Проша. Цена ошибки

Дамир Гарифуллин

Проша. Цена ошибки

Первый ноябрьский иней потрескивает под ногами. Но скорее вминается и тает, не скрипит, а просто растворяется. Бесследно. Как и теплое время года, которое уже позади. Крепкий, но от этого не менее шаткий парнишка идет по двору жилого дома. Обычный дом. Серый кирпич, заложенный еще во времена, когда не за каждой квартирной дверью стоял телевизор, монументально стоит буквально со всех сторон. "Застроили", – думает парень, переваливаясь от одного бордюра к другому, но в целом удерживая дорогу, которая ведет его к своему "серому кирпичу". Разбитый глаз, как фонарь, освещает ему дорогу. Да, темнеет раньше. Втоптав сигарету до фильтра, парень заходит в красные двери "серого кирпича". Лестница. Опять лестница. "Там лестница, тут лестница", – немного ворчит юный крепыш, изрядно "хорошо" отдохнувший минувшей ночью на Дне рождения своего друга. Или подруги. Впрочем, это уже неважно.

Квартирная дверь хлопает. Парень снимает куртку. Снимает тихо, озираясь из-за вешалки на коридор и комнаты.

– Пришоркал?, – внезапно слышится грубый мужской бас.

В дверях одной из комнат стоит добротный, не одаренный рослостью, но от этого не менее внушительный мужик в форменной рубашке. Держит в руках чашку утреннего растворимого дешевого кофе. Погоны сами за себя обозначают весь вес майора милиции.

– Да там у Дениса засиделись, – отвечает парень. – День рождения праздновали.

– А с глазом че?, – с нескрываемым пониманием, но со всей присущей отцу строгостью, спрашивает мужской бас. – Непутевый ты.

Парень скукоживается. Кажется, что все закономерно: наверняка, когда его отцу были те же шестнадцать, он тоже приходил домой под утро с фингалом и врал отцу про День рождения друга. А может и нет. Черт его знает, мужик он серьезный, так и не скажешь.

– Мать завтра вернется. Уберитесь тут. – наставляет мужской бас уходящего на кухню отца. – Я сегодня с дежурством, надо новому дармоеду объяснить, как улицы чистить. Вон, от таких, как ты.

Парень смотрит вслед отцу. Да, эта фигура в его жизни по-настоящему велика. Как "серый кирпич", только живой. Живой и властный. И, с одной стороны, можно было бы послать его, да забыть о горестях родительской опеки, да удрать к друзьям, упиваться "крутой юностью". Но отец. Нельзя.

Впрочем, не всем так везет, что отец рядом. Кто-то скучает, думая, что папа где-то в космосе или на Северном Полюсе. Да, эти сказки многие слышать с пеленок. Но у кого-то отцам, в общем, улетать и уплывать не нужно, они просто исчезают.

Под крышей более-менее приличного, по меркам того города, "серого кирпича" девушка с русо-каштановыми волосами красится перед зеркалом в коридоре хорошей (да, именно хорошей) квартиры, где хочется жить. Видимо, тут отец не ушел. Или ушел, но что-то оставил. А ведь бывают, что ни дать, ни взять. Музыка играет громко. Какая-то попса, это что-то легкое и несерьезное. Для "утреннего настроения" сойдет.

– Варя! Вставай. Я уже опаздываю. – пританцовывая выдает фигуристая девушка, докрашивая уголки губ.

– Встаю, встаю… – звучит протяжно из комнаты не менее красивым, но более юным голосом.

Варя в дорогом и приличном ночном костюме, плетясь и переваливаясь, подобно тому самому парню, что часом ранее вернулся домой поддатым, выходит в коридор по мягкому ковру.

– Лиз… А завтрак? – говорит она, сладко зевая.

– На плите все, там сама разберешься. Буду через несколько дней. – поспешно накидывая на плечо неплохую кожаную сумочку и целуя сестру в щеку, говорит Лиза. – Все, пока!

Да, с сестрами жить проще. Ни навязчивого отца, что контролирует твой "отдых", ни поставленных по уставному порядку задач. Нет напряженности. И не только с сестрами, да и с братьями тоже. Вообще с братьями, наверное, даже проще. Но только если ты не младшая сестра. А то получится то же самое: задачи и навязчивость старшего брата не дадут наслаждаться "заслуженной крутой юностью". Однако и не все братья дружат. Тут по-разному. От матери зависит, наверное.

Женщина около пятидесяти пяти лет наглаживает уже морщинящейся ладонью милицейскую форму на теле рослого, да и что уж греха таить, красивого молодого парня. Его лейтенантские погоны говорят: "Пора на службу". Видимо, он недавно Академию закончил. Большая заслуга. Толковый парень.

– Ну, красавец! Сереж, ну ты посмотри на него! – говорит воодушевленная женщина пятидесяти пяти лет, в полуобороте озираясь на сидящего на чуть затертом за век своего существования стуле. – Садись, сынок, будем завтракать.

Лейтенант садится на еще один стул. Посвежее, но скрипит, пошатывается под высотой и лоском новоиспеченного офицера Министерства внутренних дел. Сережа, исподлобья смотрящий на обласканного маминым вниманием брата. Для него он – мент.

– Вот, сейчас покушаем и пойдем на работу. – говорит, раскладывая паровые котлетки и пахучую жаренную с луком картошечку по тарелкам, уютная, но не такая уж и простая женщина пятидесяти пяти лет. Ее зовут Татьяна. Красивое имя.

Шкворчание картошки в сковородке и скрип от столетних стульев неожиданно пронзает телефонный звонок. И, побросав все свои дела, Татьяна, будучи человеком советским, а, затем следует, что ответственным, уже мчится навстречу стационарному телефону. Красному барабанному телефону.

Оставшийся за вкусно пахнущим столом блюститель закона невольно замечает взгляд брата и, мешая ложкой картошку, чтобы остыла, слегка ухмыляется. Как бы чувствует свое превосходство. Стены греют.

– Ну, скажешь что-нибудь брату? – начинает он.

– А че ты хочешь услышать? – хлюпая чаем, но скрывая искреннюю ненависть, отвечает Сережа. – Молодец, прибарахлился. Нормальную работу найти не смог. Че тебя, хвалить теперь?

– Я ради этой работы в Академии отучился, на сборы ездил. – сменяя ухмылку на немного стиснутые губы, говорит лейтенант.

– Такие вот, в погонах, брата у Кабана забрали. – тон Сережи повышается, он несильно, но все же бросает на стол вилку. – Мне с тобой за одним столом есть теперь стыдно.

Сережа встает и уже в дверях кухни сталкивается с матерью-телефонисткой, недавно стремглав несущейся к барабанному телефону.

– Это тетя Лариса звонила. – восторженно говорит Татьяна, буквально озаряя радостью и светом кухню. – Ой, Валер, ну, она тебя тоже поздравляет. – гладит сына в погонах по голове.

Сережа, около тридцати секунд посмотрев на эту картину стеклянными и, откровенно говоря, пустыми глазами, выходит в коридор через дверной проем.

– Сереж, а завтрак? – растерянно кричит Татьяна, вспомнившая о младшем сыне.

– Аппетит пропал. – выкрикивает Сережа, уже скрывающийся в куртке за входной дверью, которая вот-вот захлопнется. Дверь захлопывается. Мать смотрит в ее сторону, не переставая гладит по голове надежду отечественной милиции.

В это время тот самый парень из "серого кирпича", напротив, открывает дверь. Но не дверную, а холодильника. Тут все проще. В холодильнике, что естественно, пусто. На кухню заходит короткостриженая юная девчонка в неприметном сером топе и джинсах. Таких серых "батиных" джинсах, которые ей, очевидно велики. На опоясывающем "батины" штаны затертом ремне из кожи (ненатуральной, конечно) висит плеер. Именно плеер. Ни телефон, ни какая-то навороченная штука, а плеер. Квадратный, маленький, без циферблата, но со здоровенной круглой кнопкой для регулировки передачи музыки в наушники, вставленные в уши девчонки.

– Че там, Димон? Есть че-нибудь пожевать? – с характерной бойкостью и легкостью говорит короткостриженая пацанка.

Димон. То есть, Дима. Так зовут этого шестнадцатилетнего парнишку, что сумел с утра подпортить настроение родному отцу. Да что там отцу – целому майору милиции!

– Ладно, по глазам вижу, что нечего. – увидев "фонарь" под глазом брата, язвит девчонка и уже тянется за хлопьями с полки. – Будешь?

"Иных вариантов не дается, а поесть надо", – думает Дима, кивая в ответ на вопрос сестры.

Уже сидя за столом девчонке становится ясно, что брат долго засиживаться дома не намерен. Это понятно и по его нервным движениям ложкой, которой он буквально растворяет хлопья в пакетированном молоке, и по его кряхтению после каждого моргания. Да, фингал у него все-таки бодрый.

– А ты сегодня куда пойдешь? – робея, но при этом не теряя дерзкости, спрашивает сестра.

– Да с пацанами встретиться думал. – скупо отвечает Дима, уже предвкушая тот самый момент, когда в его правой руке вновь окажется банка холодненького слабоалкогольного, но от этого не менее окрыляющего напитка, а в левой – сигарета. Да, именно так он видел "крутую юность".

– О, а можно я с вами? – воодушевленно и чуть ли не подпрыгивая на табуретке прерывает мечты Димы девчонка.

– Нет, Кира, нельзя. Тебе дома еще убраться надо.

Искренние возмущения девочка скрывать не умела, поэтому всем своими видом попыталась показать свободному, как она считала, брату, что ей тоже хочется лететь… а не ползать по квартире все каникулы с тряпкой в ожидании отца. Да, того самого "Бульдога", как его между собой называли коллеги, много лет имеющего дело с самыми отмороженными людьми в городе.

– Ну, дай денег на чипсы хотя бы. – чуть повышая тон, говорит Кира.

– У меня у самого пусто, Кир. – тяжело вздыхая и не имея никаких сил на ругань с младшей сестрой, отвечает короткостриженой девчонке, которая продолжает заталкивать в себя дешевые хлопья, залитые ледяным пакетированным молоком.

Впрочем, нет ничего более ледяного, чем ветер, который буквально пронзал пальто "Бульдога", шедшего на работу с увядающим чувством любви к своему делу и ощущением, что все, что он делает – бессмысленно. Да, он и впрямь потерял практически весь рабочий запал, что был у него на разных стадиях работы в органах внутренних дел. В 21 год он закончил Академию. Тогда он был буквально влюблен в профессию и, не тая греха, ночевал на работе. Он гонялся за преступниками лучше всех. Может, поэтому его прозвали "Бульдогом". Уже в 24, получив за успешное раскрытие дела о серии вооруженных ограблений продуктовых ларьков города капитанские погоны, Виктор Бугров (так уж его звали) был буквально звездой сыска. В 27 он встретил девчонку Свету – милую, курносую, с точеной фигурой и невероятным блеском в глазах. Потом родился Дима, потом Кира. Феерия спала, дали поруководить отделом, потом уже в начальники и, что естественно, майорские погоны. Последним крупным делом майора Бугрова были смерти подростков, что подсаживались на всякую дрянь. Дрянью, кстати, занимался никто иной, как брат Виктора Вячеслав. Тот еще перец был. Но Бугров перед выбором даже не вставал: брата с соучастниками наказал по закону. За то и майор. Настоящий майор. Но за последние пару лет достижений за Бугровым замечено не было: сидел тихонько в своем кабинете с запахом старой древесины и мела, которым были натерты стены, перебирал бумаги, учил "дармоедов", которых присылали из областного центра раз в полгода, и ждал конца своего рабочего дня. "Спекся "Бульдог", – шептались между собой коллеги.

И вот она – дверь кабинета. Та самая, за которой, как считал Бугров, он провел лучшие годы жизни. Входит, стряхивая с пальто что-то похожее на первый снег, и видит того самого "зеленого" лейтенанта. "Сидит уже, пес", – подумал про себя Виктор, набрасывающий шарф на вешалку, как петлю на шею заядлому уголовнику.

– Здравия желаю, товарищ майор! – громко вскрикивает Валера, вскочивший со стула, словно его мать Татьяна, услышавшая звонок домашнего барабанного телефона.

Бугров, впрочем, утреннего энтузиазма молодого подопечного не разделил. Прошел мимо Валеры, уселся в кожаное кресло, в котором уже появилась вмятина за долгие годы работы майора и стал рассматривать новобранца с таким же презрением, как и каждого, кто входил в его кабинет за последние несколько лет работы.

– Товарищ майор, лейтенант Валерий Серов. Представляюсь по… – начинает отчетливо произносить амбициозный и голодный до блистательных расследований лейтенант.

– Вольно, вольно. Садись, Серов. – ухмыляясь и тяжело вздыхая произносит Виктор. – Какими судьбами к нам?

– Ну, как? Сначала кадетское, потом Академия и вот… – в полуприседе затеял рассказ Серов.

– Академия? М… Академия – это хорошо… А цели у тебя какие, лейтенант? Чем живешь вообще?

– Людям помогать. – уверенно выпрямившись во весь рост произнес Валера.

Умудренный опытом "Бульдог" прекрасно знал, что все амбиции быстро тухнут, поэтому решил сразу же проучить "зеленого" лейтенанта и дать ему самую что ни на есть скучную работу.

– Людям помогать? Людям помогать надо, да… – бормочет под нос майор Бугров, перебирая листы бумаги, которые только что достал из папки, что уже полгода пылилась в тумбочке. – Так, это у нас… Ага, так.

На протяжении пятнадцати минут Бугров перебирал бумаги, время от времени поплевывая на свой засохший и очерствевший от круглогодичного перебирания бумажек палец. Все это время лейтенант Серов стоял по стойке смирно, ожидая указаний старшего по званию, который, справедливости ради приоткрывая завесу тайны, его не впечатлил.

– Вот. Твое первое задание. – прерывает тишину майорский бас.

Бугров бросил на стол толстую папку, до отказа напичканную всевозможной макулатурой. По сути, все это можно было бы смело выбросить в мусорку. Также подумал и Валера, который, бросив удивленный взгляд на Виктора, взял в руки папку. Валера открыл папку и, пытаясь понять, что там написано сел на стул.

– Дерзайте, лейтенант. – прозвучало от проходившего к выходу Виктора.

"Бульдог" прекрасно знал, что подобная задача сразу же отобьет у молодого и амбициозного парня все желание работать. А если и не отобьет, то хотя бы остудит пыл и разобьет ожидания. Возможно, в глубине своей души майор Бугров боялся, что в городе появится новый "крутой мент", который затмит все заслуги Виктора и заставит его профессиональное прошлое кануть в лета.

День в самом разгаре. Люди мчатся кто куда. По своим простым рутинным делам. Глупым делам. Делам, которые не имеют значения в глобальных масштабах, но от которых, как нам часто кажется, катастрофически зависит все в нашей жизни. Среди всех этих людей плетется Дима. Все такой же голодный (даже после просроченных дешевых хлопьев с ледяным пакетированным молоком) и с таким же подбитым глазом. Он не смотрит по сторонам. А зачем? Его дорога ясна: вот две улицы, там старые гаражи, где когда-то стояла "Волга" дяди Славы (да-да, того, которого майор Бугров посадил в тюрьму), а за ней старая синяя разбитая спортивная площадка, где его уже наверняка ждут Фил и Денис – друзья, рядом с которыми он мог забыть о суровом "Бульдоге" и насладиться "самой крутой юностью".

Навстречу ему порхает Варя. На ней модная осенняя куртка. Наверное, такая куртка в этом городе только у нее и была. Родители любили Варю. Нет, Лизу тоже любили, но Варю все-таки любили больше. Вообще, с тех пор как родители девочек переехали заграницу, оставив юную Варю на только-только отучившуюся в уважаемом областном университете Лизу, все стало намного проще и свободнее. Не было отца с его постоянными телефонными звонками, где он доказывал очередному, как он самых называл, "придурку", как лучше продавать товар; не было матери, что беззаботно и глупо растрачивала отцовские деньги. В общем, проблем поубавилось.

По иронии судьбы, подбитый и с похмелья не самый координированный Дима столкнулся с Варей, что засмотрелась в телефон. Кофе. Да, она несла кофе. Вкусный, душистый, только-только сделанный в местной кофейне, которую держали два турка, приехавшие учиться в областной университет по обмену и, конечно же, оставшиеся для того, чтобы показать жителям города, что такое настоящий турецкий кофе. Этот самый кофе, а точнее стакан, в который он был залит, предательски опрокинулся на Варину куртку. Белая ткань начала быстро впитывать черный цвет от душистых зерен. Что же за зерна такие были? Теперь курточка будет кофейной. Жаль. А, может, оно и к лучшему.

– Ты..! Ты что наделал? – пытается отряхнуть штаны. – Черт! Ну новые штаны испортил!

– Смотреть надо, куда идешь. – скупо и потеряно отвечает Дима, который, по правде говоря, замечтался о том самом слабоалкогольном пенном напитке, что ждал его на ржавом борту спортивной площадки.

Осознав ошибку, он приблизился к Варе и попытался вытереть пятно от кофе, которое впиталось до самой футболки, не говоря уже о плотной кофточке, что буквально неделю назад Лиза забрала с почты вместе с остальными подарками от родителей. "Нам так не жить", – подумал Дима. Хотя для него дорогая шмотка никогда не была мечтой. Он вообще был человек мягкий, даже ведомый в каком-то своем проявлении. Ел, пил, курил, дышал, учился в училище. "Токарь" – так его называл приблатненный дядя Слава, когда Дима, будучи совсем маленьким носился по квартире, держа в руках дедов токарный резец. Да, были времена.

– Не надо трогать! – брезгливо отступившись от Димы, прошипела Варя. – Отойди.

"Истеричка", – промелькнуло в голове у Димы. Он улыбнулся. Сначала не хотел произносить этого вслух. Он наивный, добрый. Где-то даже туповат. Не глуп, а именно туповат. Но Варя продолжала. Казалось, она была готова избить этого, как она считала, "гопника". Ограничилась криками. Людей на улице стало меньше. Время было неспокойное, а связываться с очередным бытовым конфликтом никому не хотелось.

– Ис-те-рич-ка, – произнес Дима и прошел дальше, видимо, вспомнив о Филе и Денисе, которые уже наверняка его заждались.

– Я истеричка? Да ты…! Ты..! Нищак! Новые штаны испачкал… – истерично кричала покрасневшая Варя вслед уходящему парню. Он ушел, набросил капюшон и позже юркнул к гаражам. К тем самым, где когда-то стояла "Волга" его дядьки.

Под капюшоном шла и Кира, но шла она менее уверенно и не по улице. Магазин. Продуктовый магазин. Один из самых больших магазинов всего города, а поговаривали, что и области. Неприметная короткостриженая девчонка, дочь матерого офицера внутренних дел, дожидалась момента, когда около стеллажа не останется ни одной живой души. Как назло, народу в магазине было слишком много для вторника. "Что же делать?", – крутится в голове Киры. Момент. Ряд со стеллажами пуст. Все у кассы. Самое время. Движение рукой и в кармане у Киры уже лежит шоколадка. Белый шоколад. Белый шоколад она не любит. Но тут уж, что Бог послал. Хотя как можно упоминать Его, когда речь идет о воровстве? Риторический вопрос. Кира оглянулась. Чисто, все у кассы, очередь. "Надо делать ноги", – не успело промелькнуть в голове юной воровки, как ее предплечье что-то сильно стиснуло. Она обернулась. "Нет", – единственное, что успело прозвучать в ее голове, когда она увидела перед собой рослого, но уже не такого выглаженного сотрудника милиции. Им был Валера, здесь секрета нет. Лейтенант утомился от дневного перебора бумаг, но все равно решил купить тортик для матери и брата. Отметить первый рабочий день – дело святое. Снова святость. Все про грех и вновь про святость. Впрочем, эта грань часто стирается. К горькому сожалению для одних и терпкому счастью для иных.

– Отпусти! – пытаясь вырваться, кричит Кира. Она прекрасно понимала, что за воровство ее простят, а вот серьезного разговора с грузным отцом… Да еще и после его рабочего дня! Упаси Боже. Ну, вот. Вновь.

– Сейчас в детскую комнату отведу тебя, там и поговорим. – с нескрываемой усталостью и невероятным нежеланием тратить свое время на разборки с малолеткой, произнес Валера.

К ним подскочил, как подорванная телефонным звонком Татьяна, молодой парень. На вид – ровесник Валеры, да и по выправке похож. Хотя, кто их разберет.

– Опять ты за старое? Сколько раз тебе надо объяснять, что чужое брать просто так нельзя? – агрессивно, но при этом по-наставнически произнес новый участник случившегося инцидента. – Ты же не маленькая уже! Постоянно нас позоришь!

– Андрюха? – чуть пригнувшись и расслабившись, удивленно сказал Валера. – Возников?

– Да ладно! Валерка? – парень искренне улыбнулся.

– Слушай, с кадетского тебя не видел! – обнимая старого друга, радостно говорит Валера.

– Да меня как отчислили, я так и переехал. – шмыгая носом от легкой простуды, отвечает Андрей. – Грузчиком работал на другом конце города. – бросил взгляд на Киру и махнул на нее рукой. – За вот этим позорищем присматривать пришлось.

– Так это твоя что ли? – немного отступив озадачился лейтенант.

– Тетка сбагрила, а я лови ее по всему району.

Кира смотрела на парней с искренним непониманием. Слишком много событий из-за простого шоколада. Еще и белого. Просто поразительно. Да и страшно: что это за Андрей? С другой стороны, разговора с отцом не будет. Уже хорошо. И шоколад есть. Но белый.

– Ладно, забирай. – сдался Валера. – Но еще раз увижу, что воруешь, так просто не отделаешься.

– Спасибо, Валер. – пожимает руку старого друга Андрей. – На связи, если что.

– Давай, давай. – устало улыбнувшись и время от времени строго посматривая на Киру.

Находятся хорошие люди. Помогают. Но не угасает. Да, не угасает обида быстро. Особенно если речь идет о настоящей итальянской (или какие там еще бывают) куртке. Теперь она кофейная. И вопрос не в том, что есть риск прозваться "Кофейником". Вопрос в том, что какой-то неблогополучныш, бессмысленный человек, откровенный "гопник", как считала Варя, испортил вещь, на которую вся его семья должна полжизни отработать без выходных в кофейне у турков.

– Да, и ты прикинь, еще истеричкой обозвал! – возмущенно говорит Варя в телефон, лежа на животе и болтая ножками. – Да не знаю, незнакомый какой-то.

– Нууу, козел. – доносится хихикающий голос из телефона.

– Да-да, точно. – крутя прядь светлых волос, поддакивает Варя. – Но симпатичный.

Но не курткой же счастье едино. Да и зачем вообще эти шмотки? Лучше купить какую-нибудь новую игру на старую приставку, скейт или новый диск с фильмом для взрослых. Лирика. В первую очередь – слабоалкогольный пенный напиток и пачка дешевых соломенных сигарет, которых у индусов, вагонами отгружавших эту дрянь еще со времен дяди Славы, было навалом.

– Не ну а я в чем виноват? Она идет в телефон залипла. Еще я и козел. Истеричка. – делится Дима с друзьями, удобно расположившимися в вечернем дворе на ржавых трибунах около старой спортивной площадки, и докуривая уже третье сено.

– Бабы… – задумчиво смотря на окна произносит Фил. – А красивая?

Дима, закашлявшись, удивленно поворачивается на друга. Да, он тот еще сердцеед был. А может врал. Да какая разница! Ребячество, подростки.

– Ну ладно, ладно. Я же шучу, братишка. – смеясь и хлопая Диму по плпечу произнес Фил. – Не обращай внимания, может цветы давно не дарили девке. – он улыбнулся. – Ты же понял какие цветы, да?

Парни засмеялись. Не зная над чем, а просто. Снег падал. Жидкий, практически дождь. Не хлопья. Но тем и лучше, ведь трибуны были обсохшие. Не мокрые. А в такой вечерней атмосфере говорить о девушках, да смеяться над молчаливым здоровяком Денисом для компании было величайшим наслаждением.

Глава 2

Зябким утром, когда все спали, Варя и ее подружка Настя (та самая хохотушка, что поддерживала "Кофейник" по телефону) куда-то собирались. У Димы трезвонил телефон. Минувшим вечером отец все-таки учуял хорошо проведенный Димой вечер, но виду не подал – то ли слишком устал, то ли уборка, которая, надо отдать должное Кире, была успешно осуществлена, заставила его немного пожалеть и без того "уставшего" сына.

– Ну? – переваливаясь с подушки на подушку пробурчал еще не проснувшийся Дима в телефон.

– Идем? – задорно протараторил уже бодрствовавший Фил.

– Куда?

– Ты че? Завтра Кузнец же вечерину организует. – говорит Фил, предвкушая грядущий квартирник. – Обещал девок как надо.

– Да я не знаю даже чет.

– Надо. – уверенно сказал Фил.

– Тогда пошли. – зевая ответил Дима.

Все идут. Вечно идут. Куда-то идут. Никто не знает почему, но так, наверное, надо, чтобы кто-то куда-то шел. Может, именно это и заставляет Землю крутиться и менять ночь на день, лето на осень, осень на зиму и так далее. Андрей брел по улице в компании Киры, она заметила его у местного сигаретного ларька.