Ты – моя вера

– Таня, как ты?

– Хорошо, – ответила я. – Собираюсь на недельку в Испанию. Филатовы подарили мне билет.

– С чего бы такие дорогие подарки?

– С того, что я нянчилась с их сыном каждую неделю. Иногда даже больше.

– Раньше, когда с тобой нянчились мои подруги, я дарила им бутылку вина.

– Это было раньше. К тому же, мой крестник, вылитый отец и с ним бывает иногда очень трудно.

– Надо котят раздать. Они уже открыли глазки и топить жалко.

– Я поспрашиваю своих здесь.

Я посмотрела в окно. В огромном городе я оказалась одинока. Сердце сжалось от осознания того, что я сейчас там, где больше всего боялась оказаться. Я проживаю каждый день свой самый страшный кошмар. Осталось только одиночество, холодная квартира и много работы. Отпуск уже не радовал так, как минутами ранее.

– Мам, – произнесла я, понимая, что хоть один теплый комочек будет ждать меня с работы. Я хоть кому-то буду нужна. – Оставь мне одного. Я через неделю заберу его.

– В самолет тебя с ним не пустят. И у тебя уже есть Ляс.

– Я приеду на машине.

Мы попрощались. После разговоров с мамой всегда оставался неприятный осадок внутри, и, признаться, я не понимала почему. Все же хорошо.

Уже заканчивалась регистрация, когда я влетела в стены аэропорта. У меня не было багажа, только ручная кладь, от чего вся эта процессия прошла быстрее обычного. Я сидела в салоне самолета около иллюминатора, когда надо мной нависла тень. Я подняла глаза и чертыхнулась.

– И тебе привет, – недовольно отозвался мой попутчик.

– Что ты тут делаешь?

– Лечу в Испанию, как и ты, я думаю. – Илья забросил свою ручную кладь на полку и плюхнулся рядом со мной. От него веяло древесным парфюмом, который я подарила ему на каком-то празднике. Я задержала дыхание. Сидеть рядом с ним было сплошным издевательством. – Как дела?

– Ты сейчас серьезно? – Я шумно захлопнула книгу и оглянулась по сторонам. Катерины нигде не было видно. Это шутка какая-то? Взглянув на его запястье, я заметила татуировку. Это ещё пуще разозлило меня.

– Более чем. Нам пять часов лететь в самолете.

– Надень наушники и послушай музыку. – Я снова открыла книгу и стала читать. Но строчки плавали, а сердце в бешеном ритме давало сигналы, что оно ещё живо.

– Таня, послушай…– Я выставила свою ладонь перед ним. Нет. Никаких разговоров не будет. Особенно, после того, как я увидела сегодня фотографии с его свадьбы. Он за один день меня и предал, и бросил, а это значит, что он меня никогда не любил.

– У тебя после свадьбы со слухом проблемы?

– Я не…– он умолк. Правильно, что ему ещё сказать? Я бросила ему в ноги кость, пусть подавится.

Илья отвернулся. Я нацепила наушники, посмотрела в иллюминатор и не поворачивалась в его сторону, пока между рядами не начали бродить бортпроводники. Они предполагали воду и напитки, и я ощутила острое желание хлебнуть немного шампанского.

– Вода, сок? – Спросила нас девушка лет двадцати пяти. Ее синяя униформа была словно с обложки советских журналов.

– А шампанского нет?

– Тебе же плохо от него будет, – предупредил меня Воронов, в ответ на что получил полный отвращения взгляд. Я не хотела и не собиралась слышать слова заботы от человека, который втоптал меня в грязь.

Бортпроводница мило улыбнулась, налила в фужер немного игристого и протянула в мою сторону, но бокал забрал Илья и залпом выпил. Я нахмурилась. Какого черта позволяет себе этот недоумок?

– Спасибо, – отозвался мужчина, возвращая опустошенную посуду девушке.

– Какого черта, Воронов? – В голосе было столько яда, что я могла убить за считанные секунды.

– Очевидно, ты плохо слышишь, раз собралась выпить. – Он вытянул ноги и улыбнулся, словно мы были давними приятелями. Но он ошибался. Мы были давними врагами, у которых не получилось построить счастливые отношения.

Я насупилась и отвернулась к иллюминатору. Мы взлетали, и на табло светилась рекомендация пристегнуть ремни безопасности. Я послушно это сделала, как и мой невольный спутник. Была оглушающая тишина, если не считать работу двигателя. Я бросила быстрый взгляд на Илью, – мужчина был без кольца. Он выглядел таким же холеным, каким я его помнила. Рубашка поло цвета карамели подчеркивала мускулы, а верхние пуговицы расстегнуты. Волосы, как и раньше, приподняты на макушке, открывая обзор на его широкий лоб. Волевой подбородок, который покрыла легкая небритость. Загорелая кожа блестела даже под приглушенным светом в салоне самолета. Я задержала свой взгляд на ямочке у основания шеи. Когда-то это было любимое место, которого губы касались. Все же вчера он носил кольцо, а сегодня его наличие подтверждает лишь не загорелый ободок на безымянном пальце. Неужели его брак не продержался и года? Этого стоило ожидать, – Илья был худшим мужчиной на всей планете. И как только угораздило меня влюбится в него? В нём не было ничего привлекательного, за исключением внешности и улыбки. Ещё у него была харизма, он этим пользовался. А ещё потрясающее чувство юмора, стойкость характера и умение принимать быстрые решения. Я всегда задавалась вопросом: что такого произошло в его жизни, что теперь даже самые тяжелые решения он принимал легко и без эмоций.

Только когда его острый взгляд карих глаз полоснул по моему лицу, я поняла, что, задумавшись, засмотрелась на него. Он улыбнулся, а я одарила его неприличным жестом. Господи, мне словно пять лет!

– Впрочем, я понимаю в чем дело, – заговорил вдруг он. Я непонимающе взглянула на Воронова, на что он закатил глаза. – Ты не слышала меня?

– А должна?

– Говорят отсутствие секса влияет на женский слух, – я рассмеялась. Извращенный ум Ильи мог додуматься только до этого.

– С чего ты решил, что у меня никого нет? – вскинув одну бровь, обронила я.

– А разве есть? Не уж-то все еще Панов?

– Есть! – Заявила я, поднимая подбородок. – Я сейчас как раз-таки к нему лечу. И при чем тут Дима?

– О-па! – Илья загоготал. Над моей же головой сгущались тучи. Если не Панов, кто же он? – Мужчина корпусом наклонился ко мне, словно мы были подружками сплетницами. В его взгляде появился недобрый огонек, что только поддело меня продолжать лгать.

– Он испанец. Познакомились полгода назад на фиесте. Помнишь, куда однажды нас отправила Ясения?

– Не думал, что ты посещаешь такие места, – клюнул на мою удочку Илья. Я улыбнулась самой милой своей улыбкой.

– Расстаться с тобой – не значит огородить себя от всех радостей жизни, Воронов.

– Итак, он испанец, и что дальше? – Мужчина облизнул губы, а я заставила себя не пялится. Силясь с собственным желанием, я продолжала с вызовом смотреть в песчаный карьер когда-то любимых глаз.

– Что дальше? – я была готова пищать от восторга. На лице появилась мечтательная улыбка, словно вспоминая моё первое знакомство с несуществующим парнем. В противовес моему счастью я видела кислую мину напротив. – Мы много бродили по Барселоне, купались и в последний день моего отдыха решились на отчаянный шаг. Знаешь, как это бывает, когда вы оба без ума друг от друга?

– Как мы? – Вырвалось у него, и моя улыбка спала с лица. Я вспомнила наши первые дни, и к горлу стал подниматься ком. Было до сих пор больно вспоминать те сладкие дни любви и страсти с Вороновым.

– Даже лучше.

– Впрочем, – он не сдержал судорожный вздох, – другого я и не ожидал. Не удивлюсь, если ты бросила Панова, наигравшись.

Остальные четыре часа мы летели молча. Мне казалось, что моя ложь задела его. Да, и последняя брошенная мне фраза застряла в голове. Что он имел в виду? Взглянув на его безучастное лицо, я ощутила укол жалости. Хотя я зря жалела мужчину. Он меня предал без зазрения совести, женился на своей же работнице, а теперь выспрашивал меня о личной жизни, будто бы это его волновало. Его не должна волновать моя жизнь, как и меня не должна волновать его. Но меня волновала. Так сильно, что хотелось схватить его за грудки и спросить за всё.

Солнечная Барселона встречала нас палящим солнцем и широкими улыбками персонала. Мне нужно было поскорее отделаться от бывшего парня, потому что дышать рядом с ним, слышать аромат его парфюма, а что ещё хуже, – различать его запах тела, который до сих пор приходил мне по ночам, – чувствовать его присутствие рядом, это тоже самое, что стоять на паперти. Я схватила свою ручную кладь, и, буквально первая, вышла из самолета. Илья шел за мной, чуть ли не наступая на пятки.

– Разве он не должен тебя встречать? – Раздался позади меня ехидный голосок Ильи. Я замерла. Он все ещё тут?

– Он занятой человек, – развернувшись к нему, ответила я. Голос звучал беззаботно, несмотря на то, что внутри тело трепетало от напряжения. – И вообще, Лукас ждёт меня уже в отеле.

– Что ж, – безразличным тоном отозвался Илья. В одной его руке была зажата сумка, а другая пряталась в кармане. Он высунул руку из кармана и провел ладонью по волосам. Я увидела, как что-то блеснуло на запястье. Меня ударило током. Это были наши идиотские парные браслеты. Свой я хранила в кошельке и всякий раз, как доставала банковскую карту, натыкалась на него. Выкинуть не поднялась рука. Мой острый взгляд зеленых глаз полоснул по нему. Я сделала шаг навстречу мужчине, схватила его за запястье и сорвала браслет с руки. Он не имел права носить его.

– Что ты делаешь? – Возмутился Воронов, хватая меня в ответ за руку.

– Ты не имеешь права носить его! – Заявила я, засовывая его браслет в карман своих джинсовых шорт цвета асфальта.

– Это не твое дело, – прошипел он, все еще удерживая меня, – Верни.

– Это прошлое, так оставь его в прошлом. Как меня оставил.

Илья возвел глаза к потолку, на мгновение прикрыв веки. Его грудь тяжело вздымалась, губы были вытянуты в тонкую линию. Он хотел показать, что ему плохо? Отнюдь. Он снова смеялся надо мной.

– Верни.

– Знаешь, Воронов, а мне вот интересно… – я склонила голову набок, изучая его вымученное выражение лица. Его безразличие и ирония дали тренеру. – твоя жена не спрашивала, зачем ты носишь такой идиотский браслет? Что означает татуировка на твоем запястье?

– Она уважает мои границы, – снова уколол меня мужчина, и я застыла.

– О каких границах речь? – Усмехнулась я, прекрасно понимая, о чем он говорит. Я никогда не считалась с его личными границами. Я всегда была запредельно близко, всегда мешала ему, но раньше это никогда не злило Воронова. Он посмеивался надо мной, а после наказывал так, что хотелось злить его снова и снова. – Я не собираюсь возвращать такие вещи тому, кто изменил мне в мой собственный день рождения.

Илья грубо схватил меня другой рукой за плечо, с грохотом роняя сумку на пол. Прохожие косо смотрели на нас, но моего бывшего возлюбленного это мало волновало. Его карие глаза превратились в черную бездну. Я задела его за живое, и, очевидно, сейчас польется новая волна обвинений. Он был тем человеком, который никогда не признает свою вину. Я ему не уступала. В конце концов были были половинами одной вселенной. Он злился на меня, беспокоился , но поступал точно так же. Война взглядов и тяжелого дыхания. Ладонь в кармане до боли сжимала его браслет, а сердце колотилось так, словно я была на гонках.

– Что ты несешь? – злился он, готовый раздавить моё тело в своих руках. – Винишь меня в том, что я тебя бросил в день рождения? А как ты со мной поступила?

Меня застряло. Я высвободилась из его хватки, развернулась в сторону выхода, чувствуя, как слеза всё-таки скатилась по моей щеке. Но уйти далеко не смогла. Боль была невыносимой, и мне захотелось, чтобы ему было так же больно, как и мне. Я задыхалась. Воспоминания лавиной обрушились на меня, я вспомнила, как на четвереньках ползла вслед за ним к входной двери нашей квартиры, как умоляла её поступать со мной так жестоко, как я унизилась перед ним и собой. Я не заслуживала таких обвинений.

Я снова приблизилась к нему, схватила его за шею и поцеловала. Зло и горько. Слёзы подсолили яростный танец губ. Илья сжал меня в своих объятиях, и когда уже заканчивался воздух в моих легких, я отстранилась, туманным взглядом нашла глаза, которые до сих пор были любимыми. Он стоял потерянный, но звонкая пощечина его отрезвила. Черные, как пропасть, глаза округлились, губы оставались приоткрытыми и его горячее дыхание обжигало мое лицо.

– Больно? – Прошептала я, видя, как отскочивший на шаг мужчина прижимал ладонь к красной щеке. – Это чтобы бы помнил, что бывает, когда целуешь другую женщину.

Я ушла. Ушла не оборачиваясь, чувствуя, как острый взгляд любимых карих глаз прожигали во мне дыру. Слёзы перестали течь, но ноги не слушались. Я силой заставила себя выйти из здания аэропорта, сесть в такси и умчаться в сторону отеля.

Илья был моим даром и наказанием. Я никогда не доверяла мужчинам, но ему доверилась. Ошиблась. И увидев сегодня его снова, только убедилась в том, что никому нельзя доверять. Мужчины способны затуманить разум женщины, подчинять своей воле и даже любить, пока им это интересно. Говорят, что женщины хорошие актрисы. Но тот, кто это говорит, забывает, что мужчины не хуже играют роли. В конце концов, их всех воспитывали женщины.

– Это не повторится, – сказала я себе, вглядываясь в яркие двухэтажные дома и бесконечный поток машин. Слез не было, но я отчетливо ощущала знакомую уже мне пустоту в душе. – Здесь полно отелей. Больше мы не встретимся.

Глава 4.

Полтора года назад. Таня

Я настежь распахнула окно на кухне, чувствуя, как легкий теплый воздух ворвался в мой дом. Больше всего на свете я любила лето. Чайки летали над землей, прикрикивая, зеленые листья трепетали от ласк ветра, а я улыбалась яркому солнышку, которое беспрестанно грело моё бледное лицо.

Была суббота, и я должна была лететь к маме в Нижний Новгород, как делала это каждые выходные, но у Ясении снова были свои планы. Она улетела ещё с утра в Сочи на собрание директоров. Но, так как я знаю, что в компании Лукояновых директорами были только Сергей и Ясения, то есть, отец и дочь, провести меня у подруги не удалось, – Ясения улетала отдохнуть от работы. Моя догадка подтвердилась, когда с утра на телефон поступил звонок от друга. Стас начал говорить издалека, на что получил одну из моих фирменных фразочек в ответ.

– Поцелуй меня в затылок, Милославский.

На той стороне трубки послышалось гневное пыхтение. Он ненавидел фамилию отца, и услышав её в очередной раз из моих уст, насупился.

– Я Филатов, Рыбакова, запомни уже это.

– Я помню. – Ответила я, гремя чашками. Я собиралась навести себе очередной крепкий кофе, потому что моя голова совсем не хотела просыпаться. – Что ты хочешь?

– Не посидишь с Пашей? Мы с Ясенией вернемся завтра днем.

– Вот зачем было рожать ребёнка, если у вас постоянно какие-то дела? – Вспылила я. – Я к маме собиралась.

– Танечка, ты же крестная Паши. Что я скажу ему, когда он вырастит? Что его любимая Танюша не любит его?

– С козырей пошел? – Усмехнулась я. – Хорошо. Я через час приеду. – Я отключилась. – Даже не знаю, радоваться мне или грустить, что этот ребенок любит только меня.

Я позвонила маме и предупредила, что не смогу приехать. Мне показалось, что мой отказ даже обрадовал её, – она слишком яростно пыталась меня успокоить. Впрочем, может, я уже успела наскучить ей своими визитами. Но я не могла иначе. Были времена, когда я ненавидела её, боялась и таила огромную обиду на женщину, давшую мне жизнь. Но с моментом взросления я стала её понимать. Мы сблизились, и, когда мне пришлось померять дислокацию, я стала сильно скучать по своему дому.

Я приехала через два часа. Мой мозг все никак не мог привыкнуть к тому, что этот город куда более проблемный в плане пробок и дорог. Из самого дальнего спального района в своем родном городе до центра я добиралась даже меньше, чем за час. В Москве же мне нужно прибавлять к своему пути ещё, как минимум, минут сорок.

Стас отворил мне дверь квартиры, запустил внутрь и лучезарно улыбнулся. Из гостиной послышался детский визг, когда я побрела на звук, то разглядела беззубую улыбку крестника.

– Та-та! – Он ткнул пальцем в мою сторону, и я растаяла. Мне даже льстило, что первым его словом было моё имя.

– Мы тебя ждали, – нежно отозвался Милославский. Он поднял на руки мальца, взъерошил ему волосы и громко чмокнул в розовую щеку.

Я смотрела на друга и удивлялась. Он не был похож на мужчину, который менял бы подгузники ребенку, который завязала бы шнурки своей беременной жене, но Стас это делал. Во время беременности Ясении он взвалил на себя все обязанности по дому, успевая при этом руководить фирмой. Кстати, его фирма была создана всего лишь с одного приложения для поиска услуг. Парни додумались соединить и рестораны, и отели, и доставки в одном приложении, которое, как горячие пирожки разлетелось по всему интернету. С ними уже сотрудничали крупные организации, чем только подкрепляли авторитет Филатов Групп.

– Никогда бы не подумала, что ты можешь быть таким милым, – произнесла я и увидела рожицу друга. Мне это насмешило.

– Я посмотрю на тебя, Рыбакова, когда ты родишь первенца. – Он по-доброму щелкнул меня по носу, на что я клацнула зубами. Пашка повторил за мной и рассмеялся.

Я переняла ребёнка в свои руки и пошла на кухню. Отец крестница брел за мной. Усадив на детский стул моего любимца в этой семье, я включила кофе машину и снова стала заваривать себе кофе.

Квартира Филатовых занимала практически весь этаж, – это был элитный жилой комплекс, где дома состояли всего из пяти этажей и одного подъезда. Моя квартира в Одинцово в тридцать девять квадратных метров казалась здесь одной комнатой. Кухня была большая. Здесь вполне можно было устраивать танцевальные конкурсы. Лебединое озеро, танго, брейк-данс… Обставляли хозяева квартиру просто, без лишней роскоши. Большое окно на кухне украшал цветок с большими зелеными листьями в форме капель песчаного цвета в керамическом горшке. Вместо привычной мне тюли были тканевые жалюзи. Двухдверный холодильник, обеденный стол на шесть человек со стеклянной поверхностью, гарнитур кухонный от окна до самого выхода. Много бытовой техники и детских принадлежностей.

– Чтобы родить первенца, – продолжила я наш диалог, забирая свою дымящуюся кружку из кофе машины, – нужно с начала найти ему отца.

– Как будто для тебя это может быть проблемой, – хмыкнул Стас, забирая свой паспорт из шкатулки на холодильнике. – Димка за тобой уже второй год ухаживает.

– Твой Панов тот еще бабник, – я закатила глаза.

Дима был смешной и симпатичный мужчина, но в молодом возрасте он был пухленьким парнем. В институте девушки ему отказывали, а когда он накачал себе гору мышц, да еще и преуспел в бизнесе, девчонки сами стали вешаться ему на шею. А Панов и не терялся, – утешал и ласкал практически каждую. Меня он вообще усыпал цветами, подарками и нескончаемыми звонками. И все это началось практически с первой нашей встречи.

Я не могла сказать, мне не нравился друг Стаса. Да, признаюсь, он был видным мужчиной, но ему не хватало серьезности. Я, хоть и не хотела этого, частенько останавливала свой взгляд на его карих глазах. Улыбалась и смеялась, когда он, словно шут гороховый, вытворял что-нибудь не свойственное директору Филатов Групп.

Мы познакомились на вечеринке в честь открытия второго отеля в Москве. Я пришла тогда вместе с Ясенией, которая только-только возобновила свои жаркие отношения со Стасом. Я была счастлива за них, и примчалась в Москву, как только появилась такая возможность. Дима был громким мужчиной, душой компании. Он сумел отвлечь мой бренный разум от мыслей, что я насовсем рассталась с одним из своих хороших друзей.

– Вот скажи мне, Каштаночка, – привалился корпусом на фуршетный стол Панов, кивая в сторону целующейся пары друзей. – Они когда-нибудь отлипают друг от друга?

– Отлипли однажды, – ответила я, чувствуя себя третьей лишней, взглянув всего единожды на их любовь. Я сделала глоток шампанского, – пять лет слушала, какой Стас говнюк.

– О, – протянул Дима. – Так ты, получается не только моя землячка, но и подруга по несчастью.

– В смысле?

– Этот бедолага пять лет мне мозг съедал своими страданиями, а потом мыслями о том, что он все равно её добьется. У него уже крыша ехала.

– Зато сейчас все на своих местах, – улыбнулась я. Воспоминания о том, как я была в центре конфликта так же свежи, как и пятилетние чувства Сенечки. – Они счастливы, они этого заслужили.

– Грустная ты, Каштаночка, – поджал губы Панов, забирая у официанта ещё один бокал с шампанским. – Улыбаешься, а глаза травой осенней отзываются.

– Не всем же сиять своей широкой улыбкой, – мой взгляд исподлобья полоснул по собеседнику, на что он только шире улыбнулся. Черный смокинг с атласным воротником, распахнутым и открывающим вид на его белоснежную рубашку и бабочку, создавали вид важного и влиятельного человека. Я даже так и подумала, как впервые его увидела несколькими часами ранее, но стоило этому мужчине открыть рот, так весь образ рассыпался. Передо мной стоял сорванец, который только что стащил из продуктового магазина жвачку по рублю. – К чему такие вопросы?

– Можешь не говорить, – пожал плечами Дима. – Как насчет того, чтобы напиться и веселится весь вечер?

– Ты уже пьян, – заметила я. – Но я не против.

Стас стоял по центру своей кухни, махал паспортом у лица и с усмешкой наблюдал за мной. Он уже давно заметил мою тягу к кофеину. Я пила горький черный кофе, корчила рожицы крестнику, на что тот не уступал мне.

– Это какая кружка по счету? – Спросил друг, не сводя с меня взгляда.

– Вторая, – ответила я. Друг мне не поверил. И правильно. Это была уже третья или четвертая кружка кофе. Я давно потеряла им счет.

– У тебя скоро сердце не выдержит. – Буркнул Стас. – Смотри, в холодильнике все есть, где вещи, игрушки и подгузники ты знаешь.

– Вот у меня вопрос, – задумалась я, глядя на любимого мальчика, – почему с вашим ребенком сижу я? Где Роза и твоя мама?

– Роза Михайловна в Нижнем, – ответил Милославский, – а мама с Ильдаром сейчас путешествуют по миру.

– Счастливые, – вздохнула я. – Ладно, лети уже навстречу к своей голубоглазой девушке.

– Я рад, что однажды подружился с тобой, Рыбакова. – Стас по-отечески обнял меня за плечи. – Еще мужика тебе найдем достойного, и я вообще счастлив буду.

– Клеить сам будешь? – Пожурила я.

– Для тебя? – Его черная бровь взлетела вверх. Я усмехнулась. – На «момент» приклею.

Стас уехал. Я осталась наедине со взрывной смесью Лукояновой и Милославского. Пашка был бунтарем, но очень ранимым. Я наблюдала за его игрой и умилялась. Ему было полгода, но мне казалось, что в его глазах уже пронеслась вся жизнь. Впрочем, ребенок, рожденный от такой безумной любви, не имел права быть бестолковым.

Время был полдень, а это значило, что малышу нужно было ложиться спать на дневной сон. Мальчишка широко улыбнулся мне, я улыбнулась в ответ.

– Пойдём гулять, бандит? – спросила я ребёнка, приблизившись близко к его личику. Он схватил ладошками моё лицо и потрепал пальчиками по щеке. Я оставила невесомый поцелуй на его бархатной коже.

Мы прогуливались по парку. В обустроенном для прогулок с колясками месте, где по обе стороны от дорожки расстилались череда деревьев, я здоровалась уже со знакомыми мамочками. Все наши разговоры сводились к подгузникам, высоким ценам на детскую еду в магазинах и детских какашках. Я была далека от этого, и старалась вежливо ретироваться подальше от них. Пашка в коляске сладко спал, посасывая большой палец. Соска его валялась где-то рядом с головой, любимая игрушка динозаврика в руках. Я накрыла сеткой коляску, чтобы злые насекомые не нарушили его чуткий сон, а я могла насладится свежим воздухом и тишиной. Работая в отеле, где наперебой и на разных языках слышаться разговоры, шелест листьев и дыхание ребёнка – терапия в выходной день. И как бы я не возмущалась, я любила проводить время с Пашей.

Я присела на лавочку в тени под небольшим деревом. Достала из детской сумки книгу, в надежде почитать пару страниц. Но мне не удалось прочесть и строчки. В нашу с крестником сторону неспешными шагами плыла пара, завидев которых, мне захотелось закричать от гнева.

– Какого черта?! – прошипела я, видя отца, гуляющего за руку с какой-то женщиной.

Отец увидел меня не сразу. Но когда точно такие же зеленые глаза заметили знакомую фигуру на лавочке, на его лице отразилось изумление. Очевидно, Анатолий не ожидал встретить свою старшую дочь в компании маленького ребёнка. Сомнений не было, что мой папа сейчас начнет осыпать меня своими вопросами. Но что хуже, – с другой стороны шел Илья Воронов, который тоже увидел меня с коляской и направлялся в мою сторону. Он выкрикнул моё имя, – мы с отцом одновременно повернули голову в сторону мужчины. На его лице все так же отображалось удивление, а мое же, – полное отчаяние.

Я готова была провалится сквозь землю. Ветер, как назло, усилился, и Пашка начал хныкать. Я тихонько раскачивала коляску, шепча песенку и, чувствуя, как от боли и злости начали гореть глаза и легкие. Папа приблизился ко мне на метр. Женщина посмотрела непонимающим взглядом на спутника, а после на меня.