Рождение Императрицы

А дальше… история, которую мама узнает, вероятно, только из этой книги.

В том же возрасте я влилась в компанию, мягко говоря, неблагополучную. Это были подростки, проводившие своё свободное время совсем не так, как привыкла я. Там были новые ощущения. Новые слова. Фильмы, мат, алкоголь, сигареты. Я попробовала жить иначе. Не по правилам. Не как надо. Не по образцу.

Осенью, в десятом классе, я начала прогуливать школу. Не полностью. Я всё ещё оставалась рациональным стратегом – планировала, какие уроки можно пропустить. Например, если во вторник биология – надо подготовиться, «засветиться» на уроке, а потом с чистой совестью уйти с пары следующих. Отметки в журнале были неплохими, несмотря на пропуски. Так прошёл почти весь год.

Но к концу десятого класса меня вызвали к директору. Я помню этот разговор. Он был жёсткий. Мне сказали прямо: пропусков больше, чем посещений. Экзамен по истории – два. Общая картина – тревожная. Перевод в одиннадцатый – под вопросом. И вдруг в голове пронеслось: «Я могу остаться на второй год? Только не это! Это не про меня. Не может быть. Я ведь отличница и умница. А что скажет мама?»

И тогда произошло то, что я до сих пор считаю вмешательством свыше. Директор – строгая, сдержанная женщина – дала мне взрослый шанс, без вмешательства родителей. Позволила всё пересдать. Исправить. Перейти. В ней я увидела не только административную фигуру. Я увидела ангела-хранителя. Она дала мне выйти из тени. И я вышла. Школу в 1996 году я окончила с двумя четвёрками. Я благодарна ей до сих пор.

А однажды случилось событие, которое перевернуло всё.

Весна 1995 года. Мне только исполнилось шестнадцать. Тогда только начали открываться границы, и в нашем городе организовали школьную поездку в Венгрию. Родители, кто мог, оплатили своим детям участие. Это был первый выезд за границу. Будапешт. Дебрецен. Новые города, новые лица, новые горизонты.

В поездке были подростки из разных школ. И среди них – один парень. Он сразу выделялся. Статный. В длинном пальто. В очках. Умный. Вежливый. Совсем не монах – и в то же время не «как все». Я почувствовала к нему интерес – не только как к юноше, но как к человеку. Позже девочки рассказали мне, что он – верующий. Верит в Бога.

Это слово… «Бог»… жило во мне давно. С детства. С тех самых моментов, когда папа приходил домой нетрезвый, кричал, шумел. Тогда я, маленькая, прижималась к подушке, пряталась – и про себя шептала: «Пусть это закончится… пожалуйста…» Это была моя первая молитва. Не оформленная. Неосознанная. Но настоящая. Я не знала, к кому обращаюсь. Но знала, что меня слышат.

В Венгрии, спустя годы, эта тема всплыла снова. Я подошла к тому парню. Набравшись смелости, просто спросила:

– Расскажи мне о Боге.

И он начал. Спокойно. Просто. Без пафоса. Без запугиваний. Его слова проникали куда-то очень глубоко – туда, где всё было очень знакомо, хоть и безымянно. Был вечер в Будапеште. Вся группа отправилась на дискотеку, а я «случайно» заболела. И узнала, что он тоже не поехал. Я провела весь вечер, слушая про Небо, про Жизнь, про Спасителя… ничего не понимала, но это касалось меня. И я плакала.

С этого момента всё начало меняться. Жизнь разделилась на до и после.

После разговора с тем юношей в Венгрии что-то во мне начало сдвигаться. Слово «Бог», которое было где-то на уровне далёкого детского шёпота в подушку, стало обретать форму. Внутри появилась потребность узнать больше. Не из любопытства. Из жажды.

Я узнала, что он ходит в церковь. Не в ту, где свечи и хор, а в современное место. Тогда это называлось «протестантская церковь», но в моём восприятии это был просто зал, наполненный людьми, в котором звучала тишина – настоящая. Не та, где молчат, а та, где слышно.

Я пришла туда с волнением. С интересом. С внутренним трепетом. Это был кинотеатр, переоборудованный под молитвенный зал. Люди – обычные. Молодые. Искренние. Никаких причуд. Никто не давил. Но в воздухе было что-то особенное. Я не могла это объяснить, но чувствовала каждой клеткой: здесь есть Жизнь. Не просто «хорошие люди» – Жизнь.

Песни, которые они пели, я не знала. Молитвы – тоже. Я просто стояла в зале и старалась дышать. Это был мой первый опыт, когда я позволила себе быть, а не «понравиться». Я слушала слова, звучащие со сцены, и чувствовала, как во мне шевелится что-то очень-очень старое. Глубинное. Как будто кто-то много лет стучал в закрытую дверь – и вот я приоткрыла.

Пастор пригласил выйти тех, кто хочет покаяться. Я не поняла – почему я иду. Я не чувствовала себя грешницей. Я была девочкой, которая просто ищет. Но ноги шли. Я вышла.

Мы повторяли слова. Я говорила их вслух. Не совсем понимая. Но всем существом ощущая – это настоящее. Не текст. Не спектакль. Это было прикосновение. Я не увидела ангела. Я не услышала голос с неба. Но внутри меня что-то изменилось.

Когда я вышла из зала на улицу, я дышала иначе. Не только лёгкими – всем телом. Воздух был объёмным и свежим. Цвета – ярче. Звуки – чётче. Как будто завеса снялась. Мир стал не другим – живым. Я ехала в автобусе, смотрела в окно и видела: теперь всё по-другому.

С этого момента началась моя история – не с религией, а с Творцом. Я не стала «идеальной». Я не получила готовых ответов. Но внутри меня поселилась тишина. Та самая, которая была тогда в зале. Тишина, в которой Он живёт.

Это нельзя передать словами. Можно только узнать, когда встречаешься с Ним сам.

Родители восприняли мою историю, мягко говоря, негативно. Когда я рассказала, куда попала, чем живу, что во мне открылось – папа отреагировал резко. Он сказал, что это – секта. Или протестанты, или, ещё хуже, евреи. В его устах это звучало как что-то опасное, как будто я провинилась. Почему-то и «протестанты», и «евреи» у него стояли на одной полке – как нечто чуждое, угрожающее, «не наше».

Я спорила. Доказывала, что это не протестанты, не евреи, и вообще всё не так, как он думает. Но понимания не было. Только стена. И эта стена у папы продержалась лет пять. А вот мама… Она поступила по-другому. В следующий раз, когда я пошла на собрание, она пошла со мной. Просто – чтобы проверить. Посмотреть, куда это меня занесло. Убедиться своими глазами, что происходит с её дочерью.

Я знаю: мама всегда была в поиске. Её путь к Творцу был, наверное, не менее важным, чем мой. Только тише. Внутренний. Она молилась. Она искала. Она чувствовала. И именно на той встрече, куда пришла проверить меня, мама вдруг почувствовала то, что искала всю жизнь.

Это было не объяснение. Не знание. Это было узнавание.

С тех пор её путь к Богу стал таким же живым, как и мой. И это сблизило нас. А затем – мой брат, бабушка и другие… А моя жизнь в тот момент развернулась на 180 градусов. Буквально. В тот же день я бросила курить. Перестала материться. Я начала водить в церковь ребят из своей компании. Они приходили, пробовали, потому что всегда ко мне относились с уважением. Но кроме меня никто не остался. Окружение сменилось. Ушли привычки, которые не несли жизни.

В церковь стали приезжать американцы. Они ставили спектакли, представления. Это был другой мир: с поездками, с живыми встречами, с настоящими людьми. Я словно попала в новое пространство – не только внешне, но и внутри себя. Через год я познакомилась со своим будущим мужем. А ещё через год мы поженились, и я переехала к нему в Израиль.

Но это уже другая страница моей жизни.

Глава 6. Ранний брак

Я уже большая, как решила, так и будет

Мой будущий муж – Глеб Самбурски. Мы познакомились в сентябре 1996 года – случайно, на общей встрече друзей. Мне было 17, ему уже 28. Он приехал из Израиля. Раньше жил в нашем городе, Череповце. В Израиль он уехал в феврале 1995 года с мамой Фридой и семьёй брата Михаила. Приехал навестить отца Вячеслава – в будущем дедушку наших детей.

Я сразу почувствовала: его взгляд будто ловит меня в пространстве. В этом было что-то тёплое, но не навязчивое. Тогда всё и началось. Он пригласил меня в свою компанию – посмотреть кассету про Израиль. А потом улетел домой.

Телефона у нас дома не было. Но каждые пару недель, встречаясь с общими знакомыми, я слышала:

– Тебе привет из Израиля.

– Опять? – удивлялась я. Но внутри, конечно, всё отзывалось. Меня заметили. Это были наши «соцсети» тех времён. Романтика зашкаливала.

Мы не обсуждали будущую жизнь. Ни быт, ни ценности, ни мечты. Только приветы. А между ними – ожидание и чувства, ничем не подтверждённые.

Потом был Питер. В январе 1997 года он снова прилетел – на свадьбу друга. А после предложил:

– Поехали в Питер. Там будут наши друзья. Просто погуляем, пообщаемся.

Мы поехали вчетвером. Питер был морозный, красивый, с сумрачным светом и контрастными ощущениями. Мы гуляли, решали какие-то его дела – и просто были рядом. Всё происходило будто вне времени.

Один из самых запомнившихся моментов – китайский ресторан образца 1997 года. Интерьер: фонарики, иероглифы, атмосфера. Открываем меню – борщ, солянка, «Цезарь».

– Простите, а где китайская еда? – спрашиваем.

– Повар ещё не приехал. Пока готовим русское.

Мы ели солянку под китайские фонарики и смеялись. Было по-доброму, искренне, без пафоса.

В последний вечер мы гуляли вдвоём. Ему нужно было улетать. Мы шли по мосту. Был вечер. Я помню ветер, свет фонарей и ощущение, будто весь мир сузился до этого разговора.

– Может, нам стоит пожениться? – спросил он.

– Наверное, да, – ответила я. Мне было 17.

Это было просто. Почти бытово. Без кольца, без постановки. Но – по-настоящему. По-взрослому, как мне тогда казалось.

Когда мы вернулись из Питера, я зашла домой и сказала маме:

– Мама, Глеб сделал мне предложение. Мы решили, что поженимся. Но не скоро – через год, не раньше.

Я не хотела её напугать. Я продолжала заботиться, чтобы всем было хорошо. Но внутри уже знала: решение принято. Оно было тихим, простым – но уверенным. Не было сомнений. Было знание.

Мама не плакала. Не драматизировала. Просто слушала. Её дочь решила – значит, так и будет. Позже я поняла: она просто приняла. И стала делать всё, чтобы у меня всё получилось.

Так и шло: он жил в Израиле, я – в России. Общения почти не было. Иногда – редкие звонки. По телефону у соседей. Один звонок в неделю. Минут десять – и всё. Звонки тогда были дорогие.

Но каждый раз после этих разговоров я почему-то плакала.

Я говорила себе: «Я плачу потому, что мы мало общаемся, почти не знаем друг друга. Вот поженимся – и всё наладится». Я верила. Я надеялась. Я считала: если что-то не так – я справлюсь. Я починю. Я спасу. Тогда я этого не осознавала, но уже тогда внутри жила та, которую позже я назову своим внутренним Спасателем.

Скоро Глеб снова прилетел, и мы быстро расписались. Через две недели после его приезда состоялась свадьба – в июне 1997 года. Простая, тёплая и настоящая. Для родных и друзей, которые могли приехать и прилететь. Всё было без показного блеска – но с любовью.

Зимой мы с мамой начали искать платье. В те годы уже появились салоны проката свадебных нарядов. Мы обошли все. И в одном из салонов нам показали самое дорогое платье – за 500 долларов. На тот момент это были огромные деньги. Даже продавцы сомневались, что кто-то его возьмёт. Но я взяла. Это был мой выбор. Мой жест – в сторону себя, своей значимости, своей новой жизни.

Мама тогда сама управляла семьёй и бюджетом. Папа не участвовал. В 1996 году он попал в тюрьму – за покупку труб на заводе «по-чёрному». Тогда покупали все, кому не лень. Но именно папу и ещё пару человек подставили. Его посадили, и он отсидел 2,5 года, выйдя по УДО. А мама работала, как могла, продавала всё, что осталось от его имущества: технику, грузовики. Всё – ради нас с братом. Ради того, чтобы я вошла в этот день свадьбы как настоящая принцесса. В платье, которое будто говорило: «Ты достойна».

Это платье было первым, которое я увидела в салоне. До меня его никто не брал. Оно было новым. И оно стало моим. Оно создало не просто образ – а ощущение. Что я не просто девочка. Я – женщина, вступающая в новую главу своей жизни.

После свадьбы мы уехали в Болгарию – в короткую романтическую поездку. Там было солнце, разговоры, лёгкость. Это был наш первый опыт быть вдвоём. Без близких, без суеты. Просто мы. А потом он улетел в Израиль. Начал оформлять мне вызов. Говорили, что ждать придётся долго – от трёх месяцев до года. Но уже через две недели пришло разрешение. Всё решилось быстро. Неожиданно.

8 сентября 1997 года я прилетела в Израиль. Мне было 18. Я забрала документы из университета – закончила только первый курс. Они уже ничего не решали. Впереди было не образование, а жизнь. Жизнь в другой стране. С другим языком. С другим бытом. С другим «я». Я была готова. По крайней мере, так казалось.

Жизнь в Израиле не была для меня физически трудной. Я с детства умела трудиться. Образования, кроме школьного, у меня не было. Но работать я умела – и не боялась этого.

В первые годы в Израиле я зарабатывала на уборках. Честно. Много. Хорошо. Мне это не казалось зазорным. Наоборот – я знала десятки бытовых приёмов, как быстро и эффективно навести порядок в любой квартире. Эти лайфхаки я придумала сама – и до сих пор ими пользуюсь. Я относилась к своей работе с тем же подходом, с каким относилась к учёбе: делай на отлично – или не делай вовсе.

Так было всегда. В детском саду. В школе. В институте. Я привыкла быть среди лучших. Так было и здесь: клиенты ценили мою работу, доверяли, звали снова. Это был мой путь в мир. Честный. Простой. Взрослый. И результативный.

Наивность. Спасите меня, пожалуйста

Но вот в семейной жизни всё складывалось совсем иначе.

По сути, я вышла замуж за почти незнакомого человека. Как я уже рассказала: тогда, в 1997 году, не было интернета, звонки – только через соседей, один раз в неделю. Мы не могли полноценно общаться, узнавать друг друга, строить диалог. До предложения – только приветы через друзей. Вся «романтика» – в этих перекрёстных словах: «Он передал тебе привет». Я хранила каждое слово – как знак. После предложения – редкие звонки на телефон моих соседей. Я плакала, не понимая причины. Я ожидала чего-то и не получала. Сама не знала – чего.

Я верила, что смогу всё построить и исправить, где нужно. Ведь я – спасатель. В любой ситуации найду выход. Подстроюсь. Сделаю всё, чтобы стало хорошо. Только сейчас, с высоты лет, я могу задать себе честный вопрос: «А почему я тогда плакала? Что именно причиняло боль?»

Но тогда я не спрашивала. Важно было не это. Важно было: романтика, гормоны, надежда. Новизна и жажда приключений. Мы не обсуждали, как будем общаться, проводить досуг, какие у нас ценности, желания, мечты. Мы не проговорили ничего из того, что важно в браке. Мы просто шли. И я точно знаю: всё было так, как должно было быть. Всё было нам на пользу. Именно в этом виде, в этом «слепом» прыжке – и был наш путь взросления. Я знаю это теперь – после 28 лет брака.

Я выросла на любовных романах постсоветского пространства. Читала по одной книге в день. Глотала. Влюблялась. Переживала. И в голове укоренился образ: принц обязательно появится. Он будет благородный, нежный, сильный. Он спасёт от бед, подарит счастье, защитит, возьмёт на ручки, прижмёт к сердцу и скажет: «Теперь всё хорошо».

И я действительно была готова к жизни. К трудностям. К безденежью. К тяжёлой работе. Даже – к войне. В 1997 году были угрозы атаки из Ирака. Я морально была готова ко всему. И к ожиданию того момента, когда принц, придуманный и нарисованный мной, проявится в моём муже.

В бытовом плане – легко. Работать? Не страшно. Решать вопросы с жильём, счетами, организацией – пожалуйста. Я знала, как всё «тянуть и усовершенствовать». Меня к этому приучили. Но глубоко внутри я оставалась той самой девочкой, которой всё детство не хватало отцовского тепла, слов любви. И я верила: теперь всё будет иначе.

Мне казалось, что муж сможет восполнить это. Что теперь будет тот, кто обнимет, услышит, утешит. Кто станет тем, кого не было рядом в детстве. Я ждала от него – неосознанно – нежности и защиты, которых не хватало. Что он спасёт меня одним словом.

Но муж – не папа. У него была своя история. Свои родители. Свои травмы. Свои способы выживать. И очень скоро я поняла: в планах Творца не было сценария, в котором один человек становится заменой и восполнением боли другого.

Нет. Творец задумывает иначе. Он задумал, чтобы мы сами нашли и восполнили тот дефицит, который носим в себе. Чтобы мы поняли: никакой человек – даже самый близкий – не способен залечить дыру в душе. Только ты можешь увидеть её, признать – и пройти через неё к себе. Всевышний направит и поддержит, но важно решиться на этот путь.

Это был долгий путь. Путь боли. Я всё яснее осознавала: моя внутренняя дыра не становилась больше – она раскрывалась. Я начала видеть, как много во мне нужды, ожидания, зависимости. Как много «хочу, чтобы меня поняли», «дай мне то, чего не хватило».

Но никто – никто из людей вокруг – не мог мне этого дать. Я могу сейчас выразить это словами. Только сейчас – когда научилась. Когда нашла в себе источники восполнения. Когда поняла: всё, что мне нужно, уже есть внутри меня.

Все ресурсы. Все ответы. Вся сила. Всё – в нас самих. Именно так это и задумано Творцом. Мы созданы целостными и совершенными. Мы здоровы – в духе, в душе, в теле – если только позволим себе стать такими. Но мы этого не знаем. Мы обмануты. Системой. Окружением. Романтическими фильмами, где кто-то обязательно должен прийти и спасти. Где любовь – это зависимость. Где страсть – это смысл. Где боль – якобы норма.

Я тоже была там. Я верила. Билась. Плакала. Искала в других то, чего не было во мне. И не знала, что можно иначе.

Но потом поняла. Когда начала вставать на свои ноги. Сначала – с трудом. С болью. Но потом – легче. Я перестала искать костыли. Я начала расти сама.

Костыли – это люди, которых мы себе назначаем: «Ты – мой смысл. Ты – мой источник. Ты – моя опора». Но когда человек живёт на костылях – он забывает, как ходить. И боится. Потому что свои ноги развивать – страшно. Больно. Долго.

Но когда я начала развивать «свои ноги», я увидела: я могу. Не просто ходить. Я могу стоять. Потом – идти. Потом – бежать. Прыгать. Взбираться на горы. Делать невозможное. То, что раньше казалось уделом супергероев.

Это не удел избранных. Это наш потенциал. Просто мы забыли. Да, это путь. Он требует честности, боли, терпения. Это – физиотерапия и реабилитация души. Но чем раньше начинаем – тем быстрее встаём.

И я поняла: я цельная. Не потому, что у меня есть кто-то. А потому, что я – есть.

Мне не нужен человек, чтобы быть счастливой. Мне нужны люди, чтобы делиться счастьем. Не брать из дефицита, а отдавать из избытка. Не ждать наполнения, а охранять внутренний источник – и изливаться. Чтобы вместе было лучше.

Вот это – настоящее исцеление.

Часть 2.

Женщина,

которая встала

Глава 7.

Это Израиль, детка!

Любовь с первого вздоха

Я понимаю: рука Творца и ангелы, которые всегда были за моей спиной, просто вели меня туда, где мне суждено было оказаться. Наверное, я действительно задумана как экстремал – иначе не объяснишь, как я оказалась в Израиле, даже не имея представления, где он находится. Я не выбирала эту страну – она выбрала меня. Я приехала туда, потому что вышла замуж за человека. Всё было просто: кассета, приветы, свадьба, билет, Израиль.

Тогда, в 90-е, всё снимали на видеокамеры. И мой будущий муж решил: нужно познакомить меня с Израилем заранее, перед переездом. Он записал и прислал кассету. Там было два сюжета.

Первый – арабский рынок в Акко. Самый экзотичный. Он хотел показать колорит, яркость, настоящую жизнь. На видео – кричащие арабы, туристы, куча звенящих безделушек. Кто-то выливает ведро воды прямо перед камерой – вонь рыбы, шум, жара. Это был мой первый взгляд на страну, в которую я собиралась переехать.

Второй кадр – он показывает мне нашу будущую квартиру в городе Кирьят-Бялик. В дальнейшем мы ещё переедем 13 раз за эти 28 лет.

– Вот здесь мы будем жить, – говорит он за кадром. Камера идёт за ним: дверь, узкий коридор, кухня, гостиная. Всё предельно просто. Без иллюзий. Как есть.

Для меня Израиль тогда и был вот этим: рынок и квартира. Я не видела других лиц страны. Но мне хватало. Мне нужно было не это. Мне нужно было знание: я иду туда, где мой путь. Я лечу – и я не боюсь.

Я не знала, какой он – Израиль. Но, как только вышла из самолёта, вдохнула его запах – запах моря, поняла, что люблю его. Свершилось что-то особенное во мне. Ощущение – родное, моё. Не про культуру, не про политику, не про архитектуру. Это было ощущение тела и души. Как вдох, который совпал с ритмом земли.

Я не знала, что меня ждёт. Я не смотрела открытки. Не читала путеводителей. Но когда ступила на израильскую землю, внутри случилось узнавание. Тихое, мощное. Как будто это не «я приехала» – а вернулась. Дома.

Воздух был свой. Свет – свой. Даже шум вокруг казался своим. Жара? Она мне нравится до сих пор. Незнакомый язык не пугал. Впереди – неизвестность. Но мне было спокойно. Не логически – глубинно. Как будто эта страна меня уже знает. Как будто она меня ждала.

Я не могу назвать это патриотизмом или сионизмом. Это не была сознательная любовь к государству – на тот момент. Это была связь с самой землёй. С пространством. С атмосферой. Любовь с первого вдоха.

И несмотря на всё, что было потом – сложности, боль, разочарования, переосмысления – эта любовь осталась. Она длится уже 28 лет. И не ушла. Потому что была настоящей и взаимной. Не романтичной, а корневой. Как будто Творец сам вложил её в меня. Чтобы я не сбежала. Чтобы я осталась. Чтобы я пустила корни там, где их никогда не планировала.

Земля, где ожила моя вера

Когда я прилетела в Израиль, моя вера начала раскрываться по-новому. Всё, что прежде было написано в Библии – истории, имена, пророчества, вдруг перестало быть просто словами на бумаге. Эти места стали реальными. Эти люди – не абстрактными фигурами из древности, а участниками истории, в которой теперь живу я.

Я с интересом начала изучать Танах, пророков. И с каждым днём всё яснее понимала: они были здесь. Ходили по этой земле, молились, страдали, любили – именно там, где сегодня стою я. Это знание, несмотря на временной отрыв, не отдаляло, а наоборот – приближало. Их история стала моей историей. Израиль стал не просто местом на карте, а живым контекстом моей веры.

И главное – моя вера никогда не противопоставлялась тому, что исповедуется здесь, в иудаизме. Одно не разрушало другое. Напротив – расширяло, дополняло, углубляло. Я увидела: мы все ищем одного и того же Бога. И если человек ищет Его сердцем, искренне – он обязательно находит путь.

Если ты ищешь не форму и традиции, а суть – ты найдёшь Жизнь. Не свод правил, а живое Присутствие. Не просто стоишь у двери веры – а заходишь внутрь, туда, где живёт свет.

Я благодарна Богу – и своему мужу – за то, что оказалась на этой земле. Именно здесь моя вера, с детства текущая во мне как особенная жила жизни, расцвела. Не превратилась в громоздкую конструкцию, не стала бременем, а стала могучей, возносящей силой. Как поток, поднимающий меня вверх, когда я падаю. Сила, благодаря которой я поднималась на разные вершины своей жизни.

Так я стала духовным скалолазом. Каждое испытание, каждая вершина – не просто трудности, а путь к высотам. И сегодня новая вершина – мой седьмой ребёнок. Моя книга. Моя проявленная суть. Имя этой сути – Авигаль. Она взошла на Эверест моей души. И там, на самой вершине, я получила венец с Небес – как знак, как печать, как имя, данное свыше.

У Творца нет времени. Нет «вчера» и «завтра». Всё существует одновременно. И когда соединяешься с Ним – всё, что было, есть и будет, сливается в одно. В Его замысел.

Я счастлива быть частью этого народа. Жить на этой земле, где Всевышний – неотъемлемая часть живой продолжающейся истории. Говорить на этом языке. И делиться верой, которая не просто поддерживает – она ведёт, преображает, делает живой. И если кому-то нужно узнать, как прийти к этой вере – я могу рассказать. Потому что этот путь я прошла сама. И он живой. Он настоящий.

Противогаз в обмен на иллюзии

Мой переезд в Израиль был необычным сам по себе, но то, что случилось почти сразу после него, придало этой новой жизни особый контекст.

Я прилетела 8 сентября 1997 года, и буквально через месяц-два страну охватила тревога: угроза химической атаки со стороны Ирака.

Для меня, девочки из советского и постсоветского пространства, слово «война» не имело личного опыта. Мы жили под лозунгами мира, но в голове всё равно жили образы страха. Я помню себя маленькой – мне было, может быть, четыре или пять лет. По телевизору показывали чёрно-белые кадры атомного взрыва. Думаю, это были архивные съёмки из Японии – Хиросима, Нагасаки. Эти грибы, этот свет – они навсегда остались в моей памяти.