Сигареты вместо завтрака

И всё-таки однажды я села на кухне и не смогла встать. Не от усталости. От ощущения: внутри – пусто. Даже не больно. Просто глухо. Ничего. Ни желания, ни интереса, ни вкуса. Я закурила – и не почувствовала дыма. Я заварила кофе – и не смогла проглотить. И это был самый страшный момент. Не когда больно – а когда всё равно. Я сидела, смотрела в одну точку и вдруг поняла: я так долго держалась, что от самой себя осталась только оболочка.

И тогда впервые за долгое время я позволила себе не бороться. Просто посидеть. Не говорить, не собираться, не выпрямляться. Не лечить. Не убеждать. Просто быть – такой, как есть. Сломанной. Уставшей. Настоящей. И это было не поражение. Это было начало.

Глава 6: «Когда еда – враг, а голод – добрый знакомый»

Я не помню, когда именно еда превратилась из удовольствия в опасность. Наверное, тогда, когда впервые кто-то сказал: «Ты бы могла быть красивее, если бы похудела». Или, может, тогда, когда я заметила, как ты, мама, хмуришься, если я беру второй кусок пирога. Или просто когда в голове окончательно прижилось: «Есть – значит терять контроль». С тех пор я не ела. Я считала. Отказывалась. Пережидала. Курила вместо обеда. Выпивала кофе – и шла дальше. Голод стал привычным спутником. Добрым, почти ласковым. Он был тем, кого я знала наизусть.

Я не боялась голода. Я боялась сытости. Потому что с ней приходила вина. Паника. Страх, что я снова слабая, снова переела, снова потеряла форму. Я чувствовала тяжесть не в желудке – в голове. Как будто каждый приём пищи – это провал. Это нарушение договора с самой собой. Я же обещала: держать. Контролировать. Считать. Быть дисциплинированной. Я же психолог. Я не могу просто есть, когда хочется. Это – роскошь. Это – не про меня.

В какой-то момент я поняла, что перестала чувствовать вкус. Еда стала цифрами. Не яблоко, не хлеб, не суп – а 70, 120, 310. Сколько? Можно? Влезет ли в дневной лимит? Если нет – выкури сигарету. Запей водой. Потерпи. Вечером всё забудется. Тело просило: покорми. А я отвечала: заткнись. Я называла это силой воли. Но это была жестокость. Чистая, отточенная жестокость к самой себе.

Я могла провести день на кофе и двух сигаретах и чувствовать гордость. Ощущение победы. Сильная. Железная. А ночью лежать и не понимать, почему дрожат руки. Почему в ушах шум. Почему тошнит. Но я не связывала это с едой. Я связывала это с тем, что я недостаточно – хорошая.

Иногда я заставляла себя есть. Не потому что хотелось, а потому что знала – надо. Чтобы не упасть в обморок на приёме. Чтобы не дрожали руки, когда пишу заметки. Чтобы не закружилась голова, когда веду ребёнка в школу. Но даже тогда это было не про заботу. Это было про дозу – как таблетку, как наказание. Быстро, без вкуса, без удовольствия. Я ела, как враг под дулом – чтобы не убило, но и не понравилось. Смакование казалось мне слабостью. Наслаждение – грехом. Я не заслужила есть спокойно. Я не заслужила есть вообще.

Ты, мама, всегда ела молча. Механически. А потом бегала, сжигала, стыдилась. Я училась у тебя не на словах – на примерах. Я впитала этот страх еды, как запах кухни. «Ты поправилась?» – твои слова звучали с укоризненной лаской. Я кивала, улыбалась, а потом шла на пробежку и выкуривала две подряд. Я верила: любовь нужно заслуживать через голод. Через отказ. Через сдержанность. Я думала, если буду лёгкой – меня будет легче любить.

Я знала калорийность почти каждого продукта наизусть. Как таблицу умножения. Я могла на глаз определить вес булки, порцию каши, количество масла. Это было моё оружие. Моя броня. Моя ложная устойчивость. Люди говорили: «Ты в хорошей форме». А я в ответ – кивала. И ни слова – о панике перед ужином. Ни слова – о слезах после плотного завтрака. Ни слова – о том, как сижу перед тарелкой и уговариваю себя: «Ты имеешь право есть. Ты имеешь право жить». Но голос внутри всегда был сильнее: «Ты должна держаться. Меньше. Тише. Хуже. Правильнее».

Бывали дни, когда я действительно не выдерживала. Поздним вечером, когда в доме затихал шум, я заходила на кухню и ела всё подряд. Быстро, стоя, в тишине, как будто крала. Никто не видел – значит, не считается. Я проглатывала без жевания, не чувствуя вкуса, не осознавая, что кладу в рот. Просто заполняла дыру. Эмоциональную, не физическую. Дыру, в которой было всё: одиночество, усталость, стыд, чувство вины. А потом наступал ужас. Не от еды – от себя. Я сидела на полу у холодильника, обхватив голову руками, и думала: «Я опять проиграла».

После таких ночей я устраивала себе «карательные понедельники». Кофе без сахара. Вода. Много воды. Целый день на автомате. Лицо – собранное. Маникюр – идеальный. Внутри – туман. Тело кричало, но я слушала только голос внутри: «Ты не заслуживаешь быть слабой. Исправляй». И снова – спорт. И снова – сигарета вместо обеда. И снова – «молодец». За что? За то, что уничтожаю себя красиво? За то, что никто не догадывается?

С годами всё стало тоньше. Витиеватей. Уже не было жёстких диет, но была постоянная тревога у тарелки. Уже не было криков, но была жёсткая тишина в голове. Я могла съесть тёплый суп – и сразу начать считать: сколько? зачем? где компенсировать? Я не жила – я уравнивала урон. Я считала, сколько в меня вошло – и сколько я должна отнять.

Сейчас я понимаю: я путала силу с отказом. Мне казалось, что отказ от еды – это признак контроля. А на самом деле – это было отчаяние. Тихое, воспитанное, социально одобряемое отчаяние. Я просто не знала, как иначе справляться с болью. Я боялась чувствовать, и пыталась прожить через тело. Только тело – не железо. Оно не враг. Оно просто просило быть с ним. Но я – глушила.

Глава 7: «Одержимость правильностью: быть хорошей – или никакой»

Я слишком рано поняла, что быть собой – опасно. Настоящая я не проходила отбор. Настоящая – злилась, обижалась, плакала, требовала. А значит – мешала. Значит – неудобна. Поэтому я начала собирать себя, как витрину. Шаг за шагом строила образ: хорошая девочка, потом – идеальная студентка, потом – безупречный специалист. Я не искала одобрения. Я зависела от него. Оно было моей валютой, моей формой любви, моей иллюзией безопасности.

Всё, что я делала – должно было быть правильно. Без сбоев, без пятен, без «почти». Я доводила до блеска даже то, чего не любила. Главное – чтобы не придрались. Чтобы не увидели слабое. Чтобы никто не заподозрил, насколько я внутри дрожу. Мне казалось, если я не буду идеальной – меня бросят. Не физически. Эмоционально. Перестанут уважать. Перестанут нуждаться. А если я не нужна – зачем тогда вообще быть?

Ты, мама, никогда не ругала напрямую. Но твоё молчание было холоднее крика. Я чувствовала, когда ты разочарована. Даже если ты ничего не говорила. Особенно тогда. Я училась ловить сигналы: прищур, пауза, вздох. И сразу исправлялась. Перестраивалась. Подстраивалась. Я была хрупким цветком, который маскировался под бетон. Меня нельзя было обнять – я кололась.

Эта жажда правильности стала системой. Я делала «как надо» даже там, где никто не ждал. Я боялась неудачи так, как другие боятся войны. Потому что неудача – это разоблачение. Это ты больше не образ. Ты – ошибка. Ты – невыносимая. Я настолько старалась быть хорошей, что перестала быть живой. Только тень. Только функция. Только результат. А внутри – обида. На всех. На себя. На мир. На тебя. Но сказать – боялась. Ведь хорошие девочки не злятся. Они улыбаются.

Иногда мне казалось, что я собрала себя из чужих ожиданий. Папины – чтобы быть умной. Твои, мама – чтобы быть стройной, скромной, правильной. Учителей – чтобы быть старательной. Клиентов – чтобы быть устойчивой. Мир говорил: «Будь удобной», и я становилась. Настраивала голос, выбирала интонацию, контролировала дыхание, даже походку. Моя жизнь была актёрской игрой в жанре «психолог, у которой всё под контролем». Только в гримёрке – истерика. Только без света – провал.

Я так боялась совершить ошибку, что не позволяла себе ни шаг в сторону. Даже отдых должен был быть «правильным»: йога, без сахара, с утренним медитационным марафоном. Если я ела торт – я ненавидела себя. Если пропускала тренировку – чувствовала вину. Если срывалась на ребёнка – пряталась в ванной и стирала лицо холодной водой. Мне казалось, я живу не для себя, а чтобы никто не разочаровался. Ни один человек. Ни одна тень.

Быть хорошей стало проклятием. Потому что в этой роли нет конца. Как только ты соответствуешь – планка поднимается. Ещё строже. Ещё правильнее. Я начинала день с фразы «ты справишься», и заканчивала – с чувством, что опять не дотянула. Я писала статьи, вела приёмы, делала всё «как надо». И чем лучше у меня получалось – тем сильнее внутри звучал голос: «Скоро все узнают, что ты – фальшивка». Это был не синдром самозванца. Это было постоянное ощущение: я живу чужой жизнью, потому что своей – стыжусь.