Протокол Танатоса

– А разговор через терминал? – возразила Елена. – Это тоже случайность? И совпадение с тем, что происходит с Евой?

– Послушайте, – вмешался Дэвид, – давайте мыслить научно. Что мы знаем наверняка? Мы знаем, что Морфей создаёт квантовые модели сознания, которые проявляют странную стабильность после моделирования смерти. Мы знаем, что эти модели образуют структуру – Танатос-паттерн, который становится всё более сложным и организованным. Мы знаем, что у Евы проявляются необъяснимые физические симптомы, напоминающие посмертные изменения, хотя медицински она жива. И мы знаем, что происходят странные явления в компьютерных системах станции.

– И холод, – добавила Елена. – Холод, который появляется вместе с этими явлениями.

– Да, холод, – кивнул Дэвид. – Возможно, это связано с энергетическими аномалиями, которые мы наблюдаем. Если что-то потребляет энергию необъяснимым образом, это может создавать локальные зоны пониженной температуры.

– Но как всё это связано? – спросила Ирина. – И главное – что нам делать?

Они замолчали, глядя на звёзды за куполом обсерватории. В космической тишине их вопрос казался ещё более неразрешимым.

– Мы должны вернуться к началу, – наконец сказала Елена. – К тому моменту, когда всё это началось. К первому сканированию мозга Евы и созданию её цифровой модели.

– Но это было две недели назад, – возразила Ирина. – До твоего прибытия.

– Расскажите мне всё, что помните, – попросила Елена. – В деталях. Возможно, вы заметили что-то, что тогда казалось незначительным, но сейчас может иметь смысл.

Дэвид и Ирина переглянулись, как будто решая, кому начать. Наконец Дэвид заговорил:

– Это была идея Вернера – использовать живого добровольца для калибровки Морфея. До этого мы работали только с анонимизированными данными пациентов в момент смерти. Он сказал, что нам нужна базовая модель живого сознания для сравнения. Ева вызвалась добровольцем…

Две недели назад

Лаборатория нейросканирования была ярко освещена. Ева Новак лежала в капсуле, опутанная сенсорами и электродами. Её глаза были закрыты, дыхание – ровным и спокойным. Рядом с капсулой стояли Дэвид Чен и Александр Вернер, наблюдая за показаниями на мониторах.

– Уровень седации оптимальный, – сказал Дэвид, проверяя жизненные показатели. – Мозговая активность стабильна и ярко выражена. Идеальные условия для сканирования.

– Отлично, – кивнул Вернер. – Начинаем сканирование на квантовом уровне.

Он активировал систему, и капсула наполнилась мягким голубоватым светом. Множество микроскопических сканеров начали работу, считывая информацию с каждого нейрона мозга Евы, с каждой синаптической связи, с каждой квантовой флуктуации в микротубулах её нейронов.

– Удивительно, – прошептал Дэвид, глядя на поток данных. – Такой уровень детализации… Мы видим квантовые процессы в реальном времени.

– Это только начало, – ответил Вернер, его глаза блестели от возбуждения. – Представь, что мы сможем сделать, когда у нас будет полная квантовая модель сознания.

Процесс сканирования продолжался три часа. Всё это время Ева находилась в состоянии глубокой медитации, вызванной специальными препаратами. Её мозг был активен, но при этом максимально расслаблен – идеальное состояние для создания базовой модели сознания.

Когда сканирование завершилось, данные были переданы в Морфея для обработки и создания квантовой модели. Ева должна была проснуться через час, когда действие седативов закончится.

Вернер не мог ждать. Он немедленно направился в лабораторию Морфея, чтобы наблюдать за созданием модели. Дэвид остался с Евой, мониторя её состояние.

Через сорок минут Ева начала проявлять признаки пробуждения. Но что-то было не так. Её тело напряглось, пальцы скрючились, как будто она пыталась за что-то ухватиться. Дыхание стало прерывистым, на лбу выступил пот.

– Ева? – Дэвид наклонился к ней, обеспокоенный. – Ты меня слышишь?

Её глаза внезапно распахнулись – широко, в ужасе. Она резко села, хватая ртом воздух, как человек, который долго был под водой.

– Я тонула! – выкрикнула она. – Я не могла дышать! Вода… вода была везде!

– Тише, тише, – Дэвид положил руки ей на плечи, пытаясь успокоить. – Это был просто сон. Ты в безопасности. Ты на станции.

Ева огляделась, постепенно осознавая, где находится. Её дыхание замедлилось, но в глазах всё ещё стоял ужас.

– Это было так реально, Дэвид, – прошептала она. – Я чувствовала, как вода заполняет мои лёгкие. Как я пытаюсь вдохнуть и не могу. Как темнеет в глазах. Это был не сон. Это было… воспоминание.

– Воспоминание? – переспросил Дэвид, помогая ей отсоединить электроды. – У тебя был опыт утопления?

– Нет, – она покачала головой. – Никогда. Я хорошо плаваю. В детстве чуть не утонула, но меня быстро вытащили, я даже воды не наглоталась. А это… это было полное утопление. До конца. До смерти.

Дэвид нахмурился. Возможно, это был просто особенно яркий сон, вызванный препаратами для седации. Но что-то в интенсивности переживания Евы заставляло его сомневаться.

– Я свяжусь с Вернером, – сказал он. – Посмотрим, как проходит создание модели. Возможно, там есть объяснение.

Он активировал коммуникатор, но в этот момент в лабораторию вбежал Вернер. Его лицо было бледным, глаза – широко раскрытыми от волнения или шока.

– Это работает! – воскликнул он. – Модель создана, и она… она невероятна! Полная квантовая копия сознания Евы, функционирующая независимо в Морфее!

– Александр, – перебил его Дэвид, – с Евой что-то случилось. У неё был странный опыт во время пробуждения. Она говорит, что чувствовала, как тонет.

Вернер замер, его возбуждение сменилось острым интересом.

– Тонет? – он перевёл взгляд на Еву. – Расскажи подробнее.

Ева описала свой опыт, и с каждым словом лицо Вернера становилось всё более напряжённым. Когда она закончила, он молчал несколько секунд, затем медленно произнёс:

– Это невероятно. Просто невероятно. Ева, то, что ты описываешь… это в точности соответствует одному из сценариев смерти, которые мы только что смоделировали с твоей квантовой копией.

– Что? – Дэвид и Ева произнесли это одновременно.

– Когда модель была создана, я решил протестировать её на нескольких сценариях смерти, – объяснил Вернер. – Стандартная процедура для калибровки Морфея. Один из сценариев был утопление. И то, что ты описываешь, Ева, в точности соответствует тому, что пережила твоя модель в симуляции.

– Это невозможно, – прошептала Ева. – Как я могу помнить то, что никогда со мной не происходило? То, что происходило с… копией?

– Квантовая запутанность, – сказал Вернер, его голос дрожал от возбуждения. – Твоё сознание и его квантовая модель в Морфее остались запутаны на фундаментальном уровне. То, что переживает модель, каким-то образом отражается в твоём сознании.

– Но это противоречит всем известным законам физики, – возразил Дэвид. – Квантовая запутанность не может передавать информацию быстрее скорости света. И она определённо не должна работать между цифровой моделью и человеческим мозгом.

– Если только… – Вернер замолчал, словно боясь произнести свою мысль вслух.

– Если только что? – настаивал Дэвид.

– Если только сознание не является фундаментально квантовым феноменом, – тихо закончил Вернер. – Если сознание не возникает из квантовых процессов в мозге, а само является квантовым полем, которое использует мозг лишь как интерфейс для взаимодействия с классическим миром.

В лаборатории повисла тишина. Эта идея, граничащая с мистицизмом, казалась слишком радикальной даже для проекта "Танатос". И всё же… опыт Евы требовал объяснения.

– Мне нужно провести больше тестов, – наконец сказал Вернер. – Нам нужно понять, насколько глубока эта запутанность и что ещё она может означать.

– Нет, – твёрдо сказал Дэвид. – Никаких тестов, пока мы не убедимся, что это безопасно для Евы. Если её сознание действительно запутано с моделью, то любые эксперименты с моделью могут повлиять на неё.

– Я согласна с ещё одним тестом, – неожиданно вмешалась Ева. – Мне нужно знать, что происходит. Нужно понять.

– Ева, это может быть опасно, – предупредил Дэвид.

– Всё, что мы делаем здесь, потенциально опасно, – возразила она. – Но это также самое важное исследование в истории человечества. Если моё участие поможет понять природу сознания и его связь с квантовыми процессами – я готова рискнуть.

Вернер улыбнулся – не столько ей, сколько своим мыслям:

– Отлично. Я подготовлю ещё один сценарий. Что-то более… контролируемое. И на этот раз мы будем мониторить твоё состояние в реальном времени.

– Вы смоделировали смерть от падения, – сказала Елена, прерывая рассказ Дэвида. – И Ева почувствовала это.

– Да, – кивнул Дэвид. – Она описала ощущение падения с огромной высоты, ветер в ушах, ускорение, удар о землю… с такими деталями, которые нельзя было придумать или представить, не пережив.

– И что было потом? – спросила Елена, хотя уже догадывалась.

– Потом Вернер стал одержим идеей множественных сценариев, – ответил Дэвид, его голос был тихим, но в нём чувствовалась горечь. – Он хотел смоделировать как можно больше вариантов смерти, используя квантовую модель сознания Евы. Утверждал, что это необходимо для калибровки Морфея и понимания природы Танатос-паттерна.

– И вы позволили ему? – в голосе Елены не было обвинения, только желание понять.

– Мы пытались остановить его, – вмешалась Ирина. – Дэвид категорически возражал. Я тоже высказывала сомнения. Но Вернер… он руководитель проекта. И Ева поддерживала его. Она говорила, что хочет помочь, что это величайший научный прорыв.

– Мы не знали, что это приведёт к… тому, что происходит сейчас, – добавил Дэвид. – Никто не мог предположить, что квантовая запутанность между Евой и её моделью может вызвать физические изменения.

– Сколько сценариев смерти было смоделировано в итоге? – спросила Елена.

Дэвид и Ирина снова переглянулись.

– Двадцать семь, – ответил Дэвид. – Двадцать семь различных способов умереть, от самых распространённых до самых экзотических. И Ева… пережила их все. Не физически, конечно, но в своём сознании. Она помнит каждую смерть, как будто это происходило с ней.

– И каждый раз после моделирования мы наблюдали Танатос-паттерн, – добавила Ирина. – Всё более сложный, всё более структурированный. Как будто он… учился на этих смертях. Эволюционировал.

Елена пыталась осмыслить услышанное. Если Танатос-паттерн представлял собой квантовую структуру, которая сохранялась после моделирования смерти, и если эта структура могла эволюционировать и становиться более сложной с каждым новым опытом… то что она представляла собой сейчас, после двадцати семи различных сценариев?

– Нам нужно понять, что происходит с Евой сейчас, – сказала она. – Если её состояние действительно вызвано квантовой запутанностью с моделью, то, возможно, через неё мы сможем лучше понять природу Танатос-паттерна.

– Ты предлагаешь использовать её как… объект исследования? – в голосе Дэвида звучало неодобрение.

– Я предлагаю помочь ей, – твёрдо ответила Елена. – А для этого нам нужно понять, что с ней происходит. Если её сознание действительно запутано с квантовой моделью, которая пережила множественные смерти, то возможно, она находится в состоянии квантовой суперпозиции – одновременно жива и мертва. Это объяснило бы физические симптомы.

– Как в мысленном эксперименте с котом Шрёдингера, – кивнула Ирина. – Только в данном случае это не просто теоретическая возможность, а реальное физическое состояние.

– Именно, – согласилась Елена. – И если это так, то мы должны найти способ… схлопнуть волновую функцию. Вернуть Еву полностью в состояние жизни.

– Но как? – спросил Дэвид. – Как мы можем влиять на квантовое состояние сознания?

– Через саму модель, – предположила Елена. – Если сознание Евы запутано с моделью в Морфее, то, возможно, изменяя состояние модели, мы сможем влиять и на неё.

– Это рискованно, – возразил Дэвид. – Мы не знаем, как именно работает эта запутанность. Мы можем навредить Еве, если сделаем что-то не так.

– У нас есть альтернативы? – спросила Елена. – Её состояние ухудшается. И если то, что я видела в своей каюте, реально, то Танатос-паттерн становится всё более… активным. Он уже может влиять на физический мир. Кто знает, что будет дальше?

Они молчали, обдумывая её слова. Наконец Ирина сказала:

– Я могу получить доступ к оригинальной модели сознания Евы в Морфее. Но нам придётся действовать тайно. Вернер не одобрит эксперименты, которые могут нарушить целостность Танатос-паттерна.

– А Краснов? – спросил Дэвид. – Он отвечает за безопасность. Если мы собираемся делать что-то потенциально опасное, он должен знать.

– Краснов заботится о физической безопасности станции и экипажа, – ответила Елена. – Но в данном случае угроза может быть… метафизической. Я не уверена, что его протоколы безопасности предусматривают взаимодействие с квантовой сущностью, которая может существовать одновременно внутри и вне нашей реальности.

– Хорошо, – согласился Дэвид после паузы. – Мы попробуем. Но при первых признаках опасности для Евы мы прекращаем эксперимент.

– Согласна, – кивнула Елена. – Жизнь Евы важнее любых научных открытий.

Ирина тоже кивнула, и они втроём направились к медицинскому отсеку, где лежала Ева. По пути Елена думала о том, насколько непредсказуемой может быть квантовая физика, особенно когда она пересекается с чем-то столь же загадочным, как человеческое сознание. Они ступали на территорию, где наука встречалась с неизвестным, и правила, которые там действовали, могли оказаться совершенно иными, чем те, к которым они привыкли.

Когда они вошли в медицинский отсек, Михаил встретил их с тревогой на лице:

– Что-то меняется, – сказал он без приветствия. – Эти пятна… они распространяются.

Елена подошла к капсуле, где лежала Ева, и увидела, что тёмные пятна, напоминающие трупные, теперь покрывали почти всё её тело. Но что ещё более тревожно – они уже не мерцали, не исчезали при ближайшем рассмотрении. Они стали… стабильными. Как будто квантовая суперпозиция жизни и смерти склонялась к определённому исходу.

– Мы должны действовать быстро, – сказала Елена. – Ирина, ты можешь получить доступ к модели Евы из медицинского терминала?

– Да, у меня есть коды доступа, – кивнула Ирина и направилась к компьютеру.

– Что вы собираетесь делать? – спросил Михаил, переводя взгляд с одного на другого.

– Мы считаем, что состояние Евы вызвано квантовой запутанностью с её цифровой моделью в Морфее, – объяснил Дэвид. – Мы хотим попытаться изменить состояние модели, чтобы повлиять на неё.

– Это сработает? – в голосе Михаила звучало сомнение, смешанное с надеждой.

– Мы не знаем, – честно ответила Елена. – Но это лучшее, что мы можем сделать сейчас.

Ирина работала с терминалом, пытаясь получить доступ к нужным файлам.

– Странно, – сказала она через некоторое время. – Я не могу найти оригинальную модель сознания Евы. Как будто она… исчезла из системы.

– Это невозможно, – возразил Дэвид. – Модель была основой для всех экспериментов. Она должна быть в архивах, даже если не активна сейчас.

– Я проверила все архивы, все резервные копии, – Ирина покачала головой. – Ничего. Только фрагменты данных и… – она замолчала, глядя на экран с растущим беспокойством.

– Что? – настаивала Елена.

– Танатос-паттерн, – тихо ответила Ирина. – Он повсюду в системе. Как будто… как будто он поглотил модель Евы. Интегрировал её в себя.

Елена почувствовала холодок, пробежавший по спине. Если Танатос-паттерн действительно поглотил квантовую модель сознания Евы, то что это значило для неё самой? Была ли её суперпозиция жизни и смерти результатом не просто запутанности с моделью, а чего-то более глубокого – интеграции в саму структуру Танатоса?

– Мы должны поговорить с ней, – внезапно сказала Елена. – С Евой. Если её сознание действительно запутано с Танатос-паттерном, то, возможно, она имеет доступ к информации, которой нет у нас.

– Но она без сознания, – возразил Михаил.

– Её тело – да, – согласилась Елена. – Но её мозг активен. Она обрабатывает информацию. Мы можем использовать нейроинтерфейс, чтобы установить связь с её сознанием.

Дэвид колебался.

– Это рискованно, – сказал он. – Нейроинтерфейс не предназначен для коммуникации с человеком в бессознательном состоянии. И если её сознание действительно интегрировано в Танатос-паттерн, то мы не знаем, что именно мы обнаружим там.

– У нас нет выбора, – настаивала Елена. – Мы должны понять, что происходит, чтобы помочь ей.

После долгого молчания Дэвид кивнул:

– Хорошо. Я настрою нейроинтерфейс. Но нам нужен доброволец для подключения. Кто-то, кто войдёт в контакт с сознанием Евы.

– Я сделаю это, – сказала Елена без колебаний.

– Нет, – возразил Михаил. – Я должен. Я… мы… – он запнулся, затем продолжил тише: – Ева и я близки. Возможно, она откликнется на меня скорее, чем на кого-то другого.

Елена понимала его чувства, но должна была мыслить рационально.

– Михаил, я ценю твоё желание помочь, но у меня есть опыт работы с квантовыми моделями сознания. Я лучше подготовлена для интерпретации того, что может обнаружиться в сознании Евы, особенно если оно действительно интегрировано в Танатос-паттерн.

Михаил хотел возразить, но Дэвид положил руку ему на плечо:

– Она права. Это требует специальных знаний. И… есть ещё один фактор. Елена уже имела контакт с Танатосом. Возможно, между ними уже существует некая связь, которая облегчит коммуникацию.

Неохотно, но Михаил согласился. Дэвид начал подготовку нейроинтерфейса – сложной системы, разработанной для прямого подключения к нейронным процессам мозга.

– Как это работает? – спросила Елена, наблюдая за его действиями.

– Нейроинтерфейс создаёт квантовую запутанность между определёнными нейронными структурами двух мозгов, – объяснил Дэвид. – Обычно это используется для передачи простых сигналов или эмоциональных состояний. Но в теории возможна и более глубокая связь – обмен образами, воспоминаниями, даже мыслями.

– А на практике?

– На практике это крайне непредсказуемо, – признал Дэвид. – Сознание слишком сложно, чтобы его можно было просто "подключить" к другому сознанию без последствий. Обычно есть протоколы безопасности, ограничивающие глубину и продолжительность контакта. Но в данном случае… – он покачал головой, – мы не знаем, с чем именно мы устанавливаем связь. Это может быть не только сознание Евы, но и Танатос-паттерн, интегрированный в него.

Елена понимала риск, но также знала, что у них нет выбора.

– Я готова, – сказала она. – Как долго продлится контакт?

– Не более пяти минут, – твёрдо сказал Дэвид. – После этого я принудительно разорву связь, независимо от результатов. Длительный контакт может быть опасен для твоего собственного сознания.

Елена кивнула и легла на кушетку рядом с капсулой Евы. Дэвид начал прикреплять электроды к её голове, объясняя процесс:

– Сначала ты почувствуешь головокружение и дезориентацию. Это нормально – твой мозг адаптируется к новым сигналам. Затем начнётся собственно контакт. Что ты увидишь или почувствуешь – непредсказуемо. Это может быть что угодно от абстрактных образов до полного погружения в воспоминания или мысли Евы. Если в какой-то момент ты почувствуешь дискомфорт или страх – скажи "отключение", и я немедленно прерву связь.

– Понятно, – Елена старалась сохранять спокойствие, хотя внутри нарастало напряжение. – Я готова.

Дэвид активировал систему, и Елена почувствовала лёгкий электрический импульс, прошедший через её голову. Затем наступило головокружение, о котором предупреждал Дэвид, – мир вокруг начал вращаться, размываться, терять чёткость.

А потом всё исчезло.

Елена обнаружила себя в странном пространстве, которое не было ни физическим местом, ни просто ментальным образом. Это было нечто среднее – реальность, созданная сознанием, но обладающая собственной логикой и законами.

Вокруг неё простиралось бесконечное море тумана, переливающегося всеми цветами радуги. В тумане проступали странные геометрические формы – трёхмерные проекции чего-то, что, казалось, существовало в большем количестве измерений. И сквозь весь этот туман проходили тонкие нити света, соединяющие различные точки пространства, как нейронные связи в мозге.