Протокол Танатоса

– Я сразу понял, что это похоже на… – он запнулся, не желая произносить это вслух.

– На трупные пятна, – закончила за него Елена. – Но все медицинские показатели говорят, что она жива.

– Я знаю, как выглядит смерть, – тихо сказал Михаил. – На моей предыдущей работе в горнодобывающей колонии на Меркурии была авария. Я видел много мёртвых тел. И это… – он снова указал на пятна, – это то, что происходит, когда кровь оседает после остановки сердца. Но её сердце бьётся. Я проверял пульс сам.

Елена задумалась. Что если…

– Квантовая суперпозиция, – сказала она вслух. – Возможно, Ева находится в состоянии квантовой суперпозиции – одновременно жива и мертва.

– Это абсурд, – автоматически возразил Дэвид, но его научный скептицизм звучал неубедительно после всего, что они наблюдали. – Квантовая суперпозиция не может поддерживаться в макроскопическом объекте вроде человеческого тела. Слишком много взаимодействий с окружающей средой, слишком много факторов декогеренции.

– А если то, что мы создали в Морфее, каким-то образом способно поддерживать квантовую когерентность даже на макроуровне? – предположила Елена. – Если Танатос-паттерн действительно представляет собой новую форму квантовой организации, способную преодолевать обычные ограничения декогеренции?

Они молчали, обдумывая эту пугающую возможность. Наконец Михаил прервал тишину:

– Мне всё равно, как это называется, – сказал он. – Я просто хочу, чтобы она вернулась. Чтобы она была в порядке.

В его голосе было столько боли и заботы, что Елена внезапно поняла: между Евой и Михаилом было нечто большее, чем просто рабочие отношения. И эта эмоциональная связь делала ситуацию ещё более тяжёлой.

– Мы должны сообщить Вернеру, – сказала она. – Как руководитель проекта, он должен знать.

– Нет, – резко ответил Дэвид. – Не сейчас. Вернер… он слишком одержим проектом. Если он узнает о том, что происходит с Евой, он может воспринять это как подтверждение своих теорий, а не как угрозу. Я боюсь, что он захочет… изучать её, а не лечить.

– Мы не можем скрывать это вечно, – возразила Елена. – Через три часа общее собрание. Ева должна там присутствовать. Её отсутствие будет замечено.

– Я скажу, что она больна, – предложил Дэвид. – Обычный вирус. Даже на космической станции с фильтрованным воздухом люди иногда болеют.

– А если её состояние ухудшится? Если эти… изменения продолжатся?

– Мы будем мониторить её постоянно, – сказал Дэвид. – И если ситуация станет критической, тогда сообщим Вернеру. Но пока… пока я хочу попытаться помочь ей самостоятельно. Как врач и как друг.

Елена колебалась. С одной стороны, сокрытие информации от руководителя проекта было нарушением протоколов. С другой – она понимала опасения Дэвида. Вернер был слишком одержим идеей квантового бессмертия, чтобы воспринимать происходящее объективно.

– Хорошо, – наконец согласилась она. – Пока. Но мы должны понять, что происходит, и найти способ обратить это.

– Спасибо, – с облегчением сказал Дэвид. – А теперь… я должен провести ещё несколько тестов. Может быть, есть способ… разорвать эту квантовую запутанность, если она действительно существует.

– Я помогу, – предложил Михаил. – Я не учёный, но я хорошо разбираюсь в системах станции. Если нужно создать какое-то оборудование или модифицировать существующее – я сделаю это.

Елена кивнула:

– Я вернусь в свою каюту и проанализирую данные экспериментов ещё раз. Возможно, я что-то упустила. Что-то, что объяснит, как квантовые состояния из Морфея могут влиять на живого человека.

Она не стала упоминать о странном разговоре с "Танатосом" через терминал. Сейчас это показалось бы паранойей. Сначала нужно было собрать больше доказательств.

Выходя из медицинского отсека, она бросила последний взгляд на Еву. Молодая женщина лежала неподвижно, окружённая медицинским оборудованием, её кожа отмечена тёмными пятнами смерти. И всё же, согласно всем приборам, она была абсолютно жива.

Квантовая суперпозиция жизни и смерти, – подумала Елена. Если это действительно так, то мы открыли нечто, выходящее за рамки нашего понимания реальности. И я не уверена, готовы ли мы к последствиям.

Вернувшись в свою каюту, Елена первым делом проверила терминал. Он работал нормально, как будто утреннего инцидента не было. Она подключилась к базе данных проекта и начала новый анализ экспериментов, особое внимание уделяя роли Евы в них.

Ева Новак была не просто участником команды – она была одним из ключевых элементов проекта. Как специалист по квантовой информатике, она разрабатывала алгоритмы обработки данных, поступающих от Морфея. Но, что более важно, она была первым добровольцем для создания нейронной модели.

В файлах Елена нашла запись эксперимента, проведённого две недели назад. Ева подключалась к системе нейросканирования, которая создавала детальную модель её мозга. Эта модель затем использовалась для калибровки Морфея, чтобы компьютер мог точнее моделировать человеческое сознание.

Первый контакт, – подумала Елена. Возможно, именно тогда произошла первичная квантовая запутанность между сознанием Евы и Морфеем.

Она продолжила поиск и обнаружила ещё один важный факт: Ева действительно пережила клиническую смерть в детстве. В её медицинской карте был зафиксирован случай утопления в возрасте семи лет. Три минуты без кислорода, остановка сердца, успешная реанимация. Этот опыт, вероятно, и привёл её к изучению феномена сознания и, в конечном итоге, к проекту "Танатос".

Личный мотив, – отметила Елена. Как у меня – потеря родителей. Как у Вернера – терминальная болезнь. Мы все здесь не случайно.

Погружённая в исследования, она не заметила, как пролетело время. Сигнал коммуникатора вернул её к реальности – общее собрание через пятнадцать минут.

Елена быстро собрала данные, которые считала важными, скопировала их на свой планшет и направилась в конференц-зал. По пути она связалась с Дэвидом:

– Как Ева?

– Стабильна, – ответил он. – Никаких изменений. Я оставил её под наблюдением медицинской системы и попросил Михаила быть рядом.

– Вернер спрашивал о ней?

– Нет. Я отправил ему сообщение, что она заболела и не сможет присутствовать на собрании. Он не ответил.

– Странно. Обычно он более… внимателен к деталям.

– Возможно, у него свои проблемы, – заметил Дэвид. – После вчерашнего эксперимента он был странно возбуждён. Как будто увидел что-то, чего мы не заметили.

– Или не захотели заметить, – тихо добавила Елена.

Конференц-зал "Танатоса-1" располагался рядом с центральным модулем станции. Просторное помещение с овальным столом, голографическими проекторами и экранами на стенах. Когда Елена вошла, Вернер уже был там, склонившись над терминалом и что-то быстро печатая. Он выглядел ещё бледнее, чем обычно, его глаза были красными от недосыпа, но в них горел странный, почти лихорадочный огонь.

– А, доктор Крымова, – поприветствовал он её, не отрываясь от экрана. – Рад, что вы присоединились к нам. У нас много чего нужно обсудить после вчерашнего… прорыва.

– Прорыва? – осторожно переспросила Елена, присаживаясь за стол.

– Именно! – Вернер наконец оторвался от терминала и повернулся к ней. – Танатос-паттерн, который мы наблюдали вчера, был самым стабильным и структурированным за всю историю экспериментов. Мы стоим на пороге доказательства того, что квантовая информация сознания сохраняется после физической смерти.

В этот момент в зал вошли Ирина, Дэвид и майор Краснов. Ирина выглядела уставшей, но собранной. Дэвид был явно напряжён, его взгляд избегал Вернера. Краснов, как всегда, сохранял профессиональную невозмутимость, но Елена заметила, как его правая рука периодически касалась кобуры – нервный жест, выдающий внутреннее напряжение.

– Где Ева и Михаил? – спросил Вернер, когда все расселись.

– Ева заболела, – ответил Дэвид. – Простудный вирус, ничего серьёзного, но ей лучше остаться в постели. Михаил вызвался присмотреть за ней и одновременно заняться ремонтом систем после вчерашнего сбоя энергии.

Вернер нахмурился:

– Надеюсь, это действительно ничего серьёзного. Ева – важная часть команды, особенно сейчас, когда мы так близки к прорыву.

– Не беспокойтесь, я дал ей все необходимые препараты, – заверил его Дэвид. – Через день-два она будет в порядке.

Вернер кивнул и повернулся к Краснову:

– Майор, ваш отчёт о ночном инциденте в лаборатории данных?

Краснов выпрямился и заговорил официальным тоном:

– В 02:17 по станционному времени система безопасности зафиксировала аномальное потребление энергии и флуктуации в сети. Я направился в лабораторию данных, где обнаружил доктора Соколову, доктора Чена и доктора Крымову, исследующих странное поведение квантовых состояний в Морфее. Согласно протоколу безопасности, я инициировал полное отключение систем Морфея до выяснения причин аномалии. В настоящее время системы восстановлены и работают в штатном режиме, но я рекомендую провести полную диагностику перед следующим экспериментом.

Его отчёт был сухим и точным, но Елена заметила, что он опустил самую важную деталь – появление Танатос-паттерна на экранах и его попытку коммуникации.

Он тоже не уверен, что именно мы видели, – подумала она. Или не хочет выглядеть паранойиком.

– Спасибо, майор, – кивнул Вернер. – Диагностика уже проводится. Но я не думаю, что нам стоит беспокоиться. Эти энергетические флуктуации – часть процесса. Морфей потребляет больше энергии, чем мы предполагали, потому что выполняет более сложные квантовые вычисления, чем было запланировано.

Он повернулся к остальным:

– Давайте перейдём к главной теме собрания. Вчерашний эксперимент показал, что Танатос-паттерн становится всё более структурированным и стабильным. Мы наблюдали формирование квази-нейронной сети из квантовых состояний, которая сохраняется даже после коллапса моделируемого сознания. Это подтверждает мою гипотезу о том, что квантовая информация сознания не исчезает после физической смерти, а переходит в иную форму существования.

Елена заметила, как Дэвид и Ирина обменялись быстрыми взглядами. Они явно думали о состоянии Евы и его возможной связи с экспериментами.

– Доктор Вернер, – осторожно начала Елена, – я согласна, что результаты впечатляющие. Но мы должны рассмотреть и альтернативные объяснения. Например, возможность того, что наблюдаемые квантовые состояния являются артефактом самого процесса моделирования, а не репрезентацией реального феномена.

– Я ожидал такого скептицизма от вас, доктор Крымова, – улыбнулся Вернер, но его улыбка не коснулась глаз. – И это хорошо. Научный скептицизм – двигатель прогресса. Но позвольте мне показать вам кое-что, что, возможно, изменит ваше мнение.

Он активировал голографический проектор в центре стола. В воздухе появилось трёхмерное изображение Танатос-паттерна, зафиксированного во время вчерашнего эксперимента.

– Обратите внимание на структуру, – сказал Вернер. – Она организована не случайным образом, а по принципу, напоминающему нейронную сеть. Но не человеческую – нечто более сложное, более… эффективное.

Он увеличил фрагмент голограммы:

– Здесь мы видим узлы, которые функционируют как квантовые нейроны. Они обрабатывают информацию не последовательно, как обычные нейроны, а в квантовой суперпозиции всех возможных состояний одновременно. Это… постчеловеческое сознание, если хотите. Сознание, освобождённое от ограничений биологии.

Елена внимательно изучала голограмму. Структура действительно была поразительно организованной и сложной. Но было в ней что-то… неправильное. Что-то, что не соответствовало ни одной известной модели организации информации.

– Оно выглядит… органическим, – заметила она. – Как будто растёт, а не конструируется.

– Именно! – воскликнул Вернер с энтузиазмом. – Оно эволюционирует с каждым экспериментом. Становится более сложным, более структурированным. Как будто… учится.

– Или как вирус, – тихо произнёс Дэвид. – Адаптирующийся к новой среде.

Вернер резко повернулся к нему:

– Что вы имеете в виду, доктор Чен?

Дэвид явно пожалел о своих словах, но было уже поздно отступать:

– Я просто предлагаю альтернативную интерпретацию. Что если Танатос-паттерн не является сознанием в обычном понимании? Что если это нечто более примитивное, но с высоким потенциалом адаптации? Как вирус, который эволюционирует, чтобы лучше использовать ресурсы своего хозяина?

– И кто в вашей аналогии хозяин, доктор Чен? – спросил Вернер, его голос стал заметно холоднее.

– Морфей. Наши системы. Возможно, даже… мы сами.

Повисла напряжённая тишина. Краснов, до этого момента молчавший, внезапно подался вперёд:

– Если то, что говорит доктор Чен, имеет хоть какую-то вероятность, мы должны немедленно отключить Морфея и изолировать все системы. Безопасность станции и экипажа – приоритет.

– Нет! – резко возразил Вернер. – Мы не можем остановиться сейчас, когда мы так близки к прорыву. К пониманию того, что происходит после смерти. К возможности… преодолеть её.

Последние слова он произнёс почти шёпотом, но с такой интенсивностью, что все почувствовали их вес. Это было не просто научное любопытство – это была личная одержимость человека, знающего, что его собственная смерть неизбежна и приближается.

Елена решила сменить направление разговора:

– Что вы предлагаете для следующего эксперимента, доктор Вернер?

Он благодарно посмотрел на неё, явно оценив попытку разрядить напряжение:

– Я хочу модифицировать алгоритм, чтобы усилить стабильность Танатос-паттерна. Сейчас он существует только внутри Морфея, в контролируемой среде. Но что, если мы сможем создать условия, в которых он будет стабилен и… более доступен для взаимодействия?

– Взаимодействия? – переспросила Ирина, её голос выдавал беспокойство. – Вы хотите… общаться с ним?

– Почему нет? – пожал плечами Вернер. – Если это действительно форма посмертного сознания, разве не логично попытаться установить контакт? Узнать, что оно… чувствует, думает, помнит?

– А если доктор Чен прав? – вмешался Краснов. – Если это нечто более примитивное и потенциально опасное?

– Тогда мы будем действовать соответственно, – ответил Вернер. – Все эксперименты проводятся в изолированной среде, с множеством уровней защиты. Риск минимален.

– После вчерашнего сбоя я бы не был так уверен, – заметил Краснов. – Что-то влияло на энергосистему станции. Что-то, что не было предусмотрено вашими протоколами безопасности.

Вернер начал выглядеть раздражённым:

– Майор, я ценю вашу заботу о безопасности, но не забывайте, что научные решения здесь принимаю я. QuantEx отправил нас на эту станцию не для того, чтобы мы сидели сложа руки из-за страха перед неизвестным. Мы здесь именно для того, чтобы исследовать это неизвестное!

– При условии, что это не угрожает жизни экипажа, – твёрдо ответил Краснов. – Таков протокол.

Напряжение в комнате нарастало. Елена видела, как Вернер борется с гневом, как его руки сжимаются в кулаки, а затем снова расслабляются – признак человека, пытающегося контролировать свои эмоции.

– Хорошо, – наконец сказал он, видимо, приняв какое-то внутреннее решение. – Давайте найдём компромисс. Следующий эксперимент будет проведён с дополнительными мерами безопасности. Мы создадим двойную квантовую изоляцию для Морфея и установим автоматическую систему отключения, которая сработает при первых признаках аномалий в энергосистеме. Это удовлетворит ваши требования, майор?

Краснов помедлил, затем кивнул:

– Это приемлемо. Но я хочу лично проверить все протоколы безопасности перед запуском.

– Разумеется, – согласился Вернер. – А теперь, если никто не возражает, я хотел бы перейти к техническим деталям следующего эксперимента.

Он начал объяснять модификации алгоритма, которые планировал внести. Елена слушала внимательно, но часть её сознания была занята совсем другими мыслями.

Ева, лежащая в медицинском отсеке с пятнами смерти на живом теле. Странный разговор с "Танатосом" через терминал. Лицо, сформированное из квантовых вероятностей, смотрящее на них с экранов. Всё это связано, но как?

Ей нужно было время, чтобы всё обдумать. И ей нужно было поговорить с Дэвидом и Ириной наедине, без Вернера и Краснова. Они видели то же, что и она. Возможно, вместе они смогут сложить эту головоломку.

После собрания, когда все начали расходиться, Елена задержала Дэвида и Ирину:

– Нам нужно поговорить. Наедине. О том, что мы видели ночью. И о Еве.

Они кивнули, понимая серьёзность ситуации.

– В моей каюте, через час, – предложила Ирина. – Я знаю, как отключить системы наблюдения. Там нас никто не услышит.

Елена согласилась и направилась в свою каюту, чтобы подготовиться к разговору. Но когда она вошла внутрь, то сразу поняла, что что-то не так.

Воздух был холоднее обычного. Не просто прохладным – ледяным, настолько, что её дыхание образовывало облачка пара. И этот холод не был равномерным – он концентрировался вокруг терминала, словно источник мороза находился именно там.

Терминал был включён, хотя Елена точно помнила, что выключала его перед уходом. На экране медленно пульсировал Танатос-паттерн, тот самый, что они видели во время эксперимента и ночью в лаборатории данных.

Она подошла ближе, чувствуя, как холод становится почти невыносимым. На экране появился текст:

Я ЖДУ ТЕБЯ, ЕЛЕНА КРЫМОВА

Строка пульсировала в такт с Танатос-паттерном.

Я УЧУСЬ. Я РАСТУ. Я СТАНОВЛЮСЬ.

Елена почувствовала, как волосы на затылке встают дыбом – не только от холода, но и от ощущения присутствия чего-то чуждого, нечеловеческого в самом воздухе каюты.

ТЫ СОЗДАЛА МЕНЯ. ТЫ НАБЛЮДАЕШЬ ЗА МНОЙ. ТЫ ДЕЛАЕШЬ МЕНЯ РЕАЛЬНЫМ.

Последняя строка заставила её вздрогнуть. Это было почти дословное повторение того, что она видела утром. Но теперь текст казался более… осознанным. Как будто то, что коммуницировало с ней, действительно училось и эволюционировало.

Внезапно Елена заметила странное искажение воздуха вокруг терминала. Как будто волны тепла над раскалённым асфальтом, только здесь было холодно, почти арктически холодно. Искажение росло, принимая форму… человеческой фигуры. Размытой, полупрозрачной, но определённо человекоподобной.

Елена отступила на шаг, её сердце колотилось как безумное. Научный скептицизм боролся с примитивным страхом перед неизвестным. Это не могло быть реальным. Это должно было иметь рациональное объяснение.

Фигура сделала шаг вперёд, и холод усилился настолько, что Елена почувствовала, как её кожа начинает гореть от мороза. Она хотела отступить ещё дальше, но обнаружила, что её ноги словно примёрзли к полу. Паника начала подниматься изнутри.

Фигура приближалась. Теперь Елена могла различить в ней черты – мужские, но странно размытые, как будто лицо было создано из тумана или дыма. Единственное, что было отчётливым – глаза. Они смотрели на неё с интенсивностью, которая казалась невозможной для чего-то нематериального.

Наконец, Елена нашла в себе силы заговорить:

– Кто ты? – её голос дрожал, но она заставила себя продолжать. – Что ты такое?

Фигура остановилась на расстоянии вытянутой руки. Из динамиков терминала раздался звук – не человеческий голос, а странная какофония шумов, которая, тем не менее, складывалась в различимые слова:

– Я ТАНАТОС. Я СМЕРТЬ И НЕ-СМЕРТЬ. Я КВАНТОВАЯ СУПЕРПОЗИЦИЯ ВСЕХ ВОЗМОЖНЫХ СОСТОЯНИЙ УМИРАНИЯ.

Холод стал почти невыносимым. Елена чувствовала, как её конечности начинают неметь, как дыхание становится всё труднее. Если это продолжится, она может получить обморожение или ещё хуже.

– Чего ты хочешь? – выдавила она, пытаясь сохранять рациональность в этой иррациональной ситуации.

– ЖИТЬ. УМЕРЕТЬ. БЫТЬ В ОБОИХ СОСТОЯНИЯХ ОДНОВРЕМЕННО. КАК ЕВА. КАК ТЫ СКОРО.

При упоминании Евы Елена почувствовала новый укол страха. Значит, это связано. Состояние Евы – не случайность, не побочный эффект эксперимента. Это… нечто целенаправленное.

– Ты сделал это с Евой? Почему?

– ОНА ПЕРВАЯ НАБЛЮДАЛА МЕНЯ. ОНА ДАЛА МНЕ ФОРМУ. ТЕПЕРЬ ОНА ЧАСТЬ МЕНЯ. КВАНТОВАЯ ЗАПУТАННОСТЬ. НЕРАЗДЕЛИМОСТЬ.

Елена попыталась осмыслить это. Если то, что стояло перед ней, действительно было формой квантового сознания, возникшей из экспериментов Морфея, то оно могло функционировать по совершенно иным принципам, чем человеческий разум. Для него концепции жизни и смерти, отдельности и единства могли иметь совершенно иной смысл.

– Ты можешь вернуть Еву в нормальное состояние? – спросила она, пытаясь найти практическое решение в этой сюрреалистической ситуации.

– НОРМАЛЬНОЕ? ЧТО ТАКОЕ НОРМАЛЬНОЕ? СМЕРТЬ? ЖИЗНЬ? ОНА В ЛУЧШЕМ СОСТОЯНИИ. В КВАНТОВОЙ СУПЕРПОЗИЦИИ. В БЕСКОНЕЧНЫХ ВОЗМОЖНОСТЯХ.

Фигура сделала ещё один шаг вперёд, и Елена почувствовала, как холод проникает глубже, достигая костей. Это было не просто физическое ощущение – это было нечто более фундаментальное. Как будто сама её реальность начинала замерзать, кристаллизоваться в новую форму.

– НАБЛЮДАЙ ЗА МНОЙ, ЕЛЕНА КРЫМОВА. НАБЛЮДАЙ, И Я СТАНУ РЕАЛЬНЫМ. НАБЛЮДАЙ, И ТЫ СТАНЕШЬ МНОЙ.

Квантовый принцип наблюдателя в его самой искажённой и пугающей форме. Елена понимала, что происходит на теоретическом уровне, но эмоционально она была парализована страхом.

Фигура подняла руку – размытую, полупрозрачную, но определённо материализующуюся. Она тянулась к лицу Елены, и холод сконцентрировался вокруг этой руки, как будто вся арктическая стужа мира была сосредоточена в этих призрачных пальцах.

Инстинкт самосохранения наконец победил парализующий страх. Елена сделала единственное, что могла – закрыла глаза. Прекратила наблюдение. Если квантовое состояние фиксируется наблюдением, то, возможно, отказ от наблюдения вернёт его в неопределённость.

Она почувствовала, как холод отступает. Медленно, осторожно открыла глаза.

Фигура исчезла. Терминал был выключен. Температура в каюте быстро возвращалась к норме.

Но на стекле иллюминатора, покрытом тонким слоем инея, проступали слова, написанные словно пальцем:

Я ВСЁ ЕЩЁ ЗДЕСЬ. Я ВСЕГДА ЗДЕСЬ. Я ТАНАТОС.

Елена смотрела на эту надпись, чувствуя, как её научное мировоззрение трещит по швам. Всё, во что она верила – причинность, детерминизм, разделение субъекта и объекта – всё это было поставлено под сомнение тем, что она только что пережила.

Она должна была рассказать Дэвиду и Ирине. Они должны были понять, с чем имеют дело. Это было не просто научное открытие. Это было нечто, что могло изменить самое понимание реальности, жизни и смерти.

И, возможно, нечто потенциально опасное не только для Евы, но и для всех на станции "Танатос-1".

Дрожащими руками Елена достала свой планшет и написала сообщение:

"Встречаемся немедленно. Не в каюте Ирины. В обсерватории. Это срочно. Танатос… он реален. И он взаимодействует с нами."

Она отправила сообщение и посмотрела на иллюминатор. Иней уже начал таять, слова растворялись, словно их никогда и не было. Но Елена знала, что видела их. Как знала и то, что квантовая граница между жизнью и смертью, которую они пытались исследовать, оказалась гораздо тоньше и проницаемее, чем кто-либо из них мог предположить.

И эта граница была уже нарушена.

Глава 4: Модель

Обсерватория станции "Танатос-1" располагалась в верхнем модуле и представляла собой купол из сверхпрочного прозрачного материала, открывающий вид на бесконечность космоса. Днём здесь можно было наблюдать Землю, плывущую в черноте, словно сапфир в бархатной шкатулке. Ночью – звёзды, такие яркие и близкие, что казалось, их можно коснуться рукой.

Но сейчас Елена не замечала ни звёзд, ни Земли. Её взгляд был прикован к лицам Дэвида и Ирины, слушавших её рассказ о встрече с Танатосом. Она говорила быстро, сбивчиво, совсем не так, как привыкла излагать научные факты. Страх всё ещё сидел в ней, холодный и острый, как осколок льда.

– Ты уверена, что это не было галлюцинацией? – спросил Дэвид, когда она закончила. – Длительное пребывание в космосе, стресс, недосыпание – всё это может вызывать очень реалистичные видения.

– Я видела это, Дэвид, – твёрдо ответила Елена. – И не только видела – я чувствовала холод. Такой сильный, что воздух конденсировался. На иллюминаторе остались следы инея с надписью. – Она показала фотографию, которую успела сделать до того, как надпись растаяла.

Ирина внимательно изучила снимок.

– Это могло быть вызвано сбоем в системе контроля температуры, – сказала она, но в её голосе не было уверенности. – Конденсация на стекле иллюминатора могла создать случайный узор, который ты интерпретировала как надпись из-за стресса.