Ты пахнешь как мечта

Потягиваюсь и сажусь на кровати, стараясь не делать резких движений, хотя с радостью отмечаю, что мне намного лучше. Сильно-сильно лучше. Голова не кружится, тошноты нет, немного побаливает только, но я думаю, это больше от того, что я дрыхла три дня как сурок и даже воздухом не выходила подышать. А надо бы.

От довольно неплохого самочувствия поднимается настроение. Встаю, иду на кухню, чтобы покормить Дему, и тискаю его совсем недолго, потому что голодный он не слишком любит прикосновения. Да и в целом он не самый нежный в мире кот, что заставляет меня грустить. Пока он единственный мужчина в жизни, с кем я могла бы обниматься, мне катастрофически не хватает тактильности. А он не хочет, засранец шерстяной. Иногда делаю это против его воли, но его сопротивление порой оставляет на мне царапины. И на коже, и на сердце, между прочим.

Отпускаю его к миске и иду принимать душ, еще раз с удовольствием отмечая, насколько мне стало лучше. Особенно по сравнению с тем ужасным днем.

Решаюсь сходить в магазин, потому что в холодильнике мышь повесилась, но и та уже настолько старая, что даже котяра ее есть не захочет. Можно было бы заказать доставку и не испытывать судьбу долгими прогулками в одиночестве, но мне на самом деле хочется подышать воздухом, тем более что погода сегодня просто восхитительная.

Мне хочется быть красивой сегодня. После затяжной болезни и дней, когда из ухода за собой у меня был только собранный пучок из волос, чтобы потом не пришлось отрезать запутанные колтуны, особенно хочется уделить себе немного времени. Поэтому кручусь у зеркала часа два точно, а то и больше. Делаю маски, красивую укладку, обливаюсь духами и даже использую сияющий крем для тела. Легкий макияж и красивый наряд, словно я не в магазин за огурцами собралась, а на свидание как минимум.

Просто так хочется! В этих одиноких сборах под музыку есть что-то особенное и волшебное. Петь в расческу у зеркала и натягивать чулки, покачивая бедрами, – отдельный вид наслаждения.

Еще немного кривляюсь отражению, но уже в прихожей, надевая пальто. За дни болезни и минимального количества пищи я немного сбросила в весе, но меня это радует. Была пара лишних килограммов. До идеала и сейчас далековато, конечно, но бока и бедра стали выглядеть заметно лучше – это тоже радует.

Выхожу из подъезда и останавливаюсь на пару секунд, прикрывая глаза и впуская в легкие свежий, чистый и восхитительно теплый воздух. Хорошо так… В такие моменты и правда кажется, что никаких проблем не существует. Как минимум – ты понимаешь, что все поправимо. Вот еще пару дней назад я думала, что хуже просто быть не может, падала в обморок и сходила с ума от головной боли, а сегодня стою вся красивая на улице и улыбаюсь солнышку просто потому, что хорошо себя чувствую. Все действительно поправимо, главное – верить и не сдаваться.

Я просто устала отчаиваться. Нужно учиться искать во всем плюсы и позитив. Да – сложно. И, скорее всего, я завтра же пойму, что не умею так и продолжу сомневаться в себе, но сейчас очень хочется быть самоуверенной настолько, насколько это возможно.

Выпрыгиваю из мыслей, когда со мной здоровается пожилая соседка. Киваю в ответ с улыбкой и решаю все-таки дойти до магазина, а не просто стоять у подъезда, подставляя лицо солнечным лучам.

Шаг, второй, третий. Перешагиваю небольшую лужу, потому что на днях был дождь и еще не все высохло, и замираю, когда вижу машину Демида. Он заворачивает к нам во двор, паркуясь у подъезда, и я стою снова столбом, глядя на эту картину. Что он забыл тут?

Я почти уверена, что приехал ко мне, но зачем? Может, рассказать, как там моя красотка в автосервисе? По телефону мог бы…

Наблюдаю за тем, как он выходит из машины с большим бумажным пакетом, жмет кнопку на ключах и идет к подъезду. Я стою в метрах двадцати – поверни голову и увидишь. Но он не видит.

Набирает номер квартиры – у нас наконец-то починили домофон, – но мой кот не умеет снимать трубку и открывать дверь, поэтому старания Демида успехами не заканчиваются. Он все еще меня не видит, что мне кажется очень странным, достает телефон, набирает номер – мой? – но через несколько секунд бросает трубку, не дождавшись ответа. Конечно. Потому что мой телефон уже третий день где-то в недрах квартиры валяется с разряженной батареей.

Все еще смотрю на Демида, старающегося достучаться до меня, и с губ неожиданно срывается громкий смешок от этих нелепых и забавных попыток. Он тут же оборачивается, хмурится, заметив меня, а потом застывает и распахивает глаза в удивлении.

Ну конечно.

Все разы, что нам удавалось увидеться, я выглядела, мягко сказать, не очень. То приболевшая в больнице, то с шишкой на голове и измученная сразу после удара машины, то просто совершенно ужасная дома, когда они решили притащиться ко мне всей толпой.

А сегодня я выгляжу хорошо. И если сравнивать с тем ужасом – очень красиво. А видеть своих бывших красивыми – это всегда странно. Я точно знаю, потому что я так же зависла, когда увидела, каким стал Демид за пять лет, что мы не виделись.

– И давно ты смотришь на мои жалкие попытки до тебя достучаться? – он улыбается и подходит ко мне, останавливаясь на расстоянии вытянутой руки.

– С момента, как ты вышел из машины. Прости, я не думала, что ты не заметишь меня, – настроение отчего-то поднимается еще выше, и на губах цветет улыбка, которую не получается спрятать.

– Веселишься, – зеркалит улыбку Демид, – это хорошо. Тебе лучше?

– Намного, спасибо. – Мне отчаянно хочется спросить у него, зачем он приехал, ну или какого черта притащился сюда, но почему-то продолжаю молчать и растягивать эту неловкость между нами на больший промежуток времени.

– У тебя свидание? – неожиданно выдает Демид, заставляя меня округлить глаза и нахмуриться. – Я не вовремя? Ты просто так… выглядишь, в общем…

– Выгляжу, да, спасибо, – снова хохочу, не сдерживаясь, потому что Демид сейчас поразительно забавный. Вроде и комплимент сделать хочет, но, с другой стороны, наверняка понимает, насколько это будет нелепо выглядеть, поэтому мямлит что-то непонятное, при этом не сводя с меня взгляда. Льстит ли? О да! – Просто вышла в магазин, у меня свидание с кассиром супермаркета с соседней улицы. А ты?.. – решаюсь спросить все-таки, что он забыл у моего дома.

– Я привез тебе ключи, – выдает, и я хмурюсь. Что он привез? Какие ключи? От машины? А машину? Что происходит?

– Ключи? Мне?

– Ну да. От твоей квартиры, ты не помнишь?

А я не помню! О чем речь вообще?

Качаю головой и жду объяснений, пока Демид действительно достает из кармана мой запасной комплект ключей, там авокадо на брелоке. На самом деле это флешка, и я очень надеюсь, что Демид не смотрел ее содержание…

– Когда мы были у тебя, ты упала в обморок, я донес тебя до кровати, ты сказала, где запасные ключи, чтобы мы могли закрыть дверь, и я пообещал привезти тебе их потом. Помнишь?

– Если честно – нет, – говорю правду, но успокаиваюсь. Теперь мне понятно хотя бы, откуда у него мои ключи. Все еще надеюсь, что он не смотрел флешку. Там много старых фоток. И наших с ним в том числе. Не нужно это. Мне просто удалить жалко – память ведь, там много крутых снимков и воспоминаний. Вот и храню их на флешке, которую никогда не открываю. Просто… просто знаю, что они есть. Этого достаточно. – Но спасибо, что прояснил, я толком ничего не помню после того, как отключилась. Спала три дня, ожила только сегодня.

– Как спящая красавица, – выдает Демид.

– Да, только без поцелуев, – говорю и сама мысленно даю себе подзатыльник. К чему это все? Язык мой – враг мой. Когда-нибудь отрежу его себе, честное слово.

– Так ты в магазин? – спрашивает Демид, и я киваю. – Проводить тебя? Наверняка ты собралась скупить половину супермаркета, а тяжести тебе сейчас нельзя. Да и просто не нужно. Вопреки твоим возражениям и попыткам отвязаться от меня, скажу сразу – нет, мне не тяжело, я никуда не спешу, и да, тебе не отвертеться. Идем?

– Как будто ты бы оставил мне выбор.

Меня не обижает его немного командный тон. Наоборот, немного даже приятно. Теперь я на самом деле могу набрать половину супермаркета продуктов и не бояться, что не смогу это все дотащить до дома. Сам вызвался – я не просила.

Мы разговариваем совсем немного, больше даже молчим. Демид послушно ходит по магазину за мной, возит тележку, а я пытаюсь сообразить, что мне нужно, а что я точно никогда в жизни есть не буду.

Мне сегодня настолько хорошо, что даже неловкость, витающая между нами, уже не кажется чем-то страшным. Он вызвался помочь по старой дружбе, я не отказала по той же причине, зачем грустить? Гораздо лучше улыбаться и не думать о плохом, когда вокруг так много хорошего.

– Я же говорил, – усмехается Демид, когда мы отходим от кассы с двумя большими пакетами.

– Так я накупила всего только потому, что поняла, что мне не придется тащить сумки одной, – усмехаюсь. – Помочь чем-то?

– Да, забери этот пакет, – он протягивает мне тот бумажный, с которым он и приехал сюда, – там тебе самая свежая выпечка из моей кофейни. Яська сказала не приходить к тебе без божественных круассанов, а еще туда закинули пончики, какую-то слойку и чизкейк. Ты не любила раньше вроде, но в ту первую встречу заказала именно его, вкусы меняются ведь, да?

Да ни черта не меняются мои вкусы. И чизкейк я терпеть не могу так же, как и раньше. А он помнит! И то, что раньше любила, и даже то, что заказала в кофейне в тот раз, хотя мне казалось, что он был где угодно в тот момент, но не с нами за столиком. Ошибалась, выходит…

– Спасибо, что проводил, – поворачиваюсь к Демиду. За размышлениями не заметила, как мы оказались у дома, тут идти-то пару минут на самом деле. Я бы пригласила его на чай в любой другой ситуации, наверное, но сейчас – точно нет. Я не хочу чувствовать себя перебывшей и недолюбовницей. Говорят, что прошлое нужно оставлять в прошлом, но что я сделаю, если это прошлое само ко мне в настоящее лезет?

– До лифта давай хотя бы, тяжело ведь.

– Тогда тащи до квартиры, но на чай не приглашу – у меня не убрано.

– Переживу без чая, моя миссия – доставить ключи и круассаны. Второе – вообще обязательно, потому что иначе Яська мне голову оторвет.

– Ну ладно, – открываю дверь в подъезд и пропускаю Демида вперед, проходя следом. На третий я обычно пешком, но – когда сумки тяжелые – катаюсь лифтом, хотя, честно, совсем не в восторге от него. Тесно, душно, лампочка мигает. Хоррор какой-то.

– Нажми на кнопку, пожалуйста, – говорит Демид, когда захожу за ним в лифт, – у меня руки заняты.

Нажимаю третий, поворачиваюсь, чтобы посмотреть на себя в зеркало, висящее на задней стенке, и в секунду успеваю уловить свое испуганное выражение лица, когда лифт резко дергается, а следом выключается свет…

Глава 13. Демид

Ваня Дмитриенко – Настоящая

Когда я ехал к Есе с целым пакетом свежей и еще горячей выпечки, я думал, что мы поговорим хотя бы немного, и надеялся, что она не выкинет меня на лестничную клетку сразу же, как увидит.

Наша встреча с Есенией спустя пять лет после расставания – чистая случайность. Все последующие встречи – дурацкое стечение обстоятельств, приводящее каждый раз к нехорошим последствиям.

Я вижу, как ей неловко рядом со мной, не о чем поговорить и, возможно, банально не хочется находиться так близко. Но все разы я оказывался так рядом не по своей воле: то был с Яськой в больнице, то приехал спасать Ксюшу, то снова повелся на уговоры сестры, чтобы она не натворила глупостей.

Но только сегодня я поехал к Есении по собственному желанию. Я мог бы передать ключи курьером, в этом нет никакой сложности, а еще мог бы отдать Мирославу и попросить вернуть их, когда он будет отдавать ей машину после ремонта. Но… Я не знаю почему, но мне отчаянно захотелось привезти ей их самостоятельно. Потому что долгих пять лет назад мы были самыми родными друг другу людьми, и после первой встречи через года я понял, что отчаянно хочу перед ней извиниться. Но у нас не было возможности остаться наедине и поговорить о важном. Каждый раз с нами был еще кто-то, а разговаривать при других о таких личных вещах не было ни малейшего желания.

Но сегодня… Возможно, я так активно посылал запросы во Вселенную своими мыслями о том, что хотел бы остаться с Еськой наедине, что она решила сделать все наверняка и остановила лифт, в котором мы ехали.

Лампочка, которая противно мигала, когда мы вошли, сразу же погасла, кабину ощутимо потрясло пару секунд, и лифт застрял. Точно застрял.

– Это… это что еще такое? – слышу перепуганный голос справа и быстро ставлю пакеты на пол, чтобы достать телефон и включить фонарик. Темнота – хоть глаз выколи, но гаджет спасает. Как хорошо жить в век технологий.

Свечу на Есю, стараясь не направлять на лицо и не слепить, но и без прямого луча в глаза очень виден в них испуг. Кабина лифта очень маленькая, я таких тесных сто лет не видел. В целом дом не из новостроек, в таких и ремонты уже не делают – все под снос обычно, а взамен квартиры в новеньких домах, ну или что-то вроде. Поэтому неудивительно даже, что мы застряли. Страх только в глазах Еси радости не внушает.

– Не говори, что за эти пять лет у тебя развилась клаустрофобия и ты сейчас словишь паничку, – говорю, тоже испугавшись, потому что я не уверен, что смогу с этим справиться. То, что Еся не боялась никогда замкнутых пространств, – знаю точно. Мы и в тесной кабине на колесе обозрения с удовольствием катались, и в крошечных примерочных магазинов закрывались пару раз, и даже в жутко тесном туалете поезда однажды умудрились спрятаться ото всех и целоваться. По сравнению с ним лифт буквально огромный. Да тут места – хоть танцуй. Не факт, что можно, но в теории…

– Нет, мне не страшно, – говорит врушка, хотя сама трясется даже немного, – жутковато просто тут, а еще я недавно новость читала, что лифт упал в шахту и люди погибли.

– Ну умрем в один день, как в сказке, – пытаюсь разрядить обстановку, но резко округлившиеся глаза, полные ужаса, дают понять, что шутки сейчас неуместны. – Есь, я просто шучу, все будет в порядке. Сейчас вызовем лифтера, подождем минут десять, и нас вытащат.

– Ага, десять, – говорит недоверчиво, обнимая себя руками, – я вообще не уверена, что тут где-то есть лифтер и что его реально вызвать.

Перевожу фонарик на табло с кнопками и усмехаюсь: та, что при экстренных случаях, закрашена несколькими слоями краски. Есть ощущение, что она лет пятнадцать уже не работает. Если работала хоть когда-то в принципе.

Осматриваю кабину, ведя фонариком по стенам, замечаю объявление. Написано, что при застревании звонить по номеру, но… Но именно та часть листа, где написан номер, разорвана так, что половина цифр банально отсутствуют. Ну супер!

– А у вас тут, я смотрю, все предусмотрено для экстренных ситуаций, – выдаю многозначительно. – У тебя-то номер есть чей-то? Должен быть, раз лифтом пользуешься.

– Да не пользуюсь я, пешком хожу. Раз в год только, когда сумки тяжелые или что-то большое в руках. Поэтому – нет.

– Ты перестала бояться? – спрашиваю и машинально подхожу чуть ближе к Есе.

– Я и не боялась, – храбрится, но меня обманывать нет смысла: несмотря ни на что, я все-таки знаю ее слишком хорошо. Усмехаюсь, уличив во лжи, и она закатывает глаза, складывая руки на груди. – Почти. Мне не очень нравится тут находиться, жутко и пахнет неприятно.

– Ну с запахом сделать ничего не могу, к сожалению, а с первым постараемся решить проблему.

– Быстро сделаешь ремонт? – смеется Еся, заметно расслабляясь.

– Постараюсь нас отсюда вытащить.

– Двери раздвигать самим нельзя – это опасно!

– Я и не собирался, – пытаюсь войти в поисковик, но сеть в лифте почти не ловит, блокируя мне попытки отыскать номер службы в интернете. Ну не МЧС же в таких случаях вызывать, правда? Набираю Мирослава. На самом деле после его признания в том, что он все годы был влюблен в Есю, – не хочется. Потому что мне кажется, что его чувства до сих пор теплые и светлые, и, если ему придется видеть нас вдвоем, он может надумать себе всякого, чего мне не хотелось бы. Плюс моя девушка – его двоюродная сестра. И хоть он и не особо верит в наши отношения, чего практически не скрывает, я не хочу даже в его глазах быть изменником, пусть и ничего такого делать не собираюсь.

Мирослав берет трубку после шестого гудка – я считал, – и очень плохая сеть заставляет меня по восемь раз повторить ему одно и то же. Что мы застряли в лифте в доме у Есении, что нам очень нужна помощь и служба, которая занимается обслуживанием лифтов, и все прочее. Наконец Мирослав понимает, что я говорю, обещает помочь, и я сразу после разговора дублирую все сказанное в сообщении, чтобы он точно ничего не перепутал и вызвал всех, кого надо и куда надо.

Еська все это время подозрительно молчит, и, когда я заканчиваю решать дела с вызволением нас из этого склепа, возвращаю свет в ее сторону и пытаюсь понять, что с ней такое.

– Есь, как ты себя чувствуешь?

– Я в порядке, – кивает, словно сама с собой соглашается или, наоборот, пытается себя убедить в том, что не врет. – Душновато немного, но в целом – все хорошо.

– Я не знаю, через сколько времени Мирослав справится с нашей проблемой, но надеюсь, что сделает это быстро.

– Хотелось бы.

– Так не нравится находиться со мной в одном помещении? – говорю первое, что приходит в голову, когда вижу растерянное выражение лица Еси.

– Не нравится находиться в тесном, темном, душном и застрявшем лифте, – говорит Еся чуть грубее, чем разговаривает обычно, но даже таким тоном ей очень далеко до настоящей грубости. Еся – одуванчик. Невероятный человек, отзывчивый, добрый, светлый и настоящий. Она не умеет грубить и говорить что-то плохое. Из ее уст даже недовольство слышится как мурлыканье.

– Давай попробуем сделать нахождение здесь более приятным, – говорю, а потом понимаю, как странно это может звучать. Но слава богу, что Еся слишком напряжена, что не понимает двусмысленности фразы и не думает, что я предлагаю скрасить вечерок, занявшись сексом в застрявшем лифте.

Снимаю с себя ветровку и кидаю ее на пол – под стенку, очень-очень надеясь, что никто и никогда хотя бы под эту стену не решился справить нужду, иначе я просто не переживу запаха и придется выкидывать любимую куртку, потому что носить я ее уже точно не смогу, даже если постираю раз шесть подряд.

– Присаживайся, – подаю Есе руку и помогаю опуститься на пол на куртку. Она идет на контакт очень легко, словно даже не понимает, что я хочу от нее и что с ней делаю. Так странно она реагирует на происходящее, что даже страшно немного. – Есь, очнись, пожалуйста, мы просто в лифте застряли, ничего страшного, слышишь?

– Да я честно в порядке.

– А чего такая тогда? – усаживаюсь рядом с Есенией и кладу телефон на пол – фонариком вверх, чтобы тот освещал все пространство.

– Если я скажу, ты наверняка посчитаешь меня идиоткой, – усмехается чуть нервно, заправляя за ухо прядь волос, и откидывается на стенку лифта спиной, расслабляясь окончательно.

Веду бровью и качаю головой, без слов спрашивая, о чем она там думает и почему не собирается рассказывать. Я требую, блин!

– Не посчитаю, клянусь, – присаживаюсь рядом с Есей, касаясь плечами ее плеч. Очень мало места, еще и два огромных пакета пространство занимают. Даже ноги не помещаются на всю длину – приходится сгибать в коленях.

– Мне очень неловко быть так близко к тебе после всего, что между нами было. Я знаю, что это глупо, что люди расстаются спокойно и даже дружат потом и детей друг другу крестят, но я не могу. Такое ощущение, что ты знаешь обо мне слишком много, каждый раз рядом с тобой я словно голая.

Это… вау. Ну, идиоткой я ее из-за этого точно не посчитаю. В любом случае она права – я знаю о ней слишком много. У меня было два года, чтобы узнать, и я не терял возможности, не жил ни дня впустую.

– Это все в твоей голове, Есь, – пытаюсь немного ее успокоить. Просто нам сидеть тут черт знает сколько, и она не должна каждую минуту из возможных чувствовать себя настолько ужасно. – Платье у тебя очень красивое, – несу откровенную чушь, но надеюсь, что это сойдет за намек, что я не вижу ее голой, а замечаю все детали. Хотя почему чушь? Платье действительно очень красивое. – Тебе очень идет. А то, что было между нами…

– Нет, не говори ничего! – Еся вскидывает руку, призывая меня молчать. – Было и было, все. Новая жизнь, новые люди, вспоминать прошлое – глупо. Глупо же? – смотрит на меня с надеждой, и в этот момент я не понимаю, какой она ответ хочет от меня услышать. То ли «да», чтобы мы прекратили этот разговор, так и не начав его. То ли «нет», чтобы сели вдвоем и вспоминали все хорошее, что было между нами.

– Ну почему сразу глупо? – решаю сказать то, что хочется мне, и не пытаться считать желания Еси. – Оно же было. И было классное. Помнишь, как в зоопарке ты ела банан, а обезьяна высунула лапу и забрала его у тебя?

– О да! Ты потом мне купил целую связку, чтобы я не расстраивалась, потому что больше, чем бананы, я люблю только…

– Мандарины, – говорю с ней одновременно и резко замолкаю, заметив растерянность на ее лице. Не думала, что я помню? В конце концов, не идиот же я, забыть два года из своей жизни. Это невозможно выкинуть. Я могу не помнить какие-то детали, но тот факт, что я каждый раз затаривался бананами и мандаринами, приезжая к ней, забыть невозможно.

– А ты ешь эти ужасные зеленые твердые яблоки, от одной мысли о которых у меня зубы сводит! Вот сколько раз пыталась понять, что в них вкусного, – не смогла!

– Они прекрасны, кто бы что ни говорил, – смеюсь, радуясь, что Еся не решилась снова впадать в уныние и поддержала разговор о прошлом. Об этом важно говорить. Важно показать друг другу, что мы вспоминаем обо всем с улыбкой, а не со злостью, чтобы была возможность общаться и дальше нормально. Потому что жизнь сталкивает нас, и я чувствую, что встретиться нам еще не раз придется. Вон, сестра моя слишком прониклась к Есе теплыми чувствами, да и Мир… если у них что-то получится, нам придется видеться часто. Не уверен, что готов на это смотреть, но придется.

– Интересно, мы тут надолго? – спрашивает Есеня, глядя внезапно мне прямо в глаза. Тусклый свет от фонарика не позволяет рассмотреть все красивые крапинки, что есть в ее радужках, но я и без того отлично помню, как прекрасно это выглядит.

Мы слишком близко. Лифт до ужаса крохотный, и, повернувшись лицами друг к другу, мы практически касаемся носами.

– Не знаю, – веду плечами, – будем надеяться, что Мирослав справится быстро. Ты в порядке?

– Кушать хочу, – хихикает, смущаясь, и в подтверждение ее словам желудок издает тихий жалобный звук. – Видишь, не вру.

– Выпечка, что я привез, должна быть еще теплой, – трясу головой, сбрасывая с себя секундное наваждение, и достаю из бумажного пакета круассаны, которые так сильно рекламирует моя сестрица. Протягиваю Есе один, убирая пакет на колени. – Лопай.

– А ты? – удивляется, глядя на меня. – Ешь тоже, я не буду одна! И еще… – Еся тянется к одному из своих пакетов, роется там, роняя сыр и овсяные хлопья, но потом с победным видом достает бутылку кефира, сложив все, что уронила, на место. – Так вкуснее. Ты же любишь кефир. Держи.

Люблю. И она это знает.

– Раз едим вдвоем, значит, и пьем вдвоем. Не брезгуешь? – открываю бутылку и делаю один глоток, протягивая Есе.

– Я – нет, – тоже делает глоток, глядя мне прямо в глаза. Эта Еся – кошечка. Она разительно отличается от той Еси, что я видел в больнице или на парковке после аварии. – А ты?

Хочется сказать пошлую шутку. Что брезговать пить из одной бутылки после того, как губами все места друг друга изучали – глупо. Но молчу. Просто делаю еще один глоток, молча отвечая на все вопросы.

Но судя по смущенной улыбке Есении, она то ли думает об этом же, то ли умеет мысли читать…

Глава 14. Демид

JONY – Регресс

Мы сидим уже часа полтора. Круассаны закончились, кефир тоже, а вот темы для разговоров – нет.

Миру позвонил, но из-за дерьмовой связи с трудом понял, что там к чему. Вроде какая-то крупная поломка с электричеством во всем районе, и мы не единственные, кто застрял в лифте, а вот бригада по спасению как раз одна. Короче, спасают всех в порядке очереди, но когда эта очередь дойдет до нас – никто не знает.

Мы болтаем обо всем на свете, когда телефон издает жалобный звук, оповещая о низком заряде аккумулятора. Как мило…

– Твою мать, а… – смотрю на несчастные десять процентов и не понимаю, что будем делать, когда телефон окончательно отрубится. Он давно заряд плохо держит, а тут еще и фонарь непрерывно полтора часа светит – для моего старика это слишком. – Батарейка садится.

– Мой вообще где-то в квартире валяется, – говорит Еся, пожимая плечами, – я не заряжала его даже несколько дней. И что теперь? В темноте сидеть? Я буду бояться.