Конь рыжий. Том 2

Капитан вытер платком лицо, успокоил:

– До «упокой, Господи» далеко, Сидор Макарович. Но сообщение ваше заслуживает серьезного внимания. Считайте, что вы сотрудничаете в моем отделе. Мои принципы – свобода, и только свобода, без экстремистских вылазок монархистов или анархистов. Пусть процветает свободная торговля, кооперативные объединения, но без насилия над личностью. Без жандармской тирании!.. Для России достаточно, считаю, трехсотлетнего царствования самодержавного гнета! Или вы иначе думаете?

– Дай-то Бог, если утвердится свобода, – отозвался Сидор Макарович, тут же усомнившись: – А не сжуют эту свободу большевики? У них, как я изучил, строжайшая организация. Это же военный кулак!

– Анна – большевичка?

– По моим записям в тетрадях – не числится, – деловито ответил агент. – Потому как была еще зеленая и, хи, хи, хи, влюбленная!

– В кого влюбленная?! (Нет, Кирилл ее не забыл, если кольнуло в сердце.)

– К чему скромничаете, Кирилл Иннокентьевич? Она ведь грезила вашими стихами! Вы для нее были явлением Христа для души, жаждущей жизни и любви. И вдруг в сторону! Видели бы, что стало с ней! Вся семья встревожилась. Анечка, Анечка! Как бы руки на себя не наложила. Да и я глядел за нею денно и нощно; любимица моя, хотя и закружил ее этот Машевский. Ну, да не ее в том вина! С того и в Минусинск уехала учительствовать. А Прасковья, известно, большевичка. Краснее ее перец не вызревает, и тоже в когтях Машевского. В гражданском браке с ним состоит. Мерзостно!..

– Сейчас мы, пожалуй, никого не застанем в доме Ковригина? Вы для них личность известная!

– Как же! Как же! – поддакнул протодиакон. – Машевский, безусловно, смылся, а племянницы-то, должно, остались. Василий, конечно, дома. Он – извозчик. С большевиками не сотрудничал, но содействие оказывал. Из него можно много вытянуть при желании.

Капитан понял: допросы пытками! Ну, мерзостная личность! Нет, он его повяжет, этого старого шпика!

– Где ваши тетради?

– При мне.

– Давайте.

Протодиакон достал из-за пазухи три толстых тетради, завернутые в грязную тряпку, развернул и подал капитану, извиняюще пробормотав:

– Во второй тетради, на середине так, за апрель – май прошлого года есть о вас: какие вели разговоры с Машевским, Прасковьей и с теми ссыльными, которые каждодневно посещали дом Ковригина.

Ну, старый козел с бородой!..

– Вы что, и на меня писали доносы? – спросил капитан, втискивая тетради в офицерскую сумку.

– Как же! Без лицеприятия и выдумки. Как и полагается для информирующего предержащих власть.

– «Предержащих»! – поморщился капитан. – Кому доносили?

– Сергею Сергеевичу в собственные руки. «Клуб» был под его особым вниманием. Он ведь как говорил при Временном: «При партийной системе государства охранка должна рассредоточиться. Чтоб в каждом доме был агент, а за мужчинами надо начинать слежку со дня рождения; патриархальные семьи, говорил, надо полностью разрушить». Да ведь это сколько надо привлечь агентов! – сокрушенно вздохнул Сидор Макарович.

– Много арестовано по вашим доносам?

– Никого! Я же сказал: Временное – забеременело путаницей и нетвердостью власти. Вот она куда вылилась, свобода-то! А Сергей Сергеевич многих собирался взять. И на вас прицел был. По другой линии.

– По какой?

– Военная разведка целилась. Штой-то по Франции. Будто вы там с какой-то партией сблизились и сотрудничали для французов против нашей державы. Про то знает только Сергей Сергеевич! Это за моими пределами. У Сергея Сергеевича, надо думать, в личных архивах кое-что имеется.

У капитана тошнота подступила к горлу, будто он проглотил живьем жабу и она ворочалась у него в пустом желудке. Ну, омерзительный тип! И при царе доносил на подрывные элементы, и при Временном с офицерским комитетом сотрудничал!..

– У большевиков был агентом? Без вранья!

– Спаси Бог! – размашисто открестился протодиакон. – За што бы меня в тюрьму упрятали.

– В качестве «наседки» могли держать!

– Спаси Бог! Среди воров и картежников?

– Какая у вас была кличка в жандармской охранке?

– При царе? – протодиакон поскреб скрюченными пальцами в сивой бородке. – «Иеронимом» подписывался, в честь святого. А в прошлом году и с девятьсот одиннадцатого: «Исидор Ужурский». По месту рождения. Отец-то у меня богатый был, да развеялось богатство дымом – братья пустили на ветер, да еще сестра Таисия, любимица покойного папаши, немало выудила денежек и дом двухэтажный купила потом с Ковригиным в Красноярске. Вот и объехали меня братья с сестрою на саврасых! – сетовал Сидор Макарович.

– Та-ак! – Капитан закурил папиросу и глубоко затянулся. Ему необходимо выудить из протодиакона важные сведения, чтобы на время будущее обезопасить себя.

Протодиакон почувствовал на себе давящий взгляд, смутился: что нужно лобастому капитану?

– Размотаем главное, – начал капитан и в упор, как из револьвера: – Под какой кличкой в жандармской охранке работал Сергей Сергеевич Каргаполов?

Протодиакон не ждал такого вопроса – испугался:

– Тайны сии не разглашаются, господин капитан. Знаете?

– Знаю! Потому и спрашиваю, – оборвал капитан. – Вы теперь будете работать со мною, а у меня – иные принципы. Ясно? Ну!

– Сергей Сергеевич, как губернский комиссар, стоящий над вами, как начальником политического отдела, может меня привлечь за разглашение тайны.

– Это не ваша забота! Моя. А вы – помалкивайте! Ну?!

– При жандармском ротмистре Головине Федоре Евсеевиче он подписывался «Тихим». Да и держался тихо, не шумливо. Ну а под какими кличками работал с девятьсот девятого года – мне неизвестно. Он был отозван в Санкт-Петербург его превосходительством Зубовым. Слышали про такого? Работал при Третьем отделе его императорского величества.

– Кличка сотника Дальчевского?

– Господи, Господи! – завздыхал протодиакон. – К чему вам, господин капитан? Время – прошедшее. Не мои сии тайны – государственны, державны. Хотя теперь и нету той державы, дак ведь – правительства уходят, а тайны разведки остаются для всех тайнами. Вы же знаете!

– Не виляйте! Поздно! Выкладывайте! – освирепел капитан, растоптав папиросу.

– Если вам так необходимо, господи! Могу сказать: «Хазбулат» была его кличка. Мы его звали «Хазбулат удалой».

– Не врете?!

– Обижаете меня, господин капитан. Если уж сказал я, то только достоверное. Старшиною был в группе сыска.

– Верю. Доктор Прутов сотрудничал в охранке?

– Уклонялся. А как по державной практике: если человек в России плавает на казенной должности, то обязательно явно или подспудно состоит в тайном осведомлении. Но доктор уклонялся.

– Понятно. Ваш адрес?

– Пока живу при соборе в комнатушке свечного цеха. Не мог же остаться в доме шурина, хотя дом частично мой. Прикончил бы бандюга Василий или Машевский.

– Бумага у вас есть и все необходимое, чтобы писать? Хорошо! Идите к себе, закройтесь и подробно напишите на мое имя показание о сотрудничестве Каргаполова, Дальчевского и всех, кого вспомните, с охранкою жандармерии. Предупреждаю: подробно! Где, что и как было организовано? Система слежки «клубов», разветвлений, арестов, участие Дальчевского и Каргаполова. Не пугайтесь – от меня не выскочит! Но не вздумайте не выполнить задания. Я не «Тихий»! У меня другая хватка, и это прошу учесть сразу!

Протодиакон уже учел – ноги еле держали.

– Господи! Господи, спаси мя!

– До трех часов дня – ждите меня. Будем вместе брать ваших милых племянниц. Это вас не пугает?

– Претерплю, господи, претерплю, – клонился грудью на посох протодиакон. – Надо обезвредить, что поделаешь! В таком деле родства нету.

Капитан еще не все вытянул:

– Как понимать «протодиакон на выходах владыки»?

– При соборных богослужениях его преосвященства архиерея-владыки я иду с малыми слугами – ипподиаконами, а так и при алтаре помогаю владыке.

– Ясно. Владыко и священники сотрудничали с охранкою?

– Непременно, но чрез особое касательство, как тайну исповеди разглашали, а сие – грех тяжкий.

Капитан призадумался: все лгут и продают рабов господних. Священники, владыки, папы римские, премьеры правительств, все и вся продажно и подчинено великому негласному ордену тайной разведки!

– Позвольте спросить, – проверещал протодиакон. – В какой должности будут при губернском комиссаре полковник Шильников, а так и войсковой старшина Старостин?

– Вы что, видели их?

– Как же, как же! Из этого дома вышли с Сергеем Сергеевичем. Казаков было здесь полусотня али больше. Вся улица возле дома в конском помете, заметили? Казаками командовал какой-то есаул, должно. В голубом казакине, звероватый на вид, хотя и молодой. А потом, когда Сергей Сергеевич с полковником Шильниковым и войсковым старшиной Старостиным сели в автомобиль, из дома вышли еще три офицера. Ну, спросили: по какому делу? А я им: по политическому. Один офицер назвал вас, что вы, говорит, занимаетесь тюрьмой.

Капитан теперь только понял, откуда возле дома столько конского помета. Он давно сообразил, что здесь были казаки! Какие казаки? Войсковой старшина Старостин, как ему известно, находился в подполье в станице Есауловой, и с ним был брат Кирилла, Андрей Иннокентьевич, сотник. И Гавриил, пожалуй, скрывался в Есауловой. Но – полковник Шильников! Уехали в одном автомобиле встречать чехословацкие эшелоны?! Ну и ну, дела! Шильников открыто рвется на большой скандал! Тогда как же мог поехать с ним в одном автомобиле подполковник Каргаполов? Что-то тут неладно! Надо спешить на вокзал.

Протодиакон заметил-таки:

– Ладно ли, господин капитан, что вы в этом мундире? И орден Франции, сапоги, мундир, только погон нету. А ведь как помню, Сергей Сергеевич ох как поносил развратную Францию!

У капитана Ухоздвигова другое кипело в голове: Шильников с Каргаполовым! Не спелись ли они? За счет чьих голов? Если есаул Потылицын командовал казаками…

– Идите выполнять задание, Сидор Макарович. Не менее пятнадцати страниц текста, предупреждаю. Чем больше текста, тем выше вознаграждение. Это мне крайне необходимо для развертывания работы отдела. А мой мундир пусть вас не смущает; я жандармских не носил.

«Господи, Господи, – постанывал Сидор Макарович, направляясь восвояси и боязливо оглядываясь. – Ведь он мне петлю на шею накинул – только затянуть, и – аминь!.. Ох, хо, хо! Куда он тянет, француз проклятый, знать бы… А – крут, крут, яко волк. Ну, да не сожрать ему Сергея Сергеевича – не тот квас. У Сергея Сергеевича всегда два лица: одно для всех, другое – тайное, сжует французского путаника! А вот ежли я напишу показание на Сергея Сергеевича, а так и других офицеров по тогдашней охранке, воспоследует мне от самого Сергея Сергеевича препровождение в преисподнюю! Спаси мя, Господи! Скрыться надо на некоторое время. Да ведь сыщет, француз. Агентуру пустит; а есть ли у него агентура?..»

Так и сяк обдумывал Сидор Макарович, а выхода не было. Ведь уже выдал тайну. А разве не сказано было в подписке: ни устно, ни письменно и ни во сне?!

«Сошлюсь на слабость зрения и нездоровье после тюрьмы, – изворачивался Сидор Макарович. – И то! Какое мое здоровье? Ноги как чужие. Хоть бы на шкалик дал! С шурина-то я непременно сорвал бы десять тысяч, как предупредил Таисью. Сыскали бы! А што получу от француза? Ох, Господи, Господи!..»

Куда ни кинь – везде клин.

IX

На Плац-Парадной площади встретились капитану казаки – ехали не строем, кучею, какие-то взъерошенные, а впереди атаман Бологов в расстегнутом френче, без фуражки и шашки. Один из казаков узнал каракового коня:

– Вот и конь мой! А я-то думал – канул конь! – Капитан уставился на Бологова: на его френче выдраны пуговицы, карманы оторваны, лицо в кровоподтеках, губы разбиты, даже черные усики будто покривились. Казак, узнавший коня, вырвался вперед к капитану, сокрушаясь, как отощал конь!

– Разве мыслимо так относиться к животному? Не кормлен, не поен, наверное, вторые сутки. Ай-я-яй! Нехорошо, господин офицер!

– Да погоди ты со своим конем! – рявкнул Бологов. – Отстань! Цел твой конь, а покормить успеешь еще. – И к казакам: – Езжайте, я вас догоню.

– В чем дело, сотник? – спросил Ухоздвигов.

– Дело – табак! – плюнул Бологов и, достав платок, осторожно вытер разбитые губы. – Видите, как разделал меня есаул Потылицын со своими орлами? Это за то, что я его вчера по приказу Ляпунова разоружил. Взъярились, гады! Если вы едете на вокзал – схватят. Хорошо, что припозднились. Ляпунов, Розанов, Коротковский, Мансуров и Троицкий посажены в подвал под рестораном. А меня Каргаполов погнал найти хоть под землей хорунжего Лебедя. А где его искать?

– Что там произошло?

– Говорю же – переворот! Полковник Шильников с войсковым старшиной Старостиным и с двумя сотнями казаков заняли вокзал – из Торгашиной и Есауловой прикопытили, гады! Ну и захватили власть. Подполковник Каргаполов перешел на их сторону. Теперь он управляющий губернией, а Шильников – начальник гарнизона. Кутерьма, туды их в иголку! – Бологов матюгнулся от всей души. – Еще ждут сотню казаков из Атамановой и полусотню из Казачинска. Вот-вот прикопытят. Шильников даром время не терял прошлой ночью. Развернулся на всю катушку, а с ним есаул Потылицын.

Как же он, Кирилл Ухоздвигов, не разгадал вчера маневра подполковника Каргаполова и Шильникова? Не случайно они запутывали Ляпунова с ответом Гайде, чтобы вызвать недовольство командующего чехословацкими войсками! Все было заранее обдумано. Наверняка Каргаполов вел двойную игру из тюрьмы. Его, понятно, не устраивало место губернского комиссара, ему нужно было управление губернией! Разгул белого террора, резня и пытки без суда и следствия!.. Недаром он так артачился в тюрьме, когда полковники выдвинули Ухоздвигова на пост начальника контрразведки!

Бологов трубно сморкался и матерился, проклиная все и вся на свете.

– А где искать хорунжего? У кого он, не знаете?

– Зачем он понадобился?

– Не знаю. Приказал: если не доставлю его, упрячет меня в тюрьму и рядовым пошлет на фронт. Живого или мертвого требует.

Капитан почувствовал тот прилив неудержимой энергии и ярости, какой не раз выручал его в трудные моменты.

– Не ищи хорунжего, сотник. Это первое. Мне нужен извозчик. Это второе.

Бологов внимательно посмотрел на капитана. Что он еще задумал?

В центре Плац-Парадной площади стояли безработные извозчики.

– Давай одного сюда! – приказал капитан.

Бологов рысью поскакал за извозчиком и, когда вернулся, не узнал капитана: на нем было золотое пенсне и парадные погоны.

– Извините, господин капитан. Не понимаю.

– Ви, русски офицер, не знай французски – язык свободно народ? – удивился капитан и разъяснил на ломаном русском, чтобы сотник распустил пока казаков, а сам ехал в ресторан «Метрополь» и выпил бы «смирновки» для успокоения и лицо бы помыл: неприлично для офицера иметь лицо, испачканное собственной кровью. Он, капитан Шерпантье, найдет сотника в «Метрополе». – Вам понятно?

– Понятно, господин капитан, – хлопал глазами Бологов, удивляясь и завидуя капитану, – вот что значит капиталы папаши! Все они, братья Ухоздвиговы, получили прекрасное образование, не то что он, Григорий Кириллович Бологов, сын простого казака! – С казаками из Есауловой станицы, – вспомнил Бологов, – прибыло несколько офицеров, а с ними – сотник Андрей Иннокентьевич и поручик Гавриил Иннокентьевич Ухоздвиговы.

– Прекрасно, сотник! Возьми этот конь для хозяин!

Капитан вошел в роль француза и явно пускал пыль в глаза извозчику, а заодно и Бологову.

Извозчик – бородатый старик в легкой поддевке под синим кушаком – с почтением оглядывался на француза.

Со стороны вокзала раздался оружейный залп из нескольких стволов.

– Бронепоезд прибыл, господин капитан! – таращился на Ухоздвигова Бологов, не понимая, что задумал капитан. Встретиться с Гайдой, а в свите Гайды, конечно, есть французские офицеры!

– Вокзаль! Вокзаль! – подтолкнул извозчика капитан. – Надо спешить, спешить!

На вокзальной площади у тополей – привязанные кони, кони. Пешие и конные казаки, при шашках и карабинах – полным-полна коробочка!..

Извозчика задержали двое казаков. Кого везешь?

– Французского офицера, – ответил извозчик, а «французский офицер», ворочая на чужом для казаков языке, повторял два слова по-русски: «Встреч Гайда! Встреч Гайда!»

– Вези его к вокзалу! – разрешили казаки.

Капитана и в самом деле было трудно узнать: низко опущенная фуражка с длинным козырьком затемняла верхнюю часть лица, да еще пенсне, скрывающее глаза, мундир и погоны! Возле двери в вокзал дежурил казак и еще какой-то молоденький офицер. Ухоздвигов представился ему на ломаном русском языке капитаном французской армии Шерпантье, который прибыл на встречу командующего Гайды и просит офицера сопровождать его к вагону.

– Стой здесь! Никого не пропускать! – приказал казаку молоденький офицер, преисполненный гордости, что именно ему выпала честь сопровождать французского офицера к самому Гайде, а не торчать у дверей по приказу папаши, полковника Шильникова (это был сын Шильникова, недоучившийся юнкер).

На перроне толпились все офицеры, «шильниковцы и каргаполовцы», уверенные в своей победе над кликой арестованных полковников, самозваных правителей губернии – Ляпунова, Розанова, Коротковского. Казаки на перрон не были допущены – висели на заборе, толпились у проходных ворот, разглядывая бронепоезд со щетинящимися из гнезд пулеметами и пушками. Из бронированных вагонов успели высыпать чехословацкие легионеры, офицеры, в два ряда заняв перрон. Гайда, размашистый, плечистый, в австрийском мундире, в лакированных сапогах, стоял возле штабного салон-вагона с надраенными медными двуглавыми орлами. В тот момент, когда юнкер Шильников, растолкав господ офицеров, провел за собой французского капитана Шерпантье навстречу командующему Гайде, парадным шагом подошли полковники Шильников, Каргаполов, войсковой старшина Старостин, держа руки под козырек, а следом за ними несли хлеб-соль почтенные отцы города – седовласый Кузнецов и лысеющий грузный Гадалов, прибывшие на вокзал в свите Ляпунова и при «стечении обстоятельств» принявшие сторону Сергея Сергеевича Каргаполова, пообещавшего им немедленно организовать погоню за совдеповцами, чтобы вернуть в пустующие банки золото и выпросить у Сибирского правительства кредит для оздоровления промышленности и торговли в губернии. Хозяева-то все равно они, отцы города, ворочающие промышленностью, хотя и захудалой, приисками и торговлей.

Чехословацкие легионеры пропустили французского офицера, и тут капитан Ухоздвигов так быстро пошел вперед, что подоспел к вагону командующего Гайды как раз в тот момент, когда Каргаполов торжественно приветствовал славного Гайду, истинного освободителя Сибири от тирании большевиков.

Капитан Гайда безразлично слушал приветствие, ничем не проявлял своей заинтересованности и не вскинул руку к козырьку; рядом с ним толпились чехословацкие штабные, французские офицеры, русские, и в их числе возвышался тучный, мордастый генерал Новокрещинов. Однако Гайда сразу увидел капитана Ухоздвигова, с которым пировал в Самаре, делился ошеломляющими замыслами свержения большевизма! И капитан Ухоздвигов был именно в той же французской форме, при тех же орденах, как будто они вчера расстались.

– О, мой капитан! Капитан! Ошинь рад, мой капитан!

И, отмахнувшись от полковников (на этот раз Шильников был без погон; игру кончил – привел себя в надлежащий порядок), Гайда сам подошел к капитану и, как того никто не ждал, обнял и расцеловал его. Тут и подполковник Каргаполов разглядел «француза» – глаза осоловели и дрожь прошла по телу.

А два капитана, поздравляя друг друга, радовались долгожданной встрече, ничего доброго не предвещавшей ни Каргаполову, ни Шильникову.

Капитаны разговаривали на французском. Ухоздвигов сообщил: командующего чехословацкими войсками Гайду встречают оголтелые монархисты, только что арестовавшие социалистов-революционеров: управляющего губернией полковника Ляпунова, а с ним – таких-то и таких-то губернских правителей; глава монархического заговора – вот этот полковник Каргаполов, бывший сотрудник царской жандармерии. Прошлой ночью именно он, Каргаполов, спровоцировал полковника Ляпунова дать командующему Гайде возмутительную телеграмму об освобождении Красноярска силами патриотов, чтобы вызвать неудовольствие командующего и с его помощью утвердить себя вождем губернии, вызвать резню среди офицеров, сорвать формирование воинских частей и прочее.

Слушая французское бормотанье капитана Ухоздвигова и ни слова не понимая из того, что он говорил Гайде, Каргаполов раз пять поймал свою фамилию в потоке гундосых слов, наливаясь ледяным холодом страха. Лицо его сперва побурело, потом начало бледнеть, и нижняя челюсть противно дрожала. Топит, подлец! Топит без жалости и милосердия, как будто сам Каргаполов час назад не топил без жалости и милосердия своих собратьев, да еще приказал схватить капитана Ухоздвигова, как только он появится у вокзала. Уж он-то, Каргаполов, выспался бы потом на «французском агенте». Надо бежать, бежать без оглядки! Но как убежишь, если Каргаполов прикипел у личного вагона командующего Гайды, а сзади оцепление чехословацких легионеров с офицерами!

Выслушав информацию своего друга, капитан Гайда мгновенно преобразился: он любил разделываться с мятежными офицерами, как это случилось в Омске и Новониколаевске, когда белогвардейцы, захватив власть с помощью легионеров Гайды, растащили воинские части всяк в свою сторону, а в Новониколаевске вспыхнула перестрелка, в которой были жертвы с той и другой стороны. Им бы только власть, этим белым офицерам царя-батюшки; у них пусто в голове, как у генерала Новокрещинова, которого Гайда не допустил до командования даже полком в Средне-Сибирском стрелковом корпусе, оставив при своем штабе консультантом.

– Поручик Брахачек! – подозвал Гайда одного из своих офицеров и отдал команду объявить боевую тревогу: орудия двух бронированных передних платформ направить на станцию, депутацию офицеров разоружить и арестовать, как и всех офицеров на перроне, составить списки мятежников и препроводить в тюрьму под конвоем.

Ни Каргаполов, ни Шильников с войсковым старшиной Старостиным не успели сказать ни одного слова в оправдание, да и не знали, что наговорил на них капитан Ухоздвигов. Легионеры под командованием поручика Брахачека моментально разоружили их; седовласый Кузнецов с перепугу уронил хлеб-соль, тут же втоптанный в щебенку между шпалами. Стрелки-чехословаки бегом окружили вокзал, чтобы не выскочил ни один офицер с перрона. «Ни с места! Ни с места! Вы все арестован!» – орал поручик Брахачек.

Не прошло и получаса, как с заговорщиками было покончено – были – и нету, – переписали поименно каждого, отобрав оружие, и, выстроив на привокзальной плошади, пересчитали: семьдесят пять – лоб ко лбу, оцепили конвоем, и – шагом арш! В тюрьму, господа хорошие.

Это было редкое зрелище для горожан. С быстротой птичьего полета разнеслось по городу: чехословаки арестовали русских офицеров и гонят в тюрьму. Со всех домов в улицы высыпали любопытствующие горожане поглазеть на чехов и арестованных. Чехи-то, чехи-то, оказывается, не только большевиков и совдеповцев хватают, а офицерье!

У Каргаполова было такое состояние безразличия и отчужденности от всего сущего, точно он шествовал на кладбище к собственной могиле. И надо же было случиться так, что хорунжий Лебедь, предупрежденный вчера капитаном Ухоздвиговым держаться покуда в стороне, хорошо отоспавшись в доме миллионерши Юсковой, выехал на Вельзевуле поразмяться и «понюхать воздух», вдруг встретил необычайное шествие этапируемых чехословаками офицеров: «Экое, Господи прости! Али чехи метут русских офицеров? – дрогнул предусмотрительный и весьма осторожный в действиях Ной, плотнее втискиваясь в седло. Узнал Каргаполова, есаула Потылицына с подхорунжим Коростылевым и старшим урядником Ложечниковым, чему был весьма рад. – Ну, этих гнать надо! Пущай посидят с Богом, авось поумнеют», – напутствовал Ной и повернул Вельзевула обратно в крепость госпожи Юсковой.

Протодиакон, Сидор Макарович, предупрежденный соборным трапезником, тоже помчался с необычайной проворностью посмотреть арестованных офицеров и успел-таки. Как раз в тот момент, когда этапируемые подошли к спуску с горки к тюрьме по Плац-Парадному, Сидор Макарович подбежал к угловому дому. И кого же он увидел среди арестованных?.. Самого Сергея Сергеевича! «О, господи! Да што же это, а? Кажись, француз уже сожрал его? А?! То-то и вырядился в мундир. Сам, должно, рвется на должность губернского комиссара. Ах, беда-то, беда-то! – постанывал Сидор Макарович. – И Шильникова гонят, Старостина, а вот и тот есаул!.. Ай, ай, ай! Надо писать показание, а то и меня упрячет, хлыст проклятущий…»

Обстановка для Сидора Макаровича окончательно прояснилась.

Х

Капитан Гайда дал знатный завтрак в честь губернских правителей – Ляпунова, Троицкого, Коротковского, Мансурова, министра Прутова, а с ними был и друг его, капитан Ухоздвигов, славный капитан, достойный кавалер ордена Почетного легиона!