Полная версия
Под дождиком в Америке
Елена Липатова
Под дождиком в Америке
В Новой Англии – север США – дождей не бывает. А бывают ливни или штормы, как их тут называют. Только что сияло солнце, небо безоблачное – и вдруг налетит откуда ни возьмись туча, опрокинет море воды, создаст пробки на дорогах. Зимой во время таких штормов закрываются школы, не работают театры и музеи и вообще все, что может не работать. Раньше, до того, как сама оказалась за рулем, я только подсмеивалась над этим страхом американцев перед плохой погодой: "Подумаешь, три снежинки упали с неба!..» Теперь-то я их понимаю!
И все равно я люблю дождь, пусть и американский. И зонтик у меня есть – яркий, веселый, как мухомор! Вот под этим мухомором я и гуляю по Америке, точнее, по северной ее окраине.
А началось всё в Москве…
Вернее, в Арзамасе – небольшом провинциальном городке, расположенном примерно в пятистах километрах от Москвы.
– Тебе письмо из Америки, – будничным голосом сообщил мне отец, вручая большой желтый конверт.
– Из Америки?!
На цветной фотографии – незнакомый мужчина с густой шевелюрой рыжих кудрявых волос и веселыми глазами.
Вспоминаю о прошлогоднем письме из еженедельника, в котором поместили мои стихи с фотографией. Газета попала в Америку, и стихами – вернее, моими переводами с английского, – заинтересовался какой-то архитектор, пишущий для детей. Можно ли дать этому американцу мой адрес? Ну конечно, можно! Что у них там, переводчиков нет?..
С такими мыслями я отправила письмо в редакцию и…забыла обо всем. И вдруг через полгода – большой желтый конверт и фотография симпатичного, похожего на Клинтона, кудрявого американца.
И письмо, и фотография тогда, в 1994 году, показались мне посланцами из другого мира – беззаботного и немного наивного. В первом же письме Пол (так звали автора письма) сообщил, что он уже купил карту России и линейкой измерил расстояние от Москвы до Арзамаса. В дюймах у него получилось не помню сколько, но Пол для моего удобства перевел дюймы сначала в сантиметры, а потом в мили и километры. По Полиным расчетам получалось, что я могу доехать до Москвы на машине за пять часов. Машины у меня не было, но если Пол захочет повидать Россию и ему потребуется переводчик, я могу доехать до Москвы и поездом.
…Я сочиняла ответы на английском языке и думала о том, как все-таки странно все в жизни устроено: когда человеку совсем плохо, происходит что-то из ряда вон выходящее, и в почтовом ящике неожиданно оказываются письма с иностранными марками и цветными фотографиями.
Я звоню в Америку
И вдруг письма перестали приходить.
Каждый день я заглядывала в почтовый ящик, ожидая увидеть там знакомый желтый конверт.
В институте, где я работала, начались занятия. Преподаватели во время перерыва жаловались на цены и низкую зарплату, студенты задавали одни и те же вопросы, делали во время переводов одни и те же ошибки. И в прошлом году так было, и в позапрошлом…
«Нужно все-таки узнать, в чем дело», – подумала я. – Может быть, просто письмо затерялось на почте?
Я прибавила к нашему местному времени восемь часов, потом, для верности, еще один час. Получилось, что звонить мне нужно в три часа утра. (До сих пор не понимаю, почему я прибавляла, а не отнимала, и как вообще у меня получилась эта цифра: три часа. Наверное, я здорово тогда волновалась).
– Ало, – говорю я чуть хриплым, еще не проснувшимся голосом. – Можно заказать переговоры с Америкой?1
– С ке-ем?
– С Америкой.
Последовало молчание.
– А вы знаете, сколько это стоит? – презрительно спросил меня голос в трубке.
– Не знаю. А сколько это будет стоить?
– Девушка, вы сначала узнайте, а потом звоните! – торжествующе оповестил меня голос, и на другом конце провода бросили трубку.
Я снова набрала междугороднюю.
– Извините, это снова я. Мне все-таки нужно позвонить в Америку. Сколько бы это ни стоило.
На другом конце провода помолчали, видимо, от возмущения от такой моей настырности.
– Я сама не знаю, сколько это будет стоить, – вдруг басом известила меня трубка. – Сейчас свяжусь с Нижним. Будете звонить?
– Буду, – твердо пообещала я.
– Тогда давайте адрес и телефон.
– Бостон, Массачусетс…
– Да не в Америке, – перебила меня операторша. – Ваш адрес!
Я быстро продиктовала свои координаты и приготовилась ждать. Телефон зазвонил через пять минут:
– Пятнадцать тысяч за минуту, – без предисловий сообщила дежурная. – Будете говорить?
– Буду, – упрямо повторила я. – А сколько ждать?
Спросила я это по-привычке, чисто символически. И получила чисто символический ответ:
– А кто его знает. Может, шесть часов, а может – сутки…
Часы показывали три двадцать утра. Я выпила на кухне кофе и почувствовала себя перешедшей Рубикон.
И только тут я вдруг поняла, что вот сейчас, в любую минуту, телефон зазвонит – и я должна буду говорить с незнакомым человеком, и не просто так говорить, а еще и по-английски! А что, спрашивается, я ему скажу в три часа утра по-английски?
В институте на кафедре иностранного языка мы, как то ни странно, по-английски не разговариваем. Да и по-русски не каждый день. А о чем говорить? О "нагрузке", о зарплате? Как только занятия заканчиваются, все преподаватели тут же разбегаются по домам.
Я спешно набросала на листке несколько фраз. Прочитала вслух. Нет, в такую полночь говорить по-английски просто выше моих сил. Может, прилечь на полчасика? И вообще, зачем мне эта Америка?
…Телефон зазвонил теми особенными междугородними гудками, когда ясно, что у кого-то где-то что-то горит и нужно без раздумий мчаться к аппарату, хватать трубку и… говорить по-английски.
– Вы заказывали переговоры с Америкой? – с ударением на "вы" спросили меня.
– Да, я! – почему-то говорю громче, чем нужно, как будто меня могут не услышать.
– Сколько минут будете говорить?
– Не знаю… Сколько получится.
– Соединяю.
– Hello?
Голос в трубке – далекий, чужой и очень иностранный. Таким голосом говорят уверенные в себе люди. А я – неуверенная! И я не знаю, что говорить. А еще у меня убегают минуты, за которые я должна буду отдать половину своей преподавательской зарплаты.
– Hello… This is Lena… from Russia…
Через несколько лет Пол будет в лицах изображать этот наш первый телефонный разговор и повторять тоненьким голоском мои слова: This is Lena… From Russia…
– Ты даже не представляешь, какую роль сыграл твой звонок, – скажет мне Пол. – Письма – это письма. До звонка ты была совершенно нереальной, как марсианка. А когда я услышал этот писк с иностранным акцентом, вот тогда я и понял, что ты существуешь на самом деле, что ты – есть!
Но все эти признания прозвучат много позже, а сейчас я жду, что же скажет Пол.
А Пол молчит. Потом медленно повторяет: – Да-да. Лена из России. How are you doing?
Я знаю, что на этот стандартный вопрос полагается стандартный ответ. И еще нужно, как учат в наших учебниках английского языка, в свою очередь поинтересоваться, как "doing", то есть поживает, собеседник. Что я и делаю, и довольно неудачно, так как с перепугу повторяю этот вопрос два раза. Пол старательно отвечает так, как полагается, то есть "хорошо". Правда, во второй раз в ответе я услышала улыбку.
Пауза. Нужно что-то спросить, объяснить причину звонка. Говорю быстро и, как мне кажется, с ошибками. В ответ – очень спокойный голос, как у компьютера:
– Да, я получил письмо. Был очень занят. Мое письмо придет через десять дней.
Стало обидно и неинтересно. Ну и не надо! Подумаешь! Почему-то объясняю, что говорить по телефону с Америкой очень дорого, и, как рекомендуют в наших учебниках, желаю Полу всего доброго.
В конце месяца я получила по почте счет за три минуты разговора с Америкой. Так и есть – половина моей институтской зарплаты! Когда – много месяцев спустя – я расскажу об этом Полу, тот придет в ужас и даже не поверит. Но в России 1993 года все было перепутано и непропорционально. Деньги обесценивались, зарплаты задерживались…
Ранним московским утром…
Ну конечно, с утра лил дождь! Так всегда бывает: когда хочется, чтобы все было хорошо и празднично, обязательно пойдет дождь. Я уныло смотрю на себя в зеркало: ужас! Щека распухла, волосы во все стороны…
А как все сначала было прекрасно, просто здорово! Билеты на поезд в Москву куплены заранее, небольшая дорожная сумка с нарядами, в которых я собиралась пленять Пола, упакована…
И вдруг всё полетело! Зуб разболелся не сразу: сначала он предательски ныл, вполне, впрочем, терпимо. «А может, как-нибудь само пройдет?» – подумала я и, вооружившись кипятком и содой, отправилась в ванную.
Но само не прошло, и пришлось сдавать билеты в Москву, записываться к зубному и менять все планы. Поэтому в Шереметьево я приехала после бессонной ночи, с распухшей щекой и волосами, которые почему-то встали дыбом. А тут еще и серые тучи, и дождь, и вообще…
До прилета самолета из Нью-Йорка оставалось два часа. Я еще раз попыталась привести себя в порядок, но безуспешно. Вообще все в тот день шло наперекосяк: мой поезд опоздал, в парикмахерскую я не успела, а в довершении всего, уже направляясь в Шереметьево встречать Пола, я застряла в лифте.
«Наверное, не судьба», – думала я, сидя в темной кабинке на четырнадцатом этаже и без всякой надежды давя на звонок.
Судьба – не судьба, но ведь Пол даже языка не знает. Вот прилетит он в Москву, один, совсем тут чужой…
Я постучала по стенке, потом, вспомнив, как в годы моего школьного детства бабушка «ремонтировала» старенький телевизор, топнула изо всех сил ногой. Что-то дернулось, свет загорелся и дверь открылась. Ура! Я на свободе.
Шереметьево-2
«Attention please… Встречающих самолет из Нью-Йорка рейс номер 30 просим пройти в левое крыло…»
В зале прилетов – взволнованная толпа. Я пристраиваюсь рядом с женщиной, вцепившейся в плакат с иностранным именем, написанным от руки большими латинскими буквами. Из-за стеклянной перегородки выныривают первые пассажиры с сумками на колесиках. Загорелая девочка в ярко-оранжевой футболке, раскинув руки, с криком «Ба-абушка!» бросается к седоволосой полной женщине и повисает на ней, болтая ногами.
…Своего американского друга я узнала сразу, хотя на фотографиях он казался немного старше. Высокий, кудрявый, в красной ветровке и здорово потертых джинсах, он выглядит именно так, как, по моим представлениям, и должен выглядеть настоящий американец.
– Привет, Пол, – говорю я ему по-английски. – Welcome to Russia.
– Такси не нужно?
Нас окружают веселые водители, предлагая быстро доставить хоть на край света. Пол напряженно вслушивается, хотя и не понимает ни слова по-русски.
– Шесть-де-сят! – по слогам повторяет таксист и загибает четыре пальца на правой руке. – Да не рублей – долларов!
Я представила, что может чувствовать человек, только что перелетевший через океан: чужая серая холодная Москва, непонятный язык…
– Нам в гостиницу на проспекте Мира, – быстро соглашаюсь я, и высокий таксист в темных очках ведет нас к стоянке машин. Вообще-то он совсем и не таксист, а «частник». Тогда, в девяностых, многие подрабатывали где только могли. Может, он и водить-то толком не умеет…
Мы медленно выезжаем на трассу, и Пол с любопытством смотрит в окно.
– Я почему-то именно так и представлял себе Россию, – говорит он по-английски. – Серые дома, тучи, дождь…
Дождя как раз и нет, а дома кажутся серыми, потому что пасмурно. А вот на завтра вроде обещали солнце.
Пол почему-то нервничает и время от времени повторяет: «О боже!». Я не понимаю, в чем дело, и Пол показывает на дорогу, по которой мы несемся со скоростью сто километров в час.
– Тут же нет обгона! Водитель об этом знает?
Я поворачиваюсь к окну и с удивлением обнаруживаю, что мы удаляемся от Москвы. Во всяком случае, так мне показалось, потому что по краям дороги сплошные елки, а дома и улицы остались далеко позади.
– Мы почему-то едем не туда… – неуверенно говорю я по-английски. – Нам нужно в центр…
– Ты можешь спросить у водителя? – предлагает Пол, который не понимает, почему я вдруг перешла на шепот.
– Посмотри незаметно назад! Видишь эти две машины? Едут за нами, как приклеенные.
В зеркале отражается непроницаемое лицо водителя. Он так и не снял темные очки, и мне это почему-то не нравится.
– Подозрительный тип. Он даже адрес толком не узнал…
– Девушка, спросите своего друга – может, он закурить хочет? – неожиданно пробасил водитель. (Это он что, последнюю сигарету предлагает? Перед тем, как…)
– Что он говорит? – Пол не понимает, что происходит, но чувствует, что что-то не так.
– Спрашивает, хочешь ли ты курить.
Наверное, мой американский знакомый не увлекается фильмами про мафию и бандитов, поэтому он просто отрицательно качает головой и вежливо благодарит по-английски, уверенный, что его поймут: No thanks. I don’t smoke.
Некоторое время мы едем молча.
– Сейчас поворот на Москву, – нейтрально объявляет водитель. – В центре сплошные пробки, мы едем по окружной.
И действительно, дорога загибает вправо – и мы снова оказываемся среди серых многоэтажек. Москву я знаю плохо, но чувствую, что мы недалеко от центра.
– Мы на проспекте Мира, около метро. Вам, собственно, куда?
Я достаю записную книжку и скороговоркой называю адрес. Еще несколько поворотов – и мы у цели. Пол достает бумажник и отсчитывает шестьдесят долларов. Потом, немного подумав, добавляет еще одну десятидолларовую купюру.
– Спасибо, – говорит он по-английски. – Вы настоящий ас! Я боялся, что мы разобьемся ко всем чертям!
Я тоже боялась – но не того, чего опасался Пол.
– Он говорит, что вы… – начинаю я, но водитель отрицательно качает головой и снимает темные очки. И сразу из подозрительного типа, мафиози с большой дороги, превращается в обычного московского инженера или научного сотрудника, подрабатывающего по воскресеньям в Шереметьеве.
– You’re welcome, – едва заметно улыбаясь, на чистом английском говорит он Полу. – I can help you with your luggage.2
Ой!.. Значит, он понимает по-английски?
– Да, я неплохо разбираюсь в языке, – подтверждает водитель, обращаясь уже непосредственно ко мне. – Между прочим, я кандидат наук, и английский – мой рабочий язык.
– Ой! – еще раз, уже вслух, пугаюсь я. – Значит, вы… Извините нас, пожалуйста.
– Все в порядке! – весело хлопает багажником водитель. – Welcome to Moscow. Надеюсь, что вашему другу у нас понравится.
Рыжий, честный, добрый…
Невозможно описать человека в нескольких словах. Вот, например, мой американский друг Пол – какой он?
Рыжий, честный, добрый.
А еще –
красивый, смешной, заботливый, умный, благородный!
А еще –
артистичный и талантливый! Щедрый и непрактичный!
Взрослый мальчишка, с которым постоянно случаются забавные (и не очень забавные) истории.
История первая
(Давняя)
Полу было двадцать два года, и жил он в Нью Йорке, в Бруклине. Снимал крохотную квартиру-студию в одном из дальних, непрестижных районов города и до работы добирался на метро с тремя пересадками.
А по выходным Пол превращался в эстрадного артиста-комика. Их в Америке называют stand-up comedians, потому что выступающий стоит перед микрофоном на открытой сцене где-нибудь в парке или сквере и рассказывает смешные истории. Денег за подобные выступления актер получал немного, и единственное, что заставляло молодых людей выходить на сцену, было желание уйти от скучной повседневности и превратить жизнь в театр. Одним словом, то было искусство ради искусства в чистом виде.
Клоунский дар проявился у Пола рано. Еще в школе, а потом в университете он собирал на свои мини-спектакли целые залы зрителей, но одно дело рассмешить студенческими байками ровесников-однокашников, и совсем другое – заставить смеяться разношерстную взрослую публику.
…В тот день Пол вышел на эстраду, поправил микрофон и уже почти начал свой монолог, но что-то помешало, и этим «что-то» был царапающий прищуренный взгляд кучерявого парня в ковбойке, развалившегося на скамейке в первом ряду прямо перед сценой. Справа и слева от него сидели, по-хозяйски скрестив руки, такие же молодые крепкие парни в кепочках, надвинутых на самые глаза. И все они в упор, с прищуром, смотрели на Пола, но не так, как смотрят на артиста случайные зрители.
Пол сразу узнал того, в центре. Три дня назад они столкнулись в утренней толпе у входа в метро, и Пол то ли не пропустил парня вперед, то ли нечаянно его задел и не извинился. А когда напарник кучерявого тронул Пола за плечо и снисходительно посоветовал быть повежливей, Пол по своему обыкновению отпустил какую-то не слишком уместную шуточку.
– Смотри, парень… Мы ведь и поучить можем, – с недоброй улыбкой покачал головой напарник и вместе с кучерявым растворился в толпе. А Пол дождался своего поезда и укатил в центр, в офис, начисто забыв об угрозе.
Конечно, Пол слышал о молодежных криминальных группировках, поделивших Нью-Йорк на зоны влияния, но как-то не предполагал, что лидер одной из них вот так запросто может оказаться ранним утром в метро среди обычных пассажиров.
…Раздались жидкие хлопки. Пол кашлянул в микрофон, неуверенно сказал «раз, два, три», проверяя, не дрожит ли голос, и покосился на компанию в первом ряду. Лицо кучерявого оставалось непроницаемым, а вот сопровождение было настроено скорее игриво, чем враждебно. Один из парней даже улыбнулся и лениво хлопнул в ладоши.
И тогда на Пола что-то нашло: страх исчез, к горлу подкатила веселая злость.
«Ах, вы так? Десять против одного? Ну, тогда слушайте меня, раз уж пришли на мой спектакль! Пропадать – так с музыкой…»
Так или примерно так думал Пол, когда с микрофоном в руке подошел к краю сцены и начал… Нет, не свой обычный монолог, который он знал наизусть. Вместо традиционных историй на бытовые темы из Пола посыпалось что-то иное – яркая импровизация, каскад парадоксов и шуток, которые приходили в голову сами и, видимо, были удачными, потому что зрители проснулись и встречали каждый экспромпт одобрительным смехом и аплодисментами.
Позже Пол пытался вспомнить, что же он такое смешное тогда рассказывал, но в памяти был провал. Зато осталось ощущение легкости, почти невесомости, когда кажется, что стоит взмахнуть несуществующими крыльями – и взлетишь! Наверное, такое состояние называется вдохновением…
А когда отшумели необычно бурные аплодисменты и скамейки опустели, Пол остался на сцене. Компания была в сборе, и все так же с прищуром смотрел на Пола кучерявый парень в пиратской ковбойке. Однако что-то изменилось, и эту перемену в настроении почувствовал не только Пол.
Выдержав минутную паузу, кучерявый лидер встал, медленно, вразвалку поднялся на сцену и по-королевски протянул Полу руку.
– Спасибо, – сказал он. – Ты хороший артист. Но смотри, больше не переходи мне дорогу…
История вторая
Му-у!
Когда Пол в первый раз прилетел в Россию, на американцев в нашей стране смотрели как на марсиан. Даже в Москве, казалось бы, привычной к иностранцам, незнакомые люди на улицах приветливо улыбались Полу, заговаривали с ним по-русски и по-английски и даже дарили цветы. Что уж говорить про Арзамас!..
«А что они едят?» – спрашивали меня мои друзья и страшно удивлялись, услышав, что «они» едят всё! И не только едят, но еще и готовят! Потому что во время нашего с Полом знакомства я с грехом пополам могла приготовить два блюда: кофе и яичницу. Кофе Пол одобрил, а яичницу забраковал, потому что она у меня подгорела.
И тогда Пол, не привыкший к гастрономическим лишениям, решил взять дело приготовления пищи в свои руки. Записав на бумажке английскими буквами русские слова «мясо» и «говядина», Пол с хозяйственнной сумкой в руках отправился на арзамасский рынок.
Вернулся он через час, взволнованный и полный впечатлений!
– Лена! Что я там видел!.. Ты не представляешь!
Почему не представляю? Еще как представляю: обычный рынок. Не такой большой, как в Москве, но вполне приличный.
– Там же мертвые головы повсюду висят! И тела… И их прямо целиком рубят!..
Наверное, наш рынок показался Полу сценой из фильмов ужасов! И он трусливо сбежал, не купив обещанных продуктов.
Я так решила, потому что плохо знала американцев. А американцы, как заверил меня Пол, не останавливаются перед трудностями – особенно если речь идет о добывании пищи. Придя в себя от шока и осмотревшись, Пол сообразил, что головы висят над прилавками в строгом соответствии с ассортиментом: свиная – над прилавком со свининой, баранья – с бараниной.
А вот головы коровы почему-то не оказалось. И бумажку с трудным русским словом «го-вя-ди-на» Пол потерял…
– Как же ты купил мясо? – удивилась я. – Ты же ни слова по-русски!
– Очень просто, – пожал плечами Пол. – Я подошел к прилавку – к тому, над которым не было голов, – и сказал продавщице: Му-у!
История третья
Русский язык
Отправляясь в Россию, Пол выучил два русских слова: «да» и «нет». На первых порах этого запаса ему вполне хватало, потому что со мной он общался по-английски, а с остальным русскоязычным миром – опосредованно. В то время у меня не было опыта спонтанного перевода, но за две недели я так привыкла думать на двух языках одновременно, что иногда обращалась к русским знакомым по-английски, а к Полу – по-русски. Пол напряженно вслушивался в звуки чужой речи, кивал и повторял (иногда невпопад) свои «да» и «нет». Звук «е» у него получался совсем русским – мягким, с добавлением короткого «й», – и мои знакомые приходили в восторг и хором хвалили Пола на всех известных им языках.
Такая завышенная оценка весьма умеренных успехов вдохновила Пола на дальнейшие подвиги, и однажды он объявил о своем желании заниматься русским языком.
– Только чтобы без грамматики! – вооружившись записной книжкой, предупредил он. – У меня еще со школы аллергия к падежам.
Несмотря на аллергию, Пол оказался способным учеником.
– При-вет! – старательно повторял он, пытаясь поймать на слух распевную русскую интонацию. – Как поживаете? Спа-си-бо, хорошо.
После первого занятия Пол вполне сносно усвоил алфавит, счет до десяти и несколько разговорных фраз и, как всякий начинающий, рвался применить свои знания на практике. Особенно понравилось ему слово «привет». Пол повторял его со вкусом, делая упор на раскатистом «ррррр», который получился у него уже с пятой попытки.
– Пр-р-ривет! – радостно ошарашил он нашу пожилую соседку с третьего этажа, которая от неожиданности выронила связку ключей и растерянно уставилась на похожего на Клинтона инопланетянина, говорящего по-русски.
Всю дорогу до продовольственного магазина Пол держался молодцом, повторяя только что выученные фразы: «У вас есть апельсины?» « Сколько это стоит?» «Спасибо», «Пока». А вот перед входом он вдруг сник, сдулся, как испуганный воздушный шарик, и попытался спрятаться за меня.
Я вспомнила, как в первый раз звонила в Америку и как боялась разговаривать по-английски с настоящим американцем! И это при том, что английский я изучала в институте пять лет!
– Не бойся, поговоришь в другой раз, а сегодня просто послушаешь, – успокоила я своего ученика и подошла к продавщице, взвешивающей фрукты.
– Скажите, пожалуйста, – обратилась я к ней. – А апельсины у вас есть?
Продавщица неприветливо мотнула головой куда-то в сторону:
– Да вот же они! Не видите, что ли?
Я посмотрела в указанном направлении, но никаких апельсинов не заметила. Переспрашивать не захотелось, и я просто повернулась и пошла вдоль витрины с яблоками. Я думала, что Пол идет следом…
– Пр-р-ривет! – услышала я. – Как поживаете? Скол-ко это сто-ит?
Я не знаю, кто перепугался больше, Пол или продавщица. Оба замерли, растерянно уставившись друг на друга. Продавщица, впервые в жизни встретившая американца (не в Москве! В Арзамасе!..) первая пришла в себя и попыталась не уронить честь родного супермаркета. С равнодушным видом человека, который каждый день продает фрукты иностранцам, она задала встречный вопрос, который Пол, естественно, не мог понять:
– А что вам нужно? Вот яблоки, лимоны… Есть еще апельсины.
Услышав знакомое слово, Пол просиял:
– Да-да, апел-син! Скол-ко это сто-ит?
– Пять тысяч за кило. Вам сколько?
– Сколко? О-дин, – с трудом вспомнил Пол первое числительное, которое он повторял чаще других и потому запомнил. Все остальные цифры выскочили у него из головы.