Жрец со щитом – царь на щите

– Давай же, мы уже взрослые, жрецам украшения дозволены. – Я поднёс матушкину швейную иглу к уху друга, которое хорошенько оттянул. – Будет красиво.

– Я на самом деле жуть как не люблю боль, – нервно посмеялся Ливий. – Отец сказывал, что младенцем я перенёс серьёзную хворь, и после этого моя кожа стала чувствительнее.

– Раз – и всё. – Я уже и сам не был уверен, стоит ли истязать друга. – А потом ты мне.

Ливий зажмурился, и я что есть мочи всадил иглу в ухо, а следом воткнул простую металлическую серёжку. Внезапно потекла кровь, и я запаниковал. В страхе, что я совершил преступление, подхватил Ливия под поясницу и, расплакавшись, уронил голову ему на грудь:

– Ливий-Ливий! Не умира-ай… Я не хотел тебя убивать! Пожалуйста, живи вечно и никогда не умирай!

В носу лопались пузыри соплей. Ливий держался за продырявленное ухо.

– Я тоже сделаю тебе прокол… – Он улыбался, дрожа от страха и воодушевления. – Как моё заживёт.

Но случилось непоправимое: откинулась дверца погреба. Над нами возвысилась статная женщина с родинками по всему грозному лицу. Свет бил Кирке Туций в спину, подчёркивая длинные волны волос цвета воронова крыла и просвечивая крепкое тело через тунику.

– Вот вы где, негодники! – возмутилась она, осматривая место преступления. – Кровищу моего сына будешь сам оттирать, Луциан. Рабов ни на локоть не подпущу.

Я откинул голову и самозабвенно, как могли девятилетние дети, с искажённым ртом зарыдал и запричитал. Кирка застучала сандалиями по гнилой лесенке, выволокла сына с кровавым ухом и кинула в меня ветошью.

– Натирай до блеска.

– А Ли… Ли, – хныкал я, комкая тряпку.

– Ли-Ли твой ещё отхватит, не сомневайся, – с усмешкой, не сулившей ничего хорошего, ответила Кирка. – Сначала к Плотию. Наказаны оба.

Ливия потащили по лестнице, скрипевшей от тяжести, но он успел обернуться и подмигнуть мне. Друг щёлкнул пальцами по серьге, но тут же сморщился от боли.

Дверь захлопнулась, отрезая свет. Я хихикнул и сжал в кулаке свою половину украшения. Серьги носили сразу в двух ушах, но я держал в уме, что дружба – это одна душа на двоих, а значит, и набор серёжек мы разделим.

Сглотнув, я достал иглу и поднёс остриё к мочке уха. Одно движение – и нас с Ливием связала мелкая шалость, которая могла бы сохраниться на всю жизнь. Могла бы.

Я сомкнул кулаки, чтобы ответить им всем: Ливий больше мне не друг, но был для меня важным. Никому не позволялось осуждать его – он не мог уйти в загул и пропустить важное событие. Не мог не подчиниться Нуме.

«Меня влечёт иной, порочный путь».

Пальцы разжались. Именно. Ливий Туций Дион уже не был прежним, и оба мы стали мужами. Огульно защищать его опрометчиво – он мог отключиться в объятиях трёх луп, и ничего не попишешь.

– Священный царь вознесёт молитвы Янусу – нашему двуликому богу начал, входов и выходов, прошлого и будущего, – молвил царь, намеренно затягивая, чтобы дать запаздывающему жрецу фору. – Пусть начало нашего торжества будет положено. Пусть мы будем благословлены Янусом на свершения…

Нуму прервал крик, наполненный ужасом. К нему подключились другие. Кто-то указывал в небо и плакал, кто-то крутил головой, ища источник кошмара. Мы с отцом переглянулись: из-за толпы, ожившей и напуганной, мы не могли ничего увидеть.

– Отец!

– Встретимся у Авентинского холма, – бросил он, – будь осторожен. Что-то нехорошее… проклятье, ничего не вижу.

Я растолкал граждан и пробился на Священную дорогу. Суматоха и паника, которую пытались остановить Помпилий и жреческая коллегия, разрастались. Авгуры закричали:

– Вот оно! Знамение! Боги разгневаны!

Тогда народ взревел. Разрыдались женщины и дети, горожане бросились врассыпную, топча праздничные украшения. Я кое-как выбрался и побежал вдоль Священной дороги. Опять забыл, в какую сторону Авентин – распни его духи! В центре плакал малыш, которого оббегал люд. Я рванул к нему, проорал:

– Расступитесь! – и подхватил ребёнка, пока его не затоптали.

Его вырвала заплаканная женщина и исчезла в толпе.

Вдруг моему взору открылась ужасающая картина: в воздухе застыл косяк лебедей. Перья обдувал ветер, но крылья не двигались, а сами птицы не падали. Они просто висели в небесах, словно чучела.

Новый крик и плач – та женщина, чьё дитя я спас, не могла дозваться до мужа, который окаменел так же, как лебеди. Царь Нума Помпилий указывал в небо и… не шевелился, как и царица. Жрецы, вскочившие с мест, застыли в молитвенных позах, кого-то катастрофа настигла сбегающим по лестнице, а кого-то – падающим. Напуганный, я бросился искать отца, но, когда заметил мелькнувшую в толпе макушку Луция, дорогу мне преградил салий.

– Пропусти! – Я толкнул его в грудь. – Там мой отец!

Но салий не уходил. Осмотревшись, я напугался сильнее. Римляне застывали. Один за другим. Вернулся мор? Болезнь? Я рыком отпихнул салия и подбежал к папе. Но, коснувшись и обойдя его, убедился: поздно. Папин взгляд застыл в вечности. В страхе – его глаза искали в толпе родного сына… Меня.

– О Янус, божественный страж, я взываю к тебе! Пролей свет на величайшие мистерии силой дальновидения твоего, я взываю к тебе, находящийся между Вратами Вчерашнего дня и Вратами Завтрашнего.

Шокированный, я воззрился на салия, вещавшего до боли знакомым голосом. Он надвигался на меня, звеня цепями медного ремня. Плюмаж его шлема дрожал в такт ходьбы, пока повсюду вслед за лебединым полётом замирала жизнь.

– Позволь мне видеть твоими глазами, о Великий Привратник, пролей свет на секреты грядущего дня.

Салий обхватил шлем и снял. Отбросив его в траву, на меня посмотрел Ливий Туций Дион. Он стянул со спины щит и поднял над головой:

– Я разрушил весь страх грядущего дня, уничтожил боль дня минувшего и утратил сомнения в сегодняшнем дне. Я, Царь священнодействий, прошу Тебя благословить начало этих агоналий и принять жертву.

Всё случилось в одночасье. Горожане, будто покрытые вулканическим пеплом, каменели один за другим. Незримое вещество, превращавшее их в скульптуры, смыкалось кольцом вокруг нас.

Ливий привлёк меня к себе, уронил на землю и накрыл нас щитом.

– О Янус, бог времён и перемен, – прошептал Ливий, зажмурившись.

Покрываясь холодным по́том, я вслушивался в зловещую тишину.

Как же нам увидеть будущее,Что уже не наступит?

II. AN NESCIS LONGAS REGIBUS ESSE MANUS?

* Разве ты не знаешь, что у царей длинные руки?

Энергия безвременья подбиралась к нашим сандалиям. Я поспешно убрал ногу, вылезшую за пределы тени, что отбрасывал анкил. Мы притаились на мучительные мгновения. Я слушал, как стучала кровь в висках и дышал от тяжести щита Ливий. Из страха быть замеченным незримым чудовищем, я прошептал:

– Нам надо выбираться.

Ливий не ответил на мой вопрос. Его рука дрожала, и я помог ему, придержав «купол». Ливий сменил положение и с облегчением выдохнул, размяв уставшее плечо.

– Я проверю, можно ли выйти. – Он потянулся, но я тут же перехватил его за запястье и вперил в него безумный взгляд.

– Ума лишился? А если ты застынешь? – с жаром прошептал я.

– Фатум. – Он округлил глаза, сделавшись серьезным. – Иного способа нет. Не переживай за меня, дорогой друг.

Ливий сжал моё плечо, но я вывернулся.

– Я не переживаю за тебя. Страшусь, что тайна твоего спектакля с переодеванием в салия погибнет вместе с тобой. А мне вообще-то до ужаса любопытно!

Ливий звонко рассмеялся и, качнув головой, предложил следующее:

– Тогда давай поднимемся вместе и пройдёмся под анкилом. Осмотримся.

Надо было признать, идея показалась мне разумной. Мы подхватили щит, уместившись под ним, и по моей команде одновременно встали. Я тут же пожалел о затее: наши ноги заплелись, и мы едва не рухнули. Ругаясь друг на друга, мы кое-как пробрались к лестнице, ведущей к храму Юпитера Капитолийского. Взор перекрывал анкил, посему мне были не видны восковые выражения лиц сограждан.

«Связана ли катастрофа с раненым богом, что мне явился на днях?» – размышлял я.

Сколько тайн! Терпеть их не мог. Зато Ливий – как гадюка в воде. «Повезло» же быть повязанным с неприятелем, который ничего тяжелее ритуального кинжала в руках не держал. Наши несинхронные шаги доказывали, что партнёров из нас не получится.

– Надо войти в храм, – объяснил я, приняв роль штурмана. За мной след в след вышагивал Ливий. – Там мы получим божественное укрытие.

– Подняться по лестнице тем, кто и по прямой шага сделать не может? Твой гений умён.

– Великое замечание, Священный царь, – хмуро отозвался я. – Как ни суди, иного решения у меня нет.

Вздох Ливия всколыхнул львиную гриву на затылке. Я осторожно шагнул на первую ступеньку. Он последовал за мной. По мере подъёма осторожные шаги превращались в спешные: тревога, уступившая ненадолго отчаянной решимости, возвращала контроль над телом. Мелькание сколотых ступеней и недвижимые силуэты, на которые я невольно заглядывался, изморили меня – и перед глазами поплыло.

Проявив недюжинную волю, я довёл нас до храма. Спасительная прохлада обступила нас, принимая в мраморные объятия. В умиротворении, под сенью божественной любви я слегка отвёл анкил. Сглотнув, выступил за пределы границ. Пошевелив пальцами, убедился в безопасности и поставил щит на ребро.

Ливий облегчённо захохотал, стискивая меня в объятиях. Я сорвался в нервный смех, и мы какое-то время наверняка выглядели как безумцы.

Взяв себя в руки, я откашлялся и расправил плечи. Рассмотрев небольшое пространство и подпиравшие мезонин колоннады, покрутился вокруг своей оси – неф завершался алтарным полукуполом, венчанный статуями богов. Центр занимала фигура Юпитера на троне, вооружённого молнией и скипетром. Деревянные перекрытия держали крышу, расписанную под звёздное небо.

Величие храма в условиях ужаса, что мы пережили, взывало к детской уверенности в отеческой заботе.

– Благодарим вас, боги. – Ливий сомкнул ладони и прикрыл глаза. От тембра его голоса у меня свело горло. Он обратил взгляд к божественной кафедре. – Благодарим, что спасли нас с братом Луцианом.

Мой взор зацепился за родинку под левым глазом. Он называл меня братом с младых ногтей – и был отчасти прав: нас вскормила одна женщина. Кирка Туций заменила мне мать. А её сын и его папаша предали. И теперь мы остались одни во всём Риме… Да уж.

Я сомкнул ладони на переносице и прошёлся, успокаивая океан мыслей. Шаги отдавались эхом по всему нефу. Подперев плечом колонну, я сложил руки на груди и потребовал Ливия выложить всё как на духу:

– Почему тебя не было среди жреческой коллегии? Для чего прикинулся салием? – атаковал я.

– Считаешь, самое время задавать второстепенные вопросы? – Он заломил руки и тут же расслабил их – те повисли мёртвыми змеями. – А как же хаос в городе?

– Подозреваю, ты причастен.

– Как винтик замысла Фортуны только лишь. – Ливий с готовностью покачал головой. Он мерил мраморный пол шагами, вытягивая носок, как танцор. Вдруг остановился напротив и, спрятав руки за спиной, сдался: – Хорошо. Я откроюсь тебе. Но, Луциан, несмотря ни на что, я дорожу нашими отношениями. Пообещай, что не будешь на меня злиться.

Мои брови поднялись. Я поискал на лице Ливия хоть намёк на шутку, но он был серьёзнее некуда. Поведя плечом, ответил:

– Хуже не будет. Твоя репутация для меня и так ниже Царства Мёртвых.

Ливий обладал «милой» чертой пропускать мимо ушей мои гневные речи. Вместо того чтобы оскорбиться, он обернулся: я отшатнулся от выражения, которое приняло его некогда благородное лицо.

Нет, я замечал грешные искры острого ума в бронзовых глазах и был уверен, что мой бывший друг с двойным дном. Однако порочное румяное лицо, зажатое между ладонями, и больной блеск в очах окончательно разуверили меня в его благочестии.

Мягким голосом Ливий изрёк:

– Видишь ли, братец, у меня есть страсть, которой я не могу противиться. – Он перебился вздохом и опустил глаза долу.

– И что же, страсть твоя победила священную цель служить Риму, царю, пантеону? – вспылил я.

Ливий загадочно улыбнулся и достал из складок тоги что-то драгоценное. Он протянул знакомую мне золотую серьгу. У меня едва глаза из орбит не выкатились. Я перевёл недоумённый взгляд с тонкого пальца, на котором блестело украшение, на улыбающееся лицо.

– Как-то к отцу приезжали этрусские послы, и у одного из них, упитанного негоцианта, я заприметил в ушах пленительного золотого отлива украшения. – Ливий воспользовался замешательством и, расстегнув серьгу, вонзил её в мою проколотую мочку. – Очарованный ими, я не мог ни о чём другом думать. Всё, чего я желал, – присвоить их. Пробыли гости три дня и три ночи, и перед отъездом я решил, что всю жизнь буду жалеть, если не выкраду этрусское золото.

От признания Ливия зашевелились волосы. Я не знал, как на это реагировать, поэтому стоял столбом, пока он не щёлкнул застёжкой и не отошёл.

– Так ты об этом проклятии толковал… – Я покусал внутреннюю сторону щеки.

– Нет. Не о нём. Я ворую с ранних лет. – Ливий покрутил кистью у уха и вновь спрятал руки. – Трудно сдержаться. Плотий знал, и он сказал, что у меня умственное помешательство.

– Поясни-ка. – Я скрестил руки на груди.

До меня стало доходить, что некоторые вещи у закадычного некогда друга появлялись неспроста.

С широкой улыбкой и тем же блеском в глазах Ливий охладил щёки ладонями и продолжил:

– В третью ночь я пробрался в гостевую кубикулу и, пока напоенный вином этруск пребывал во сне, снял с него серьги. Спрятав их у себя, переждал поиск и отъезд гостей – толстяк решил, что спьяну потерял их. Уж никто бы не подумал на сына Священного царя. – Ливий говорил, точно убийца, возбуждённый идеальным преступлением. – Когда всё улеглось, я подкинул украшения в угол, под постель кубикулы. Во время уборки слуга обнаружила драгоценности и отнесла отцу. – Он сделал паузу, припоминая. – Я выпросил отца оставить их до тех пор, пока не вернётся посол. Отец смалодушничал и не стал отправлять гонцов в Этрурию, чтобы сообщить о находке. Про драгоценности забыли, как о чём-то обронённом во сне. Так я заполучил желаемое.

– Так я носил ворованное? – не найдясь, выпалил первое, что пришло на ум.

Ухо горело от зуда. А может быть, гнева.

– Легенда происхождения вещицы объединяла нас, согласись. Ты верил в миф о том, что серёжка, подаренная тебе на день рождения, снята с мёртвой нимфы лесов моим предком. – Ливий мечтательно улыбнулся. – Наивные детские фантазии. Никто ни в чём друг друга не уличал.

– Прекращай юлить. – Я выставил ладонь. – Откуда у тебя серёжка, которую я выменял на еду?

Туций будто готовился к вопросу. Он быстро дал ответ:

– Тот торгаш с Бычьего форума обсчитал тебя. Этрусское золото стоит больше тощей курицы и жидкого ослиного молока. Купец обманул тебя, а я обобрал вора. Поделом ему.

Я не знал, что и думать.

– Понял. А что же с анкилом? С какой стати вырядился салием? – Я потеребил ворованную серёжку.

На лице Диона образовались ямочки от сладострастной улыбки:

– Целью моего существования было завладеть анкилом. Я жил грёзой и основательно к ней готовился. Я получил его хитростью. Правда, кто мог знать, что всё обернётся кошмаром?

С его уст стёрлась улыбка, плечи сникли. Мы оба обратили взгляды к выходу: арку заливало закатное солнце. Ветер совершенно отсутствовал, ни одна птичка или животное не пронеслось мимо; не было слышно ропота горожан, причудливых мелодий, смеха и плача; не лаяли псы, не скрипели тележки. Наши с Ливием лица окрасились перламутром заходящего солнца.

Выпивоха и вор. Рабы проклятий, шутка богов – мы были избраны, пусть и уродливы душами. Нас оставили в живых ради спасения Рима, а мы были напуганы, как младенцы Ромул и Рем, брошенные на берегу бурлящего Тибра.

К Ливию у меня остался вопрос, как он определил среди подделок подлинный щит, но я предпочёл отложить беседы на потом. Более всего волновало, как нам поступить дальше.

– Луциан, погляди-ка. – Ливий шаркнул по мрамору и поднял в воздух столб пыли.

– Что? – не понял я.

– Принеси что-нибудь. Какой-нибудь предмет.

Я бегло осмотрелся и подбежал к алтарю. Попросив прощения у богов, я вырвал лепесток у лилии, оставленной в качестве подношения, и отдал Ливию.

Тот подбросил его, и лепесток медленно слетел на пол.

– Время остановилось только для смертных, – сделал вывод он. – Боги ветров продолжают дышать, раз и мы с тобой способны. Я боялся, что небожителей постигла та же кара. – Ливий вжал голову в плечи, будто получил невидимую оплеуху. Он добавил шёпотом: – Вздор же, если боги мертвы, а двое смертных юношей – нет.

Я потёр висок. Страшно было даже помыслить о том, что мы единственные выжившие.

Дотронувшись до входных колонн, я высунулся и осмотрел вид с холма: солнце закатилось, оставив тонкую полоску над горизонтом. Ветер, пришедший с гор, пронизывал до костей. Точно статуи, он обдувал царя, царицу, жрецов с авгурами и подданных, но ни волосы, ни одежды не колыхались. Форумная площадь представляла собой сцену застывших в ужасе фигур. Мне казалось, что я в пьяном бреду – и вот-вот проснусь. Но, моргая, ощущал лишь покалывание в глазах и хруст песка на зубах, который приносил ветер.

Опустивши голову, поборолся с собой, но всё-таки пересилил:

– Эй, Ливий.

Тот в задумчивости обводил контуры анкила, присев пред ним на корточках. Он поднял взор.

– С-спасибо, – выдавил я, физически ощущая неловкость. Разворошил волосы на затылке. – Ты мог бы сам накрыться щитом, но отыскал меня в толпе, рискуя жизнью. Не думай, что я верю тебе, – поспешил договорить я, – ни единому слову, если хочешь знать. Но то, что я понадобился тебе, спасло меня.

– Я не мог допустить твоей гибели, друг. И строить козни не собирался.

– Мне-то яйца не выкручивай, Туций. У тебя фамилия с душком. – Я отвернулся от застывшей во времени улицы. – Но я считаю необходимым заключить с тобой перемирие, пока наши жизни связаны и висят на волоске. Только запомни, что я тебе не приятель. Нет ничего хуже ложного друга.

Ливий кратко улыбнулся.

– Что ж, не будем пасовать перед бедой. – Я приободрился и попытался найти светлые стороны: – Мертвецы лежат и не дышат, а римляне прочно стоят на земле, как птицы, поддерживаемые воздушными потоками.

– Очевидно результат ворожбы, следовательно, противоядие существует, – согласился Ливий.

«И змеельвиное создание пыталось мне что-то сказать…»

Меня осенило, и я спросил:

– Ты ведь допущен к мистериям, верно? Может, среди свитков есть рецепт, как нам всё починить?

– Рукописи Нумы Помпилия, – не раздумывая, ответил Ливий. – Нума общался с богами и дерзил самому Юпитеру. Его ум непомерен, и поэтому часть премудростей он перенёс на пергамент. Я слышал об этом от фламинов. Если какому источнику и стоит доверять, то выбор очевиден.

– Нагрянем в царскую резиденцию? – спросил я, но Ливий прервал меня, поморщившись с улыбкой:

– Ни к чему. Я там уже искал. Я же сказал, – добавил он, слегка зардевшись, – у меня нюх на священные реликвии.

Я посмотрел исподлобья. Ливий пожал плечами и встал. Отставив щит к колонне, он подошёл ко мне и пояснил:

– Царь хитро упрятал записи, среди которых найдётся и та, что связана с ходом времени. Правитель всё-таки создал календарь и много что систематизировал – он мудр.

– Раз шельма Ливий всё ещё не нашёл рукописи, – произнёс я, – дело в недоступности?

Ливий вспыхнул до кончиков ушей: то ли от обидного прозвища, то ли от высоты, которой не достиг в воровском деле. Он напустил на себя боевой вид, подбоченившись, и прошёл мимо.

Выйдя на помост, Ливий размялся – в пику мне, испугавшемуся вылезать на улицу. Он не закостенел, и я, переведя дух, двинулся следом. Выругавшись, вернулся в храм, подхватил щит и, закрепляя на спине, с концами покинул святыню.

Стемнело: редкие звёзды хладнокровно сияли на антрацитовом небе. Белые здания отливали синим. Царило непривычное безмолвие: не пели сверчки, не квакали лягушки, и резало слух молчание ночных заведений. Обычно гам и хохот не умолкали до крика петухов. Я знал, что тишина означала гибель. Мы во что бы то ни стало должны были прервать её.

Первым делом её нарушил Ливий:

– Ливий Туций Дион – грязный воришка и плут, быть может, но не сумасброд. Туда, где предположительно находятся нумийские свитки, мужам ходу нет. – Он поравнялся со мной, наблюдая мертвецкий порядок, воцарившийся в городе, и игриво толкнул плечом: – С сегодняшнего дня, выходит, священный закон нам не писан, шель-ма.

Я присвистнул, скользнув взором по колоннам, подпиравшим купол, вымощенный красной черепицей. Храм сферической формы был мне, конечно, знаком.

Меня даже замутило по старой памяти.

– Моё хмельное преступление меркнет на фоне зла, что творит шельма Ливий, – хмыкнул я. – Благо тебе совести хватило не таскаться к весталкам, чтобы обобрать их.

Мы стояли на лестнице опустевшей обители Весты. Внутри, на широком поддоне, пощёлкивая, горел Очаг. Позади раскинулся небольшой садик с фонтаном. На его чаше, в которой журчала вода, сидело, не шелохнувшись, два воробья, а третий, расправив крылья, купался в воде, не мочившей его.

– Пóлно тебе, – протянул Ливий. – Я уже начинаю жалеть, что поделился с тобой тайной.

– Ты так обидчив? Думал, вора непросто вывести из себя, – подначил я и принялся подниматься.

– Луциан, как я могу обижаться на тебя? – Ливий нагнал и побежал передо мной спиной вперед. – Мы не общались семь лет! Я до сих пор думаю, что мне это снится.

А ведь верно. Нам было по тринадцать, когда проклятия разбили нашу дружбу.

Я отбросил сторонние мысли и вошёл в храм с твёрдым намерением найти заклинание, что поможет вернуть сограждан к жизни. Следом вошёл и Ливий. Он сразу же окинул профессиональным взглядом скудное помещение, в котором не было ничего лишнего, кроме очага и полочек для подношений. Потирая подбородок, прищурился. Прогнувшись, посмотрел под купол, и я неосознанно отразил его позу. Ливий опустился на колени около медной чаши, на которой и разгорался пламенный куст. Я склонился, с любопытством наблюдая за манипуляциями воришки.

Распластавшись, Ливий ощупал кладку под толстым слоем пепла. Он методично коснулся каждого камня, формировавшего платформу для очага.

– Не обожгись, – фыркнул я.

– Они холодные.

– Тогда дотронься до огня. Интересно, он тоже холодный?

– Братишка, – хохотнул Ливий, – давай без экспериментов.

Я ухмыльнулся и походил из стороны в сторону, наблюдая.

– Тайник где-то здесь, – задумчиво произнес Ливий, разглаживая плитку.

– Кто же поместит бумагу в близости к огню? – усомнился я.

– Тот, кто властен над стихиями. А заодно и над магическими процессами. Всем известно, что Нума Помпилий наделён нечеловеческим даром. Так что не учи, – он прокряхтел от натуги, вытягивая брусок, выделявшийся тёмным на фоне остальных, – рыбу плавать.

Ливий отскочил, и вовремя: кольцо кладки поехало в одну сторону, тогда как чаша с огнём – в противоположную. Конструкция сдвинулась, обнажая вход в подземелье. У меня непроизвольно открылся рот, пока я наблюдал сверхъестественное движение.

Ливий захлопнул мою челюсть, похлопал по щеке и с победной улыбкой встал подле открывшегося прохода. Вниз по жёлобу вела спиральная лестница, выдолбленная прямо в каменной стене.

– Хочешь что-то спрятать – уменьши пространство визуально. Кто бы искал реликвию в самом маленьком храме Рима? – Ливий снял со стены факел, зажёг его от огня Весты и, подобравшись к краю, осветил темноту. Его волосы растрепал сквозняк, когда он наклонился ближе. – Ничего не видно… Возьми факел, спустимся.

Я повиновался. Обзаведшись источником света, подобрался к немеркнувшему божественному огню, но вдруг краем глаза заметил зарево.

В проёме между врат возвышалась фигура юной девы. Она была одета в белое, волнистые волосы, собранные на затылке, трепетали на ветру, а лицо скрывала медная маска, изображавшая солнце. Беспокойство вызвали сжатые кулаки незнакомки – они были объяты пламенем.

– Ливий, берегись! – Словно не впервые, я прикрылся щитом и присел за ним. Поток огня, который враг направил на нас, ударил об анкил и раздвоился. – С ума, что ли, сошла?! Кто ты такая?

Дева безмолвствовала – маска монолитом закрывала лицо, а в прорезях для глаз сияло пламя. Вдруг она атаковала со второй руки и в последний момент перенаправила огонь на Ливия, который заползал в открывшийся проход. Он с криком свалился, уцепившись пальцами за кирпич. Факел упал и погас на дне. Судя по запоздалому всплеску, падать с такой высоты не стоило.