Когда тают льды: Путь Велены

– Понял, – тут же сбавил тон легионер, осторожно укладывая оставшиеся сумки поверх сундука. – Принимай коллегу, Мартин! Доставил с минимальными неудобствами, по самой прямой дороге.

Кристарский маг и по совместительству харчевник кивнул, тщательно вытирая ладони-ковши о передник. Вышел из-за стойки, тотчас оказавшись ещё больше – как только в собственные двери проходил? – сунул лопатообразную длань Велене:

– Мартин.

Сикирийка нашла в себе силы протянуть свою руку в ответ, но горло словно перехватило судорогой: это и есть тот самый великий маг, трудами которого она так восхищалась? Стонгардский самородок? Бриллиант среди навоза, как называл его мастер Грег?

На глаза едва не навернулись слёзы – от горечи и жалости к себе. Последняя надежда на интересного собеседника погасла.

– Она не слишком разговорчива, так что вы сойдётесь, – усмехнулся Дагборн. – На стол накроешь? Я угощаю, – подмигнул Велене легионер.

– Поселишь у себя? – поинтересовался тем временем отец Кристофер. – Или…

– Разберёмся, – негромко отозвался Мартин.

Духовник помолчал, переводя взгляд с опустошённой Велены на молчаливого харчевника и нетерпеливого Дагборна – время же идёт, в конце концов, а до северной крепости ещё добраться надо – затем благословил собравшихся под крышей и вышел, сославшись на скорую вечернюю службу.

– Вина, чтобы согреться, – скомандовал легионер, нетерпеливо поглядывая на неподвижную колдунью. – Ты, красавица, шубу сними, разложи на лавке у очага – всё не так холодно будет.

Несмотря на приказной тон, Велена последовала совету тотчас; сбросила мокрую одежду почти с остервенением, усаживаясь рядом. Обволакивающее тепло от раскалённых угольев постепенно вытесняло дурной озноб, кровь медленно приливала к щекам.

– Не переживай, – легионер уселся за стол, протянул ладонь, накрывая её сложенные на коленях руки, – я сюда часто залетать буду. Новостей принесу, как там твои друзья устроились. Может, гостинцев каких…

Близость огня вдохнула наконец свежие силы в сикирийскую колдунью. Велена вздохнула раз, другой, обводя харчевню уже почти осмысленным взглядом. Здесь оказалось чисто, тепло и уютно, пахло вином и едой, посетителей пока не наблюдалось, а хозяин не докучал праздными разговорами, скрывшись в подсобке. Колдовские силы постепенно возвращались тоже: сощурившись, Велена разглядела тонкие серебристые нити в воздухе, огненно-жёлтые – над очагом, и зеленовато-синие – над кувшином с водой. Магия стихий проступала явственно, а вот магия разума и духа…

Велена посмотрела на придвинувшегося вплотную легионера и едва не вздрогнула: тело его казалось призрачным, очертания зыбкими, и в просвечивающиеся кости вгрызалось со спины тёмное, липкое… От неожиданности мысли побежали быстро, непокорно; вырвались наружу поспешными словами:

– Избавься от двуручника!

Дагборн резко отстранился, и хрупкая паутина чужой жизненной энергии рассыпалась перед колдовским взором.

– Зачем? – поразился легионер.

– Не тебе подарен, – быстро нашлась Велена.

Помощник иммуна жёстко усмехнулся, выпрямляясь на лавке.

– Верно, красавица, жизнь не так часто баловала меня подарками. Так что будь уверена: если попадётся в руки что интересное, уж я его не выпущу. Белый Орёл сам отдал меч, я силой ничего не отбирал. Оцени моё терпение!

Что-то чужое почудилось Велене в голосе легионера. Яростное рычание, злое нетерпение, отголосок тёмной энергии, пробравшейся в незащищённый разум. Мастер Грег! Знать бы, что делать теперь, когда артефакт попал не по назначению…

Может, написать Райко, чтобы они со Стефаном выкрали проклятый меч? Передать записку с Дагборном? А что, если наглый легионер обучен грамоте? Стонгардский и сикирийский диалект наверняка разумеет, а если писать на бруттском… положа руку на сердце, её товарищи и сами не слишком-то хорошо понимали чужой язык. И кто знает, какие у них там условия, в северной башне? Подобраться к Дагборну будет непросто, но…

Но у неё это получится лучше. Не сейчас – легионер взвинчен и напряжён – но, может, в следующий раз, когда он заглянет в Кристар? Если тёмный дух не сожрёт его к этому времени. Нет, надо срочно что-то придумать… Пусть мастер простит её: отпустить Дагборна со смертоносным мечом за спиной она никак не могла.

– Кушайте, – необъятный хозяин подошёл с полным подносом, поставил на стол дымящиеся блюда. Сам уселся напротив, на жалобно скрипнувшую табуретку. Улыбнулся Велене неожиданно хорошей улыбкой сытого и добродушного человека. – Горячее, согреетесь как раз. Главное – то, что внутри, верно? Если изнутри греет – то какая разница, что снаружи лёд? А если лёд в тебе, то и самый яркий костёр его не растопит…

Пальцы Велены, уже подносившие ароматную настойку к губам, дрогнули.

– Меч у тебя занятный, – снова заговорил Мартин, глядя сквозь Дагборна. – Никак разглядеть не могу…

– Иммуна подарок, – поспешно отмахнулся тот. – А ему господа маги всучили.

– Господа маги, значит… – понятливо протянул харчевник. – Интересно… служащий двум господам верен хотя бы одному?

Страх закрался в сердце Велены ледяной иглой. Мастер Мартин, какого бы магического круга ни был, видел сидевший в артефакте тёмный дух! И уже наверняка сложил два и два в могучем уме! Проклятье…

Выдавать свои знания толстый маг, однако, не спешил.

– Снова эта твоя философия, Мартин, – поморщился Дагборн, запихивая за щёку кусок мяса, – если б ты ни капли в рот не брал, заподозрил бы горячку, а так… Представляешь, – повернулся уже к Велене легионер, – хозяин таверны не пьёт и даже не нюхает! И притом весьма успешен в своём деле. Загадка! Как так?

– Потому что он не хозяин таверны, – не узнавая своего помертвевшего голоса, отозвалась Велена, – а маг. Таверна лишь прилагается.

Мартин вдруг рассмеялся, гулко и сочно, так что даже раздражённый Дагборн заулыбался.

– Верно, – подтвердил легионер, – досталось дельце покойного папаши младшему сыну, всем на удивление. И ведь чего не продал-то? – обратился к Мартину он. – Денег срубил бы – и обратно в гильдию магов. Там твоим опытам да книгам никто не помеха…

– А Рем? – негромко перебил маг-харчевник.

Дагборн заколебался, затем через силу кивнул, словно соглашаясь, и с удвоенной силой налёг на принесённый обед. Как только Мартин поднялся, вспомнив, что тесто давно пора из подсобки перенести в кухню, легионер залпом допил принесённое вино и со стуком поставил стакан на стол.

– Вот же ж не повезло бедняге, – задумчиво проронил Дагборн, мельком обернувшись на пустой зал, – привязан к убогому, хотя душой рвётся прочь. Так себе положение, скажу тебе. На родине его ничто, кроме Рема, не держит…

– Кто такой Рем? – вполголоса поинтересовалась Велена.

– Старший брат, – дёрнул щекой Дагборн. – По слухам, сильно доставал нашего Мартина в детстве и отрочестве… так, что тот с радостью побежал к магам, как только сумел. И если б папаша его, тот ещё запойный пьяница и тиран, не свёл в могилу всех домашних, кроме Рема, так и не вернулся бы. В одну седмицу всех скосило: мать от простуды слегла и не поднялась, средний сын в море на рыбалке утоп, папаша со старшим сыном уселись за горькую, и после той попойки старик отдал Творцу душу, а Рем умом тронулся. Мартину пришлось домой вернуться, разгребать всё это… – Дагборн ругнулся сквозь зубы, махнул рукой. – Хотя, по совести, Рема – ну, того Рема, которого я ещё помню здоровым, а не этого… в общем, было за что удушить. А Мартин не пьёт. Видимо, в детстве насмотрелся, на всю жизнь хватило.

Велена поставила надкушенный кусок сыра обратно. От скупого и ёмкого рассказа Дагборна волосы становились дыбом: жить в глухой провинции с талантами мастера Мартина, притом быть обременённым ненавистной с детства таверной и умалишённым старшим братом, когда дух рвётся прочь, к знаниям и искусствам… верно, то ещё испытание.

Пожалуй, им с мастером Мартином всё же найдётся, о чём потолковать. Если, конечно, ему не взбредёт в голову заговорить о проклятом двуручнике.

– Полетел я, – Дагборн оставил на столе несколько монет, рывком поднялся, поправляя на груди перевязь, – по темноте даже я с пути собьюсь, так что время не терпит. Не скучай, красавица, – тяжёлые ладони легли ей на плечи, сжимая и как будто притягивая поближе, – я вернусь.

Не слишком-то жаловала она наглого и самоуверенного легионера, но он оставался единственным, кого она здесь знала. Кому, по большому счёту, она ещё нужна? Империи? Смешно. В Ло-Хельме хотя бы был иммун Сибранд…

Проклятье. Человек, которого они обязались, но так и не сумели – на беду или на счастье – убить.

От быстрого поцелуя Велена увернулась вовремя. Дагборн коротко рассмеялся, но не настаивал: отсалютовал пальцами к виску, поправил съехавший двуручник и, не прощаясь с исчезнувшим хозяином, рванул дверь на себя. Плеснуло внутрь обжигающим холодом, расстелился покрывалом мелкий снег у входа.

– До встречи, красавица Велена!

Дверь захлопнулась – как крышка гроба над её могилой. За стенами выл северный ветер, трещали, наполняя воздух запахом смолы и трав, дрова в очаге, булькало и шипело на кухне, отдавались скрипом по всему дому тяжёлые шаги хозяина, а колдунья вдруг ощутила себя одинокой и бесконечно чужой в затерянном среди льда и снега месте ненавистной службы.

«Райко! Я не продержусь здесь и седмицы. Замёрзну, умру от голода, одиночества и тоски, отупею от бесконечного снега за окном, потеряю всё, что обретала столь тяжким трудом. Всё, всё здесь ненавистно! Серые тучи на хмуром небе, вой северных ветров, привкус соли на губах, тёмные дома с неприветливыми окнами. Будто смотрит кто оттуда – неприязненно, выжидающе…

И самое гадкое, что без их помощи мне не прожить и дня.

Староста в этой дыре – женщина. Сухопарая старуха с толстыми косами, переплетёнными на стонгардский манер, и сильно нарумяненным лицом. Тяжёлые украшения смотрятся нелепо среди убогого быта: на весь городок она одна такая модница. Символ власти, может быть?

Меня она поприветствовала сдержанно, но тепло: я ощутила себя почти внучкой, вернувшейся домой после долгих лет учёбы. В Кристаре нет воинских частей, всех способных держать оружие направляют в северную крепость, так что маги – единственные боевые единицы на случай нападения альдов. Неудивительно, что староста Ульрика обрадовалась пополнению.

В наши с Мартином обязанности входит, помимо докладов иммуну Сибранду и появления на советах у старосты Ульрики, также ежедневное патрулирование города и окрестностей; теперь, когда появилась я – всё это можно проделывать на ящере за считанные минуты. Наш доблестный харчевник, как оказалось, не очень-то любит высоту, поэтому раньше обходился своими ногами и вечерними бдениями в порту и за городом. Сказал, что почувствует опасность, если такая случится. Хорошо устроился, с учётом, что жалование, как обещает Ульрика, магам легиона платят исправно.

О Мартине: я не знаю, как к нему относиться, Райко. Это, безусловно, не тот человек, которым я так восхищалась на расстоянии. Толстый, опустившийся в своей дыре, растерявший все амбиции, утративший надежду на будущее и волю к борьбе. Мартин, бесспорно, очень умён: я вижу, как он скользит безмятежным взглядом по лицам, как будто обдумывая очередной рецепт пирога, а затем глаза его становятся напряжёнными, прячут острый блеск за светлыми ресницами; губы плотно поджимаются.

Он не слишком-то мне рад: я свидетельница его позора и зарываемого в землю таланта. Даже не трудится это скрывать: со всеми благодушен, приветлив, каждого накормит и напоит, обогреет и разговорит, а со мной – меняется, становится серьёзен и неулыбчив. Я понимаю, что он осуждает меня, и это почему-то не даёт покоя. Мастер Мартин знает о нас, Райко.

В первый же вечер, как только Дагборн оставил меня в харчевне, он вышел из кухни, вытирая руки полотенцем, и спокойно спросил:

– Совесть-то не мучает? Отпускать человека с тёмным артефактом за спиной?

– Следи за собой, – отрезала я, разозлённая его проницательностью.

– Я тоже хорош, – согласился Мартин. – Просто подумал, что надо дать тебе шанс объясниться. Да и артефакты… разные бывают. Я не всё разглядел. За Дагборна не слишком переживай: я намешал в его вино защитное зелье, укрепляющее тело, дух и разум. Это продержит его, надеюсь, до следующего визита. Да и Снежок в полёте будет спокойнее: пока сущность хозяина побеждает тёмную, ящер послушается руки Дагборна. Он здесь часто появляется: я избавлю его от меча сразу же, как увижу на пороге. Мне другое интересно: кто тот умелец, выковавший меч для иммуна Сибранда?

Я замешкалась с ответом, мой дорогой: ведь теперь я, да и вы со Стефаном, оказывались в полной власти разоблачившего нас мастера Мартина. Не будь я так влюблена в его научные труды, ты бы узнал всё, что я могла бы о нём подумать в самых нелестных выражениях. Но… я не думаю. Даже сейчас – нет.

– Мастер Грег, – ответила я нехотя: в конце концов, даже иммуну Сибранду мы сказали правду. – Они учились когда-то вместе, и мастер передал ему через нас подарок.

– Не совсем так, – возразил харчевник, оттирая прилипшее к огромной ладони вязкое тесто. – Грег был кругом повыше, когда мы учились в гильдии, так что они не пересекались. С иммуном Сибрандом за одной скамьёй учился когда-то я сам. И до ломоты в зубах, до сердечной боли и бессонных ночей, завидовал ему самым недостойным образом.

– Почему? – удивилась я. – Иммун – маг лишь третьего круга, как и я, а ты…

– А мой круг повыше, да и таланта побольше, – спокойно подтвердил Мартин. – Но при этом я не был ни воином, ни красавцем, и не имел такой звериной воли к победе, как у Сибранда. Преград для него не существовало. Он пришёл в гильдию ради сына, и свою цель из виду не терял. Но при этом оброс друзьями, любимой женщиной, почестями и славой, в то время как я… остался всего лишь Мартином.

– У каждого свой путь, – осторожно отозвалась я. – Твои труды по алхимии, заклинания магии воздуха, тела и разума разошлись по всей Империи, и, по слухам, их уже переводят брутты. Да и выглядишь ты… вполне довольным жизнью.

– Я выгляжу толстым, – философски заметил Мартин. – Но и жизнью я доволен тоже. Возвращаясь к теме: ты знала, что меч непростой?

– Мне велено передать – я выполнила, – отрезала я. – Остальное – не моё дело.

Маг-харчевник молчал так долго, что я успела нервно пройтись к оставленной на скамье шубе, встряхнуть её, проверяя на сухость, и выжидающе уставиться на Мартина. Вывод, к которому пришёл кристарский маг, заставил меня вздрогнуть.

– Значит, Братство Ночи проснулось. Долго же таились, упыри. Не всех мы перебили под Унтерхолдом.

Райко, милый, у него даже лицо изменилось. Из добродушного, одутловатого – стало заострённым, беспощадным, суровым, как все льды Стонгарда. А ведь я и забыла, что мастер Мартин – один из участников легендарной битвы под Унтерхолдом! Клянусь тебе, мой дорогой – у меня даже колени ослабли, такой колдовской волной плеснуло от него.

– Это хорошо, что ты теперь далеко от мастера Грега, – вдруг медленно и раздельно проговорил Мартин. – Он бы сгубил тебя в два счёта.

– Отведи меня в мой дом, – выпалила я, не в силах терпеть словесный поединок. – Я устала, хочу отдохнуть…

– Твой дом? – удивился Мартин, словно очнувшись. – Я собирался для тебя выделить комнату в харчевне. Никто другой в городе двери тебе не откроет – здесь чужаков годами проверяют. А в свете последних разногласий с Империей… Ты – сикирийка и колдунья. Может, кто из земледелов согласился бы, но до ближайшей фермы от Кристара не очень-то близко…

– Хочу отдельно! – непререкаемо заявила я…

Тёмный бы побрал моё упрямство! Мартин недолго меня отговаривал: пожав плечами, сказал, что есть только одно место в городе, пригодное для отдельного житья – сторожка в разрушенной крепости. Рядом с загоном ящера.

– Как раз и присмотришь за Дедом, – добродушно предложил харчевник, подхватывая сундук.

Дурацкий маршрут – с вещами обратно, вверх по горе, через всю улицу, мимо храма, под уже зажжёнными городскими фонарями, к чёрной, как бездна, разрушенной крепости. Ключ от сторожки Мартин предварительно захватил в доме старосты – никто не возражал. Смотрели странно, это да. Но, дорогой мой, они же знали больше, чем я…

Сторожка оказалась не очень большой, но неубранной, грязной, в паутине, с единственным соломенным матрацем на лавке и поленницей у печки: Мартин сказал, Дух знает, кто её здесь заготовил.

– Обращайся, вдруг что, – предложил он напоследок, охватывая мой новый дом быстрым взглядом. – Я с Ульрикой договорюсь, сторожку за тобой закрепят. По крепости не особо шастай: тут обвалы могут быть, всё старое… Не буду тебе мешать, – заторопился он. – Отдыхай.

Удивительно: хотя мастер Мартин явно издевался – как в обледеневшей, грязной, пустой и необжитой лачуге отдыхать, Тёмный его дери?! – злилась я только на себя. Он же не предъявлял обвинений, когда узнал про меч – поверил, как будто, что я не причём. Могла бы остаться в тёплой харчевне…

Гордость, Райко. Мы с тобой прекрасно знаем, что это такое. Она толкает на свершения, она же сталкивает с обрыва вниз.

Я не стану тебе рассказывать, как пережила первую ночь. Ни разу не сомкнула глаз: всё пыталась хоть как-то согреться. Звуки ветра, гуляющих по крепости сквозняков, тонкий писк под потолком, собачий или волчий вой вдалеке сводили с ума. Я ничего не боюсь! Но я устала, я так устала, мой дорогой… Лишь к рассвету удалось протопить грубую печь – дрова всё не хотели заниматься. Колдовских сил тоже не хватало – я замёрзла, оголодала и ненавидела в тот миг весь мир. Мастер Грег говорил, ненависть придаёт сил…

Может, ему и придаёт. Я же к утру даже стоять не могла от изнеможения. Так и встретила мастера Мартина, который заглянул, как только рассвело, – лёжа на лавке. Даже вещей не разложила. Серый свет пробился сквозь мутные окна, я разглядела наконец слои грязи и пыли в проклятой лачуге и едва сдерживала позорные слёзы.

Он так и не заговорил со мной. Оставил на пороге несколько вёдер с тряпками да ветошью, смахнул пыль со стола, поставил на него ещё дымящийся чугунок, растопил печь пожарче и укрыл меня поверх шубы притащенным с собой необъятным меховым одеялом. Проронил, что погодка сегодня замечательная, как раз для полёта на ящере. Сказал, что дел в харчевне по горло, да и отчёт иммуну Сибранду лежит незаконченный. Ко мне так и не обратился – вышел, не попрощавшись, только напоследок летучую мышь прогнал, что скреблась всю ночь у потолка.

А я разрыдалась. Да, прости меня, мой любимый, я плакала, может быть, впервые за последние несколько лет. Когда потеряла родителей – не проронила ни слезинки. Когда ведьмой обзывали, дразнились – не рыдала ни дня. Когда мы пришли в Братство Ночи, и я подняла своего первого мертвеца… это не так просто, Райко. Это печатью ложится… на душу, что ли… Это тяжело. Но я не плакала.

И вот… что же послужило последней каплей? Я слушаю себя и не нахожу ответа. Я всегда восхищалась мастером Мартином, но не разочарование выбило меня из колеи. Да и разве я разочарована? Пожалуй, что уже нет. Да, он не таков, каким я его рисовала в воображении, но ума у него не занимать. А как готовит! Дорогой мой, слуги тётушки Морин справлялись гораздо хуже.

Это я, конечно, шучу. Изобретателю магических амулетов, которыми может пользоваться даже человек без колдовской искры и способностей, не годится стоять у печи. Как жаль, что Сильнейшая стонгардского отделения, властолюбивая гадина Деметра Иннара, прикрыла лавочку! Забраковать такой артефакт! Хотя в чём-то я её понимаю. Попади амулет в руки тупого воина, вроде Дагборна – что он натворит?

Интересно, какой круг у мастера Мартина? Не удивлюсь, если пятый, хотя тогда помру не от холода, а от любопытства. Ты же помнишь закон? «Жало в плоть»… Физический или душевный недуг, который поражает каждого мага пятого круга и выше. Ограничитель их колдовской силы. Здоровый маг опасен: Тёмный может войти в его душу, завладеть плотью, прийти в мир. Зато у слабого телом или духом будет меньше причин для гордости, и больше шансов проявить сострадание к людям, что сдержит безграничный потенциал чёрной энергии. Такие маги становятся сильными и немощными одновременно.

Тоже, кстати, идея Деметры Иннары! Ставить метку Великого Духа поверх метки Тёмного! Чтобы последний не взял верх… Интересно, у мастера Мартина есть обе?

То ещё лицемерие – обещать Тёмному, что будешь служить магическим искусствам, и тут же бежать к исповедникам и просить заступничества Великого Духа! Впрочем, не каждый готов платить неопределённую цену, и магов круга выше четвёртого немного. Тайные же посвящения сложны: для обрядов повышения магической мощи нужны три мага высшего, седьмого круга. Где достать таких, да ещё неподвластных Империи?

И всё же мысли мои возвращаются к минутной слабости. Меня не сломили ни горе, ни насмешки, ни страх. Райко, мой дорогой, скажи – может быть так, что меня подкосила… доброта?»

***

Дед недовольно приоткрыл жёлтый глаз с узким зрачком, тяжело, почти по-человечески вздохнул и спрятал голову под крыло.

– Вставай, – безуспешно пнула его Велена. – Кому говорю? Лететь пора!

Ящер не слишком впечатлился девичьим сапожком, едва ощутимо тронувшем его в бок, хотя на всякий случай приподнялся и развернулся к колдунье спиной, вновь свернувшись клубком. Велена пнула летучего зверя ещё раз и в задумчивости присела на деревянный пень с оборванной цепью: видимо, ящера пытались таким диким образом удержать в загоне.

Во внутреннем дворе крепости было красиво. Нетронутый снег волнами лежал вдоль стен, тянулся сверкающим шлейфом к тяжёлым воротам. Полвека назад пограничный форт являлся проходом между стонгардскими и альдскими землями – пока граница не отодвинулась ещё дальше на восток, где имперский легион выстроил новую крепость, а разрушенные под альдскими набегами стены старой окончательно перестали держать удар. Теперь восточный проход закрыли тяжёлыми воротами, которые никогда не отпирались, и внутренний двор оказался укреплённым со всех сторон, кроме западной, откуда спускалась к городу скалистая тропа. В первое же утро Велена исследовала новые владения: взбежала на все стены, оглядела с высоты причудливо застывшие льдины на море, безбрежные холмы и скалы, занесённые снегом, раскинувшийся у берега Кристар, который, в отличие от сонного Ло-Хельма, бурлил жизнью и торопливой суматохой сновавших по улицам горожан: успеть бы с делами, пока непогода не настигла. Внутрь крепости попасть не удалось – ключи находились в доме старосты. Сикирийка решила непременно забрать, раз уж она теперь единственная жительница старого форпоста.

Вчерашняя метель порадовала только утренним визитом мастера Мартина. Толстый маг, как и в прошлый раз, притащил горячую снедь, окинул критическим взглядом так и не убранную хижину, задумчиво посмотрел на изнеженные, непривыкшие к грубому труду руки колдуньи, что-то пробормотал и ушёл восвояси. С запозданием Велена вспомнила, что, согласно общему стонгардскому и сикирийскому обычаю, гостей полагалось усаживать за стол и угощать с дороги, но она никогда раньше не была единоправной хозяйкой пусть убогого, но крова. Сама мысль пришла случайно – тётушка Морин частенько наставляла племянницу добрым и таким скучным традициям.

Впрочем, выбраться бы из этой дыры поскорее – и о них снова можно забыть. Не будь ящер таким старым, да если бы не доклады старосте Ульрике и иммуну – можно было бы махнуть в Ош, к мастеру Грегу, рассказать о том, как всё повернулось, спросить совета…

– Есть кто дома?

Велена подскочила, торопливо избавляясь от липкой паутины воспоминаний. Братство Ночи собиралось в подвальных помещениях, пропахших сыростью и разложением, там же проводились опыты на мёртвом материале. Вот и сейчас, лишь подумала о мастере Греге, – будто из морозной свежести повеяло трупным запахом. Встряхнуться, забыть. Вдохнуть солёный морской воздух, расправить плечи, сбрасывая тяжёлую ношу собственных мыслей.

– Мы от Мартина, – просветил тот же женский голос. – Спросить, может, нужно чего?

– Это ты от Мартина, – сварливо поправила ещё одна гостья. – А я так, познакомиться. Отец Кристофер попросил.

– Хорошо, я – от Мартина, ты – от отца Кристофера, – не стала возражать собеседница. – Э, как молодая колдунья головы мужские вскружила – все вдруг переживают, просют…

– Думай, о чём говоришь, непутёвая! Такое про духовника ляпнуть! А вот Мартин и впрямь как не свой…

Велена опёрлась плечом о металлическую изгородь, выглядывая во двор. Посетительницы оказались женщинами рослыми, как все стонгардцы. Та, что шла первой, выглядела довольно молодо – чуть постарше Мартина, то есть за тридцать с лишним зим, со светлыми, переплетёнными в косы волосами ниже плеч. Меховая шапка не скрывала золотистых прядей, а затёртый воротник плотно обхватывал шею и широкие плечи молодой женщины. Её спутница оказалась куда старше, с собранными в аккуратный пучок седыми волосами. Лицо, хотя и с неизбежными морщинами, излучало дивный внутренний свет, расплавленным серебром отражавшийся в глубоких серых глазах. Велена загляделась: про таких говорят – величественная. Женской красоты уже не осталось, но то, что пришло взамен, дорогого стоило.