Виноватые

Виноватые

Бахор Рахим

© Бахор Рахим, 2025

ISBN 978-5-0067-7480-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Упокоение

Мужчина лет шестидесяти – шестидесяти пяти сидел на ступенях у винно-водочного магазина, сжимая в руке открытую бутылку дешевой водки. Набрав в рот очередную порцию, он не спешил глотать, будто смакуя напиток. Мужчина смотрел в синее весеннее небо Ташкента, раскинувшееся над головой. Глядя на облака, он снова потянулся к бутылке, но, прежде чем сделать глоток, слегка прижался правым плечом к стене магазина, окинул прохожих рассеянным взглядом, всматриваясь в одну из центральных улиц, рядом с некогда известным магазином «Светлана», и залпом выпил почти половину бутылки.

Лицо его исказила гримаса, то ли от горечи водки, то ли от боли прожитой жизни. Через пару секунд он расслабился и абсолютно трезво, но отрешенно уставился в небо, словно увидел на нем свое прошлое. Сознание мужчины, казалось, потеряло связь с настоящим. Он так и смотрел в одну-единственную точку на небе, потом едва заметно улыбнулся, сделал длинный выдох, закрыл глаза и умер.

Элла

Рустам был единственным сыном своих родителей, но, несмотря на то что у него были двоюродные братья и сестра, дедушка со стороны матери неожиданно для всех завещал ему свою квартиру.

А жил Рустам в полученной в наследство квартире на деньги от продажи жилья родителей на улице Новомосковской. Ему было около сорока – сорока пяти лет, когда умерла его мама и он остался наследником двух квартир в столице. Отец его умер первым. Это был несчастный случай.

Какое-то время Рустам оставался в семейном кирпичном, в то время еще и элитном доме, в центре города. Но так как Рустам нигде не работал, он продал квартиру родителей, которая была дороже дедушкиной квартиры в панельном доме, и перебрался в другой район Ташкента, в унаследованную квартиру.

– Рустам? Как твои дела? Как здоровье? – спросила его по телефону Элла, тетя по линии отца.

– Алло, – вяло ответил Рустам.

– Это я, Элла, спрашиваю, как твои дела и здоровье? – повторила Элла.

Когда-то очень давно, когда Рустам был маленьким, Элла практически заменила ему маму. Тетя, будучи еще совсем молоденькой, приехала к старшему брату ухаживать за его сыном, которого решили оставить в Ташкенте, а сами уехали в Ленинград, где Рита, мама Рустама, поступила в аспирантуру.

– Все у меня хорошо, – стреляющим голосом ответил Рустам.

– Работаешь? – продолжала интересоваться Элла.

– Нет, я пока отдыхаю, – без паузы ответил Рустам.

– Отдыхаешь от чего? Ты же давно не работаешь! – допытывалась тетя.

– Ну, я ищу, ищу, – как бы успокаивая тетю, оправдывался Рустам.

– Слышала, ты квартиру отца продал. Деньги хоть в надежном месте хранишь? Не украдут? – настойчиво спрашивала Элла.

– Все нормально! Я вложил кое-какие деньги в одно дело, и скоро мне начнут «капать» проценты, – гордо ответил Рустам.

– Ты соображаешь, что делаешь, Рустам?! – нервно вскрикивая, прервала его тетя.

– Да, знаю, знаю. Я отдал их своему бывшему партнеру. Он, если помнишь, директор кондитерского завода! – вставил Рустам. – Он умеет делать деньги и скоро вернет с процентами, – хвастаясь, ответил Рустам.

– Да знаю я его. Это тот, который постоянно разоряется, и ты у него работал бесплатно! – зло вставила Элла. – Лучше бы пошел работать, как все. У тебя же есть образование! И давно пора жениться! – сказав это, тетя бросила трубку.

Элла и жалела Рустама, и злилась на него. Но в глубине души понимала, что не во всем случившемся с Рустамом есть его вина. Хотя, с другой стороны, она злилась, что он просто жил по пути наименьшего сопротивления и всегда находил виноватых в своих бедах. Элла понимала, что ему так было выгодно, но до тех пор, пока он не остался один, без родителей, которых считал главными виновниками своих неудач: из-за них он не женился, не завел детей, не построил карьеру. Но теперь не было рядом тех, на ком он безнаказанно мог срывать свою злость. Все остальные родственники не реагировали на его выпады. Даже после смерти родителей он всегда со злостью вспоминал свое детство, особенно когда был трезв и его тело сотрясалось в приступе тика. Чтобы прийти в себя после тяжелых воспоминаний, он тянулся к водке – только она останавливала эти ужасные судороги.

Одной из причин его злости была упущенная возможность вылечить тик еще в детстве. Родители даже не пытались лечить его, когда это был совсем небольшой, невротический тик. Со временем спазмы стали более сильными, а потом превратились в огромные неконтролируемые взрывные движения всего тела.

Тик усиливался с годами, и только водка помогала снять его, хотя другого лечения он не испробовал. Рустам постепенно стал алкоголиком, говоря, что только алкоголь помогает снять напряжение и уменьшить генерализованный приступ. Но была и тяжелая генетика – у матери все братья умерли от осложнений алкоголизма. В общем, Рустам был не только предрасположен к алкоголизму, но и находил в водке рациональную необходимость для контроля своих болезненных телодвижений.

Элла ругала Рустама. Он же всегда молчал. Возможно, он был благодарен тете за то, что она не бросила его в детстве. Она единственная из всех родственников могла кричать на него, а он молчал. Даже по телефону Рустам не возражал ей и все время оправдывался. Рустам понимал, что за ее руганью не было ненависти или злобы. Но он также понимал, что она не хочет брать ответственность за его алкоголизм, который он продолжал отрицать.

– Я говорила сегодня с Рустамом по телефону, – сказала она однажды своему сыну. Он сел на край ее кровати и вопросительно посмотрел на маму.

– Как он? – подхватил он тему.

– У меня слов не хватает, чтобы выразить все свои эмоции. Мне его жалко, но одновременно и злюсь, когда думаю про Рустама, – с горечью произнесла Элла, – и я не знаю, как ему помочь.

– А что бы ты хотела для него сделать? – поддержал разговор ее сын.

– Думала его пригласить сюда, может, накормить, дать денег на продукты, но потом испугалась, что так он будет постоянно приходить к нам, как всегда, пьяный, и болтать всякую ерунду, а сердце у меня не выдержит, – ответила с грустью Элла.

– Может, мы тетю Аллу попросим, чтобы она ему денег передала? – предложил сын Эллы.

– Так он их пропьет, – ответила Элла, но мысль ей понравилась.

Оставшись одна, Элла вспомнила прошедшие дни своей молодости, когда родители отправили ее в Ташкент помочь старшему брату. Он собрался ехать к своей супруге, которая училась в аспирантуре тогда еще в Ленинграде. А Рустама брат Эллы не мог забрать с собой, хотя, скорее всего, просто не хотел возиться с ребенком. Поэтому надо было срочно оставить Рустама кому-то из родственников, желательно ответственному, чтобы совесть родителей была чиста.

Элла где-то с улыбкой, а где-то со слезами на глазах вспоминала свое прошлое. Ее мысли ненадолго задержались на детстве Рустама. Сделав глубокий вдох, она взяла телефон и позвонила своей двоюродной сестре Алле, чтобы предложить передать деньги для Рустама, когда она в очередной раз увидит его возле входа на станцию метро Максима Горького, давно уже переименованную.

Совесть продолжала мучить Эллу еще долго, но ее инстинкт самосохранения останавливал ее каждый раз от намерения пригласить Рустама домой. Она понимала, что если Рустам придет однажды к ней, она уже не сможет избавиться от его назойливости и просьб дать денег, которые, конечно же, он потратит на спиртное. К счастью, Рустам не знал нового адреса родной тети.

Элла всегда хотела его просто накормить, как когда-то в далеком прошлом, когда Рустам был Рустамчиком – прекрасным, добрым, но больным мальчиком. В те времена она с радостью посвятила себя заботе о его здоровье.

Двойственные чувства мучили ее. Она видела в Рустаме мальчика, который нуждается и сейчас в ее помощи. Но она не хотела да и не могла взять сейчас на себя ответственность, потому что тяжело болела сама. Она осознавала, что ответственность за взрослого больного мужчину будет влиять на ее нервную систему, артериальное давление и сахар в крови. Все это подорвет еще сильнее ее крайне шаткое здоровье. Поэтому чувство самосохранения дало ей конкретные и четкие аргументы отказать ему в помощи, как бы она душевно ни хотела его спасти.

Но инстинкт накормить всех близких еще долго мучил ее, заставляя поменять свое решение и таки приютить Рустама. Когда она уже готова была пригласить Рустама к себе на «покушать», она посмотрела на комод, где стояло фото ее единственного сына, и только это остановило ее позвонить Рустаму. Она не захотела доставлять дополнительные хлопоты сыну, так как он был единственным кормильцем Эллы. Но иногда она забывала о своем зависимом положении и чувствовала себя молодой ровно до того момента, пока не вставала с кровати и не подходила к зеркалу. Элла постоянно ощущала себя разбитой. Она унаследовала от отца сахарный диабет, и ее состояние ухудшалось с годами. Ей было хорошо, только когда она лежала в постели и говорила по телефону с соседями или родственниками. Но когда Элла вставала с кровати, то любое физическое усилие давалось ей с огромным трудом. Диабет и другие хронические болезни сделали свое дело: ее организм был истощен. Только благодаря уходу, своевременному и беспрерывному лечению она дожила до семидесяти одного с половиной года, хотя врачи говорили, что она умрет в шестьдесят пять, а то и раньше.

                                           * * *

Элла продолжала думать о прошлом после разговора с Рустамом и с сыном. Но внезапно ее настроение ухудшилось. Она вспомнила о давнем случае с родителями Риты – мамы Рустама, которые после отъезда Марлена – отца Рустама – к своей супруге в Ленинград заботились о ребенке. Находясь у них, Рустамчик сильно заболел – не было должного ухода и регулярного питания. В ответ на обвинения Эллы эти родственники сказали, что они не в состоянии заботиться о Рустаме и что она может забрать его в любое время. Элла, недолго думая, забрала Рустама к своим родителям, которые жили в районном центре далеко от столицы, в Ферганской долине.

Тогда никто не знал, что одна из сестер Риты болела открытой формой туберкулеза и частенько навещала родителей. Возможно, она играла с Рустамом, брала его на руки, так как сама мечтала о ребенке. Никто и не подозревал, что Рустам мог заразиться. Но в конечном итоге Рустам оказался у родителей Марлена – мужа Риты, его положили в больницу и вылечили. Ни Рита, ни Марлен, ни родители Риты даже не поблагодарили стариков Эллы за заботу и лечение Рустамчика.

Несмотря на болезни и возраст, память Эллу не подводила. Она помнила и хорошее, и тогда ощущала, что прожила жизнь не зря, и плохое, и впадала в тоску об упущенных возможностях и своей глупой молодости.

Каждый день она смотрела на мобильный телефон в порыве позвонить Рустаму, когда вспоминала хорошие события, в том Ташкенте, где она была молодой. Но страх останавливал ее, напоминая, что Рустам уже давно не тот Рустамчик, каким был в детстве. Противоречивые чувства стали истощать больную пожилую женщину. Жалость к мальчику, брошенному родителями, и злость ко взрослому, но слабохарактерному мужчине переплетались с горечью потери ее родного и любимого брата – отца Рустамчика – и ненавистью к Рите – его матери, которая, по пониманию Эллы, стала причиной смерти Марлена. Она в этом винила и Рустама, который, как все нормальные взрослые дети, по мнению Эллы, могли бы заботиться о своих престарелых родителях. И когда она все сводила воедино, то душа ее сжималась и она соглашалась с мыслю, что Рустам получает по заслугам в ответ на все его осознанные или нет грехи. Но когда она представляла, как Рустам все время мучился от нервных тиков, как он болел и страдал, ее сердце наполнялось неизмеримым состраданием и желанием помочь хронически больному родному племяннику и ее рука тянулась к телефону, позвонить Рустаму и предложить ее заботу и ласку, как когда-то в далеком прошлом.

Казалось, что Элла всячески искала себе оправдания ее отказа и нежелания помочь ее родному человеку. Хоть она и не видела уже очень давно своего племянника, она представала Рустама, строя его протрет, основываясь на описании ее двоюродной сестры Аллы, которая часто видела Рустама на остановке недалеко от своего дома. Она рассказывала, детально описывая внешний вид, интонацию, манеру общения и содержание диалога с Рустамом так, что Элла раздражалась и невольно высказывала свое мнение кратким «вот дурак, а». Но, несмотря на это, скорбь женщины, которая была рядом с Рустамом с самого детства, не уменьшалась, и желание помочь и вытащить его из такого тяжелого состояния иногда доходило до пика его возможного исполнения, и Элла готова была схватить телефон и продиктовать Рустаму свой адрес, чтобы он незамедлительно приехал. Только чрезмерная любовь к своему сыну и понимание, что груз ответственности за Рустама ляжет не на ее плечи, а станет обузой для единственного сына, останавливало ее от такого порыва. С этим чувством совесть Эллы успокаивалась, ставя в приоритет благополучие и спокойствие своего сына, чем нужды когда-то очень любимого ей Рустамчика.

Алла

Оставшись один после смерти родителей, Рустам уже не мог выплеснуть свою злость, обиду и ненависть ни на кого. Семьи у него не было, родные не хотели с ним общаться из-за его постоянных попыток переложить вину за свою неудавшуюся жизнь на кого-то другого, кто просто поинтересовался его здоровьем. В Узбекистане это проявление вежливости – спрашивать о здоровье, не более того.

Рустаму было одиноко, но он не хотел признавать это и поэтому с раннего утра выходил в район станции метро, когда-то носившей имя Максима Горького, где было уже много людей. В этот момент ему казалось, что он тоже куда-то идет и чем-то занят. На короткое время у Рустама создавалось ощущение, что он ведет обычную жизнь, идет на работу и вернется к вечеру в семью, где его все любят и ждут. Но все заканчивалось у дверей винно-водочного магазина, который открывался в девять утра. Он покупал водку в стаканчиках. Вначале он брал по три стаканчика, но потом ему стало достаточно и половинки стакана, чтобы опьянеть. Рустам устраивался на скамейке у газона, где он с вожделением открывал трясущимися руками пластиковый стаканчик, делал глоток спасительной для него жидкости, успокаивался и сидя засыпал, держась за свою старенькую трость. С недавнего времени он начал пользоваться тростью не для того, чтобы опираться на нее, а чтобы казаться более старым и вызывать у окружающих почтение, хотя ему было чуть больше пятидесяти лет. По обычаям Узбекистана к пожилым людям принято относиться с особым уважением. Но Рустам мог обойтись и без трости – он и так выглядел как старик из-за беспробудного пьянства.

После глотка водки он становился самым счастливым. Тело начинало слушаться его, тик практически исчезал, и он мог говорить, не «выстреливая» воздух изо рта из-за резкого сокращения мышц. Рустам всю свою сознательную жизнь страдал тиком, или, как говорят врачи, «генерализованным тикоидным гиперкинезом». Он находил спасение в водке и поэтому осознавал себя не алкоголиком, а человеком, которому требуется постоянное «лечение».

                                           * * *

У станции метро имени Максима Горького жила его двоюродная тетя, которая иногда видела его на скамейке у местного винно-водочного магазина с самой дешевой водкой в пластиковом стаканчике, которую он, как маленький провинившийся мальчик, прятал за спиной, когда замечал, что она приближалась к нему. Со временем Алла, так звали его двоюродную тетю, заметила, что зрение у Рустама ухудшилось так, что он не мог сразу узнать ее, пока она не подходила очень близко или не начинала говорить. А вот слух у него был хороший. Некогда талантливый Рустам прекрасно играл на гитаре и пел. Да, он пел, и в этот момент у него пропадал тик, но ненадолго.

«Наверное, дешевый алкоголь сделал свое дело и с глазами, и с внутренними органами», – подумала Алла, подходя к нему. Чем ближе она была к нему, тем резче она чувствовала запах ацетона, который исходил от Рустама. «Наверное, у него печень уже расправилась или цирроз», – произнесла про себя Алла.

Рустам называл своих родственников просто по имени, не добавляя уважительное «тетя», «дядя», или просто по-узбекски «старший брат – ака» или «старшая сестра – опа». Возможно, он не считал нужным проявлять уважение к другим, но всегда требовал его к себе. А когда дело касалось родственников, то считал, что разница в возрасте не имеет никакого значения, а его неимоверно высокая, но болезненная самооценка всегда настраивала людей против него. Все родственники уже перестали ждать от Рустама восточной учтивости и общепринятой манеры обращения.

– Алла, это ты? – недоверчиво спросил Рустам.

– А ты что, уже совсем плохо видишь? – в ответ сказала Алла.

– Да, так, как-то сегодня не совсем хорошо, – промямлил он.

– Ты пьяный? Опять пьешь? Так и не остановился? – с упреком проговорила Алла.

– Немного. Ты же знаешь, мне сложно с тиком. Если я не пью, то меня трясет и я не могу и слова сказать, – с грустью ответил Рустам.

– Да, я помню, но, может, тебе все-таки найти женщину, создать семью и начать толком лечиться? – предложила, как всегда, Алла.

– Да кто за меня выйдет замуж? – с тоской сказал Рустам.

– Ну, есть же женщины, может, даже с ребенком, которым, например, жить негде? – предположила Алла.

– Со мной никто не сможет жить, – с грустью ответил он, – и давай уже не будем об этом.

– Ладно, я поняла. Тогда давай я тебе дам немного денег. Ты покушай там вот в столовой. Там хорошо готовят, чисто и дешево. Но я знаю, ты опять купишь водки, – и, не дожидаясь от Рустама ответа, она сунула деньги Рустаму в руки, вздохнула и пошла по своим делам.

Рустам проводил Аллу взглядом, а когда она исчезла за поворотом, он судорожно посчитал деньги, отложил немного на еду и сразу побежал в магазин, докупить еще пару стаканчиков дешевой водки. Его мучила совесть, и голос в глубине души говорил остановиться, но пристрастие было сильнее, прикрытое убеждением, что водка помогает справиться с нервным тиком и дать успокоение телу, да и разуму Рустама.

                                           * * *

Аллу охватывали двойственные чувства каждый раз, когда она встречала Рустама у станции метро, рядом с базарчиком. С одной стороны, она его очень жалела. Она знала его с детства и помнила, каким прекрасным, добрым и одаренным мальчиком он был. Но другая реальность вызывала у Аллы чувство негодования и даже злости, что обиженный на жизнь мальчик так и не вырос, предпочитая запивать свое горе водкой. Она была уверена, что вместо водки он мог бы принимать какие-то лекарства, если бы обратился к врачу. Но когда она предложила ему сходить в больницу, он напрочь отказался, мотивируя тем, что «все врачи тупые, а хорошие давно уехали из страны». Может, он имел в виду свою маму – врача высшей категории, которая вытаскивала с того света всех своих больных, но не могла помочь ни своей семье, ни друзьям, ни родственникам, и самое главное, не вылечила своего единственного сына. Он был убежден, что все врачи просто хапуги, неграмотные, с купленными дипломами.

Она понимала, что родители не уделяли ему достаточно внимания, когда это было необходимо, и его тик стал главным препятствием для счастливой жизни. Она-то знает, как сложно растить детей, особенно когда они болеют. Сама она бежала к врачам при малейших признаках недомогания у детей или мужа, но всегда оставляла себя без внимания, жертвуя собой ради благополучия своей семьи, мамы, родственников.

                                           * * *

Как-то утром Алла вышла на базарчик купить свежих овощей и других продуктов. Она шла по тротуару, народа на улице было уже много, и думала о том, чтобы не забыть ничего из списка запланированных покупок. Внезапно она наткнулась на Рустама.

– Рустам, это ты? Как ты? Что-то ты совсем без настроения, – поинтересовалась Алла, увидев Рустама на скамейке недалеко от станции метро.

– А, это ты, Алла? – ответил Рустам относительно спокойным голосом.

Алла поняла, что Рустам был пьян. Она знала, что его тик уменьшается, когда он находится под действием алкоголя.

– Что с тобой, Рустам? – с волнением в голосе продолжила Алла.

– Как тебе сказать. Я остался без дома, – грустно начал Рустам практически без «выстрелов» тика из грудной клетки.

– Как это без дома? – подойдя поближе, с интересом спросила Алла.

– Долгая история, Алла, и я не хочу о ней говорить, – ответил Рустам.

– И что ты будешь делать? Придет зима, будет холодно, ты как собираешься жить? – уже с тревогой поинтересовалась Алла.

– Я не знаю. Может, к Эльмире пойду, – как бы вслух подумал Рустам.

– Ты же знаешь, Рустам, я не могу тебя к себе принять. Квартира же у меня маленькая, да и, сам знаешь, забот много, – сказала Алла, хотя понимала, что она не сможет жить с хроническим алкоголиком, и не только из-за этого.

– Я знаю, – уже грубо отрезав, ответил Рустам, – поэтому и не прошу.

– Ну ладно. Может, Эльмира тебя примет. Прости, Рустам, мне надо бежать. Дела. Но если что, звони мне. Чем смогу, помогу, но ты мои возможности знаешь, – уже прощаясь, ответила Алла и быстро пошла по своим делам.

«До чего он докатился, – думала про себя Алла, пока шла на рынок, – а ведь был такой хороший мальчик», – неоднократно повторяя, продолжала Алла, как бы говоря сама с собой. Она погрузилась в воспоминания о тех годах, когда все ее близкие родственники, братья, сестра, да и сама она была молода. Когда родители Рустама были «на высоте», хорошо зарабатывали, получили прекрасную квартиру в новостройке, постоянно ездили на море отдыхать, когда с сыном, а когда сами, оставляя его на попечение дедушкам и бабушкам. Она вспомнила и тот период, когда Рустамчик заболел и приехала Элла в Ташкент.

Алла с удовольствием помогла сейчас бы Рустаму, особенно когда он остался без квартиры. Но жить с таким совсем давно не мальчиком, а взрослым больным человеком и к тому же алкоголиком не выдержал бы никто. Она не была готова брать на себя такую ответственность.

Вернувшись домой, она позвонила Элле и рассказала, что встретила Рустама и что он теперь бездомный. Женщины в унисон стали жалеть Рустама, но завершили разговор на том, что он «сам во всем виноват» и что обе они согласны давать ему денег, но привести его к себе жить не имеют «морального права» перед своей семьей, и что у них уже не тот возраст и здоровье, чтобы терпеть «закидоны» уже неблизкого для них человека.

Ахмед

Жизнь Рустама текла без особых изменений. Каждый день он приезжал на конечную станцию метро, садился на лавочке у газона и смотрел, как люди торопятся на работу или учебу. Ему казалось, что он тоже куда-то должен идти и что он кому-то нужен. Так Рустам сидел минут тридцать, пока не открывалась кафешка, где он завтракал: омлет, чай, сосиски и, конечно же, заветный стаканчик водки, всегда припрятанный у него в кармане старого кардигана. Он не спешил возвращаться в квартиру, так как ему было там очень одиноко, и он находил разные причины, чтобы выйти из дома не только для того, чтобы купить продуктов. Он бы хотел с кем-то жить, разговаривать за обедом и, может, даже о ком-то заботиться. Он мечтал о семье, детях, но понимал, что время упущено, и старался не думать об этом, чтобы не расстраиваться. Рустам отгонял всякие, как он называл, негативные мысли и замещал их чем-то положительным, хотя в глубине души понимал, что это просто иллюзия. С другой стороны, ему, возможно, нравилась одинокая жизнь, где не было необходимости находить точки соприкосновения с кем-либо, быть гибким и внимательным к нуждам другого человека, пусть даже любимой женщины. Он видел относительно холодные отношения родителей и не хотел повторять их в своей жизни. Поэтому двойственные чувства мешали ему сделать шаг навстречу к женщинам и хотя бы попробовать создать семью, быть не тем, кого он видел и на чьем опыте он вырос и жил. Самообман помогает находить ответы, но не решает проблемы.

После завтрака и дозы водки у Рустама настроение улучшалось, но его клонило ко сну, поэтому он медленно шел к остановке, садился в троллейбус и ехал до своего дома почти час. По дороге он то спал, то просыпался, но старался, хоть и периодически, смотреть в окно, чтобы не пропустить свою остановку. К его удивлению, он никогда не проезжал мимо. Когда он заходил к себе в квартиру, сразу бежал на кухню за очередным «добавочным» стаканчиком заветной жидкости, делал большой глоток, садился на старенький диван и, откинув голову, крепко засыпал под звуки работающего телевизора. Ближе к вечеру он просыпался, шел на кухню, готовил себе простую еду, чаще просто жарил картошку с яйцом, и нес все это в зал. Затем садился напротив телевизора, включал или новости, или какой-нибудь фильм и ел, глядя на экран, периодически дергаясь от нервного тика, стараясь между ударами тела быстро глотать слегка прожеванную еду.