Гром над пионерским лагерем

Андрей затеплил керосинку, не опасаясь демаскировки. Окна на этой половине лично им были заколочены и занавешены самым толстым одеялом, которое удалось отыскать в курятнике. Детское одеяло. У Натальи тут какая-то баба с ребенком квартирует. Что за тетка, когда вернется? Хотя, когда бы ни собиралась, ему это на руку. Приедет квартирантка, а тут занято – скандал выйдет, чужой человек на твоей площади, шутка ли? Дойдет до ментов, а Наталье это точно ни к чему. Пусть и с этой стороны ее поджаривает.

Так, об этом потом. Для тонких работ первым делом надо очистить голову, чтобы руки не дрожали.

Он проник в «кабинет», прикрыл за собой лаз. Устроился за столом, положив на столешницу надежно локти. Клише для десятирублевок требовало доработки. Еще в прошлый раз ему показалось, что портрет вождя получился неидеальным, надо доработать контуры, скорректировать глубину линии. Да и цвета теперь ему не нравились, серый для портрета получался, на его искусствоведческий глаз, чрезмерным, кричащим.

«Цвета-то нестрашно, – решил он, – пообтрется, походит по руками и полиняет. Это мне видно, другие и не различат. А вот глаз. Ну-ка…»

Князь натянул лист бумаги на клише, осторожно нанес краску, следя, чтобы она равномерно заполнила все углубления, затем аккуратно опустил сверху второй лист, читая про себя «Отче наш», чтобы не торопиться, начал катать валиком. Он ведь спокоен, спокоен абсолютно, почему же стучит в ушах, как в шахте?

Наконец он отделил бумагу от клише, осмотрел новенький оттиск, влажный, блестящий. «Вроде ровно? Нет, картавая сволочь, снова косит, и серый… ну яркий он, аж глаз режет. Дерьмо пигменты, точности не жди. Но на это-то как раз плевать. А вот косоглазие исправлять надо».

Упрямый этот ленинский прищур, проще оказалось сымитировать водяные знаки, чем исправить изъян вождя мирового пролетариата. И снова Князь взялся за резец. Удивительно, сколько скотской, тяжелой работы на зоне было, а пальцы все равно хранили гибкость. Не такую, как у Введенских, но вполне, вполне…

Время остановилось или, напротив, бежало быстрее, чем у честных трудяг, которым через час на пахоту. Сколько прошло этих минут, часов, веков – долго ли коротко ли, но на этот раз Андрей, как ни присматривался, придраться ни к чему не мог. Глаз точно встал на место, а серый цвет перестал «вопить». Можно штамповать, а там уж в спокойную голову обязательно придет вариант, как провести обменную операцию.

Пот лил, но он, заложив руки за голову, с наслаждением и треском потянулся: «Первое число совсем скоро, значит, снова потащатся разносить пенсионерам гроши. Можно и повторить, по старой схеме, без тупого балласта, без дурновкусицы и пальбы. Почему бы не прямо тут? Если все по-умному организовать, никому не придет на ум искать тут, в округе. Продумать что попроще, оптимально – в уединенном месте, один на один с почтальоном. А может, и тут у них все еще бабы почтальоны – тем лучше, материал знакомый». Обдумывая детали возможной операции, Андрей не заметил, как заснул, и очнулся оттого, что было дико душно. Все-таки старая вентиляция не была рассчитана на такие длительные смены.

…Со своей половины Князь слышал, что Соня убежала куда-то со своей нянькой, смешной долговязой девчонкой, как ее там… Светка. Знакомая мордочка, вроде бы встречались, может, даже в музее?

Наталья пыхтела над своими индийскими мотивами – ишь ты, видно, увлекла ее задача. Подняла колдовские глаза, улыбнулась:

– Ты что-то рано сегодня. Чаю?

– Спасибо. – Князь взял ее руки и, поочередно целуя, сообщил мимоходом: – Я, Наташенька, чаю пить не стану. Мне на почту надо.

Расчет оправдался, она моментально ощетинилась:

– Что за новости, какую почту?

Андрей изобразил сомнение:

– Я даже не знаю теперь, где тут ближайшая.

– Никуда ты не пойдешь. Ты с ума сошел?! Тут каждый человек как на ладони, увидят!

– Так что же?

– Если знакомых встретишь?

– Неужели я так хорошо сохранился?

– Довольно! Сиди дома. Что тебе надо на почте? – И тотчас уперла руки в боки, как сердитая прачка. – Или на разведку собрался?

– Какую разведку, что ты?

– Дуру из меня не делай! Вся Москва гудит: почту у Лосиного острова ограбили двое, один по-французски говорит!

– Охота слушать бабьи россказни, – упрекнул Князь. – Я по-французски сто лет не говорил.

– Андрей!

– Да я перевод сделать хочу, всего-то!

– Какой перевод, кому?

– Вот, изволь: десять рублей, вот сюда, – Андрей выложил на стол клочок бумаги, – и квитанцию не забудь.

Наталья, задрав брови, прочла:

– «Назначение перевода: Фонд помощи художникам, пострадавшим от войны… добровольное пожертвование на приобретение материалов для художника А. И. Футикова»… Ты шутишь, что ли?

Князь укорил:

– Тебе не угодишь. Неблагородно с твоей стороны. Я что же, не способен к сочувствию?

Наталья криво усмехнулась:

– Ты на все способен. И просто так ничего не делаешь. Говори: зачем?

– Желаю помочь ближнему.

– Понимаю. Тебе не квитанция нужна, а оттиск печати. Снова спрашиваю: зачем?

Андрей, чуть помолчав, проникновенно заметил:

– Очень плохо, когда жена умнее мужа. Это порождает диссонанс и желание устранить его, физически.

– Что это значит?

– Голову оторву… Так что же, идешь или мне самому?

Наталья уже убирала работу, накидывала платок.

– Нет уж. Сиди дома.

– Все дома да дома, – с шутливой капризностью посетовал Князь, – а ведь у меня без моциона наступит нехватка кислорода, и я потеряю последний сон.

– В аптечке этинал.

Андрей восхитился:

– Надо же. Откуда?

– Не твое дело! – огрызнулась она уже с порога.

– Да, и конвертик купи заодно, – попросил он вдогонку.

…Вскоре она принесла и квитанцию, и конверт.

– Что-то быстро ты, – заметил Андрей, – народу немного?

– Много! – ехидно возразила Наталья. – Служащих прибавилось…

И тотчас прикусила язык, глянула настороженно, но Князь спросил самым равнодушным образом, рассматривая квиток:

– Что, толстой Ткач прислали пополнение?

– Прислали уж… мясомолочную лавку.

Андрей очень удивился, но что скрывается под этой метафорой – решил не уточнять.

…Еще одно ночное бдение – и форма для почтовой печати была готова, слишком острые углы – сточены, оттиск получался в меру смазанный, как и положено при воздействии порядочной, изношенной, честной печати. В «папенькином» арсенале нашлись сургучные остатки, Князь проверил – все выходило замечательно, четко, без пузырей. Полное соответствие. Теперь осталось несколько раз потренироваться в снятии печати и опечатывании, чтобы не тратить ни минуты зря.

Осталось додумать детали.

Глава 8

На внеочередном собрании трудового коллектива фабрики было торжественно объявлено о том, что можно спокойно вкалывать, не переживая за потомков. Если прям оставить не на кого, сдавать их можно… нет-нет, не в ДПР, а во вполне пристойный дневной лагерь, он же летняя площадка для детей трудящихся, или просто сарай с воспиталками.

Родители были довольны, немедленно отрядили делегацию на место – и по итогам визита возникли вопросы. В основном насчет водоснабжения. Руки обязательно надо мыть, а бегать на фабрику каждый раз не дело. Ребенка никто одного к производственным помещениям не допустит, а каждого сопровождать – столько воспитателей не будет.

Фельдшер заметила:

– Недавнее постановление было об усилении заботы о детях трудящихся. К тому же вопрос санитарного минимума!

Ей отвечали:

– Ишь, цацы, в общежитии порой вообще воды нет, никакой.

– То вы, а то дети.

– Они и в общаге дети.

И прочее разное говорили, постепенно переходя на личности и повышенные тона. Директор Акимова призвала к порядку:

– Товарищи, не отвлекаемся! Мы решаем общий вопрос, ближе к делу. Что в принципе можно сделать?

Кто-то предложил просто повесить рукомойники, кто-то возразил: воду откуда-то надо туда наливать. Даже если просто рукомойники и летний открытый душ организовывать – воду в них как подавать, не ведрами же, надорвутся.

Потом решили кинуть летний водопровод от центрального водоснабжения. И снова возник проклятый вопрос современности: делать кто будет?

Говорили:

– Трубу просто протянуть не беда, и тем более водопровод летний, заглублять не надо, можно было бы и в обеденный перерыв управиться. Но насчет оконечного монтажа и разводки по помещению – никак, все заняты.

– Товарищи, дело не терпит отлагательств, – напомнила директор, просто потому что должна была напомнить. – В свете последних событий надо как можно быстрее управиться с планом на соцсоревнование, чтобы к тому времени, как будут готовы эскизы…

Тотчас взметнулась рука – начальница художественного отдела желала знать, когда приступать. Вера, внутренне содрогнувшись, пресекла тему на корню:

– Сейчас не об этом, будет отдельный разговор по этому вопросу. А вот лагерь должен начать работу уже завтра, без водоснабжения это невозможно, первая же проверка прикроет этот наш почин. Товарищи, у кого-нибудь есть конкретные предложения?

Трудно было с этим вопросом, в атмосфере витал невидимый транспарант: «Ты директор – ты и решай».

«Ничего не поделаешь, раз так», – поняла директор и, распустив собрание, попросила секретаря Машу пригласить Рубцова и Канунникова.

Маша знала: раз по графику у этих двоих отгул по распоряжению Акимовой, то искать их надо в ДПР. На том конце телефонного провода кликнули заведующего, Эйхе, выслушав просьбу, согласился помочь, чем сможет, но не обещает. Добрая Маша позволила:

– Не обещайте, Виктор Робертович. Вы их просто выставьте за ворота, а дальше они сами дойдут.

– Отменное чувство юмора, – похвалил заведующий, пообещал так и сделать.

И слово сдержал. Где-то минут через двадцать Яков и Андрей заявились, оба красные и злые. Они ввалились в приемную, как были: спецовки в ржавых разводах, ботинки замызганы чем-то красным. Даже не соизволив вытереть ног, Рубцов с порога спросил:

– Война?

– Нет, – успокоила Маша.

– Авария?

Секретарь заверила, что и этот факт отсутствует.

– Тогда какого… – начал было Рубцов, но вежливый Канунников, прокашлявшись, вытирая глаза условночистым платком, перебил и перевел:

– Мы, Мария Александровна, интересуемся поводом, по которому вызваны во время законного отгула.

– Так сейчас сами и спроси́те, – резонно заметила Маша, поднимаясь для доклада.

Вера, глянув на них, чуть скрипнула зубами: «Оторвали от халтуры», но виду не подала, поприветствовала и даже пожала обоим руки, все в желтых полосах, пригласила садиться.

– Прежде всего объявляю вам благодарность за вашу ударную работу по обустройству летнего лагеря. Приказ уже в кадрах.

– Хорошо, – признал Рубцов.

– Спасибо, – кашлянув, поблагодарил Канунников.

– Мне крайне неловко снова вас беспокоить в выходной, но дело такое, что не терпит отлагательств, – чуть быстрее, чем надо, проговорила директор, – сегодня в течение дня протянут летний водопровод к зданию лагеря. Надо сделать разводку по помещению корпуса. Материалы, инструменты получите у завхоза.

У Канунникова вытянулось лицо, Рубцов поднял по-школьному руку.

– Можно? – и, дождавшись кивка, напомнил: – Отгул у нас.

Яков подтвердил:

– Да. А мы до того участвовали в воскреснике по благоустройству территории, потом отправились лагерь доделывать, работали ночь напролет.

Рубцов снова вернулся к главному:

– И вы обещали.

– Ребята, за все переработки будут отгулы. И премии.

Грубый Рубцов прервал:

– У меня отгулов за переработки уже хоть ж… то есть ложкой хлебай. Зачем они мне в таком количестве, к тому же замороженные?

– То есть такие, какие вроде бы есть, а на самом деле нет, – вежливо расшифровал слова приятеля Канунников. – Товарищ директор, вы же сами говорили…

– Мы не двужильные, – заключил Андрей.

Вера вдруг поняла, что устала просто зверски. И что она вот-вот разорется и покроет себя позором несмываемым.

О чем болтают эти двое? Какие отгулы? Она не помнит, когда спокойно сидела дома, просто читая книжку, а не корпя над разного рода отчетами, планами, сметами, когда спала без употребления валерьянки, думая о чем-нибудь приятном, а не о том, что и где изыскать, как и чем заткнуть дыру, кому о чем докладывать. Ей пятый десяток, а она еще ни разу не была в отпуске, не считая тех сиротских полутора месяцев, что выпали на рождение Оли.

И вот эти двое, которых, можно сказать, на помойке подобрали, за немытые уши не раз вытаскивали из переделок… именно так! И Сергей порассказал про них всякого, и сама много знала. Гнить бы им в колонии, а то и под забором в виде замерзших трупов, а они вдвоем в комнате по-царски проживают, питаются в два горла, премии получают – ну, почти всегда. Другие бы в ножки кланялись ежедневно по сто раз, а эти, смотри-ка, носы кверху, сопли пузырями!

Вера спросила:

– В чем это вы все?

– Охра и сурик, – поведал Канунников.

– Чаю хотите?

Рубцов ответил за обоих:

– Не хотим. Можно идти?

– Устали мы, – виновато улыбаясь, соврал Яшка.

– Устали, значит. А вы не пробовали вместо того, чтобы халтурить на своих выходных, отдыхать, как все трудящиеся? На что вам столько денег? Живете в бесплатном общежитии, на всем готовом…

Тут уже Пельмень понял, что сейчас разорется. Они сговорились? С утра спросил у Тоськи, все ли постирала назавтра, и выслушал визги о том, что она ему не прачка, ей тоже надо план выполнять. И что некоторые, которые гребут во все руки, пока ударники пашут на благо родного предприятия, могли бы сами постирать себе.

Канунников громко, нарочито громко кашлянул, чтобы не так был слышен Андреев скрежет зубовный, примиряюще проблеял:

– Так ведь по закону имеем право проводить свободное время как заблагорассудится.

Директор, вздохнув, поднялась, заложив руки за спину, прошлась по кабинету туда, потом обратно, все продумала, каждое слово, и лишь после этого заговорила:

– Видите ли, ребята. Взрослая жизнь далеко не всегда идет по вашим хотениям и законам. Более того, необходимо думать прежде всего не о себе, а об общей пользе, о долге.

– Мой долг – механизмы и станки настраивать, – прервал директора наладчик Рубцов.

– Мой – время фиксировать, – напомнил Канунников, помощник хронометражиста.

– Ну а благодарность?

– Такого рода дензнаков нет, – заметил нахал Рубцов.

Все, терпение лопнуло. Вера, не сумев удержать порядком натруженный язык, сказала то, что не надо было:

– Тогда раз о долгах заговорили, то какой долг был Сорокина, Николая Николаевича? Отправить вас в детдом, а не терпеть ваши художества в районе. Долг Сергея Павловича был – упечь за воровство и бродяжничество, и не раз. И мой долг был очевиден – уличить вас, как пособников вора, мошенника и самозванца, а не оформлять по липовым бумагам на порядочную работу с проживанием и питанием.

Канунников выкатил глаза, Рубцов тотчас упер взгляд в пол. Только видно было, как его уши наливаются кровью, и проговорил он очень спокойно, обращаясь подчеркнуто к приятелю:

– Это кого она именует этими паскудными словами?

Акимова потребовала:

– Выбирай выражения! – И уточнила, подчеркнуто спокойно: – Вором, мошенником и самозванцем я называю Кузнецова, если угодно, Максима Максимовича.

– Вот чего она стоит, ваша благодарность. – Рубцов поднялся, демонстративно нахлобучил кепку.

Канунников поднялся тоже, но кепку надеть не решился, только для надежности и опоры держался за спинку стула.

Андрей продолжил:

– Вор, мошенник и самозванец вам без копейки денег оборудование поставлял, ремонты делал, телефоны устанавливал, дороги латал. На машине вас катал. Благодаря ему кабинетик ваш до сих пор в вымпелах, грамотах. Вы так, значит, о человеке, который столько добра вам сделал…

– И к тому же ответить вам не может, потому что покойник. И ва́лите на него, – вставил хмуро Канунников.

– Так, довольно! – оборвала директор. – Приказываю приступить к работам по обеспечению водоснабжения в новом фабричном корпусе немедленно после того, как будет протянута труба. С приказом ознакомит секретарь. Марш на работу. И чтобы к вечеру вода была.

Оба вышли. Вера Владимировна побегала туда-сюда по кабинету. Открыла окно, подышала, успокоилась.

«Новости какие! Посмотрите на них! Ввалились в кабинет, как свиньи малолетние, требуют непонятно чего! Ей-богу, пора ставить вопрос в райкоме, что он себе позволяет, Эйхе? Растащили фонды, теперь поправляют дела за чужой счет? Чужими руками?!»

В это время Маша, постучавшись, доложила, что пришел главбух. Вера желчно заявила:

– Я не принимаю!

– Он настаивает.

– Скажи, что он не вовремя.

Но главбух уже самочинно влез в кабинет, эдакий упрямый броненосец с папкой для бумаг – огромный лоб наклонен, очки на конце носа с пористой кожей.

– Я всегда не вовремя. Служба такая.

– Присаживайтесь, – процедила сквозь зубы Акимова. – Маша, чаю! – И, спохватившись, прибавила: – Пожалуйста.

С аппетитом испив вкусного чаю, заваренного Машей, главбух принялся излагать, раскладывая бумагу за бумагой, как гранпасьянс:

– Вот, благоволите видеть, какая получается история. Наш завхоз Бутузов оформил под списание двести кило охры и сурика по акту на покраску третьего цеха.

Вера подняла брови:

– Охры и сурика? – Потом спохватилась: – Какой третий цех? Он год как крашеный.

Главбух с готовностью выложил «козырь» с обоснованием:

– Сами убедитесь.

Директор бегло просмотрела бумагу.

– Позвольте. Если их списали, то где они? Куда делись такие-то объемы?

– А вот, – еще один «козырь» лег сверху, – требование-накладная с печатью ДПР, подписанная у вашего заместителя по АХО… С которым тоже что-то надо делать, он как того-сего нюхнет, подмахивает все.

– Что в матотчете?

– Усушка-утруска.

– Где материалы, я спрашиваю? – лязгнула зубами директор.

Главбух глянул поверх очков, точно прикидывая, как ее лучше боднуть.

– По документам – в утиле. А где на самом деле, то это вам лучше спросить Бутузова.

– Спрошу. Обязательно спрошу.

– Спроси́те уж. Не то как бы по итогам следующего аудита не полетели наши с вами головы.

Главбух поднялся, отправился к выходу. И уже у двери, точно припомнив, добавил:

– А лучше вам сразу адресоваться к товарищу Эйхе, Виктору Робертовичу.

Нет, это последняя капля, переполнившая чашу терпения.

– Этот-то при чем?! – чуть не простонала Вера.

– Да вот я как к вам шел, как раз видел, что ихний транспорт под погрузку стоял у ворот.

– И вы мне только сейчас… – Но, поняв, что зря теряет время, директор бросилась вон из кабинета.

Глава 9

По коридору и лестнице Вера пролетела вихрем и, лишь выскочив из здания, сбросила темп – много народу было во дворе, не скакать же козой на виду у всех! Но из-за этой вот зависимости от чужого мнения она опоздала. Когда поспела на место, полуторка уже отбыла. Но Вера увидела точно: полуторка эта из ДПР была гружена лесом – наверняка тем самым, сухим, который Акимова выбивала лично для обустройства дома отдыха, а теперь должен был пойти на койки в лагерь!

Тю-тю досочки. Уехали, издевательски маша красными ленточками. Остались лишь вонючий шлейф солярки да пыль на зубах. Осталась также куча каких-то сваленных мешков, порядком побитых жизнью, воняющих плесенью и мышами, а также завхоз Бутузов, в телогрейке при плюс двадцати на солнце. И главное – остался Виктор Эйхе, негодяй белобрысый, который, совершенно не таясь, совал завхозу какие-то бумаги. Тот, въедливо изучив, собирался их спрятать, но Вера, подоспев, отобрала, вчиталась, язвительно спросила:

– Некондиционный лес, значит, отправили?

Бутузов твердым голосом поправил:

– Утилизировал, если по факту!

– Ага. Утилизировал взаимозачетом за… двести кило льняных очесов?![12] Откуда?!

– Это мы поставили, – объяснил Эйхе и вежливо прибавил: – Здравствуйте.

Вера, не ответив на приветствие, спросила:

– У вас-то откуда очесы?

Эйхе учтиво заметил:

– Вообще-то, это не ваше дело, но если в самом деле интересно, то это отходы текстильного производства.

Вера делано спокойно уточнила:

– То есть на фабрику поставляете отходы фабричного же производства в обмен на фабричный же лес. Ничего не упустила?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Барин (жарг.) – начальник ИТЛ.

2

Скряга (жарг.) – начальник хозчасти.

3

Коновал (жарг.) – лагерный врач.

4

Ст. 58–14 «Контрреволюционный саботаж» – если хищение нанесло ущерб престижу государства, в т. ч. вывоз уникальных икон XII в., ст. 59–3 УК РСФСР «Незаконные операции с валютой и ценностями» – ценности продавались за валюту.

5

Половой диморфизм – различия в общем облике (размерах, окраске и т. д.) самца и самки.

6

Шери – женское имя, в переводе с французского означающее «возлюбленная».

7

Чухонка – женская форма народного названия чухонец. Это устаревший русский термин для обозначения некоторых финских народов: финнов, эстонцев, карелов, ингерманландцев.

8

Седьмой отдел МГБ – отдел, занимавшийся в т. ч. диверсиями в кредитно-финансовой сфере, если есть подозрения, что цель введения фальшивок – подрыв доверия к рублю, т. е. цель политическая.

9

Мудры – символические жесты, положения рук, комбинации пальцев, которые имеют фиксированное значение в духовных практиках, обрядах и иконографии индийских религий.

10

Чатри – декоративный элемент индийской архитектуры. Чатри представляют собой круглые, квадратные или многогранные небольшие беседки с четырьмя или более опорными столбами под куполом.

11

Зардози – тип вышивки в Иране.

12

Очёсы – отходы при очистке волокнистого материала (хлопка, шерсти, льна и т. п.) посредством чесания.