Словно искра

Элль Макниколл

Словно искра

Знак информационной продукции (Федеральный закон № 436-ФЗ от 29.12.2010 г.)

Издательство благодарит команду фонда «Антон тут рядом» за помощь в работе над книгой.

Для среднего и старшего школьного возраста

Главный редактор: Лана Богомаз

Руководитель проекта: Ирина Останина

Литературный редактор: Ольга Дергачёва

Арт-директор: Таня Галябович

Дизайн обложки и леттеринг: Аля Щедрина

Корректоры: Зоя Скобелкина, Анна Гасюкова

Компьютерная вёрстка: Ольга Макаренко

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

First published in United Kingdom by Knights Of under the title A kind of spark

Text and cover copyright © Elle McNicoll, 2020

Cover art by © Kay Wilson, 2020

© Наталья Александрова, перевод, 2025

© Издание на русском языке, ООО «Альпина Паблишер», 2025

⁂

Маме, папе и Джошу.

И всем детям с весёлыми руками-крылышками

Глава первая

– Это просто позор, а не почерк.

Я слышу эти слова, но как будто издалека. Как будто кричат из-за стены. Я продолжаю смотреть на лежащий передо мной лист бумаги. Я могу прочитать написанное. Могу разобрать каждое слово, хоть перед глазами всё и расплывается из-за слёз. Я чувствую, что на меня уставился весь класс. Моя лучшая подруга. Её новая подруга. Новенькая девочка. Кое-кто из мальчишек смеётся.

Я всё смотрю на свой листок. Но он вдруг исчезает.

Мисс Мёрфи схватила его с парты и рвёт на клочки. Звук рвущейся бумаги ужасно громкий. Он отдаётся прямо у меня в ушах. Герои рассказа, который я писала, умоляют мисс Мёрфи прекратить, но она не слушает. Она сминает обрывки и бросает в мусорную корзину. Промахивается. Мой рассказ кучкой лежит на шершавом ковролине.

– НЕ СМЕЙ больше писать так небрежно! – кричит мисс Мёрфи. Может, она и не кричит, но так кажется. – Тебе ясно, Аделина?! – Мне больше нравится, когда меня называют Адди. – Никогда. В твоём возрасте стыдно иметь такой почерк. Как у дошкольницы.

Вот бы здесь была моя сестра. Киди всегда объясняет мне то, что я не могу контролировать или объяснить себе сама. Она во всём находит смысл. Она понимает.

– Ты меня поняла?

Крики такие громкие, а после них так тихо. Я неуверенно киваю. Хотя и не понимаю. Я просто знаю, чего от меня ждут.

Больше мисс Мёрфи ничего не говорит. Она идёт к доске. Со мной покончено. Я чувствую, как новенькая пялится на меня, а моя подруга Дженна шепчется со своей новой подругой Эмили.

В этом году нашей учительницей должна была быть миссис Брайт, она вела у нас несколько занятий перед летними каникулами. Рядом со своей подписью она рисовала улыбающееся солнышко, а если ей казалось, что ты нервничаешь, она брала тебя за руку. Но миссис Брайт заболела, и наш класс взяла мисс Мёрфи.

Я думала, что в этом году в школе будет лучше. Что я буду лучше.

Я вытаскиваю свой тезаурус – карманный словарь синонимов. Киди подарила мне его на Рождество. Она знает, что я обожаю использовать разные необычные слова, и мы смеялись, потому что «тезаурус» звучит как название какого-то динозавра. Я читаю слово за словом, чтобы успокоиться и переварить крики и звук рвущейся бумаги.

Нахожу одно подходящее. Унижение.

⁂

В такие дни, как сегодня, на большой перемене я иду в библиотеку. Звонок звенит ужасно пронзительно, мы задвигаем стулья и выходим из класса, и я чувствую, что все смотрят на меня. От громких звуков у меня кружится голова, ощущения такие, будто сверлят чувствительный зуб. Я иду по коридорам и стараюсь дышать ровнее и смотреть только прямо. Все разговаривают очень громко, даже если идут совсем рядом. Подходят слишком близко, толкаются и шумят так, что у меня горит шея и сердце бьётся быстро-быстро.

Наконец я в библиотеке: здесь тишина. И так просторно. Одно окно открыто, чтобы впустить свежий воздух. Говорить громко здесь нельзя. Все книги снабжены этикетками и распределены по секциям.

А за своим столом сидит мистер Эллисон.

– Адди!

У него тёмные кудрявые волосы, он высокий и для мужчины – худой. Носит большие очки и растянутые джемперы. Если описывать мистера Эллисона словом из тезауруса, я бы сказала, что он добродушный.

Но мне нравится называть его приятным. Потому что он правда такой. Мой мозг всё визуализирует. Он всё переводит в картинки, и, когда кто-то произносит слово «приятный», я сразу же вспоминаю мистера Эллисона, библиотекаря.

– У меня есть кое-что специально для тебя!

Мне нравится, что он не задаёт дурацких вопросов. Его не интересует, как прошли каникулы или как дела у сестёр. Он просто сразу начинает говорить о книгах.

– Вот.

Он подходит к одному из столов и кладёт на него большую книгу в твёрдом переплёте. Недавние противные ощущения исчезают.

– Акулы!

Я тут же раскрываю книгу и провожу ладонью по первой глянцевой странице. В прошлом году я сказала мистеру Эллисону, что обожаю акул. Что для меня они – самые интересные существа, даже интереснее древних египтян и динозавров.

Он запомнил.

– Это энциклопедия, – говорит он, пока я устраиваюсь с книгой. – То есть книга, которая посвящена какой-нибудь одной теме или области знаний. Эта – об акулах.

Я киваю, слегка оторопев от восторга.

– Правда, я подозреваю, что тебе уже и так известно всё, о чём здесь написано, – говорит он со смехом, и я понимаю, что он шутит.

– У акул нет костей, – отвечаю я, поглаживая фотографию синей акулы. – И у них шесть чувств, а не пять. Они улавливают электрические сигналы окружающей среды. Сигналы, исходящие от других живых существ! И ещё они чуют кровь за много километров.

Порой у них случается сенсорная перегрузка[1]. Для них всего чересчур много, всё слишком громкое.

Я переворачиваю страницу. Там фотография: гренландская акула, совсем одна, плавает в ледяной воде.

– Люди их не понимают. – Я трогаю акулий плавник. – Вообще-то, многие их даже ненавидят. Не понимают, вот и боятся. И поэтому обижают.

Мистер Эллисон молчит, пока я читаю первую страницу.

– Возьми книжку домой, Адди, на сколько хочешь.

Я поднимаю на него взгляд. Он улыбается, но только губами. Не глазами.

– Спасибо!

Я стараюсь вложить в голос всю свою радость, чтобы дать ему понять, что я правда рада. Мистер Эллисон возвращается к себе за стол, и я ныряю в книгу. После урока с чересчур шумными и буйными одноклассниками чтение успокаивает лучше всего. Можно не торопиться. Никто не подгоняет и не рявкает на меня. Все слова подчиняются правилам. Фотографии яркие и живые, но не настолько, чтобы у меня случилась перегрузка.

По ночам, пытаясь уснуть, я люблю представлять, что погружаюсь в холодные океанские волны и плаваю с акулой. Мы исследуем обломки кораблей, подводные пещеры и коралловые рифы. Всё цветное, но вокруг бескрайние водные просторы. Здесь нет толп, никто не толкается и не болтает. Я не стану хватать акулу за спинной плавник. Просто буду держаться с ней рядом.

И нам не нужно разговаривать. Мы можем просто быть.

Глава вторая

Время в ожидании сестры тянется дольше всего.

Когда я прихожу из школы, папа уже готовит ужин. Сегодня понедельник, значит, будет паста. Я люблю самую простую. Если соуса слишком много, язык в нём как будто тонет, поэтому папа делает соус бешамель для меня и какой-нибудь другой для остальных – себя, моих старших сестёр и мамы, когда она дома.

– Чай почти готов, Адди.

Папа знает, что нельзя сразу приставать с расспросами. Мне нужно привыкнуть к обстановке – так Киди сказала. Сначала она объяснила это мне, а потом папе, и тогда стало полегче.

Я помогаю накрыть на стол. Мы подбрасываем пасту к потолку: прилипнет или нет? Одна спагеттина падает, и папа ловит её ртом, со смехом съедает и кричит, чтобы Нина заканчивала сидеть перед камерой и спускалась ужинать. Он не слышит, как наверху чиркают по полу ножки стула, как жужжит, задвигаясь, объектив и как с обречённым щелчком закрывается дверь её спальни.

Но я слышу.

Нина – моя старшая сестра, она всегда дома и всегда чего-то хочет. Чего именно – не знаю. Жить в другом месте, жить идеальной жизнью, видимость которой она создаёт в своих роликах. Розово-золотой, чистой и опрятной жизни.

У Нины тёмно-рыжие волосы, но она красится в блондинку. Проколоты у неё только уши. Она носит юбки из шотландки и водолазки. В её комнате стоят камера на высоком штативе и внушительные лампы для съёмки. Через эту камеру она разговаривает с десятками тысяч людей об одежде и макияже.

Я ни разу не видела, чтобы в жизни Нина улыбалась так же, как в своих видео.

– О чём снимала сегодня?

Папа постоянно спрашивает об одном и том же. Он это называет «налаживать контакт». Считает, что людям важно чувствовать, что другие интересуются их жизнью. Вот если мне кто-то интересен, я могу задать сотни вопросов, причём самых разных.

– Просто стримила, – говорит Нина, накладывая себе маленькую порцию. От соуса, которым она чуть сбрызгивает пасту, у меня жжёт в носу. – Просмотры упали, ведь я больше не снимаю обзоры на новые коллекции.

Мама сказала Нине, что скупать каждый месяц такую кучу вещей – расточительство. Был скандал с хлопаньем дверьми, и у меня из-за этого дрожали руки.

Нина встаёт и, распахнув холодильник, ищет там сок.

– Где она?

Я заметила, что, когда Нина говорит о Киди, её голос приобретает особую окраску. У её голоса два оттенка. Тёмный и светлый. Оба – для Киди. Но мне неизвестно, что они означают.

Я жду не Нину, а Киди.

Папа не отвечает, а я знаю, что сестра обращалась не ко мне, потому что на меня не смотрела. Я накручиваю спагетти на вилку. На это нужно некоторое время.

– Что нового в школе?

Я чувствую взгляд Нины прямо у себя на плечах. И поэтому ими пожимаю. Она подсаживается к столу:

– Адди, я тебя спрашиваю.

– Нина, – мягко упрекает её папа.

– Не помню, – говорю я.

Нина сейчас скажет, что я вру, но это не так. Как только я выхожу из школы, мне трудно собрать воспоминания воедино. Они сложатся в чёткую картинку только через пару дней.

– У тебя ведь прекрасная память. – Нина так скребёт приборами по тарелке, что мне плохо. – Если она говорит, что не помнит, значит, что-то не так. – Это уже папе, не мне.

– Тебе нравится ваша учительница?

Перед глазами проносится образ мисс Мёрфи. Один из её зубов, особенно жёлтый. Длинные ногти.

– Она точно такая, как говорила Киди.

Нина резко кладёт приборы на стол.

– Слушай… Ты так считаешь только из-за слов Киди. Адди, она училась у мисс Мёрфи давным-давно. У вас мисс Мёрфи ведёт всего-то чуть больше недели, ты не можешь знать, что она за человек.

– Тогда зачем ты спросила?

Я не понимаю Нину. Она хочет извлечь из нашего разговора что-то, чего я не могу ей дать. С людьми, которые смотрят её видео, она общается так, как будто они ей нравятся. Иногда я наблюдаю за ней. На субботних занятиях психотерапевт раскладывал передо мной фотографии людей, которые носят разные лица. «Людей с разными выражениями лиц», – поправил он меня. Но ведь у них правда разные лица. Он просил меня определить, что эти люди чувствуют, но я так и не поняла, как это сделать. Как определить, как узнать, что с ними происходит.

Но я тренируюсь, и у меня стало получаться. Я наблюдала за Ниной. Она смотрит в камеру и широко улыбается. Она рада; ей нравятся те, с кем она разговаривает. Но ведь они незнакомые. Она даже их не видит. Я её сестра. Но на меня Нина смотрит с лицом, которое я не могу прочитать.

Я никогда не понимаю, чего она хочет.

И вдруг я слышу его. Тихое постукивание в большое кухонное окно. Папа с Ниной ничего не замечают, но я уже срываюсь с места, чтобы открыть раму. Я слышу, как костяшки пальцев касаются стекла ещё до того, как стук раздаётся.

Киди пришла.

Пригнувшись, она пролезает в кухню через окно. Я обнимаю её. Она единственная, кого я обнимаю. Она никогда не сжимает меня слишком крепко, не сдавливает. Не пользуется резкими духами, которые бьют в нос, а только нежным мылом, которое пахнет домом.

– Привет, мой самый любимый человек. – Её голос всегда одного цвета: он как прекрасное расплавленное золото.

Я улыбаюсь, уткнувшись ей в рёбра. Она ничего не спрашивает. И разжимает объятия, как только я её отпускаю.

– Может, я брошу универ и начну инфлюенсить как ты, Нина. – Киди плюхается на стул рядом с моим и выгребает остатки пасты. – Терпеть не могу своих сокурсников, и аудитории просто ужасные.

– Очень смешно. – Это сарказм, но Нина почти не улыбается. – Что не так с аудиториями?

Киди смотрит на меня и ухмыляется. Я автоматически ухмыляюсь в ответ.

– Свет плохой.

Я понимающе киваю.

– Ясно. – Нина отпивает сок. – Очередной ваш секретик.

Плохой свет – это когда лампы такие яркие, что у людей вроде нас начинает болеть голова. И глаза тоже болят – от визуального шума.

Киди и Нина – близняшки. Но Киди не такая, как Нина. Она такая, как я. Мы с ней аутичные.

⁂

После ужина мы с Киди гуляем у реки Лейт. Нам нравится, как хрустит под ногами гравий на дорожке, ведущей вниз, к илистому берегу. Я протягиваю руку к листику на дереве: скоро он поменяет цвет, а потом умрёт. Когда мама впервые рассказала мне, что происходит с листьями, у меня была истерика, но мама объяснила, что так и должно быть. И что умирать им не больно.

– Мисс Мёрфи сегодня на меня накричала. – Я пинаю камушек, он взмывает в воздух и падает в воду. – Потому что у меня неряшливый почерк.

Киди останавливается и смотрит на меня. Я знаю, что ей будет сложно прочитать моё лицо. Мы поднимаемся на мост. У меня в руках палочки, которые я приготовилась бросать в реку.

– Адди, она поступила нехорошо.

– Она не прочитала то, что я написала. Сказала, что не смогла.

– Всё дело в моторике. – Киди останавливается и ласково берёт меня за руки.

– В моторике?

– Наш мозг посылает рукам сигналы. Отдаёт им команды. – Она касается пальцем моей ладони, а потом – виска. – У тех, кто… другой, это происходит немного иначе. Рукам сложнее выполнять все команды мозга. На то, чтобы написать слова правильно и в нужном порядке, времени хватает, а на аккуратность и красоту – уже нет.

– Понятно. – Я останавливаюсь и обдумываю слова Киди.

– У меня такой же почерк. – Она подталкивает меня локтем и смеётся. – Поэтому Нина не даёт мне подписывать наши общие рождественские открытки.

Я смеюсь, вспомнив, как в прошлом декабре Нина сидела у камина, веером разложив перед собой открытки. Она очень серьёзно подошла к процессу подписывания и к упаковке подарков тоже.

– В универе я печатаю на ноутбуке, – добавляет Киди. – Мне так гораздо проще.

Я закусываю нижнюю губу:

– Вряд ли мисс Мёрфи такое одобрит.

– Не одобрит, – вздыхает Киди. – Насколько я помню, она терпеть не может всё, что облегчает кому-то жизнь.

– В этом году у нас новенькая. – Я меняю тему: мама говорит, так нужно делать, если тебе больше нечего сказать. – Она из Лондона.

– Интересно.

– Кажется, у неё ещё нет друзей.

– Тогда, может, тебе с ней подружиться? – Киди жестом показывает мне, что можно бросать палочки.

– Будет хорошо, если ей понравится библиотека. – Я кидаю первую палочку и смотрю, как в стороны летят брызги.

– А что Дженна?

– Она теперь сидит с Эмили. Мне кажется, Эмили меня не любит.

С Киди можно таким поделиться. Мама или Нина сказали бы, что я выдумываю и что мне нужно просто подсесть к ним в обед и общаться с обеими.

Просто будь милой и вежливой. Конечно, эта девочка захочет, чтобы и ты стала её подругой.

Киди знает, что всё не так просто. Что первые впечатления – это жуть. Что подружиться с кем-то нелегко. Я замечаю все шепотки, взгляды и смешки. И я знаю, что ничего хорошего в них нет.

– Тогда тебе точно стоит подружиться с новой девочкой, – говорит Киди.

Я киваю. За последние несколько лет что-то изменилось. Раньше подойти к кому-нибудь на детской площадке и предложить поиграть было легко. Теперь все сидят маленькими группками и не играют, а только разговаривают.

Я скучаю по играм.

– Знаешь, – Киди убирает с лица золотистые волосы, – в универе я никому не сказала, что я аутичная.

Я поднимаю голову. Киди такая высокая, ноги у неё, кажется, длиннее, чем всё моё тело. Я всегда смотрю на неё снизу вверх.

– Почему?

Киди никогда не скрывала, что аутичная. Как говорит папа, она заявляет об этом «громко и гордо». Ей поставили диагноз примерно в том же возрасте, что и мне, между девятью и десятью годами. Мама рассказывала, что у Нины всё было вовремя: она рано начала ходить и произносить первые слова, ей нравилась практически вся еда, она хорошо успевала в школе. Киди заговорила только в пять лет. Она шутит, что до этого ей просто нечего было сказать. Она с трудом контролировала эмоции, плохо ладила с другими детьми, препиралась с учителями. Включалась в учёбу, только если ей было интересно. Порой маме звонили из школы, потому что Киди, например, ушла посреди урока математики.

Киди всё мне объясняет. Почему у меня плохой почерк и почему от громких звуков и ярких цветов полыхает в голове.

Ей объяснить было некому.

– Многие до сих пор не понимают, Адди.

– Но… – Я вдруг чувствую сильную потребность «постимить». Этот разговор меня перегружает. – Разве постоянная маскировка не сложнее?

Стимминг[2] – то, что я делаю, когда не справляюсь с эмоциями. Я быстро-быстро трясу кистями, хлопаю, руки-ноги становятся беспокойными. Иногда мне очень надо шлёпать себя ладонью по затылку. Стимминг бывает нормальным и не очень, но чаще всего приходится его скрывать. Маскировка – это когда мы притворяемся нейротипичными, то есть такими, как все. Подавляем желание стимить, хотя это помогло бы прийти в себя, и пытаемся поддерживать прямой зрительный контакт. Киди говорит, что мы как супергерои, которые вынуждены притворяться обычными людьми.

– А, это у меня получается всё лучше и лучше. – Киди подмигивает мне, её большие зелёные глаза сияют, и мне сложно прочесть её взгляд.

Люди – не то, что книги. Знакомая книга всегда одна и та же, она всегда утешит, слова и картинки в ней не изменятся. Знакомый человек бывает новым и непонятным, даже если ты пытался прочитать его много раз.

По пути домой Киди вдруг останавливается.

– Хочешь, побежим с холма?

– Да! – кричу я.

И мы бежим. Я размахиваю руками свободно и радостно, я стимлю, и никто не запрещает. Киди кричит «У-ху!» и поёт. Запыхавшись и развеселившись, мы скатываемся к подножию холма. Киди коротко обнимает меня сзади, и мы идём домой в сентябрьских сумерках.

Глава третья

– Привет, Дженна.

Все стоят под дверью класса и ждут, когда можно будет войти, и я решаю поговорить с Дженной. Мы дружим с садика, и она даже оставалась у нас дома с ночёвкой. Но летом я её совсем не видела, а всё время в школе она пока что проводит с Эмили.

– Привет, Адди.

Она избегает смотреть на меня. Я не обижаюсь: мне и самой не всегда нравится смотреть на других. Особенно когда я пытаюсь сказать что-нибудь важное. А вот Эмили на меня смотрит. Нарочито оглядывает с головы до ног, чтобы я точно заметила. И берёт Дженну под руку.

– Ты что-то хотела? – спрашивает Эмили медленно и громко, наклонив голову набок, словно немецкая овчарка.

Непонятно, зачем она всегда говорит со мной так медленно, на самом деле мне больше нравится, когда люди говорят быстро.

– Хотите сегодня пообедать со мной во дворе? – предлагаю я обеим, хотя почти не знаю Эмили.

Игровая площадка не очень большая, её почти полностью занимают мальчишки со своим футболом, но около велосипедной парковки есть кусочек газона, где потише и поспокойнее.

– М-м, – Дженна косится на Эмили и переминается с ноги на ногу.

– Нет, – отвечает за неё Эмили и гаденько улыбается. – Она не хочет. Не хочет обедать с тобой, Адди. И никто не хочет.

– Я хочу.

Мы втроём оборачиваемся. Неподалёку стоит новенькая, Одри: она, судя по всему, слышала весь разговор. Для нашего возраста она высокая, почти как Киди, у неё чёрные волосы и карие глаза.

– Вообще-то, – отвечает ей Эмили, но выглядит уже не так уверенно, как секунду назад, – мы не с тобой разговаривали. Тебя никто не спрашивал.

– Да, ты права. – Одри проходит мимо Эмили, смерив её взглядом точно так же, как Эмили оглядывала меня. – Никто.

Тут звенит звонок, и Одри заходит в класс, а Дженна издаёт такой звук, будто поперхнулась.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Notes

1

При сенсорной перегрузке мозг получает слишком много сигналов от органов чувств, и ему трудно справиться с избытком внешних раздражителей (звуков, запахов, света, прикосновений, информации, сильных впечатлений и др.). Такое состояние характерно для аутичных людей, так как у них часто обострена чувствительность. – Прим. ред.

2

Разговорное название для аутостимуляции (иначе – самостимуляции, или стереотипии). Это повторяющиеся действия (стимы), которые помогают успокоиться, сосредоточиться или прийти в себя. Отсюда и глаголы – «стимить», «стимиться». Такое поведение характерно для аутичных детей. У каждого свои способы стимминга, и иногда они могут показаться окружающим непривычными. – Прим. ред.