Мой Советский союз

Надежда Усачева

Мой Советский союз

Сыну Андрею, внукам Александру и Максиму посвящаю.

Часть 1. Семья

Я родилась в послевоенном 1947 году в Киргизии. Эта маленькая красивая горная страна была одной из пятнадцати республик Советского Союза. Меня, приехавшую из Киргизии и уже 15 лет живущую в России, часто спрашивают, как я там оказалась. Об этом мой рассказ.

Мой папа родом из Самарской губернии. В 1921-м семья переехала из голодного Поволжья на Алтай. Поселились в Горно-Алтайске. Папе было 7 лет. Вскоре мать умерла, отец женился сразу же. Родился ещё один ребёнок. Старший сын не только мачехе, но и отцу был не нужен. Жил как мог. А в середине 30-х годов поехал в Среднюю Азию, где по слухам было тепло, искать лучшей жизни. Уже после войны папины родственники и наша семья стали общаться, в гости ездить, мы на Алтай, а они к нам в Киргизию. Папин отец, наш дедушка, воевал в Первую мировую войну и в Гражданскую. Часто вспоминал, как воевал в начале 20-х годов, командовал отрядом в Чапаевской дивизии. Любил ходить в школы, общаться с пионерией, рассказывать о Чапаеве. Его охотно приглашали.

Мамины предки были донскими казаками. Переехали они в Сибирь на освоение новых земель перед Первой мировой войной. Обосновались в той части Сибири, которая после 1924 года (после размежевания Туркестана) стала Кокчетавской областью Казахстана. Мама, будучи девчонкой, «пугалась, когда из степи на лохматых лошадях приезжали киргизцы (так в те годы называли казахов) купить в лобазе соль, муку, другие продукты».

Переселенцам в большинстве случаев приходилось всё начинать с нуля, строиться в чистом поле. Но эти сильные, волевые, трудолюбивые люди преодолевали все трудности и становились крепкими, зажиточными хозяевами.

Мамин отец умер, когда ей не было и 5 лет, мать умерла в 1932 году на вокзале в городе Ленинграде, куда она с 16-ти летней дочкой, моей мамой, поехала за лучшей долей, но в пути заболела. Деревенская девочка осталась на вокзале огромного города одна без документов, вещей и денег. Всё это в вокзальной суматохе было украдено. Умершую маму увезли, а она осталась одна, сидела и плакала. Её «подобрала» сердобольная женщина, привела к себе, устроила работать на овощную базу. Больше года мама проработала на этой овощной базе. Писала запросы в далёкое Лобаново, надеясь получить какие-нибудь справки. Всё напрасно. И её, беспаспортную, выслали из Ленинграда. В селе Лобаново родных уже не было. Двух маминых тёток раскулачили, всё нажитое: дом, постройки, скотину, продовольственные и фуражные запасы, вещи – всё отобрали. Одну семью сослали неизвестно куда, а вторую куда-то в Среднюю Азию. И отправилась она искать сосланных в Среднюю Азию родственников. В поезде мама познакомилась с двумя сёстрами, которые со своими мужьями ехали в Киргизию. Сёстры, Луша и Мария, расспрашивали её, куда едет, почему одна. А когда узнали её историю, стали уговаривать ехать с ними: «Где же ты будешь искать свою тётеньку Натальку? Поехали с нами». Мама согласилась, и на долгие годы сёстры стали для мамы добрыми друзьями, почти родственниками. Они помогли ей устроиться на работу, устроиться с жильём, и, немного позже, выдали её замуж. Сёстры сказали: «Николай хочет жениться на тебе. Хороший, работящий парень. Выходи за него, не пожалеешь». Папа работал на строительстве водопровода. Вода в Средней Азии всегда была важнейшим ресурсом. Земледелие поливное. Без воды ничего не вырастит. Да и для питья, для домашних нужд вода необходима. Прежде, до строительства водопровода, воду брали из речек, из арыков. Но речки и арыки к середине лета мелели, пересыхали, да и вода в них была мутная, глинистая. Так что работа у папы была не только нужная, но и почётная.

И мама послушалась, вышла замуж за папу и никогда не жалела об этом.

Мама устроилась работать на лубзавод (лубяной завод). На заводе перерабатывали коноплю. Вокруг посёлка все поля были засеяны коноплёй. В те годы эта техническая культура была очень востребована. Убранную с полей коноплю долго вымачивали в специально вырытых для этой цели огромных водоёмах. Из стеблей конопли изготовляли пеньку – прядильное волокно. А из него верёвки, мешковину. Из семян конопли выжимали конопляное масло. Масло было ароматное, густое, очень вкусное, особенно, если им полить квашеную капусту. В качестве же лёгкого наркотика коноплю ещё не знали и не употребляли.

В Иссыккульской и Таласской долинах Киргизии с 70-х годов 19 века выращивали опийный мак, называли его лекарственным маком. Принесли мак беженцы из Китая – дунгане – китайские мусульмане, вместе с семенами риса и острых овощей (лук, чеснок, редька, морковь, перец). Переходили из Китая в киргизский Тянь-Шань по узким, скалистым тропам в высоких горах. Многие не выдержали перехода, но те, кто преодолел путь, семена сберегли. Картины цветущего мака – огромные поля крупных белых или красных (алых) маков – впечатляли. Называли опийный мак ещё и золотым цветком. В Китайской экономике опийный мак занимал значительное место. Во второй половине 19 века китайцы пережили 2 опиумные войны с Британией и Францией за сохранение торговли опиумом.

В Киргизии, начиная с 70-х годов 19 века и до конца 30-х годов века 20-го, также процветала контрабандная торговля опиумом. Через ущелье Жеты-Огуз, мимо красных причудливых скал по узким извилистым тропкам проходили караваны с тюками опия-сырца. Известный киргизский режиссёр Болот Шамшиев в 1971 году снял яркий, увлекательный боевик по повести «Контрабандисты Тянь-Шаня» Александра Сытина о становлении советской власти в Киргизии и борьбе с контрабандистами, тайно переплавляющими через границу опий.

С 1974 года по решению ООН опийный мак в Киргизии перестали выращивать.

Что касается конопли, то в 70–80-е годы 20 века интерес к конопле проявился с невероятной силой. В мае месяце начинает цвести конопля-анаша, и именно в эти дни приступают к сбору её цвета те, кто специально отправлялся за этим зельем в Чуйские степи. С тех пор Чуйская долина печально известна своей коноплёй. Это уже только дико растущая конопля. В промыщленных целях её уже давно не выращивают.

Мама и папа

Папа всю свою жизнь работал сначала на строительстве, потом на эксплуатации водопроводной системы.

В послевоенные годы был построен не только водопровод, но и система каналов для орошения полей. После окончания строительства водопровода папу назначили мастером. В обязанности мастера входил контроль и обеспечение бесперебойной работы 20-ти километровой ветки водопровода. А обеспечивали эту безаварийность рабочие, каждый в своём посёлке. У папы был необходимый для работы транспорт, чтобы объезжать участок: конь, телега, а позже и двухместная коляска.

Мне было лет 12, папа впервые посадил меня верхом на коня. После работы коня надо было отвести на конюшню, где-то с полкилометра от нашего дома. Я садилась на коня и скакала на зависть мальчишкам. Через посёлок протекал оросительный канал Усман. В нём я купала нашего Быстролёта. Потом заводила в конюшню. Папа поощрял мои конные прогулки.

Жизнь налаживалась. В 1939 году родился первый ребёнок, мальчик, но прожил всего три месяца и умер.

22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война. Страна готовилась к ней. А люди надеялись, что обойдётся. Об этом дне мне рассказывала мама.

В тот день люди собрались у сельсовета, ждали каких-либо сообщений и делились соображениями, как долго продлится война: до холодов, месяца два. Старик Сущев, ему было за 90 лет, когда его спросили, задумчиво, медленно сказал: «Да нет, сыночки, война будет до весны 45-го года. И победит красный конь. Время пройдёт и снова будет война, и тогда уж победит белый конь». Не помню, как реагировали тогда люди на это предсказание, но я никак (мне было 16 лет, когда мама это рассказывала) понять не могла, как же это «белый конь» может победить. Советский Союз казался нерушимым, мощным, вечным. Но, как время показало, всему приходит конец.

Кстати, в 1989 году (я тогда работала начальником делопроизводственного отдела на крупном заводе) у нас проходило всесоюзное совещание директоров заводов сельхозмашиностроения. В это же время наш новый перспективный прессподборщик (машина для прессования сена и соломы, спрос на него был огромен) передали Белорусскому заводу. До позднего вечера подписывались, заверялись, оформлялись соответствующие документы. А в заводской столовой гудел банкет. Всем было весело уже, когда я пришла. Меня пригласили за свой стол москвичи и стали допытывать, почему я не весела, «из-за машины что ли?» Я сказала, что не понимаю, почему это случилось, почему разработанную нашими инженерами и получившую высокую оценку специалистов животноводческого комплекса машину, у нас забрали. И услышала: «Не сегодня-завтра Союз распадётся, и огромная Россия останется без прессподборщиков». Но забрала то не Россия, а Белоруссия. «Мы, славяне, всегда договоримся!» Меня как обухом по голове: Союз распадётся?! До настоящего распада было ещё два с половиной года. Но я тогда сказала: «Договоритесь? Ой, ли!»

Жизнь показала, что «Ой, ли» не только с Украиной, но и Беларусью. В Белоруссии всё больше утверждается понимание, что белорусы не славяне. Они литвины, и их история – это история Великого княжества Литовского, а не древней Руси, не Российского государства. И их великие предки не российские князья и бояре, а князь Радзивилл. В 2012 году, отдыхая в Белорусском санатории, я прочла об этом в нескольких исторических книгах современных белорусских авторов.

Показательная история случилась с нами по прибытии на вокзал в Минск в 5 часов утра. Микроавтобус должен был забрать нас в 8 часов и отвезти в санаторий. То есть, ждать надо было 3 часа. Предварительно был оплачен проезд от железнодорожного вокзала до санатория в размере 300 рублей. Нас было четверо. Местные таксисты настойчиво предлагали нам свои услуги за 800 рублей с каждого. Убеждали, что никто за нами не приедет. Мы вежливо отказывались. Но других пассажиров не было и нас не оставляли в покое. Наконец, потеряв терпение, я твёрдо, но вежливо объяснила, что мы никуда с ними не поедем. И услышала в ответ: «У, москали вредные!» Я весело и громко засмеялась: «Мы же ещё и вредные!» Микроавтобус пришел за нами в 8 часов, и мы спокойно уехали в санаторий.

Августовское ГКЧП 1991 года застало меня с сыном Андреем на отдыхе в пансионате на Иссык-Куле. У меня сразу мелькнула мысль: «Белый конь побеждает?» С Иссык-Куля поехали к маме, и я с порога: «Что, мама, белый конь победил?» Она не удивилась, не переспросила, немного помолчав, сказала: «Выходит, что так…»

В декабре 91-го мы ещё не поняли до конца, что случилось. Я это поняла 6 марта 1992 года. Президент Киргизии Аскар Акаев пригласил в Овальный зал Президентского дворца около 70-ти «лучших женщин Киргизии» на торжественное собрание и последующий праздничный ужин по случаю Международного женского дня. Я была среди них. Русских женщин было всего трое. Все присутствующие говорили, или пытались, потому что не все могли говорить, по-киргизски. Только Акаев произнёс речь на русском и киргизском языках. Русским женщинам выдали наушники для синхронного перевода, но в них стоял такой шум, что ничего нельзя было понять.

Директор завода, отправляя меня на это мероприятие, сказал, чтобы я обязательно выступила. Я так и сделала, удивив всех присутствующих. Это было не просто удивление, это был шок, потому что я начала так: «Уважаемый господин Президент, Ваше превосходительство, уважаемая госпожа супруга Президента!» Все присутствующие ещё вчера и даже утром были «товарищи» и вдруг! Моё выступление в течение недели транслировали на киргизских телеканалах. Но самое главное, в этот день вся киргизская элита праздновала независимость и суверенитет страны. 2 марта был подписан Президентский указ о новой государственной киргизской символике: флаге и гимне. И в советское время всё это было, но теперь это была символика суверенного государства. Потом, в 2005 и 2010 годах, были так называемые революции, нищета подавляющей части народа, безработица, страх. Но в марте 1992 года в глазах киргизской элиты были слёзы счастья, и казалось, что всё сложится успешно, всё будет хорошо.

По-настоящему стало страшно 10 мая 1993 года, когда Киргизия одной из первых ввела национальную валюту – сом. С 11 мая в магазинах можно было расплачиваться только сомами, рубли уже не принимали. С введением национальной валюты разрыв Киргизии и России стал очевидным и окончательным. Советского Союза не стало. А мы, русские, превратились в национальное меньшинство. Согласно переписи 1989 года в Киргизской ССР проживало 3 миллиона жителей, из них почти миллион русские. Русские и русскоязычные (а таких было очень много: узбеки, украинцы, татары, немцы, евреи, греки, выходцы с Кавказа) начали активно уезжать из Киргизии в 1990 году, во время и особенно после событий на юге республики. В Оше и Узгене случился жёсткий и жестокий конфликт между киргизами и узбеками. На большом участке земли узбеки многие годы выращивали хлопок. Но этот участок был выделен киргизским семьям под жилую застройку. На лицо конфликт интересов, который никто не сумел предвидеть и предотвратить. Это было страшное лето. Всё было в цвету, солнце, зелень, пение птиц и в нескольких сотнях километров от нас льётся кровь. Я много раз бывала в Оше, древнем, солнечном, хлебосольном городе, а теперь там поселилась беда.

Всё лето действовал комендантский час. Несмотря на то, что конфликт не касался русскоязычных жителей севера Киргизии, опасения были. Ко мне подходили молодые мужчины киргизы и говорили, что ни меня, ни моего сына никто не тронет, не обидит. Почти каждый вечер, пока всё не успокоилось, заходил к нам сосед Женишбек. Вроде бы просто так, но я понимала, что он хочет поддержать меня, успокоить. И тоже говорил, что мне нечего бояться. Я спросила у него, почему мне нечего бояться и услышала в ответ: «А все помнят ваше выступление на конференции, вас уважают».

Год назад, в мае 1989 года, молодые киргизы, заместители начальников цехов и отделов, инициировали проведение конференции о переводе всего делопроизводства на заводе с русского на киргизский язык. Это сделать было очень сложно, так как технической, производственной терминологии в киргизском языке просто нет. Можно было бы начать с изучения киргизского языка. Шла конференция как-то вяло. Выступления были не интересные, кто-то был за переход на киргизский язык, но в основном против. Конференция затягивалась, а я что-то плохо себя чувствовала. И уйти нельзя. Тогда я попросила слова: «О чём мы спорим? Учить киргизский язык нужно… Я вот смотрю на рынке, пожилая киргизка, явно не грамотная, говорит по-русски и по-киргизски, мальчишки в моём дворе говорят на двух языках. А я, умная, образованная женщина (тут зал взорвался смехом и овациями, я растерялась на миг, не понимая, почему смеются и продолжила) мне стыдно, что я всю жизнь прожила в Киргизии, родилась здесь, и не знаю киргизского языка». Уходила со сцены под аплодисменты.

Каждому человеку важно чувствовать, что его самого, его язык, обычаи и традиции его народа уважают и с пониманием к нему относятся. Люди в зале это почувствовали.

Ещё одна история с киргизским языком случилась много позже, в середине сентября 2006 года. Я уже 10-й год преподавала в Бишкекской финансово-экономической академии на кафедре туризма. Председатель приёмной комиссии докладывал на Учёном совете о результатах работы. И в заключении сказал, что в этом году многие абитуриенты, ставшие студентами, выражали желание учиться на киргизском языке. Сидевшая рядом со мной преподаватель английского языка Татьяна Ивановна резко спросила: «Что значит на киргизском языке? А если я не знаю киргизского языка?» В зале повисла тяжёлая пауза. И в этой тишине я сказала: «Татьяна Ивановна, но молодые люди имеют право учиться на своём родном языке, тем более, что это государственный язык страны, где мы с вами живём». Татьяна Ивановна обернулась ко мне со словами: «Вам хорошо говорить, вы пенсионерка». Я улыбнулась: «Но нам-то с вами никто не мешает говорить на нашем родном языке!»

В Киргизской республике киргизский язык является государственным, а русский – официальным. Русский язык также является языком межнационального общения.

В середине июля 1941 года папа ушёл на фронт, а 20 августа родилась моя старшая сестра Лида. Дочку свою папа увидел только в 1943 году, когда его привезли раненого в госпиталь. Располагался госпиталь в 3-х километрах от нашего посёлка, в большом русском селе Дон-Арык. Маме сообщили, и она каждый день после работы, пристроив дочку, бежала в госпиталь к раненому мужу навестить, покормить, чем-то помочь. А ещё огород, его не бросишь, зарастёт всё, погибнет. Да и дочка при плохом питании, при плохом уходе в детских яслях часто болела. Папа пролежал в госпитале полтора месяца. Простреляно было лёгкое, осколок застрял в лёгком, и рана не заживала, становилось всё хуже. Главврач госпиталя сказал, чтобы мама забирала его домой, лучше не будет, пусть хоть дома умрёт. И повезла его мама не бричке по тряской дороге между кукурузными полями. Навстречу киргиз на лошади. Остановился, всмотрелся, узнал папу: «Усачёв? Что с ним?» Мама сказала, что лёгкое простреляно, осколок, плохо всё. Всадник ускакал, а на другой день приехал и привёз барсука. Сказал, чтобы кормила едой, приготовленной на барсучьем жире и мясе. И папа поднялся. И прожил ещё 20 лет. Правда, рана совсем не заживала. Осенью и весной открывалась, из раны сочилась сукровица.

После войны лубзавод ликвидировали. На его месте построили детский дом: школу, спальные корпуса, столовую, баню, подсобные помещения и клуб. Слишком много было детей-сирот после войны.

В марте 1953 года наш клуб был траурно убран. Внутрь меня мама не пускала, но я знала, что умер Сталин. Все вокруг плакали, и мне казалось, что Сталина хоронят в нашем клубе.

Интересно, что у этого посёлка никогда не было собственного названия. Сначала назывался лубзавод, потом детдом, (через 10 лет его перевели в другое место), а в 1957 году на его месте открыли интернат. В нём жили дети, имеющие родителей, хотя бы одного, но по разным обстоятельствам не имеющие возможности самим растить и воспитывать своих детей. Учителя и воспитатели для работы с детьми подбирались основательно, по строгому конкурсу. Назывался посёлок Интернат, и до сих пор так называется.

Весной 46-го года вернулся с японского фронта муж маминой сестры. Привёз много подарков. Одарил и нас. Из трёх кусков настоящего японского шёлка мама позже сшила мне три наряда. Так у меня появились три платья и три шапочки: синего, белого и алого цвета. Папа приезжал с работы и просил маму нарядить меня. Брал на руки и шёл со мной гулять.

5 октября 1949 года родилась моя младшая сестра Вера. А в 5 лет Вера заболела двухсторонним воспалением лёгких. Каждые 3 часа, даже ночью, приходил фельдшер, делал уколы. Как-то папа приехал вечером с работы и привёз Вере куклу. Очень красивую и, вероятно, очень дорогую. Она пищала «мама» и закрывала глаза. Но Вера кукле была не рада. Она её отодвинула и сказала: «Отдайте Наде». Я заплакала, мне было жалко Веру и поэтому совсем не хотелось брать в руки её куклу. Где и как купил эту куклу наш папа, неизвестно. Но у него тяжело болела дочка, и её надо было спасать. И таким способом тоже.

Три сестры

У нас были хорошие родители, добрые, любящие, заботливые. Дом наш был открытый, гостей встречать и угощать родители любили. Если случались неожиданные гости, мама ставила на плиту большую сковороду (мне она казалась огромной), резала свиное сало на ломтики, раскладывала на раскалённую сковороду и заливала яйцами. И сало и яйца были свои. Я до сих пор помню вкус той яичницы-глазуньи. Летом на стол ставились керамические миски со свежими, со своего огорода, овощами, салатами, зимой с соленьями. Их мама с папой и с нашей детской помощью заготавливали в большом количестве. Особенно любили мочёные яблоки и арбузы. Народ в то время жил не богато, но как-то по-доброму, дружно. Двери на замок закрывались редко, только если хозяева уезжали надолго. Обычно же, уходя из дому, в щеколду вставляли палочку – понятно было, что хозяев нет дома.

Папа часто болел. К тому же, в силу сиротского детства получить хорошее образование наши родители не смогли. У папы было начальное образование, то есть 4 класса, а у мамы и вовсе только ликбез. Программа ликвидации безграмотности предусматривала умение читать, писать и считать. Мама написала мне единственное письмо, когда я училась в интернате в 11 классе. В нём много ошибок, но в каждой корявой букве, выведенной неуверенной маминой рукой, столько любви и заботы! Я и сейчас не могу читать это письмо без слёз.

Читать книги им было сложно, но слушать они любили. Я часто читала сначала папе, а позже и маме. Она что-нибудь делала по дому, а я читала ей Марка Твена, Александра Беляева, да много кого.

Осенью в 1954 году, случилось необычное событие. На северо-западной стороне неба вечером вдруг появилась огромных размеров комета с гигантским хвостом. Она тревожила, пугала, восхищала. После смерти Сталина отношения Советского Союза и Китая стали ухудшаться. И её появление люди сочли грозным предзнаменованием, предвестником новой войны. По вечерам мы все, и дети, и взрослые, подолгу смотрели на это небесное тело. Комета висела на небе недели две, а потом исчезла. Но тревога жила в людях ещё очень долго.

Мне было 13 лет, когда в наш сельский магазин привезли китайский товар. В то время китайские вещи были очень качественными, высоко ценились. Помню потрясающе красивую кофточку, пушистую, нежно зелёного цвета, с перламутровыми пуговицами. Продавщица тётя Дуся крикнула мне: «Надюшка, беги, встречай папу, он купит тебе кофту». Мама и Лида были против такой покупки: «Мала ещё!» Но папа сказал маме «купи» и моей радости не было предела! А Лиде папа объяснил: «Был бы твой размер, купили бы тебе. Ты уже взрослая, выйдешь замуж, будут у тебя дети и у них будет много красивых вещей». И ещё он дал Лиде деньги на ручные часы, чем окончательно успокоил её. Лидиной дочке Алёне было 6 лет, когда я привезла ей из поездки по городам Кавказа, из Еревана, небесно голубое кримпленовое платье. Такого не было ни у Лиды, ни у меня самой. Алёна вертелась перед зеркалом, любуясь собой и новым платьем. А мама наша, качая головой и, видимо, вспоминая ту давнюю историю, проговорила: «Прав был ваш отец, прав». Папа и мама были мудрыми людьми, знающими и понимающими жизнь.

Бабушек-дедушек у нас не было. С нами по соседству жили старик со старухой. Фамилия у них была Ткаченко. Бабушку все звали Ткаченчиха. Их внуки и дети жили далеко, поэтому она с нами возилась. Угощала чем-нибудь вкусным, учила со мной и Верой стихи к Рождественским праздникам. Один из них я помню до сих пор:

Я маленькая девочка, розовая веточка.К вам пришла Христа прославить и вас поздравить.Здравствуйте хозяин с хозяюшкой,С Рождеством, с Христовым праздником!

Рассказывала она нам библейские легенды. В одной из них говорилась, что всё небо и вся земля будут затянуты паутиной. Как и какой именно паутиной не уточняла. В конце двадцатого века весь мир оплела паутина Интернет, EdNet и других прочих Net. Может быть, именно об этом говорилось. И ещё одна легенда запомнилась: настанет время и на Земле не будет воды. Матери с детьми особенно будут страдать. Будут бродить в поисках воды и не находить её. Люди не будут рады золоту.

У нас из водопроводного крана текла чистейшая, холодная и очень вкусная вода. Горная родниковая. И её было много. Невозможно было в эту легенду поверить. Но, кажется, сбывается. Воды не хватает. Впервые я с этим столкнулась в 1972 году, когда ездила в отпуск в Одессу. Вода в этом городе жуткая. Пить её нельзя, но пили, потому что другой не было.

Ещё Пушкин, описывая путешествие Онегина, отмечал это:

Однако в сей Одессе влажнойЕщё есть недостаток важный:Чего б выдумали? – воды.

Не знаю, как сейчас, но ещё в конце 90-х проблема питьевой воды была острой. Вода по-прежнему была не пригодна для питья.

Впечатление от рассказанных нам, детям, библейских легенд было настолько сильным, что с тех пор я всегда закрывала краны, везде, где видела, что из них зря бежала вода.

В том же 72-м году мама, Лида и её трёхлетние дети двойняшки Алёна и Витя ездили в гости к родственникам в Донбасс. Мама с Лидой видели, как жители Донбасса страдали без хорошей питьевой воды. Её привозили в цистернах. Воду из водопровода использовали только для хозяйственных нужд. Украинские родственники приезжали к нам в Киргизию в гости. С удовольствием, со вкусом пили нашу родниковую воду, приговаривая: «Христова водичка. Да как же вы её так просто льёте?» Этой «Христовой водичкой» мы и посуду мыли, и стирали бельё, и пол мыли.