Лёля и Мармизюкин

– Да я бы с радостью, вот только простыла. Лежу теперь, – погрустнела сразу Лёля.

– А разве обязательно нужно лежать, когда болеешь? – удивился Мармизюкин.

– Когда температура, обязательно, – вздохнула Лёля.

На столике рядом со стаканом морса лежал и градусник.

Мармизюкин в несколько больших пружинистых скачков перебрался на столик и взглянул на градусник.

– Так, так. Тридцать семь и восемь, – озвучил он Лёлину температуру. – Да, неприятно. Но не смертельно, знаешь ли.

– Да знаю. Но обидно, – отозвалась Лёля. – Я тут одна, а там – все.

Она смотрела на окошко.

– И кто же эти все? – поинтересовался бесёнок.

Его круглый бархатный носик принюхивался, будто старался что-то уловить.

– Ну все. Дети, взрослые, птички, цветочки, солнышко, – перечислила девочка.

Тут носик ши́ша задрожал, он забавно чихнул.

– Так почему работа дурацкая? Ты не ответила, – напомнил он.

Лёля тут же вспомнила про маму и папу и погрустнела.

– Потому что из-за неё мама и папа не могут приехать ко мне, – сказала она. – Они приедут только через десять дней. Это так долго!

И ей так захотелось заплакать, аж в носу защипало!

А вот Мармизюкину плакать вовсе не хотелось, он даже казался весёлым.

– Так это же здорово! – воскликнул он, прыгая обратно на кроватку к Лёле. – Они же приедут. Так чего киснуть-то? Радоваться нужно!

– Но это так долго: десять дней! – упрямо ворчала Лёля.

Как можно радоваться тому, что мамы и папы не будет целых десять дней? Это же так много! Какой же непонятливый Мармизюкин, никак не догадается, как плохо Лёле.

А юркий шиш снова подкатил к лицу девочки и, как ни в чём ни бывало, затараторил.

– Тебе нужно вернуть радость. Тогда температура опустится, ты выздоровеешь, и не придётся лежать в кровати.

– А разве можно вернуть радость? – засомневалась Лёля.

– Ещё как можно!

Пушистый комочек завертелся, закружился, запищал. Когда он остановился и замер, то выглядел в два раза больше обычного. Даже его крошечный хвостик с кисточкой подрос.

– Ой, Мармизюкин, ты вырос! – восхитилась Лёля.

– Конечно. Чтобы творить чудеса, нужно быть больше, – кивнул бесёнок и скомандовал. – А теперь закрой глаза и сосчитай до десяти. Прямо как дни, после которых вернутся твои родители.

А Лёлю обуяло предвкушение сказки. Она аж задрожала от нетерпения, но послушно закрыла глазки и принялась считать вслух.

– Раз, два, три.

Долой три дня, скорее приезжай, мама.

– Четыре, пять.

Быстрее, быстрее пусть летят эти скучные дни! Папа, я так скучаю!

Но вот дальше считать у Лёли не получилось: она умела вести счёт только до пяти. Вот сколько годков ей было, столько и считала.

– Ой! А я дальше не умею! – запаниковала она.

– Глаза не открывай! – донёсся строгий голосок. – Я за тебя досчитаю.

И действительно, Мармизюкин принялся называть цифры.

– Шесть, семь, восемь, девять и десять. Всё, можешь открывать глаза.

Лёля открыла глаза.

– Где это мы?! – удивилась и испугалась она.

Лёля по-прежнему лежала под одеялом в кроватке, только вот сама кроватка стояла не в комнатке, а в самом настоящем лесу! Ни стен, ни потолка, ни пола – кругом трава да деревья. И солнечно и тепло.

– Ну, чего лежишь? Вставай и пошли за мной! – задорно пропищал Мармизюкин, спрыгивая с одеяла на землю.

Лёля испугалась, она вжалась головой в подушку и целиком скрылась под одеялом. Где это она? Как вдруг тут оказалась? И, главное, что такое это «тут»?

– Эй, выползай из-под одеяла! – услышала Лёля.

– Нет! Я боюсь!

– Да не бойся, выходи. Ты же хотела вернуть радость. Передумала?

И какой же хитрый голос был у этого бесёнка! Не устоять.

Лёля отважилась и приоткрыла личико. Лес никуда не делся. А ведь она никогда не была в лесу одна, без взрослых.

– Ну же, радость вот-вот убежит, – суетился поблизости шиш.

– Как она может убежать? – не поняла Лёля.

– Как, как. На ножках. Возьмёт и убежит, – ответил Мармизюкин.

– А как она выглядит? – Лёля стянула одеяло до груди.

– А мне почём знать? У каждого она своя, эта радость.

Лёля медленно стянула с себя одеяло. Ей не было холодно, несмотря на температуру: её тело надёжно оберегала пижама. Вот только ножки оказались босы. Так босиком Лёля и встала на землю.

Под ножками ощущалась мягкая травка. Коротенькая и светло-зелёная. Идти по ней даже приятнее, чем по бабушкиному ковру.

А Мармизюкин катился вперёд. Меж тонких берёзок подпрыгивал, осинки с клёнами огибал да вокруг ёлочек пританцовывал. Лёля услышала, как красиво поют птички. Так часто на рябинке во дворе бабушкиного дома любил распевать песни соловей.

А бесёнок катил всё дальше и дальше. Деревья поредели, под ногами вместо травки проступил пружинистый изумрудный мох. Идти по нему – одно удовольствие.

Вдруг совсем рядом показалась змея. Лёля вскрикнула и замерла на месте.

– А ну, кыш, говорит тебе шиш! – грозно пропищал Мармизюкин.

Змейка тут же торопливо уползла.

Как же здорово, что есть Мармизюкин, радовалась Лёля. И если бы теперь кто-нибудь решил проверить градусник, то увидел бы, что красная отметка спустилась на одно деление.

Лёля шла и осматривалась по сторонам. Всё ей казалось удивительным и интересным. И ёлки-великанши, упиравшиеся в небо верхушками. И росшие во мху грибы с тёмными и яркими шапками.

Прямо перед Лёлей выскочила белочка. Она нисколечко не испугалась девочки и вместо того, чтобы убежать, принялась грызть еловую шишку. Лёля зачарованно смотрела на белочку, такую же рыжую, как и сама девочка. Тем временем на градуснике отметка опустилась сразу на два деления.

– Эй! Не отставай! – послышался впереди нетерпеливый голосок шиша.

И Лёля с неохотой оставила белочку и последовала дальше.

Мармизюкин вкатился на полянку, сплошь поросшую низенькими кустиками.

– Посмотри, что под ними, – предложил он девочке.

А там – спелая земляника!

Лёля впервые собирала землянику сама да ещё в лесу. Правда, Баба Ната иногда разрешала срывать на грядке клубнику, но то у дома.

Лёля так увлеклась, а ягодки оказались настолько сладкими, что про время и позабыла.

– Пора, пора! – напомнил ей Мармизюкин и покатился дальше.

Лёля, перепачканная земляникой, но при этом ужасно довольная, пошла за ним. А на градуснике убыло аж четыре деления.

За полянкой росли высокие кусты, но все они прогибались, отводили в стороны ветки, когда шиш и девочка проходили сквозь них. А за стеной кустов вдруг показалось озерцо́. И такое оно было милое, крохотное, с невысокой травкой по краям. А на воде, лежали круглые тёмно-зелёные листочки.

– Успели. Как раз вовремя. Сейчас начнётся, – объявил довольным голосом Мармизюкин.

И замер у воды. Лёля подошла к нему и села рядышком.

Из воды поднялся наружу маленький бутон на зелёном стебле. Он медленно раскрылся.

– Ах! Какой он красивый! – восхитилась Лёля.

Вроде бы и простой цветок – белые лепестки вокруг жёлтой сердцевины, а вот красоты в нём столько, что дух захватывает.

– Это кувшинка, – пояснил бесёнок. – Да, красивая.

Даже Мармизюкин любовался цветком.

Отметка на градуснике опустилась ещё на пять делений.

– Нам пора, – вдруг объявил шиш.

Лёле не хотелось уходить, так тихо, спокойно было у озерца. Так чудесна кувшинка. Но остаться совсем одной она боялась. А потому встала.

– А мы ещё придём сюда? – спросила она.

– Не знаю. Если снова простудишься, придём, – ответил Мармизюкин.

– А разве сюда нельзя прийти, когда не болеешь? – удивилась Лёля.

Лес не казался ей волшебным. Самый обычный лес.

– Не знаю, – только и ответил Мармизюкин. – А теперь закрой глазки и сосчитай до десяти.

– Но я не умею до десяти, – напомнила ему Лёля.

– А ты сосчитай до пяти, а там я продолжу.

Она произнесла: «Один, два, три, четыре, пять». И услышала – «шесть, семь, восемь, девять, десять».

– Уже можно открывать глаза? – спросила она, потому что Мармизюкин замолчал.

– Открывай, Лёлечка, – раздался голос бабушки.

От неожиданности Лёля широко открыла глазки и увидела, что она снова в кроватке под одеялом, а вокруг – её комнатка. Мармизюкин куда-то исчез.

– Ой, бабуля, а мы с Мармизюкиным только что в лесу гуляли! – взахлёб принялась рассказывать внучка. – Я там змейку видела, Мармизюкин её прогнал. Потом белочку встретила, хорошенькую, рыжую. А потом земляничку собирала. Она такая сладкая! И ещё мы пришли к озеру, а там – кувшинка расцвела. Такая красивая!

– Так тебе всё приснилось! – произнесла Баба Ната. – Ну-ка, давай измерим твою температуру.

– Но я не спала, бабуля, – возражала Лёля, пока бабушка вложила ей под мышку градусник. – Это всё взаправду было.

– Ну, ну, – сказала бабушка.

А Лёля-то видит, что Баба Ната не поверила. И снова ей стало грустно.

– Надо же, температура упала. Тридцать шесть и шесть! – обрадовалась Баба Ната.

– Так я выздоровела? – тут же воспрянула духом внучка.

– Выходит так, – кивнула бабушка.

– Значит, я могу не лежать в кроватке, а пойти играть во дворе?

– Ну-у, – задумалась бабушка.

Но внучка так смотрела на неё.

– Ладно, иди, только переоденься и не мочи в лужах ножки, – последовал наказ.

– Ага.

Лёля мигом стянула с себя пижаму и оделась. Она вприпрыжку направилась во двор, где её ждало нечто большее, чем игры и открытия. Там её ждала радость.

Кошмарики

Что-то не то было с этой ночью. Вроде бы Лёля легла в обычное время, и перед тем выпила тёплого молока с овсяным печеньем, но сон почему-то не шёл.

За окошком ещё не успело стемнеть, а потому спокойно засыпать, ничего не боясь, – самое то. Но сон как назло не шёл к Лёле. Зато, тихонько вздыхая, принялись пробуждаться кошмарики.

Кошмариками мама ласково называла Лёлины страхи. Особенно много их появлялось ночью. Эти упрямые негодяи днём предпочитали таиться где-нибудь, где темно. Ведь известно же, что всё страшное приходит из темноты, значит, и кошмарики должны были в ней прятаться. Сама Лёля никогда не видела, каковы на вид кошмарики, но зато превосходно знала, что способствовало их приходу. Если вдруг где-то раздавалось осторожное шуршание, как будто скреблась нагловатая мышь, если тень от уличной ветки на полу удлинялась, как чья-то тощая рука, – это всё были проделки кошмариков.

Зачем они её пугают? Лёля не знала и не желала знать. Да и ни один ребёнок не захотел бы знать. Страшно же! А уж, тем более, встретиться лицом к лицу со страхом. Наверняка, кошмарики безобразные и чудовищные.

Лёля лежала, натянув одеяло до самой шеи. Вот за окном от ветра закачалась ветка яблони, а в лунном свете на полу растопырилась и задёргалась страшная лапища. Кто-то пробежал вдоль стены под окном, совсем тихонечко, на малюсеньких лапках. А с улицы раздалось грустное и протяжное «У-ух». Лёля не знала, что на яблоню любит прилетать сова, ведь это она издавала такой звук. В воображении маленькой пятилетней девочки все звуки и картинки сложились в ужасных кошмариков. А кто ж ещё мог подобное вытворять?

И Лёля, тихонечко вскрикнув, накрылась одеялом целиком. Все дети верят, что надёжнее укрытия в целом мире не сыскать. И Лёля верила.

Прошла минута, а Лёле казалось, что час. Под одеялом хоть и безопаснее, но всё же душно. Да ещё такое ощущение, что вот-вот кто-то тронет за бок или ногу. Лёля сжалась в комочек, сильно поджав ноги.

– Эй! Ты чего кричишь? И почему под одеялом? Замёрзла что ли? – раздалось вдруг в тишине.

И этому голосу Лёля обрадовалась несказа́нно. Она мигом скинула с лица одеяло и устремила взгляд на шкаф. В потёмках его было не разглядеть, но, несомненно, Мармизюкин сидел на пятой полке.

– Мармизюкин! – пролепетала Лёля.

Как же хорошо, что бесёнок с ней в страшную минуту. Вдвоем с ним никакие кошмарики уже не страшны.

– Вот услышал, как некоторые пугливые кричат, решил посмотреть, в чём дело. Вдруг помощь нужна, – беспечно выговорил шиш своим писклявым голоском.

– Как здорово, что ты пришёл, Мармизюкин! Помощь нужна! – торопливо закивала девочка.

– Вот как. Ну ладно, – только и сказал бесёнок.

Лёля услышала, как по полке, мягко шурша, прокатился серый комочек, а затем по привычке прыгнул к ней на кровать. Приземлился шиш там, где должны бы лежать Лёлины ножки.

– А ты чего ноги жмёшь? Холодно разве? – спросил он девочку.

– Страшно, – призналась Лёля.

– А чего ты страшишься? – удивился Мармизюкин.

– Кошмариков.

Бесёнок вскарабкался на горку – подтянутые Лёлины ножки, и замер там, где коленки.

– А кто они такие? Я не слыхал ни о каких кошмариках. О кошмарах знаю, а вот о кошмариках впервые слышу.

А Лёля задумалась: кто же такие кошмарики? Она же их никогда не видела.

– Я не знаю, только они меня пугают. Шуршат, вздыхают, тянут ко мне свои страшные ручищи, – прошептала Лёля.

Почему-то при упоминании о кошмариках голос у неё слабел.

С улицы снова раздалось совиное уханье. Что-то волновало ночную птицу, возможно, её тоже преследовали кошмарики.

– Ой! Снова они, – испуганно вздохнула Лёля и потянула одеяло на лицо.

– Ты про совиное уханье? – усмехнулся Мармизюкин. – Это ж сова.

– Сова? – не поверила Лёля.

– Ага. Самая настоящая, – подтвердил шиш. – Ей одиноко, вот и ухает.

Лёля представила себе сову с большими круглыми глазами. Значит, и птицам бывает одиноко, а не только ей, Лёле. И страх перед уханьем ушёл, а Лёле даже стало жалко сову.

А Мармизюкин продолжал восседать на Лёлиных коленках. Самого его она не видела, только маленький круглый контур. Тёмное пятнышко с блестящими крохотными глазками-бусинками.

Тень-ручища снова зашевелилась и хищно потянулась по полу от окна. Лёля, это заметив, тут же задрожала и снова потянула к лицу край одеяла.

– Ты чего? – насторожился Мармизюкин.

– Там, у окна, рука. Она тянется ко мне, – испуганно прошептала девочка.

Мармизюкин повернулся в ту сторону, и в полумраке комнатки стал виден его крохотный носик. Этот носик жадно втянул воздух, а затем фыркнул.

– Так разве это рука? Это же тень от ветки яблони.

– А вдруг они могут притворяться тенью, – пугливо пискнула из-под одеяла Лёля.

– А это мы сейчас проверим! – проверещал Мармизюкин. – Ты драконов не боишься?

– Нет, вроде бы, – неуверенно ответила Лёля.

– Ну ладно, постараюсь не шибко страшно чудить, – пообещал бесёнок.

Что означало слово «чудить» Лёля не поняла, но решила, что это будет непременно что-то волшебное. Мармизюкин уже не раз творил нечто сказочное.

А маленький пушистый комочек скатился с коленок Лёли назад и принялся быстро пищать какие-то незнакомые словечки.

«Сейчас что-то будет», – взволнованно подумала Лёля.

И приготовилась к чуду.

Мармизюкин всё говорил и говорил, и голосок его изменялся. Из пискли он перешёл в бас. И Лёля вдруг увидела, как что-то растёт там, где положено лежать её ногам на постели. Это что-то стремительно увеличивалось, и кроватка жалобно заскрипела под внезапным грузом. Лёля задрожала и едва не закричала от ужаса.

На её кровати сидел самый настоящий дракон! Вернее она видела его силуэт и слышала, как он тяжело дышит. Неужели Мармизюкин решил её напугать? А она-то думала, что он ей друг!

А дракон спрыгнул с кроватки и, медленно переставляя большими ногами, двинулся прямо к жуткой ручище на полу.

– А ну убирайся отсюда и не смей обижать Лёлю! – проревел дракон и полыхнул на ручищу огнём.

Огонь вышел чёрный и без дыма, но ручища вдруг скукожилась, усохла и стала обыкновенной тенью ветки. Ничего страшного в ней больше Лёля не видела.

– Ух ты! Мармизюкин, ты просто прелесть! – воскликнула Лёля, забыв страх перед драконом.

И даже села на кроватке, забыв про спасительное одеяло. Оно скатилось с плечиков до живота. А дракон вдруг исчез, зато по полу покатился тёмный пушистый комочек. С разбегу он подпрыгнул и заново вскочил на кроватку к Лёле.

– Видишь, больше ручища тебя не побеспокоит, – заверил шиш девочку. – Можешь спать спокойно.

– Ага, – согласилась Лёля.

И только она это сказала, как под окошком, вдоль стены, снова кто-то пробежал на маленьких лапках.

– Ой! Кошмарики! – вскрикнула дёвочка и нырнула под одеяло.

– Да не кошмарики это, а всего-навсего мышь, – усмехнувшись, объявил бесёнок.

– А вдруг не мышь? – раздался упрямый Лёлин голосок.

– А я тебе один фокус покажу, сделаешь его, и ни один кошмарик тебя не тронет, – предложил Мармизюкин.

Фокусы Лёля любила. Когда из рукава достают ленты и цветы, а из шляпы – белого голубя. Она опасливо высунула голову из-под одеяла. Мармизюкина так позабавил её страх, что он едва сдержался, дабы не рассмеяться. Аж крошечный хвостик с кисточкой задрожал.

– Не смешно! – обиделась Лёля, заметив, что над ней насмехаются.

– Наверное, – только и сказал бесёнок.

Лёля надулась и решила снова уйти под одеяло, на этот раз из обиды. Очевидно это поняв, Мармизюкин заговорил:

– Тебе бабка что-то говорила обо мне? Что-то про ши́ша?

Лёлю так озадачил вопрос, что она тут же забыла, что обиделась.

– Да, она назвала тебя бесёнком, – Лёля послушно повторила слова Бабы Наты, – правда, я не знаю, что такое бесёнок. Это зверёк?

На этот раз Мармизюкин сдерживаться не стал и захихикал тонким голоском. А Лёля вдруг почувствовала себя глупо, да так, что растерялась.

Шиш, нахихихавшись, всё-таки смилостивился и произнёс:

– Бабка верно меня назвала. Я бесёнок, но не зверёк никакой. Я шиш! А вот тебе фокус, чтоб отпугивать кошмариков: сложи пальцами фи́гу и покажи туда, откуда лезут кошмарики.

– Но это же не-при-ли-ч-но, – Лёля по слогам произнесла недавно выученное от бабушки слово. – Это нельзя показывать.

– Ещё как можно! – возразил Мармизюкин. – Для дела можно. А когда будешь показывать, приговаривай так: Видишь шиш, а ну-ка кыш! И все кошмарики враз попрячутся и носа не покажут.

Лёля засомневалась, что это подействует на докучливых кошмариков. Видя это, бесёнок предложил:

– А давай сейчас и попробуй. Сделай фигу и скажи, как я тебя научил.

Говорил он так уверенно и легко, что Лёля поддалась его уговору и, отбросив с груди одеяло, села на кроватке. Она сложила пальчики правой руки в фигу и направила туда, где только что пробежал некто на маленьких лапках.

– Видишь шиш, а ну-ка кыш! Кыш!