Блистательный Касимов и летописная Елатьма. Рассказы

Возвращена верующим (татарской общине). Минарет снова виден за 10 вёрст. Намаз читают потомки тех самых мурз, что в 1768 году кирпичи носили.

«Что разрушено – восстановится. Что забыто – напомнится» – шепчут стены.

Эпилог. Тени у минарета

Говорят, если встать на закате у мечети, можно увидеть:

Хайруллу Кастрова, пересчитывающего мешки с деньгами (на ремонт). Генерала Симонова, который бессильно бьёт кулаком в запертые двери. Старую плиту, где 17 имён светятся, как звёзды.

А на вопрос: «Кто же спас мечеть?» – ветер с Оки отвечает:

– «Те, чьи имена камень помнит…»

(Конец. Но не истории.)

P.S. Потомки Бектемира-сеида до сих пор живут в Касимове. Если встретите – спросите про мечеть. Они расскажут. Не по книгам – по крови.

«В Касимове даже камни говорят по-татарски» – и это правда.

«Тайна комиссара Скорнякова, или Заговор чугунных перил»

(жуткая, веселая, страшная, ироничная история в красках, лицах, диалогах и интригах)

Глава 1. Дом, который построил Баташов

Касимовская Соборная площадь в тот вечер дышала осенней сыростью. Луна, словно подкупленная, пряталась за тучами, оставляя лишь рваные просветы над особняком Скорнякова. Дом стоял, как надменный старик, – толстые стены, каменные ворота с выщербленными львиными головами, чугунные перила, отлитые на Баташовских заводах. Говорили, что если провести рукой по этим узорам, можно нащупать следы расплавленного серебра – будто бы его подмешивали в металл, чтобы скрыть… ну, это уже зависело от фантазии рассказчика.

– «И чего это ты, Федор Семеныч, стены в два метра толщиной выстроил? От соседей прячешься или от совести?» – подвыпивший купец Губошлепов тыкал пальцем в кирпичную кладку, пока комиссар Скорняков хитро щурился, поправляя орден на груди.

– «От сквозняков, милейший. Да и… касимовские ветра, знаешь ли, бывают злые. Особенно когда с Гуся-Железного дуют».

Тут все закатывали глаза. «Гусь-Железный» – вот оно, запретное слово. Место, где братья Баташовы ковали не только железо, но и судьбы тех, кто знал слишком много.

Глава 2. Лабиринт, которого не было

Прошли годы. Скорняков умер – то ли от апоплексического удара, то ли от ножа в темном переулке (версии расходились). Новый хозяин, купец-старообрядец Ермил Прокофьич, решил перестроить дом.

– «Ломайте стены!» – командовал он рабочим.

Те ломали. И вдруг…

– «Батюшки! Да тут целый коридор!»

За первой стеной открылась вторая. За ней – узкая лестница, ведущая вниз. А там – комната с облупившейся киноварной краской, столом, заваленным желтыми картами, и… тремя скелетами в камзолах екатерининской эпохи.

– «Игроки, что ли?» – перекрестился Ермил Прокофьич.

– «Или проигравшие» – мрачно пробормотал подмастерье.

В углу валялась ржавая чеканка с изображением коня – точь-в-точь как на гербе Скорняковых. Только у этого коня… не было головы.

Глава 3. Призрак лейб-кучера

Ночью Ермил Прокофьич проснулся от стука копыт. Во дворе, где уже сто лет не держали лошадей, кто-то лихо крутил тройку.

– «Эй, хозяин! – раздался хриплый голос из тьмы. – Ты моего коня не видал? Голову ему, сукины дети, отрубили…»

Тень в камзоле и ботфортах шаталась у ворот. В одной руке – кнут, в другой – бутыль с надписью *«Гусь-Железный. Настоящая. 1762 год»*.

– «Это ж… лейб-кучер Скорняков!» – охнул Ермил Прокофьич и рухнул в обморок.

Утром рабочие нашли его в тайной комнате. Он сидел за тем самым столом, перед тремя скелетами, и строчил что-то пером.

– «Что вы тут делаете?»

– «Протокол допроса… Они все признались» – прошептал купец, показывая на кости. «Играли в штос с Баташовым. Проиграли. А потом… увидели, как он фальшивые ассигнации печатает».

Рабочие переглянулись.

– «Ну и?»

– «Их замуровали. А коню… ну, вы поняли».

Глава 4. Веселые похороны

На следующий день Ермил Прокофьич велел заложить тайные комнаты кирпичом. Но когда кладка была готова, со стороны Гуся-Железного донесся звон колоколов.

– «Это же… Баташовские заводы! Они же давно закрыты!»

В тот же миг чугунные перила на лестнице раскалились докрасна и сквозь узоры проступили буквы:

«Кто в доме Скорнякова спрятался – тот от Баташова не укрылся».

Ермил Прокофьич грохнулся на пол. Когда его подняли, он бормотал одно:

– «Коня… Коня!..»

Говорят, его отправили в сумасшедший дом. А дом Скорнякова стоит до сих пор. И если ночью приложить ухо к стене, можно услышать, как где-то внутри шепчутся три скелета:

– «Пасуйте!» – «Козырь!» – «Гусь!»

И тихий смех.

(Конец. Или начало?..)

P.S. Теперь, проходя мимо этого дома, касимовцы крестятся. А чугунные перила… они до сих пор теплые.

«Разбойничья песня, или Как касимовские купцы с призраками торговались»

(продолжение жутко-весёлой саги в красках, лицах и диалогах)

Глава 5

Муромский лес и его мелодичные обитатели

Касимовские купцы славились двумя вещами: умением считать деньги и глупостью, с которой они эти деньги теряли. Особенно – в Муромском лесу. Там, среди сосен, что «стонали, как купцы после бани», орудовал самый вежливый разбойник на Руси – атаман Гурий Поцелуев. Он грабил под музыку. Буквально. – «Стой, купец! – кричал он, выскакивая на дорогу. – А ну, запоешь „Время! веди ты коня…“ – или кошелёк на землю!»

И ведь пели! Касимовские толстосумы, дрожа от страха, затягивали романс Варламова, а Гурий, утирая слезу умиления, отпускал их с миром… но забирал ровно половину товара. – «Искусство, братцы, требует жертв! – объяснял он своим молодцам. – А я, как человек тонкий, жертвую только половиной». Но однажды…

Касимов уездный

Хроники губернского городка

1773 год. Императрица сказала – городок записался – Касимов отныне – уездный город! – возвестил чиновник, размахивая указом. – А что это значит? – спросил купец Абдулла, поправляя тюбетейку. – Значит, теперь у нас герб будет! – радостно воскликнул городничий. – И налоги новые, – мрачно добавил подьячий. Герб, кстати, нарисовали впопыхах: рыба на голубом фоне (потому что Ока рядом) и какой-то якорь (видимо, для солидности).

Касимовские картинки

1812 год. Госпиталь в трактире «У Перекатова» – Ваше благородие, да он же весь в червях! – фельдшер Степан тычет пальцем в рану гусара. – Черви рану вычищают, – студент Достоевский (будущий знаменитый врач) равнодушно отливает водку в чайник. – Главное, чтоб не сбежали. На соседней койке унтер кричит: – Сестру! Сестру милосердия! – Какая тебе, сука, сестра? – орет из-за перегородки солдатка Дарья. – Я за три дня семерых отпоила, теперь сама как шальная!

В углу дьячок из Богоявленского монастыря пытается соборовать умирающего француза: – Репетируй за мной: «Господи, помилуй мя…»

Француз блеет: – «Жё… мё… па…»

1861 год. Касимовский базар в день отмены крепостного права – Значит, я теперь свободный? – мужик Еремей щупает свой живот, будто ищет, где там воля зашита. – Свободный, – подтверждает пристав, забирая у него последний гривенник. – Теперь можешь свободно помирать с голоду. Татарин Ахмет торгует воблой: – Бери, крестьянин! Первая вобла свободного человека!

У кабака «Ока» бывший крепостной художник Макар рисует портрет барина: – В профиль, вашескородие? – В профиль, но чтоб все ордена были анфас!

1897 год. Вечер в трактире «Стрелка» – Я тебе какой гвоздь дал? – кузнец Герасим тычет пальцем в стол. – Самый что ни на есть касимовский! – Он у меня в бочке с селедкой три месяца пролежал, – огрызается рыботорговец. – Теперь вся селедка на гвоздях!

В углу два семинариста спорят: – В Питере, говорят, электричество есть! – Врешь! Это у немцев. У нас если и будет, то только для губернатора. На улице пьяный чиновник целует будку: – Милая моя канцелярия…

1910 год. Железнодорожная лихорадка – Паровоз будет! – мальчишки носятся по Старому Посаду. – От Рязани до нас рельсы кладут!

Старый Юсуф сидит у минарета, поплевывает в сторону Оки: – При ханах я на коне за два дня до Казани доезжал. А эта ваша железяка только дымить умеет. В редакции «Касимовского листка» журналист Смирнов сочиняет: – «Наш город, украшенный древними памятниками, с нетерпением ждет цивилизации…»

Редактор перечеркивает: – Напиши проще: «Ждем, когда наконец водку по железной дороге возить станут». Эпилог

На рассвете у пристани возятся грузчики. Один, почесывая спину, говорит: – Слышь, Петрович, а правда, что тут цари татарские были? – Были, – зевает Петрович. – Только водку, слышь, не пили. Глупые были. Река несет щепки, обрывки газет, объедки воблы. Где-то кричит чайка. Город живет.

КАСИМОВ: ДРЕВНОСТЬ И ЧИПСЫ

(Современные легенды уездного города)

1. Вокзал, где время застряло

На станции «Касимов» – тишина, как в музее. Раз в день сюда приползает поезд из Шилово, выпуская трех пассажиров:

– Бабушку с сумкой-тележкой («За лекарствами езжу! В городе аптека одна – да и та гомеопатия!»); – Парня в камуфляже («А че, билет дешевый»); – Туриста с фотоаппаратом («Вы не знаете, где тут ханские бани?»).

Кассирша Зинаида Петровна, разминая затекшие ноги: – В 1980-м тут толпы были! На пляж ехали, на теплоходы… А теперь – на тебе, «Московская кругосветка». Круизник раз в неделю причалит – немцы фоткают минарет и бутерброды жуют.

2. Музеи: где самовары важнее ханов

В «Русском самоваре» экскурсовод Лида тычет указкой в раритет: – Этот красавец 1778 года! В него Иван Грозный, может, чай наливал!

– Так он же в Казани был… – бормочет школьник.

– Молчи! У нас тут легенда!

В углу скучает «гигантский самовар на 4 ведра» – когда-то поил весь вокзал, а теперь в него кидают монетки «на счастье».

Рядом – Музей колоколов. Главный экспонат: – Колокольчик времен Грозного! – …оторванный от кошачьей шеи в 1992-м.