Коан Линьцзи: «Убей Будду!»

Юрий Ольшевский

Коан Линьцзи: "Убей Будду!"

Солнце. Оно било в асфальт парковки торгового центра «Глобус Сити» не светом, а жидким, вязким золотом пятничного обеда. Воздух дрожал над раскаленным битумом, смешивая запах выхлопных газов, шаурмы из ларька у входа и чего-то глубоко антисанитарного – вечного спутника мест массового скопления человеческой плоти, пота и нереализованных кредитных возможностей. В самом центре этого кипения, прямо на линии, разделявшей два премиальных парковочных места (с табличкой «Только для клиентов бутика "Аура Люкс"»), лежал Безымянный.

Он лежал плашмя, лицом к небу, залитому синим пластиком вывесок. Глаза закрыты. На нем – все та же застиранная до дыр куртка неопределенного серо-бурого цвета, штаны, хранящие память всех пустырей и гаражных кооперативов города, и ботинки, подошвы которых, казалось, вросли в асфальт, став его естественным продолжением. Рядом, как древний тотемный страж, стояла Honda Gyro Canopy. Ее ржавая рама, облупившаяся краска и треснутый пластик обтекателя кричали о вечности куда громче, чем хромированные бамперы «Лексусов» и «БМВ», осторожно объезжавших это странное препятствие. На боку мопеда, криво наклеенная поверх каких-то старых царапин, красовалась надпись маркером: "Om Mani Padme ХУЙ".

В ушах Безымянного, плотно заткнутых потрепанными черными наушниками, гремело, шипело и скрежетало что-то нечеловеческое. Die Antwoord. "I Fink U Freeky". Пульсирующий бит смешивался с визгом шин, гудками нетерпеливых водителей и далеким рокотом музыки из открытых дверей ТЦ. Звуковая сансара парковки. Безымянный слегка покачивал головой в такт, его пальцы барабанили по горячему асфальту. Он не спал. Он медитировал. Или просто был. Пустота вокруг него росла. Машины, словно железные корабли, обтекали этот остров непонятного бытия, предпочитая парковаться подальше, у самых краев бетонного моря. Образуя почти идеальный круг неприкосновенности страха и брезгливости.

Это не осталось незамеченным. Охрана.

Он подошел неспеша. Валентин Петрович. Бывший прапорщик, ныне страж порядка «Глобус Сити». Форма чуть великовата, лицо – топографическая карта прожитых лет и нереализованных амбиций, выражение – смесь усталости и привычной агрессии мелкого начальства над пустотой. Он встал напротив лежащей фигуры, загородив собой ослепительное пятничное солнце. Тень его упала на Безымянного, как печать.