Полная версия
Зебриков пошёл к себе. Пил чай, думал о соседе. Решил, что тот простыл как-то на майской жаре. Или с дочкой поссорился, а ему не говорит. «Не хочет эмоциями своими напрягать», – с теплотой кольнуло в груди. Хороший всё-таки Вовка человек!
На следующий день у Зебрикова была всего пара лекций. Студенты готовились к выпускным экзаменам и даже старались учиться хорошо. С непривычки учёба складывалась не слишком успешно, но посыл радовал.
– Вы бы в течение года так к знаниям тянулись, вот и сейчас было бы легче, – говорил студентам Пётр Петрович.
Впрочем, уйти домой пораньше не получилось. Зебриков только-только сложил портфель, как вдруг в дверях замаячила первокурсница Леночка. Она стояла с каким-то возбуждённо-обречённым выражением лица, полная решимости даже взять доцента за локоть, если тот попытается улизнуть боковой лестницей.
– Сергеева! Ты что-то хочешь?
– Пётр Петрович, мне очень нужно с вами поговорить. Хотя я и не Сергеева.
– А завтра нельзя поговорить, не-Сергеева?
– Я Зиновьева. Завтра может быть поздно!
Зебриков даже улыбнулся от такого поворота разговора. Невольно вспомнилось, как во время учёбы в университете девчонки предлагали ему прогулять очередную пару и лучше на трамвае прокатиться.
«Я никуда не пойду», – ответил девчонкам Зебриков, хотя и пара была скучная, и девчонки красивые. «Видел бы ты себя, – потом рассказывали парню. – Ты свою фразу сказал так, словно бы говорил: „Я Родину не предам!" Было реально смешно».
Леночка Зиновьева напомнила Зебрикову его молодого. Того, который очень хотел идти кататься на трамвае, но делал вид, что, кроме трамваев, существует ещё что-то важное и равноценное.
– Поздно?
– Вы удивитесь и должны сами увидеть. Я пробовала сама исследование провести, но не смогла. И препаратов не хватает, и опыта. Пожалуйста…
Зебриков понял, что ранний поход домой отменяется. Леночка от него не отстанет. Обречённо уточнил:
– Ты что-то хочешь проверить экспериментально?
– Да. Можно я дверь закрою на ключ?
Зиновьева жадно посмотрела на ключ, торчащий из входной двери. Зебриков прикрикнул:
– Ещё чего!
Но было поздно. Леночка уловила в его глазах интерес и сдаваться не собиралась. Она решительно щёлкнула ключом в замочной скважине, положила ключ себе в карман джинсов и гордо выложила на классный стол два полиэтиленовых пакета. Один пакет – объёмистый, а второй – небольшой, в нём стояла всего лишь тёмная бутылка с какой-то жидкостью.
– Итак, что ты хочешь? – Зебриков опустился на стул. В его животе урчало от голода, а новые ботинки слегка жали ноги, и их очень хотелось освободить от нагрузки.
Зебриков вздохнул, протянул ноги под стол. Бросил:
– Давай только быстрее.
Леночка развернула первый пакет, который побольше. Преподаватель химии невольно поморщился и потянулся назад. В пакете лежал трупик кошки. Или кота. Трупик весь расцарапанный, а голова животного свёрнута набок.
– Какая гадость! – невольно поморщился. – И ты это в колледж принесла?! Самое место!
Но Леночка тем временем без всякой брезгливости и лишних эмоций натянула на свои юные ручки медицинские перчатки и перевернула трупик кошки, который оказался ею уже вскрытым.
– Ты потрошишь кошек! Не ожидал!
– А я не ожидала, что вы не хотите смотреть такой экспонат. Вы же учёный, в конце концов!
С таким аргументом Зебрикову спорить не хотелось. Ну и что, что он всего лишь рядовой учитель? Надежды в университете он подавал, а его курсовую работу преподаватели открыто называли готовой кандидатской.
Зебриков взял трупик кошки в руки и первым делом снова ощутил под руками непонятные швы – по шее, спине и лапам. Удивило ещё, что тело почти ничем не пахло и было на удивление тяжёлым для такого объёма.
И чем больше Зебриков вертел тело в руках, тем больше у него возникало вопросов. Они просидели в кабинете с Леночкой до самого вечера. Ещё сторож подозрительно ухмыльнулся, когда они вдвоём выходили из здания.
– Алексеич, я её к экзаменам готовил. Мать очень просила, – оправдывался Зебриков.
Сторож Алексеич ничего этакого в отношении доцента Зебрикова, в меру скучного, в меру трудолюбивого, не имел. Но лицо у сторожа на всякий случай вытянулось.
– Экзамены, – улыбнулась Леночка.
Удивило же Зебрикова следующее. То, что он с первого взгляда посчитал трупиком кошки, оказалось неким контейнером, где находилось существо-робот примерных размеров четырёхлапого. Это существо – металлический прямоугольник где-то десять на десять сантиметров и до двадцати сантиметров в длину – было декорировано под кошку. Совершенно натуральная шерсть, все физиологические подробности, только внутри – лишь железо и какой-то мягкий наполнитель, имитирующий кошачью фигуру.
К тому же этот робот-кошка реально был расцарапан реальными кошачьими когтями. Так, что сразу в нескольких местах из порванной шкурки торчал непонятный мягкий наполнитель. Кровь, правда, на шёрстке была настоящая, кошачья, но, похоже, она лишь хранилась под кожей в неких плоских резервуарах для правдоподобия.
В банке из второго пакета Леночка принесла кровь. Человеческую, пусть и всего около одной столовой ложки.
– Это чья кровь?
– Моего отца. Он ремонтировал машину, поцарапал ладонь. Я ему руку перевязывала и словно случайно немного крови собрала.
Зебриков присмотрелся. Леночка выглядела вполне нормальной. Зрачки не расширены, речь ровная. Напугана, да, но нормальная вроде бы.
– Собирать кровь своего отца! Однако! И что ты там собираешься найти?
– И вы это спрашиваете после контейнера нашей кошки?!
– Как! Кошка тоже ваша?! Какой-то у вас там уголок маньяка…
– Вы же всё только что видели! Вы видите, что кошка, которая у нас жила почти неделю, кошкой не была. Она ненастоящая, она только модель кошки, кошка-робот. Очень натуралистичная, она даже мурлыкала, но она – не кошка! И отец мой с появлением в доме этой кошки очень изменился. Он вроде бы прежний внешне, такой же – с бородкой, с лёгкой залысиной, такой же сильный, так же на турнике может до 50 раз подтянуться. Но он – это не он!
– Лена, это серьёзное обвинение, – задумался Зебриков. – Понятно, что вы поругались из-за чего-то. Может, он тебя в поход не отпускает или с мальчиком встречаться допоздна не разрешает, но так нельзя жестоко говорить.
Зиновьева вдруг заплакала. Зебриков выругал себя мысленно: «Девочку обидел, наговорил ей какой-то ерунды». Но она собралась с силами:
– Понимаете, раньше он был… – подумала, подобрала самое точное слово, – живым. То есть разным. Мы с ним и ругались, и мирились, и спорили, и ладили, а сейчас он – одинаковый. Он перестал выпивать…
– Так это же, наоборот, замечательно!
– Папа много не пьёт. Рюмочку с шашлыком, если друзья соберутся. Он никогда не пил много. Но сейчас он не пьёт, спортом не занимается. Его что-то спросишь – он ответит. Но сам ничего не хочет. Телевизор не смотрит, ничего ему не интересно. Он как номер свой отрабатывает, а не живёт! С мамой они теперь вообще ни о чём не спорят, но мама плачет.
Зебриков неожиданно вспомнил соседа Володю. Опустошение, полутёмная квартира и резко пропавший интерес ко всему.
– Может, отец просто устаёт на работе? Он вам не говорит, а сам внутренне тоскует, борется…
– В отпуске устаёт?! – Зиновьева возмущённо мотнула головой со стрижкой каре. Густые волосы качнулись в воздухе, словно подчёркивая сказанное. – Ну уж нет! Я со своим отцом живу рядом почти 20 лет и знаю, какой он! Давайте просто проверим кровь. Я сама просто не могу это сделать, а вы сможете. Сами на лекциях говорили, что мечтали о медицине и книжки соответствующие читали. Или врали?
– Хорошо, – сдался Зебриков. – Только предупреждаю, что я могу сделать только общий анализ крови, без всяких наворотов и тонкостей. И лаборатории колледжа здесь недостаточно. Наконец, ты мне скажи, что ты там хочешь отыскать?
Леночка задумалась:
– Точно не знаю. Но мне кажется, что и общего анализа будет достаточно. В психические нарушения в нашей семье я не верю. В гипноз тоже. Отравления исключаются. Может, просто окажется, что витаминов ему надо попить или железа…
– В общем, объявляю перерыв. Я постараюсь поговорить со своим одноклассниками в полиции и вообще подумать. Я сказал бы, что ты дуришь, девочка, но вот эта штука, – Зебриков кивнул на псевдотрупик кошки на столе, – впечатляет. Ты кому-нибудь говорила об этом?
– Чтобы меня в психушку отвезли прямо перед экзаменами?! Я умнее, чем кажусь.
– Всё-таки понимаешь, что слова твои выглядят достаточно безумно… Даже несмотря на это…
Зебриков снова кивнул на контейнер кошки. Или как его там называть.
– Дай мне хотя бы пару дней. И напиши свой телефон, чтобы я перезвонил, как будет что сказать.
Снова встретились, впрочем, они не через два дня, а через неделю. Простой анализ крови с использованием обычного школьного микроскопа подкинул новые сюрпризы. В крови отчётливо виделись колонии каких-то организмов, которые активно замещали весь клеточный инструментарий.
Также Зебриков нашёл следы подобных колоний в своей крови. А на мусорке вдруг нашёл ещё такой же контейнер кошки, который раньше показала ему Леночка. Кошка только была другой – сиамской. Но всё остальное – как и в первый раз – явственные швы, как от шитья. И металлического прямоугольника внутри не было, только пушистый наполнитель и несколько капелек крови.
Непонятно зачем, но Зебриков и свою кровь проверил. Не поверил глазам: среди привычных эритроцитов и лейкоцитов в его крови шевелились некие чёрно-серые столбики, которые толкались, делились и выглядели очень даже напористо.
Пётр Петрович пытался составить внутри себя цельную картину и не мог. «А если я заражён, то и я скоро буду таким, как отец Леночки, как Култышев». Это было страшно. Разговор с одноклассником из полиции тоже ничего не прояснил. Толик явно что-то скрывал.
– Контейнер кошки? И ты говоришь, что не пьёшь?
– Култышев не пьёт, не я.
– Да, это всё объясняет. Не пьёт. Хоть ест?
– Толик, не дурачься.
Но майор и бывший школьный друг всего лишь отшил доцента-химика и ничем делиться с ним не захотел. Хотя было видно: так называемые контейнеры кошек он видел воочию, и жалобы на изменяющихся людей на своих приёмах он встречал.
Зебриков не знал, что и думать. Тем более что ему всё чаще казалось, что его жизнь неинтересна и именно в этой неинтересности – высший смысл. Он всё чаще сидел неподвижно и молчаливо, смотрел напряжённо вдаль и любые разговоры считал лишними. К Култышеву он больше ходил. Зачем ходить?
Леночка позвонила первой. Она ничего не спрашивала, почти приказала:
– Завтра я к вам приду домой с самого утра. Наверное, ещё не поздно…
Что поздно? Зачем поздно? Зебриков не хотел спрашивать. Ему это было не интересно. Откуда-то к нему прибился большой кот его любимого чёрного цвета. Кот Пират умилительно мурлыкал, ни на шаг не отходил от Зебрикова, только решительно не давал себя гладить. И, кажется, он ничего не ел. Или ел, но Зебрикова это мало волновало. Пётр Петрович в основном целыми днями сидел дома, смотрел в стену. Хорошо, что с выпускными экзаменами в колледже он давно отстрелялся и коллеги его не беспокоили.
Наутро он проснулся от того, что кто-то резко распахнул дверь его квартиры. «Неужели я дверь вчера не закрыл?» – метнулась и исчезла случайная мысль. В центре комнаты уже стояли две фигуры – в джинсах и неприметных куртках. Фигуры позвякивали, словно под одеждой у них были металлические пластины. Одна фигура держала в руках бейсбольную биту, другая – переноску с ослепительно рыжим котом.
– Пётр Петрович, – узнал Зебриков голос Леночки, – вы – это вы или уже не вы?
– Зиновьева? Ты откуда здесь?
Но доцент уже не дождался ответа. Очень гудело в голове. Ничего не хотелось. Когда Зебриков очнулся, у его кровати сидели Зиновьева и парень чуть её постарше с неожиданным для такой обстановки панковским ирокезом.
Зебриков удивился:
– А ирокез почему?
– Ничего другое уже не интересно? – пробасил парень. – Ирокез потому, что мы играем в панк-группе «Лакьютес» и сегодня выступление. У меня бас-гитара.
Зебриков вспомнил, что Лакьютес Борг – это герой фантастического сериала «Звёздный путь». Заставил себя встать с кровати.
– Мне всё интересно.
– Это хорошо, – сказала Леночка. – Сейчас мы встанем и пойдём. Мы всё расскажем, но не здесь и не сейчас.
Зебриков посмотрел под ноги и чертыхнулся:
– Пират!
Прямо возле кровати лежал его распластанный кот. Контейнер был выпотрошен, металлический прямоугольник изнутри пропал.
– Дай ему погладить, Ярослав. Он ещё слишком слаб.
Парень с ирокезом достал переноску с рыжим котом, поднёс к кровати. Животное словно само тянулось к рукам Зебрикова. Кот мурчал, довольно поворачивал голову. Зебриков прошёлся ладонью по спине кота – никаких швов не было, почесал шёрстку на шее – тоже.
– Не бойтесь, это настоящий кот, природный, – засмеялась Леночка. – Его нужно гладить.
Зебриков снова провалился в омут сна. Когда проснулся, рядом лежал рыжий кот. Спросил:
– Как его зовут?
– Марк.
Парень с ирокезом пил его кофе из его кружки со знаком гороскопа. Рак на кружке распускал во все стороны все имеющиеся клешни и выглядел очень воинственно.
– Я долго спал?
– Достаточно, чтобы прийти в себя.
– Ярик, ему можно всё рассказать, – в комнату вошла Леночка.
Бейсбольная бита лежала на кресле рядом. Зебриков вскочил и схватил её. Воинственно махнул в воздухе.
– Зачем вы убили Пирата?
Ярослав не удивился вопросу:
– Вопрос правильный. Только мы его не убивали. Убить можно живое. А то, что вы называете, с позволения сказать, Пиратом – это просто робот. Механическая игрушка. Железяка, хотя и с пушистой шкуркой. Лена мне про вас рассказывала, поэтому я всякие прелюдии опускаю. И биту положите вы, наконец!
Зебриков послушно положил биту на прежнее место. Ситуация яснее в его голове не становилась, но он вдруг вспомнил шов на шее Пирата. Опять этот шов!
– Вы знаете, кто делает этих кошек-роботов?
– Пока я скажу так: вы восстановились от инфекции, возвращается интерес к жизни, ясность ума, а подробности сами скоро увидите. Одевайтесь, перекусите что-нибудь и сидите тихо. Дверь не открывать. Когда мы приедем, мы сами откроем.
Ярослав и Леночка ушли, забрав и свою биту, и рыжего кота Марка. Кот внимательно глядел в глаза Петра Петровича и одобрительно тронул его лапкой. Зебриков вздрогнул от осмысленного взгляда кота и отогнал видение: «Причудится же!»
Конечно же, ждать он никого не собирался. Ага! «Дверь не открывать никому, мы сами откроем». Себе будете в своих домах двери открывать!
Зебриков выскочил на лестничную клетку. «Интересно, давно я не выходил на улицу? И когда у меня появился Пират? Совершенно не помню».
Дверь к Култышеву была приоткрыта. Внутри горел свет. Пока Зебриков размышлял, заходить ему или не заходить, дверь распахнулась шире и оттуда вышел одноклассник-полицейский Толик Платонов. Он попробовал спрятаться в прихожей, но плечистого, квадратного вида Толика скрыть банальной дверной тенью было сложно.
– Привет, – улыбнулся Толик Зебрикову, словно всё было буднично и встретились они на оживлённом проспекте.
– Привет. Ты чего это к Вовке?
– Умер Вовка.
– От чего?
– Одиночество, брат. Все мы одиноки, оттого и несчастны. В жизни пользы не видим, общаться не хотим. Вот ты много со своим соседом общался?
Зебриков задумался. «Култышев умер?! Но почему здесь тогда Толик, а не скорая помощь?!»
– Вот и ты один живёшь. Общаешься тоже наверняка мало. Хочешь, я тебе кошечку пристрою?
– Мурку? – Зебриков вспомнил, что Култышев именно так назвал свою кошку.
– Можно и Мурку. Это уже как ты сам назовёшь. В приюте для животных могу протекцию составить.
О том, что у Култышева была кошка Мурка, Зебриков решил бывшему однокласснику не говорить. А Толик торопил:
– Ты насчёт кошки решай. Я тебе сегодня к вечеру перезвоню. Будь дома.
«И этот твердит, чтобы был дома. А вот не дождётесь!» Зебриков оттеснил Толика плечом:
– В магазин-то мне можно сейчас сходить?
– Можно, – ответил Толик, но отодвинул плечо в сторону еле-еле, на чуть-чуть.
– Это хорошо, что можно, – Зебриков начал спускаться по лестнице, замечая, что он ускоряет шаг – Толик тоже ускорялся.
Из подъезда они вышли почти одновременно. Толик бросился в припаркованную на тротуаре иномарку, а Зебриков – вдоль по улице. На повороте он приостановился, оглянулся на иномарку Платонова, та стояла на прежнем месте.
«Параноик! Показалось! Мерещится». Зебриков завернул за угол, почти бегом перебежал квартал. Оглянулся. Машина Толика ехала в том же направлении.
Машинально дошёл до магазина. Долго ходил среди полок супермаркета, глядя в витрины на припаркованную на стоянке «Тойоту» Толика. «Шпион хренов! Штирлиц!» На всякий случай сунулся в подсобку, откуда рабочие вывозили тележки с грузом.
– Куда прёшь? – остановила хлипкого интеллигента дама в халате. – Сюда нельзя.
– Грузчики у вас где? Мне бы договориться насчёт мебели.
Дама в халате поверила:
– Вот халтурщики. Работать не хотят, а дополнительно подработку берут.
Зебриков прошмыгнул на улицу, где у грузовиков курили рабочие. Дама в халате смотрела на него, поэтому подошёл к рабочим ближе:
– Салам, мужики. Мне бригаду бы – крышу на даче перекрыть. Не подскажете, к кому обратиться?
Рабочие охотно предложили несколько координат. Зебриков записал телефоны, потом обернулся. Дамы в халате на горизонте уже не было.
– Ренат? Так?
– Так. Звони только поздно вечером, не раньше восьми. Понял?
Но Зебриков, наскоро состряпав себе алиби, уже бежал через двор на соседнюю улицу. Там поймал такси и поехал на дачу. История с крышей напомнила о даче, а ехать больше было некуда. Не на работу же!
Его дача представляла собой небольшой рубленый домик с железной крышей. Внутри из мебели стояли стол, кровать и два стула в калейдоскопе тряпок, банок и каких-то совершенно необходимых в хозяйстве вещей: рамы от картины, сетки от кровати, арифмометра, лопаты…
Зебриков лёг на кровать, не раздеваясь. Его руки подрагивали, сердце бешено колотилось. «И что дальше? Что делал Толик у Култышева?»
Неожиданно дверь распахнулась. Внутрь вошёл Ярослав, но уже без ирокеза на голове – тот, видимо, оказался всего лишь концертным муляжом. Голова Ярослава была чисто бритой и даже слегка загорелой, что означало: видела она солнце этим летом, и не раз.
– Я что, дверь не закрыл? – Пётр Петрович точно помнил, что дверь он за собой закрыл.
– Вы не от тех и не там закрываетесь, – не обиделся Ярослав. – Вы сами не даёте ничего объяснить. Поймите, что нас могут здесь слушать, как и у вас дома. Вы можете никуда не убегать и дождаться, пока я смогу объяснить хотя бы то, что сам знаю.
Зебриков задумался. Всё выглядело предельно безумно и непонятно.
– По закону жанра сейчас вы должны отобрать у меня мобильник. Вот этот!
С этими словами он достал аппарат из портфеля и покачал им в воздухе. Ярослав, который словно того и ждал, ловко выхватил мобильник из рук:
– Наконец-то.
– Немедленно отдайте!
– Я оставлю его на вашем же столе. Потом придёте и заберёте. А сейчас, прошу, давайте поедем. У нас очень мало времени.
Ярослав толкал Петра Петровича к двери:
– Ну пожалуйста.
Но того вывели из оцепенения лишь неожиданные звуки выстрелов. Зебриков выглянул в окно и увидел Толика, который из табельного пистолета расстреливал переноску с рыжим котом Марком. Одна пуля, вторая…
Бывший одноклассник выпустил в несчастное животное всю обойму. Ярослав с Зебриковым уже убегали, перемахивая через забор. Ярослав подтянулся на руках, а доцент-химик опёрся на руку Ярослава.
Они заскочили в красную «копейку», которая стояла прямо у забора с незаглушённым двигателем.
– Он убил Марка. Но зачем?!
– Марк – настоящий кот. В отличие от этих контейнеров-роботов. Если бы не Марк, ты давно бы уже был не собой, а просто шеллом. А твой одноклассник Платонов – из тех, кто готовит захват, он уже субститут.
Зебриков подпрыгивал на рытвинах, но сообразил, что незнакомые слова звучат немного знакомо. Не зря он тысячи знаков сдавал на зачётах по английскому.
– Погоди. Шелл – это shell, то есть «оболочка», a substitution – это, если не забыл с университета, «замещение». Что ж вы так всё норовите по-иностранному называть, будто русских слов не хватает?
– Вы не правы, Пётр Петрович. Если называть всё происходящее по-русски, именно что ничего не поймёшь. Это надо называть по-иностранному, явление иностранное – вот и называть его нужно соответственно. Подробнее я расскажу и покажу на нашей базе.
– Базе?
– Ну, на нашей репетиционной точке.
– Вы, что ли, действительно рокеры из панк-группы?
– Точно! «Лакьютес».
Ярослав включил в салоне музыку. Было громко, металлически, задорно и необычно. Пара гитар и ударные. Группа что-то пела, но слов было не разобрать.
– Я на басу, если что, – уточнил Ярослав.
Зебриков постоянно оглядывался назад. Теперь он был уверен, что Толик ехал именно за ним на сигнал мобильника, и боялся, что «Тойота» сейчас снова покажется в зеркале заднего обзора.
– Не бойтесь. Тот субститут нас не догонит. Я ему колёса проткнул.
Час от часу не легче. Паренёк, который с собой носит нож, – это выглядело не менее подозрительно, чем Толик, разряжающий обойму боевых патронов в простого рыжего кота Марка.
– Ты носишь с собой нож? Бабочку?
Ярослав рассмеялся:
– Это у меня перочинный ножик такой. С шилом. Мультитул. Там даже вилка есть и четырёхгранная отвёртка. Так что, считайте, пока оторвались.
Репетиционной базой, о которой говорил Ярослав, оказался бывший пионерский лагерь. Жилые домики требовали ремонта, но в будке сторожа было электричество, а сторож тоже играл в группе «Лакьютес» на ударных.
Жора Михеев пропустил «копейку» через шлагбаум. Это был парень в больших очках в роговой оправе, с курчашками русых волос на голове и в джинсовом комбинезоне на голое тело.
– Привет.
Они уединились в ближайшем домике. Сели прямо на матрасы, постеленные на полу, поджав ноги. Вдоль стены стояли четыре переноски с разными кошками: сибирская, один перс, шикарный мейн-кун… Кошки мирно спали, словно и не заметили прихода гостей.
Ярослав сунул в руки Зебрикову раскрытый ноутбук с какими-то видео:
– Это снято вчера под Калугой. Допрашивают свежего.
– Шелла?
– Держи выше – субститута.
На видео какая-то миловидная женщина наговаривала на камеру, как она была инфицирована котомодулем КТ-2 через царапину на коже и её сознание заместили высшие.
Зебриков остановил запись:
– Котомодуль-2?
– Это контейнеры кошек, которые вы видели. Существует 10 базовых моделей в зависимости от реальных пород кошек. КТ-1 – это сибиряки. КТ-2 – персы.
Потом женщина на видео рассказала, кто именно с ней связывался и как это происходило. Потом вместо женщины на экране появились какие-то бочки с какой-то слизью. Этой слизью модели КТ инфицировали землян, и в течение недели-двух среднестатистический человек превращался в сосуд, наполненный такой чёрно-серой слизью, которая работала как антенна, принимая приказы из внеземного пространства.
– Внеземного?
– Ну мы не знаем точно, где это и кто генерирует сигнал. Но по планете уже найдено несколько складов с модулями КТ всех модификаций. Это миллионы псевдокошек!
– Но почему кошки?
– На кошек так хочется умиляться. Они такие пушистые, такие мурчащие… Когда вас придёт захватывать монстр с клыками, тут поневоле захочется сопротивляться, захочется стать героем и всех спасти. А кошки одним мурлыканьем своим обезоруживают, им не сопротивляться – им подчиняться хочется…
Сказанное после всего увиденного выглядело очень логично, но Зебриков продолжал искать противоречия:
– Если инфицирование проходит так быстро и его темпы должны были нас всех уже по нескольку раз заразить, почему все земляне ещё не превратились в шеллов, или как их там…
– Субститутов, – подсказал Михеев. – Понимаете, вдруг оказалось, что модели КТ не нравятся натуральным котам. И мурчание у КТ не совсем на той волне, и запах от железяк шёл, похоже, неприемлемый для живого кошачьего рода.
В общем, тот контейнер, что вам Зиновьева приносила, Марк добыл. Только увидел на улице – сразу за ним погнался, устроил словесную перепалку, а затем и голову роботу, который не откликался правильно по типу «свой – чужой», свернул.
Более того. Если инфицированный человек послушает мурлыканье настоящих кошек да опять-таки настоящих кошек погладит, то размножение внеземных организмов подавляется, а потом и вовсе прекращается.
