. Надо было. Она знал.

– Даже не думай. – тревожно взяв друга за рукав рубашки, но не отводя взгляд от Кузнеца, прошептал Фил. – Они нас прям тут порвут.

Дима не вскочил, а Варя вскочила. Она была девчонкой, что знала себе цену. Да, определенно знала. Побежала к выходу. Клоп за ней. Внимания никто не обратил. Даже Дима заметил не сразу, хотя уже несколько минут сидел "как на иголках". В коридоре Клоп прижал Варю к стене.

– Отпусти меня, придурок! – выкрикнула Варя.

– А ты с характером, люблю таких. – после резких движений по ее ногам пуская руки под юбку Вари и целуя ее в шею, произнес Клоп, уже предвкушавший последующие действия.

Дима услышал. Хотя Кузнец, словно нарочно, верещал свою песню еще громче. Но Дима услышал и вскочил со своего места. Фил пытался его остановить. Не выходило. Большой невозмутимо слушал Кузнеца, раскуривая третью сигарету. Курил он много и быстро.

Дима резко хватает Клопа за руку и пытается оттянуть от Вари. Он не полон уверенности, но твердо понимает, что никто кроме него не защитит девушку. Он должен. Должен, потому что куртка. Должен, потому что отец так учил. Должен, потому что понравилась.

– Отвали от нее! – дрожащим, но пытающимся казаться уверенным голосом произносит Дима.

– А че, телка твоя? – насмехаясь, спрашивает Клоп, чуть отстраняясь от Вари. Он был завсегдатаем подобных ситуаций.

– Ну, моя. И че? – неуверенно ответил Дима, посмотревший на испуганную Варю, чья тушь уже струилась по ухоженным щекам.

Кузнец доиграл песню и встал, чтобы посмотреть, что происходит в коридоре его квартиры, но, когда хозяин квартиры пошел между рядами в сторону коридора, Большой остановил его рукой. В руке была купюра. Немалого, но и небольшого номинала. Для Кузнеца – огромные деньги. Большой встал и пошел к выходу. За ним – Бенз, Яна и Света. Света плелась еле-еле. Она была пьяной. Еще и вернулась дважды. То сумка забыла, то резинку. Дура.

– Ну все, пропал Димон, – сказал Фил сидящему рядом Дэну, который уже было собирался встать. – Сиди.

Клоп, ехидно смеясь, вновь протянул свои руки к Варе. Снова к ногам. Последовательность действий та же.

– Ну, ты же видишь, как она меня хочет. – промурчал Андрей Диме.

Варя отстранилась, а Дима попытался ударить Клопа прямо в голову. Да, этот удар и впрямь мог многое изменить в жизни сына "звездного мента". Мог сесть в тюрьму, попав в висок и убив Клопа, или о чем там еще мечтают парни-подростки, представляя как они заступятся за любимую девушку? Впрочем, ничего у Димы не вышло. Завсегдатай он на то и завсегдатай. Клоп резко увернулся и ударил Диму в живот. Тот согнулся. Какое бесславное поражение в такой утопичной битве. Унижение. Однако.

– Че, герой бля? Обосрался? – выкрикнул Клоп согнувшемуся Диме. Андрей был грубым. Наверное, самым грубым из всех, о ком было рассказано ранее. И ведь он был не пьян. Совершенно.

Большой прошел мимо, не посмотрев ни на одного участника происходящего. Лишь толкнул Клопа спиной, мол "хватит, пошли". Бенз, Света и Клоп последовали за главарем, а Яна остановилась около Вари, чье лицо почернело от туши, а ледяные руки и ноги потрясывались, как в конвульсиях.

– А он-то у тебя герой! – усмехнулась пиратка и, похлопав Варю по плечу, юркнула в дверях.

Фил с Дэном подбежали к Диме. Надо признаться, Дэн бежал быстрее, несмотря на всю свою грузность.

– Димон, ты как? Может скорую вызвать? – приобняв друга, спросил Фил. – Не, ну мы реально хотели выйти!

– Да пошли вы!

Дима, держась за живот и единожды бросив взгляд на Варю, вышел из квартиры. Успокоившаяся Варя растерянно и неодобрительно посмотрела на друзей парня. Нет, она не испытала к ним призрения, просто не понимала: еще десять минут назад она наслаждалась беззаботностью, перекидывая ножки одну на другую и хихикая со своей подружкой, а теперь по ее лицу уже текли черные реки. Не просто струились. Текли.

Дима с трудом вышел из дома. Компании Большого уже не было. Дима осмотрелся. Тяжело. Горечь не от того, что его ударил Клоп, от чего живот, по правде говоря, разрывался болью, словно его сжирали тысячи паразитов. Падше. Именно так ощущал себя Дима, шкребая ногами, как двумя плетями, по холодному разбитому асфальту, что не меняли уже лет двадцать – двадцать пять. Ледяные, как пакетированное молоко в плошке с дешевыми хлопьями, капли недоснега били его по голове. Плевать. Он не смог помочь. Испортил куртку. Он "нищак". Пенный напиток. Отец.

Майор Бугров заходил в кабинет понурым и уставшим от того, что целый день гонял чаи с единственным сотрудником из "старой гвардии" лейтенантом Сухининым. Сухинин когда-то тоже примерял погоны покрупнее. Даже подполковничьи, кажется. В районе работал. Нет, звездой уровня "Бульдога" он не был. Просто Бугров до погонов жадным не был, а вот Сухинин был. Теперь он лейтенант! Какая ирония. Однажды, заходя в кабинет к начальнику городской полиции, он громко и смачно выругался матом на его секретаршу, мол "дура, ты знаешь кто я?". Надо признаться, Сухинин был редчайшей гнидой. Свиньей в кителе. Кстати, секретарша оказалось женой того самого начальника городской полиции. Беременной. Первенцем. Да, ну и дурак был этот Сухинин. Называли его "Свин". Такой толстенный мужик с вечно потным лбом, засаленными волосами и грязным галстуком. Слюнявый, как шарпей. Друг "Бульдога" еще с областной Академии. Чаи гоняли целыми днями. Вспоминали Академию, прапора "Бу-бу", что вечно бубнил под градусом на зеленых студентов, немного разбавляли все застолье баранками. Не жизнь, а малина! Но не для Бугрова. Он хотел работы. И здоровья. Здоровья, наверное, больше. Хоть и пил он, знаете, редко, но чувствовал себя паршиво. То и дело в его кабинете что-то разбивалось. Поначалу помощники и сотрудники забегали, дабы узнать все ли в порядке у так уважаемого ими майора, а потом перестали. Все знали, что если шум, то из кабинета "Бульдога". Не иначе.

Зайдя в кабинет через старую трухлявую дверь, Виктор увидел сидящего на том же стуле у стола Валеру. "Опять сидит пес", – подумал майор. Валера его изрядно нервировал: то быстро справлялся со сложным заданием, то теории свои по мелким делам высказывал, когда не просили, то вовсе прерывал посиделки "Бульдога" и "Свина" с вопросами: "Что делать дальше?". Да, давно майор Бугров так не уставал от "зелени".

– А ты чего бездельничаешь-то, лейтенант? – ворчливо и вздыхая, сказал старый сыскарь.

– Скучно. – произнес утомленный бесполезными, как ему казалось, занятиями Валера. – Я думал, что людям помогать реально буду, а Вы меня бумагами завалили. Надо сказать, что задачи для такого амбициозного парня, как лейтенант Серов, были и впрямь скучными.

– Серьезное дело хочешь? – ухмыляясь и швыряя на свой рабочий стол промятую от граненного стакана с горячим чаем папку, произнес Бугров.

Валера кивнул.

– Сегодня на Кузнецкой, в квартире 335, происходит тусовка молодежи. Квартирник типа. – Бугров замечтался. – Вот в наше время квартирники были… Как сейчас помню… – мысль прервалась, майор перешел на шепот, а улыбка, навеянная ностальгией, спала с губ. – Ну, короче, пойти тебе надо туда и проверить: не шумят ли, не пьют? – перешел на шепот и засмелся. – А может: и не матерятся ли?

– Товарищ майор! – воскликнул Валера, вскочивший со стула в негодовании.

– Все, иди. – прервал самодовольного юношу "Бульдог". – Я тебе сказал, что делать.

Лейтенант Серов натянул на запотевший от переживаний лоб чистенькую, но уже запылившуюся за дни работы с документами, фуражку и, отдав майору честь и стиснув зубы, вышел из кабинета.

– И, если сыночка моего непутевого там встретишь, прям при всех ему наручники накинь! – продолжая глумиться над молодым стажером, крикнул матерый мент. Дверь захлопнулась. – Псих. – завершил свой смех Виктор и, не отрывая взгляда, смотрел на калитку кабинета.

Пока укутавшийся в форменную куртку Валера брел по вечерней слякотной и откровенно мрачной улице, вся его фуражка промокла под тем самым недоснегом. Жаль. Мать всю ночь наглаживала форму для любимого сына, который собирался на свою любимую работу. В Академии отучился, на сборы поездил. Гордость семьи.

– Вот Валерка-то! Валерка! Молодец, на работу устроился, матери помогает. А ты! Ты чего? Шатаешься целыми днями не пойми где и все с машиной своей возишься, все с машиной и с друзьями своими. – тараторила Татьяна, намывая посуду и поглядывая в квадратный телевизор, где показывали ее любимый сериал про любовь богатого парня к бедной деревенской девке, наверное, она мечтала о таком же, когда выходила замуж за отца своих мальчиков. – А мать она с краю, матери помогать не нужно. – продолжала она, видя, что Сережа не отвечает. – Мать с братом пусть вкалывают, а Сережа у нас в машине копаться будет, конечно.

И так каждое утро. Каждый вечер. Когда Валера на дежурствах и матери некуда девать свое внимание, время на то, чтобы ткнуть нерадивого сына в его несостоятельность находилось и ночью. Днем не получалось: то она работала, то Сережа сматывался на своей, точнее отцовской, машине к друзьям сразу после завтрака. Нет, он далеко не был ограниченным парнем. Срослось так, что отец ему был ближе. Большая фигура настоящего мужика, который всегда делал то, чего хотел. Крепкий, рослый, видавший войну. Сережа уважал его.

Тем временем Валера уже поднимался по лестнице, что вела напрямую к квартире Кузнеца. Кузнецкая, Кузнец… Так все просто. А почему хромать – это круто? Еще и изюм этот… Сережа подошел к двери и несколько раз крепко, но не с размаху, ударил кулаком по потресканной деревянной обивки старой калитки берлоги музыканта. Было тихо. "Ну, и где тут шум? Опять майор в никуда меня послал. Очередная шутка старого офицера. Как он похож на нашего капитана из Академии. Тот же, только в профиль", – думал Валера, спуская со скрежетом от идеально ухоженных ногтей ладонь на дверную ручку. Открыто. Лейтенант Серов в помещении. На полу бутылки, капли от Вариной туши, разбросанные стулья и часы, которые Яна украла у Кузнеца при встрече. Оставила. Интересная все же была эта пиратка. Иная. Часы Валеру не привлекли: "Наверное, забыл кто-то". А вот тушь в глаза бросилась, но вызвала лишь ухмылку. Наверняка какая-нибудь малолетняя дурочка расплакалась от неудачной любви с мальчиком, который был на пару лет старше нее. Да, Валера знал такие истории. На личном опыте или нет – неясно, но точно знал.

Расталкивая в стороны своими крупными шагами разбросанные бутылки, Валера вошел в комнату. Окно открыто, трубы заводы на фоне дымят, а Кузнец сидит на стуле, уже нее так хлестко роняю руку на, кажется, еще более поржавевшие струны. Пахнет индийскими сигаретами. Не пахнет – воняет. Отвратно. Хотя открытое в окно в этом плане, конечно, выручило. Лучше уж заводские выхлопы, чем поганые индийские сигареты. Сено. Кузнец курил.

– Здравствуйте? – вопросительно сказал лейтенант Серов, державший в руках кожаную папку. Больше он походил на простого участкового, чем на серьезного сыскаря. – Я говорю: здравствуйте! – повторил Валера.

– А? – взмахнув длинными грязными прядями и смотря куда-то чуть правее гостя, сказал Кузнец. – Я тебя узнаааал… – в пьяном бреду посмеивался музыкант.

– И что тут происходит? – Валера проходил между рядов стульев.

– Ничего не знаю. – кивая, поднял голову Кузнец. – О, звездочет?

– Ага. – сказал Серов, осмотревшись по сторонам. – Астроном.

Кузнец истерично засмеялся и помотал головой. Ему казалось, что этого всего нет, а он где-то в гримерке старой доброй американской рок-группы, презентует отрывок своей новой песни. Валера такую музыку не ценил, да и в целом, будучи до поступления в областную Академию прилежным домашним мальчиком, испытывал искреннее отвращение к подобным Кузнецу "талантам". "Маргинал", – подумал про себя лейтенант. Стоило ли столько лет отдать Академии, ездить на все возможные сборы, командовать взводами на смотрах строя и песни, чтобы теперь перебирать бумажки, вызванивать учетников и выезжать на бессмысленные выезды? Валере было скучно. Скучно и обидно. Выходя из пропахшей желтым сигаретным дымом сигаретами квартиры, он еще раз бросил взгляд на пятна на полу. "Тоже дура", – растворяясь в дверях, думал милицейский.

Недоснег стал помягче, дворы наполнились мамашками с колясками и стариками, которым необходимо было пройтись по родному вечернему городу, ведь именно в вечернее время суток было спокойнее всего: шпана грелась по своим местам и лишний раз не отсвечивала, дабы не попасться на глаза понурым блюстителям закона, возвращавшимся с любимой работы.

Во дворе, где стояла синяя спортивная площадка, она же "поляна", она же "коробка", в полукруг озаборенная старыми рассохшимися трибунами, не было ни души. Вообще, этот двор, надо сказать, был самым теплым и спокойным местом во всем городе. Люди там жили приличные – бывшие ученые, академики и рабочий класс, всю жизнь отдавший честному труду на заводе на благо области и страны. Градообразующие люди были культурными, поэтому летом там всегда вкусно пахло цветами, а в холодное время года не грелась шпана. Вызвать полицию с жалобой на шумное поведение в вечернее время – раз плюнуть. А лишние проблемы. Кому они нужны?

– А че мы не вступились-то? – спрашивал у своего крутого друга, втаптывающего очередную сигарету, молчаливый здоровяк Дэн.