Дневник волонтёра СВО

Мариуполь был одним из промышленных гигантов Украины. Здесь работали два градообразующих предприятия металлургической промышленности – Азовсталь и Завод Ильича. Вместе на них трудились около 25 тысяч человек.

Среднестатистическому горожанину, тем более, столичному жителю вряд ли будет понятно, что такое промышленный гигант, что значит – работать на нём, быть частью этого организма.

Я родилась и жила в уральском промышленном городе, гордость которого – внесённый в Книгу рекордов Гиннесса завод-гигант УВЗ. Уралвагонзавод. На нём я не работала, но мне довелось быть частью семьи двух других предприятий Нижнего Тагила: Уралхимпласта и завода «Планта».

Я много лет шла на работу под заводской гудок и понимала, что пора домой, тоже услышав этот звук. Я шла не одна – нас было много, мы знали друг друга, знали, что нужны нашему заводу, а он старался нас объединять социально-направленными мероприятиями: КВНами, концертами, путёвками, наши дети ходили в заводские или подшефные садики, мы ездили на экскурсии. Кто-то скажет – глупости, уравниловка и обязаловка. А на заводе есть плечо товарища, друга и коллеги!

Сегодня в уравниловке менеджерской среды, в штате тысяч юрких доставщиков, среди консультантов бутиков нет того товарищества, какое есть в коллективах промышленных гигантов. На заводе люди близки тем духом, который был рождён в Советском Союзе и который до сих пор не выбили никакие маркетинговые нововведения. На заводах создавались и создаются семьи, сюда приходили и приходят работать дети своих родителей, продолжаются промышленные династии. Завод даёт работу, зарплату, отдых и обустраивает социальную жизнь своих работников. Я не идеализирую, а сравниваю с теми условиями, в которых работает современная молодёжь, не знающая, что такое социальные гарантии работодателя.

Градообразующие предприятия в Мариуполе давали людям работу, хороший доход, садики, школы, плечо товарища. Трудясь 10, 20, 30 лет на заводе, человек имел репутацию нужного, высококвалифицированного работника. Это практически статус. А потом – почести и заслуженная пенсия для уважаемого человека. И не надо было признание всего общества, важно, что сам человек осознавал себя частью большого организма, знал, что его труд, пусть и невелик в рамках деятельности всего завода-гиганта, но тоже необходим и ценен.

Война разрушила Азовсталь и завод Ильича. Нет мест, где работали и совершали прорывы. Некуда идти сейчас. И завтра тоже некуда будет идти. Жизнь стала равна НИЧТО. Это хуже, чем сгорел дом.

В штабе я разговаривала с семейной парой, работавшей инженерами на Азовстали. Тоска, обречённость и страх. Они были уважаемыми людьми, технической интеллигенцией. А сейчас пришли попросить кроссовки мужу и немного продуктов, если можно. Они не старики, им чуть за 50. Что? Квартира? Да, жить есть где, но почти всё погибло. Зарабатывать? А где? Да и чем? Они инженеры, но ни одно предприятие в городе не работает. На рынок, продавцом? Так не все могут. Их мир рухнул, нет никакой опоры. Остались только они друг у друга. Очень надеюсь, что им хватит сил дождаться светлых перспектив.

Бабушка Анна Сергеевна

Анна Сергеевна, к которой нас везли, жила в тихом местечке с типичными южными улочками, кокетливо бегущими между двух заборов, увитых виноградными плетьми. Сверху – охапки каштановых веток да шапки грецких орехов. Один из изгибов дорожки открыл нам почти не видимую в лианах калитку. За ней – небольшой домик, у порога, нежась на солнце, томятся кошечки, вдоль стены вниз на огород сбегает аккуратная тропинка. Солнце, тишина…

Калитка открыта, заходим. Елизавета зовёт хозяйку. Из дома выходит маленькая худенькая светловолосая бабушка, она улыбается и легко ступает по земле. Тонкие ручки, нежный голосок, лучистые глаза, и мне кажется, что Анна Сергеевна почти прозрачна на фоне этого летнего дня.

Она – одна из подопечных общественного центра помощи, к ней часто приезжают, навещают её и помогают ей. В Мариуполе появилось немало нуворишей, желающих разжиться на государственных деньгах России, на растерянности жителей, на одиночестве стариков. А Анна Сергеевна как раз одинока, живёт в родовом доме, поэтому её и взяли под опеку.

Кстати, в России говорят СВО, а здесь – война. "Было до войны", "после войны" – это нормальные обороты в речи местного населения. Вот, и Анна Сергеевна до войны была полна сил, ухаживала за огородом. Говорит, на эвакуацию согласилась не сразу, только в конце марта 2023 года. Собрала две тележки, рюкзак и дамскую сумочку. Место сбора на эвакуацию было на улице на определённой территории. Подходили два автобуса, увозили людей, остальные ждали своей очереди. Она сутки ждала. За это время украли обе тележки с вещами… Её привезли в другой город, разместили в школе, спали на полу, кто что мог, стелили. Через три дня её с другими беженцами повезли дальше и высадили в Тольятти, заселили в гостиницу. Там было хорошо, кормили, номера чистые, но душа рвалась в родной дом. Как только смогла, Анна Сергеевна выехала в Мариуполь.

Вернувшись, обнаружила, что окна в доме разбиты, но не пулями, а мародёрами. Следы от пуль тоже были: на каменных стенах, металлическая дверь до сих пор стоит со сквозными отметинами, на участке валялись куски искорёженной, черной от гари крыши соседей.

Анна Сергеевна практически сразу обратилась в благотворительную организацию, над ней взяли шефство. И очень кстати, т.к. быстро нашлись люди, захотевшие выдать себя за хозяев её дома.

Я уже выслушала несколько историй, как ради получения субсидии от России или восстановленной квартиры некоторые говорят, что их родственники умерли, погибли, даже свидетелей приводят. Врут. Хозяева живы, а мошенники быстрее стараются переписать жильё на себя.

Но ещё страшнее таких, мне думается, те бессовестные, кто во время войны не остался жить в подвалах своих домов, не уехал в эвакуацию, а сбежал за границу со словами проклятий в адрес России. Теперь эти люди возвращаются, чтобы получить субсидии, а потом спрятаться обратно в свои забугорные норы. Они очень выделяются среди остальных. В них нет неловкости, печали, обреченности и шока потерь. У них апломб, претензии и приказной тон: вы мне должны.

Вот таких Анна Сергеевна от себя и отвадила, удалось.

Дом её выдержал обстрелы, стоит, но нужен ремонт, внутри ещё есть следы гари, есть трещины. В огороде пока растёт только немного овощей. И то – в этом году случился неурожай. В июне весь месяц было сухо, +50, картошка, помидоры засохли. Мы с Серёжей, конечно, картошку выкопали, но она по размеру больше похожа на слезы… Помидоры ничего не дали, кабачки совсем маленькие. Правда, виноград бушует, он один и уродился.

Копаю картошку у Анны Сергеевны. Грядка заканчивается, а в ведре едва донышко прикрыто.

Полгода Анна Сергеевна жила с окнами без стёкол, сосед заколотил плёнкой. К зиме дождалась, когда ей вставили стёкла. Теперь ждёт ремонта.

Она начинает плакать, когда вспоминает про войну. Нам не понять. И сейчас-то разрушенные здания в городе шокируют, действуют очень угнетающе. При том, что обломки, стекла, и другие следы боевых действий уже вывезены. А представляете – весь город был в обугленных руинах… Где ты гулял, какие места любил, где работал – всё это одинаковое месиво взорванных почерневших стен. Не дай бог!

Прогулка по главной улице

Штаб закрылся в пять, но я не хочу в общежитие. Хочу пройтись по улицам. Девчонки обсуждают планы прогуляться на море, я не любитель. Да и хочется одиночества. Скачиваю карты, чтобы не заблудиться, запоминаю адрес общежития, куда в итоге надо прийти, и – в путь.

Наш штаб расположен очень удачно, если пройти метров двести влево, то там – самое начало улицы Ленина. Надо подняться по ней до большого парка с театром, пройти его, дальше по Ленина идти до второго перекрёстка и повернуть налево. Там на втором светофоре – направо и долго идти по прямой до общежития.

Иду тем путём, каким вчера ходили в атмосферный Одесский дворик, и чуть дальше. Огибаю угол дома – и передо мной перспектива широкой улицы, уходящей вперёд в горку. По обеим сторонам вижу дома сталинского ампира, те, что рядом – отреставрированы. Широкая дорога на четыре полосы, просторные тротуары, деревья. Людей нет. Точнее, прохожих нет, есть только строители, которые красят, что-то выносят, висят на фасадах в люльках, работают на лесах. До парка по улице было километра полтора, пока шла это расстояние, встретила десятка два строителей и одного гражданского пешехода уже возле парка.

Почти все дома на улице отреставрированы, заменены окна, крыши. Если смотреть в перспективу, то череда новеньких домиков создаёт ощущение, что я попала в город-сказку. Да, но это только фасады. За счёт государственных средств идёт наружный ремонт и восстанавливают подъезды, квартиры должны ремонтировать сами жильцы, хотя, насколько я знаю, уже разработаны программы софинансирования.

На улице остались следы боевых действий. Вот дорожный знак прострелен как решето. Стою, смотрю на него. Пробую представить, с какой частотой и как долго должна была идти перестрелка, чтобы в этом круге диаметром 60 сантиметров было столько пулевых отверстий.

Под ногами – тоже эхо войны. Когда-то тротуар был вымощен плиткой. Сейчас это сплошные бетонные шрамы: ямы и ямки от взрывов, глубокие царапины, круглые отверстия. Словно плитку царапали, грызли, долбили.

Дошла до парка. Он называется Театральный сквер. От театра остались только стены, сейчас его реставрируют. Огромная махина маскировочной сетки, за которой угадывается силуэт разрушенного здания.

Газоны, дорожки, скамейки – это всё в парке новое, красивое. Открыт фонтан, сделана детская площадка. Немного, но люди в парке есть, в основном, родители с детьми. Прохожу его насквозь и выхожу на продолжение проспекта Ленина.

Упираюсь в милое кафе французского стиля с вынесенными на улицу столиками. Сидит парочка. Как это необычно: романтика, стиль, метрдотель в центре израненного города. Следом за этим кафе ещё одно прячется под ветвями уютных каштанов. И на этом благоденствие заканчивается. Следующий дом – истерзанная многоэтажка, нависшая взорванными рамами над первым этажом, где, как ни в чём не бывало, работает продуктовый магазин. А напротив, через дорогу, и вовсе депрессивная картина: здание, которое выглядит как декорации для футуристического фильма ужасов. Скорее всего, это был торговый центр со стеклянным фасадом, от которого, разумеется, не осталось ни стёклышка. Огромные проёмы обрамлены свисающими профилями, лохмотьями обивки и панелей. На полу – кучи хлама, которые уходят в глубину помещения и теряются в темноте, она внутри здания даже сейчас, когда на улице вполне светло. Жутковато. Кстати, именно из этих руин на меня ночью выскочила свора собак, но об этом я обязательно расскажу позже.