Страшные сказки. Выпуск 3

– Блин, я о край дыры новую куртку порвал, чую, дома мне влетит, – были первые слова, произнесённые Фролом, сказанные на той стороне. Его слова, однако, странным образом словно утонули во мраке детского парка. Кроме того, у всех было такое ощущение, что здесь словно застыло время. Не говоря уже о дважды упомянутых раскоряченных застывших голых деревьях, тут было полно других странностей, сразу бросавшихся в глаза. Сам воздух здесь был каким-то томительно-сонным и тягучим, похожим на отвратительную жидкую клейкую массу, которую размазали по всему окружающему фону. А ещё эта жуткая зловещая тишина, не нарушаемая ничем. Все звуки города, жизни остались за стеной, ни один звук снаружи не проникал сюда. К тому же, несмотря на всё ещё сияющее солнце на горизонте за забором, тут царил потусторонний полумрак.

– Ерунда, забудь ты о своей куртке, лучше посмотри, какая тут нереальная красота! Сущая жесть! Это именно то, что нам нужно! Ребята, запомните этот день, потому что он тот самый, когда мы станем, мать его, миллионерами! Мы запилим здесь такие бомбические видосики и фоточки, что на нас неминуемо обрушится вся слава великого Интернета! О нас будут говорить, нас будут на коленях умолять появиться хоть на секунды в кадре все телеканалы страны! Да что там страны – всего грёбаного мира! Фрол, я лично тебе куплю три сотни новых курток, чтоб ты сам и твои сварливые родичи ими подавились! – пребывая в неописуемом восхищении, говорил взахлёб Гена Трофимов, ученик восьмого «Б» класса средней школы номер четырнадцать.

Его товарищи переглянулись между собой, после чего расплылись в довольной мечтательной улыбке.

– Ладно, пошли уже скорей снимать, – сказал Фрол.

– Не-е, для начала мы тут с вами осмотримся, подберём подходящие места для съёмок и всё такое. Погнали! – крикнул он, махнув рукой, увлекая за собой друзей в заваленные опавшей листвой дебри заброшенной территории. Они немедленно последовали за ним по пятам, бодро шагая по вороху жёлтых обмякших листьев, при соприкосновении с которыми вместо громкого привычного хрустящего звука раздавался только лёгкий, приглушённый, едва слышимый шумок, напоминающий чьи-то вкрадчивые голоса.

Восторгу мальчиков не было предела, когда одна за другой им попадались потрясающие мрачные локации. Они уже побывали в зловещей комнате кривых зеркал, где потускневшие стёкла были усыпаны трещинами и сколами, выдавая ещё более причудливые и уродливые изображения. Ребята излазали сломанную карусель, где кареты с облупленной краской и худой крышей были запряжены тройками безголовых, безглазых, бесхвостых и безобразных лошадей. Наконец они вволю повеселились и покривлялись на дырявой сцене, где из-под полов остриями вверх, словно колья, торчали доски, а половина крыши вместе с правой колонной обвалились.

– Ништяк, ништя-я-як! – кричал лопоухий мальчуган, натыкаясь на всё новые и новые обезображенные временем и силами природы объекты. Его товарищи от него не отставали, уже давно отдавшись на волю захватившего их целиком безумного веселья.

Они шли по одной из заброшенных пустынных дорожек, над которыми, согнувшись, протягивая свои уродливые когтистые лапы к земле, склонились голые ветви тёмных застывших деревьев. Вдруг сзади подул слабый, заунывно воющий ветерок, мгновенно закруживший впереди адским хороводом ворохи полусгнивших бледно-жёлтых листьев. Они кружились и кружились, зловеще перешёптываясь между собой, двигаясь вперёд, маня и увлекая за собой заворожённо застывших на тропинке детей. Они, словно зачарованные, немедленно последовали за ними дальше.

Вдруг дорожка кончилась и восьмиклассники вышли на округлую полянку, посреди которой стоял красочный и блестящий, словно новенький… детский паровозик…

– Во дела-а-а! – вскричал Геныч.

– Я думал, что он тогда сгорел, – почесав подбородок, проговорил Фрол. Удивлённым взглядом он окидывал представший перед его глазами, окрашенный во все цвета радуги миниатюрный состав с локомотивом и четырьмя красочными вагончиками для маленьких пассажиров. Мальчик поражённо взирал на кабину водителя, где возле словно только что примятого кем-то сиденья белел сделанный словно из кости, большой круглый руль, а над ним висел шнурок гудка.

– А выглядит вполне себе так, как будто его только вчера новый с завода привезли, – сказал успевший уже обойти паровозик вокруг Константин, машинально приглаживающий свою рыжую шевелюру назад и неотрывно смотрящий своими яркими зелёными глазами на чудесный сияющий аппарат.

– Да не-е-е, это явно не тот, может, какой другой, – подал голос Витёк, которого немного потрясывало от холода.

– Откуда тут другому взяться? Парк уже восемнадцать лет как закрыт! Да и я видел старые фотки, говорю вам, это точно он! – ответил ему Олег.

– Ещё одно доказательство, друзья мои, что это бабки на лавочках всё навыдумывали, стократно преувеличив одно небольшое происшествие и раздув из него такую кошмарную историю, что запугали ей даже весь город, – усмехнувшись, обратился ко всем Геныч.

– А ведь и правда, похоже на то, – улыбаясь вслед за ним и даже проведя рукой по гладкой поверхности паровозика, чтобы убедиться, что он действительно реальный, проговорил Рыжий.

– Ладно, хватит дурью маяться, доставайте уже свои пикалки, будем снимать, – решительно заявил, потирая руками, Геныч.

– Блин, я свой на сцене забыл, – вдруг раздался голос Олега.

– Ну так иди за ним, чего стоишь? Можешь не беспокоиться, тут его никто забрать не мог, – ухмыльнулся Геныч. – Возьми с собой Витька, если хочешь, – добавил он.

– Хорошо, – сказал Фрол, и они вместе с Витьком, две совершенно разные фигуры, самый маленький и самый высокий из четвёрки, быстро скрылись в опустившемся на парк едком густом тумане.

– Не хочешь прокатиться? – подмигнув товарищу, спросил Геныч, указывая на паровозик, когда двое друзей скрылись из виду.

– Ты серьёзно? В нём же дети тогда сгорели… – резко ответил Костик.

– Да когда это было, и было ли вообще? – махнув рукой, протянул Геныч и полез во второй вагончик.

Поколебавшись пару секунд, Рыжий полез за ним следом.

Вытянув ноги вперёд, по-барски развалившись на детских сиденьях, оба восьмиклассника сидели, уткнувшись в телефоны. Со спокойной душой они дожидались возвращения ушедших.

Где-то за забором, в городе, там, где кипела жизнь, начался восхитительный по своей красоте оранжево-розовый закат. Здесь, в детском парке, не было видно даже его слабых отблесков. На него словно бы ложилась сумрачная пелена, окутывающая своей зловещей тенью всю территорию, над которой начинал стремительно разноситься в разные стороны какой-то смрадный запах.

– Фу, чё за вонь?! – оторвавшись от мобильного, заявил Геныч и тут же остолбенел, увидев, что в кабине водителя кто-то сидит.

Гена осторожно ткнул пальцем своего друга. Тот зашевелился, посмотрел вперёд и тоже замер от удивления.

– Блин, так это же тот самый дед, что мне про проржавевшее место в заборе рассказал! Как он тут оказался, да ещё так незаметно прокравшись?! – достаточно громко вслух сказал Гена Трофимов.

Старик, до этого момента смирно сидевший боком к ребятам, зашевелился и оглянулся. Его безжизненное и бледное, как будто бы лишённое крови лицо расплылось в широкой улыбке, обнаживший беззубый рот.

– Какого… – начал было говорить вожак группы, но тут его голос резко оборвался, потому что он почувствовал, как его тело что-то очень сильно и больно стиснуло, буквально вжав в детское сиденьице вагончика.

Лицо старика, немигающим пустым взглядом смотрящего на них, расплылось в улыбке ещё больше. Бледная кожа его вдруг начала стремительно чернеть, шипя и обугливаясь.

Оба мальчика, пребывая в состоянии безумного ужаса, попытались вскочить со своих мест. У них ничего не вышло. Их тела крепко-накрепко, вдавившись уже внутрь кожи настолько сильно, что начала течь кровь, опоясывали ремни безопасности.

Они что есть мочи закричали, но ни единый звук так и не пронзил воздух. Они беспомощно открывали рты, словно рыбы, выброшенные на сушу, но их крик тонул в леденящем безмолвии. Они изо всех сил рвались вперёд и назад, влево и вправо, но ремни только всё сильнее стискивали их тела.

Дрожащими, еле двигающимися руками мальчики, попавшие в ловушку, пытались разомкнуть их. Ничего не выходило, они всё так же оставались пристёгнутыми.

По их глазам текли ручьи слёз, их грудные клетки сотрясало безмолвное рыдание, но это был ещё не конец. Вдруг они почувствовали, что под ними словно бы что-то шевелится. Расширенными вдвое от ужаса глазами они увидели, что из-под сидений на четвереньках выползают маленькие обугленные дети. Потом они заметили, что, свесившись с крыши, на них взирают и другие, с пустыми глазницами и оскаленными хищными зубами. А потом разом все они двинулись на них. Устремившись из-под сидений и с крыши, они медленно приближались, злобно шипя: «Идите к нам, идите к нам». Затем они бросились на восьмиклассников, разрывая их плоть острыми маленькими зубками, царапая кожу своими маленькими ручками с крошечными зазубренными коготками. Гена и Костик безумно кричали, моля о пощаде и взывая о помощи, но ни единого звука не вырывалось из их ртов. Их терзали на части десятки маленьких рук и ртов, безудержно кромсая свежую живую плоть так яростно и сильно, что в разные стороны ошмётками летели целые куски мяса и кожи, ручьями брызгала ещё тёплая алая кровь.

Вернувшиеся наконец Олег и Костик рассеянно замотали головами в разные стороны. Их друзей нигде не было видно.

– Куда делись эти два дебила? – задал вопрос Фрол.

– Ясное дело, решили нас разыграть, затаившись где-то поблизости, чтобы потом напугать, – ответил ему друг. – И ведь не поленились же даже где-то раздобыть зелёный брезент, чтобы накрыть паровоз, – он указал на детский состав под тёмно-изумрудным покрывалом.

– Придурки, – хихикнув, сказал Фрол.

– Да, только мне уже это всё совсем надоело. Ты как хочешь, можешь их искать, а я домой, уже поздно, – заявил Костик, развернувшись и пойдя в обратную сторону.

Олег проводил его взглядом, а сам направился прямиком к укрытому брезентом паровозику.

– Бьюсь об заклад, что они затаились там внутри и только и ждут, чтобы, когда я его раскрою, сказать своё «бу-у-у!».

Подойдя уже почти вплотную, Фрол засомневался, некое беспокойство электрическим током пронзило всё его существо.

«Ой, да ладно», – сказал он себе и, схватившись за край, резким мощным взмахом руки сдёрнул покрывало.

То, что он там увидел, повергло его в шок. Весь заляпанный кровью паровозик, где тут и там виднелись множественные следы маленьких ручек и ножек, был сверху донизу забит остатками тел. На сиденьях в беспорядке лежали оторванные руки и ноги, с крыши свешивались, словно вязанки сосисок, длинные сети кишок, пол был забит мерцающими кучами бледных костей, а на ручках дверей красовались, вися закатившимися глазницами вниз, мёртвые головы.

Выпучив глаза, задыхаясь от омерзения и ужаса, Олег не мог заставить себя сдвинуться с места. С ещё большим ужасом спустя мгновение он обнаружил, что всё это начало шевелиться. Стрелой пронзившая всё тело молния заставила его прийти в себя. Фрол резко развернулся и бросился назад.

Но не успел он сделать и шага, как вдруг внезапно оказавшаяся здесь будто специально коряга подвернулась ему под ногу. Фрол кубарем покатился по сырой земле, оказавшись в конце концов на пятой точке. Навстречу ему беспорядочно двигались оторванные конечности и злобно клацающие зубами головы. Он беспомощно обмяк и закрыл глаза. Спустя мгновение над ним сомкнулось омерзительное мёртвое море.

Витя уже прошёл половину пути до отверстия, которое они проделали в заборе, когда вдруг почувствовал, что земля под ним как будто бы слегка дрожит. Он в испуге обернулся. В темноте вдали вроде бы что-то светилось, быстро двигаясь навстречу ему. Школьник покрутил головой, потом пригляделся. Было похоже на две светящиеся фары… Но как?! Тут?!

Дрожь, пробиравшая его уже достаточно давно, только усилилась, становилось ещё холоднее. Зато рассудок начинал работать всё яснее.

«Неужели им удалось запустить этот паровозик?» – мелькнула мысль у него в голове.

Он сузил глаза и постарался присмотреться получше. Очень скоро ему это даже не понадобилось, потому что и без того уже среди мрачного полумрака ясно различался силуэт мчавшегося паровозика. Его фары, словно огни преисподней, ярко горели, а из динамиков… вырывалась отчётливая мелодия некой детской песенки…

Витя не стал искушать судьбу и дожидаться приближения локомотива, что-то подсказывало ему, что нужно… бежать!

И он бросился вперёд, стараясь как можно быстрее перебирать своими хилыми ножками. Сбросив на ходу с себя дешёвую поношенную курточку, мешавшую ему, задыхаясь, Витя мчался вперёд. В его груди всё клокотало, из горла рвался удушающий кашель, слабые лёгкие, ещё не до конца восстановившиеся после перенесённой месяц назад пневмонии, с трудом обрабатывали поглощаемый взахлёб то ртом, то носом холодный влажный воздух.

Адский детский паровозик с мертвецами на борту с каждой секундой становился всё ближе. Время от времени мельком оборачивающийся назад школьник с ужасом замечал призрачные фигуры, наполнявшие его. Призраки, тянув к нему руки, заунывными голосами звали его к себе. Им вторил звук весёлой детской песенки, разносившейся из динамика. Раскалённые докрасна фары ослепительным светом ударяли по глазам и жгли спину.

До заветного прохода оставалось уже немного, совсем чуть-чуть. Мальчик попытался напрячь все свои слабые, хилые силы, прибавить шаг. Но тут навстречу ему в лицо резко ударил поток сильного ветра вместе с дьявольски кружащимися гнилыми листьями, больно хлещущими по щекам и забивающими рот и нос. Он и без того задыхался, а теперь совсем захлёбывался от этого внезапного препятствия.

Паровозик уже почти достиг его, тянущиеся к нему руки мертвецов были уже совсем близко, но ещё ближе был спасительный выход наружу. Заветная прореха в заборе была в двух шагах. Ветер, не прекращая, хлестал по лицу вместе с проклятыми гнилыми листьями, расцарапавшими уже всю кожу и забив весь рот и нос.

Но вот последний шаг – и он спасён! Витёк бросил последний взгляд на напирающий на него сзади детский поезд и… вдруг остановился. Он увидел среди мертвецов своих друзей. Геныч, Рыжий и Фрол с умоляющими взглядами звали его к себе. Витя заплакал. Нос паровоза распахнулся, разверзся, превратившись вдруг в огромную жуткую пасть, и поглотил его в своих горящих адским пламенем недрах. Потусторонний состав пополнился четырьмя новыми маленькими пассажирами.

Мимо парка, куда-то спеша, торопливо шла молодая мать. За ней следом, немного позади, но стараясь не отставать, шёл маленький мальчик лет шести. Вдруг он остановился, очевидно, что-то увидев. Мать, не заметив это, продолжила свой быстрый ход. Малыш с интересом вглядывался в небольшую прореху в заборе. Там, двигаясь плавно и не спеша, ехал по земле дивный детский паровозик. Блестящий, яркий и красочный, он, словно магнит, притягивал к себе. Из его динамиков раздавалась весёлая мелодия. Новенькие, разукрашенные во все цвета радуги вагончики были полностью забиты счастливыми, радостными и прелестными здоровыми детьми, приветливо машущими руками остановившемуся перед забором малышу. Они весело кричали ему: «Иди к нам! Присоединяйся! Прокатимся! Смотри, как у нас здесь хорошо!»

Александр Поздеев

Магнитогорск

Келе

Ворон Кутх, творя мир, ронял слёзы, и из них рождалось как зло, ток и добро.

Келе называют людей тюленчиками и гадают на их черепах: «Келе приходит ночью к человеческому жилищу, раскидывает свои сети у входа, просовывает длинные шесты под стенки шатра и выгоняет маленькие души спящих из-под тёплого покрова спального полога. Поймав душу, он рассекает её на куски, варит в котле, кормит ею своих детей».

Чукотская мифологияПролог

В школьные годы я мечтала стать художницей. Особенно нравился мне ворон Кутх, создатель нашего мира, демиург. О христианском Боге, само собой, я ведать не ведала. В школе на окраине нашего крохотного промышленного города появился художественный кружок. Начиная с шестого класса я просто в нём пропадала, освоив буквально все техники рисования. Разумеется, перейдя в восьмой класс, я уже твёрдо знала, кем буду, а картины мои то и дело попадали на различные выставки и получали дипломы. Но особенно я любила рисовать героев наших чукотских и якутских легенд и сказок. Благо, что мои дедушка-чукча и бабушка-якутка жили в недалёком оленеводческом посёлке и буквально были переполнены ими.

Но настал момент, когда на мою жизнь опустилась тень великого страха. События, случившиеся в ту далёкую весну 1986 года, позже заставили меня раз и навсегда покинуть Якутию, и даже упоминание о ней не вызывало ничего, кроме спазма. В итоге своё якутское имя Саина я поменяла на Светлану, всё ради того, чтобы мрачная тень Келе не маячила за моей спиной.

Светлый и тёплый весенний день, от которого не ждёшь подобного, навсегда разделил мою жизнь на до и после.

В тот раз я задержалась в кружке: мной овладела задумка создать картину, как ворон Кутх творит мир.

Леокадия Петровна долго ждала, когда я закончу, но, не выдержав, сделала замечание:

– Саина, я не допущу, чтобы ты шла по темноте домой, закругляйся, очень поздно.

Не поняв, что она имела в виду, я кивнула, закрыла незаконченный этюд с вороном, только через него Кутх бился в моём разуме, не давая ему отдохнуть.

– Саина, – строго сказала Леокадия Петровна, – тут в школе задержалась Айта из десятого класса, а по-моему, вам в одну сторону. Иди с ней, мне будет спокойнее.

От школы до моей панельки пройти нужно было два квартала, автобус в мою сторону не ходил. Вообще, я привыкла к этой дороге, но было одно место на пути, которое меня пугало.

Такие города, как наш, были расположены близко к лесотундре. Днём ещё ничего, но сумерки делали их совсем мрачными и крайне неуютными. Подобные города возникали из-за промышленных объектов, необходимых стране, и представителей иных наций в них было гораздо больше, чем якутов. После смерти папы мама увезла меня в большой город, в середине восьмидесятых ещё была работа, детские сады, школы. Но сейчас точно знаю, что город этот покинут и мёртв, девяностые внесли лепту.

Айту я, конечно, знала, её вся школа знала. Она была красавицей, и даже пацаны из младших классов по ней сохли. Кроме того, она была дочерью директора шахты, дающей работу всему городу, по тем временам мажорка.

– А разве её не забирают на машине? – наивно спросила я.

Леокадия Петровна обернулась ко мне с каким-то неодобрением.

– Её папу недавно сняли с должности, всё, какие ещё вопросы? Иди, она ждёт.

Вздохнув, я вышла из класса, портфель казался неестественно тяжёлым. Всю дорогу вниз по школьной лестнице меня занимала одна мысль: Кутх.

«Ну вот почему этот древний ворон так овладел моей несчастной головкой?»

В эти часы школа, конечно, была уже пуста, лишь только терпеливая гардеробщица тётя Мирра вязала носок, ждала, когда мы трое покинем школу, чтобы её закрыть.

Леокадия Петровна всегда задерживалась допоздна. Но её-то, кажется, забирал на «Жигулях» муж, а вот мы, бедные якутские девочки… Впрочем, Айта была чукчей, насколько я знала, наполовину. Её папа был казах, достигший больших высот в начальствующих сферах. А мама как раз из далёкого стойбища чукчей. Хотя такой же метиской была и я: дед – чукча, баба – якутка.

Айта стояла, повернувшись к школьному окну. Ох и роскошные у неё были косы, хотя к тому времени из моды они уже вышли. Я, кстати, тоже их по-прежнему носила, несмотря на насмешки одноклассниц. Как я поняла по облачку дыма, девушка курила «Беломор».

Я застыла, очень стеснялась её красоты, того, что она всё-таки десятиклассница. Тётя Мирра со своего места бросила на нас осуждающий взгляд и вновь углубилась в вязание. Айта резко повернулась и насмешливо оглядела меня.

– Леокадия просила тебя не бросать, любимая ученица. Сейчас папин шофёр приедет, но вынуждена огорчить: мы его отпустим. – Она смяла пустую пачку сигарет, щелчком отбросила её. – Идейная? Комсомолка? Не куришь?

– Только вступила, – смутилась я. – Очень боюсь того места, где подступает лес. Можно на машине?

В ответ она протянула руку, коснулась моих волос, и всё нутро пронзило разрядом тока. В этой девушке таилась невероятная энергия.

– Нет, пешком. Не бойся, никто со мной не тронет. По линии мамы дед – чукотский шаман, по линии папы тоже всего хватает, поверь.

Мы попрощались с тётей Миррой и вышли на улицу. До наступления сумерек было уже недалеко. Тут же лихо подкатила «Волга», шофёр, молодой парень, высунулся по пояс, весело выкрикнул:

– Айта Арстамбаевна, такси подано!

– Ну хорошо, – она оглянулась на меня. – Володя, вези к двум панелькам, к глазу Келе!

Я умоляюще заломила руки, но нужно было знать Айту – кремень!

Молодой шофёр, который ей явно симпатизировал, рванул машину с места. С заднего сидения я со смущением и горечью наблюдала, как его наглая рука елозит по её коленке, открытой из-за короткого платья. Айта обернулась, почувствовав мой взгляд, и сбросила Володину руку.

– Соображаешь? У нас ребёнок в машине.

Володя остановился у двух незаселённых панелек, между которыми чернела лесотундра с чахлыми деревьями. И выглядело всё жутко, хотя темно ещё не было.

– Справа и слева жилые кварталы, а эти дома построили, но не заселили. Почему? – спросила я.

– Всё дело в том, что этот лес испокон веков считался проклятым, – ответил Володя. – В давние времена там творили свои страшные ритуалы шаманы. Следы их капищ до сих пор там. Их задача была не допустить его к стойбищам. Нет, дома эти заселили, но люди отказывались жить здесь, так близко к проклятым местам: летала посуда, происходили самовозгорания, и стали пропадать дети. Власть пошла на уступки, жителей переселили.

– Володя, мы пойдём туда? Ну Володечка, – Айта чуть ли не прижималась к нему.

«Как чукотская девушка, комсомолка может вести себя так?» – с неодобрением думала я, и немного, кстати, с завистью.

Также я думала, что мне по первое число влетит от мамы, но оторваться от Айты я не могла: нечто притягательное было в этой разнузданности. О Келе я слышала от дедушки и бабушки, но в тот момент он был для меня не более чем сказкой, страшной легендой – но всё-таки легендой.

– Келе расплодились от слёз ворона Кутха, когда он горевал по несовершенству мира, – выдала я. Володя и Айта, переглянувшись, рассмеялись.

Мы вошли в темнеющее жерло подъезда, поднялись по пыльной, полной нечистот лестнице на второй этаж в одну квартиру.

– Саина, предупреждаю: если мы услышим пение дудочки Келе, то пойдём на эти звуки, как заворожённые, – произнесла Айта. – А Келе – людоед. Особенно вкусное блюдо для него – хорошенькие школьницы, пухленькие.

Тут я покраснела, потому что почти такой и была.

– Келе – выдумка, – отмахнулась я.

Квартиры, по планировке типичные хрущёвки, были завалены хламом. Я молилась, чтобы мы быстрее ушли из этого жуткого места.

– Ну всё, всё, – Айта наконец заметила моё состояние. – Сейчас выкурим по сигарете – и домой, нам тоже неуютно.

Володя и она встали спинами к окну, задымили. Я же стояла к нему лицом. Каким же жутким всё-таки был вид из него в тот момент! Редеющий и крайне чахлый лес, замученный почти вечной мерзлотой, напоминал чем-то городское кладбище. Я не представляла, чем руководствовались те, кто строил здесь жилой район. Жить здесь было можно только, вероятно, постепенно сходя с ума, смотря на эту мёртвую полосу.

И тут голова моя будто бы взорвалась, пронзённая неумолимым карканьем ворона. Я вжалась в стену с облезшей штукатуркой, чтобы не упасть. Стало невыносимо жарко, словно тебя заживо засунули в пылающую печь. Я, путаясь, поспешно стала расстёгивать пуговки на вороте школьного платья, руки дрожали, а жар, поднимаясь от пяток, жёг неумолимо.

– Девчонки, да что с вами?! – произнёс испуганный Володя.

Я взглянула на Айту и поняла, что кошмарный жар настиг и её. Она оторвалась от Володи, несмотря на его попытки удержать.

– Да погоди ты, – произнесла она. – Видишь, плохо ей, горит она. Бабушка говорила, приближение Келе вызывает жар, но только у девочек. Я сама теперь его чувствую. Беда, Володя.

Сквозь набежавшую на глаза пелену я видела, что Айта, пошатываясь, вышла на середину комнаты, и её тоже нестерпимо душил жар, но полностью расстёгнутое теперь платье не спасало, так же как и меня.

Я оттолкнулась от стены, хотя ноги были ватными, в надежде приблизиться к девушке. Парень стоял возле окна, ошеломлённый произошедшим, а мы с Айтой встретились на середине комнаты: она – спиной к окну, я же – лицом, разумеется. Я всё и заметила первая: чётко увидела, как сгустившийся сумрак разрезался, принял очертания чего-то бесформенного и белого, отделившись от мёртвого леса, и двинулся к домам. Полностью белая бесформенная фигура с массой недоразвитых отростков, отдалённо напоминающих руки. Лицо же с чудовищным ртом-воронкой и вовсе блуждало по всему телу: оно проявлялось то там, то здесь.