Стыд и тело

Оливия Кросс

Стыд и тело

Глава 1 Молчание под кожей

Иногда стыд приходит не в словах, не в упрёках, не в насмешках, а в молчании. В тех взглядах, которые скользят по твоему телу, как будто оно – не твоё, а предмет общественного обсуждения. В паузах, когда тебе не говорят, что с тобой что-то не так – но ты чувствуешь, что именно так и есть. И это чувство не появляется внезапно, не вспыхивает, как костёр. Оно растёт, как корни под землёй – тихо, настойчиво, и рано или поздно начинает душить всё живое внутри.

Я помню, как в детстве прятала колени. Потому что они были «слишком худые» или «слишком широкие», смотря кто смотрел. Потом – грудь. Потому что она была слишком маленькая, а потом – слишком большая. Потом – живот, бёдра, волосы, кожа, запах. Потом – всё. Список расширялся, пока однажды я не поняла, что стыжусь буквально каждого сантиметра себя. И даже когда никто ничего не говорил, я уже сама научилась внутренне принижать себя так, как никто бы не смог. В этом и кроется самая изощрённая форма стыда – та, которую мы впитываем в себя настолько глубоко, что продолжаем транслировать её себе без чужой помощи.

Но самое страшное – это когда ты начинаешь путать стыд с порядочностью. Стыд с воспитанностью. Стыд с любовью. Тебя приучают быть скромной – значит, скрывать себя. Приучают быть сдержанной – значит, не чувствовать. Приучают быть приличной – значит, не желать. И ты растёшь в этом узком коридоре «допустимого», за каждым выходом из которого – наказание, насмешка или игнор.

И ведь не всегда это грубо. Иногда это очень тихо. «Ты бы надела что-то поспокойнее». «Ты не думаешь, что это платье слишком короткое?» «Ты как-то сильно поправилась, всё хорошо?» «Ты чего так улыбаешься, влюбилась, что ли?» Как будто твоё тело – не про жизнь, а про контроль. Как будто всё, что в тебе – должно быть либо объяснено, либо исправлено. Либо скрыто.

И тогда тело становится не домом, а местом заключения. Ты живёшь в нём, но не доверяешь ему. Не слушаешь его. Боишься. Злишься. Наказываешь. Моришь голодом или переедаешь, чтобы заглушить боль. Изматываешь тренировками не потому, что любишь движение, а потому что ненавидишь отражение. Заставляешь себя быть вечно «лучше», не задавая себе главный вопрос – а кому, собственно, лучше? Кто этот невидимый судья, которому я обязана нравиться?

Стыд врос в тело как привычка сутулиться. Как желание закрыться руками. Как тишина, когда тебя трогают, а ты не знаешь, имеешь ли право сказать «нет». Он передаётся с поколениями – не словами, а жестами, взглядами, отношением. Мама, стоящая у зеркала и говорящая: «Ужас, как я растолстела». Бабушка, шепчущая тебе: «Сядь как девочка». Подружки, меряющие тебя глазами в раздевалке. И ты уже не спрашиваешь себя, удобно ли тебе. Тебе важно – как ты выглядишь. Не чувствуешь ли ты себя, а одобрят ли тебя.

Но однажды это ломается. Медленно. Через усталость. Через накопившуюся ненависть к себе, которая уже не помогает соответствовать, а мешает дышать. Через раздражение на всех, кто говорит тебе, как ты должна выглядеть, чувствовать, жить. Через боль – в теле, в душе, в дыхании. Ты начинаешь задавать вопросы. Кто сказал, что моё тело должно быть другим? Почему я должна заслуживать право на существование? Почему я, взрослая женщина, до сих пор живу по чужому шаблону?

И тогда начинается самый тихий и самый важный процесс – возвращение. Не протест. Не борьба. Возвращение. Ты снова учишься прикасаться к себе – не для того, чтобы исправить, а чтобы почувствовать. Не для того, чтобы оценить, а чтобы услышать. Ты пробуешь смотреть на себя не как на врага, а как на живую. Ещё не любимую – но уже не отвергнутую.

Ты осознаёшь, что стыд – это не твоя вина. Он был в системе, в семье, в культуре. Его тебе вручили, как будто он – часть воспитания. Но теперь у тебя есть выбор: не продолжать это дальше. Не передавать дочери. Не шептать подруге: «Ты поправилась». Не соглашаться с тем, что твоё тело – объект обсуждения.

Это очень тонкий путь. Без лозунгов. Без зеркал с надписью «Я себя люблю». Потому что в начале ты не любишь. Ты просто больше не ненавидишь. Ты позволяешь себе чувствовать. Ты говоришь «нет» там, где раньше молчала. Ты одеваешься по погоде, а не по чужим взглядам. Ты ешь, потому что голодна. Двигаешься, потому что хочется, а не потому что надо сжечь калории. Ты снова становишься собой – не картинкой, не функцией, не куклой. А женщиной. С телом. С жизнью. С теплом.

И это, пожалуй, начало самой честной любви. Без восторгов. Без фотосессий. Просто любовь, в которой ты наконец вернулась домой.

Глава 2. Когда тело замерло

Я долго не понимала, почему в некоторых ситуациях моё тело словно исчезало – не отзывалось на прикосновения, не подчинялось желаниям, не включалось в жизнь, будто я переставала быть телесной, становясь просто функцией, инструментом, картинкой, которую нужно держать в порядке, чтобы не стыдно было перед другими. А в других моментах оно вдруг кричало всем своим существом: болью в животе, напряжением в плечах, сжатыми челюстями, но я всё равно молчала. Потому что так было привычно. Потому что молчание – это то, что умеется лучше всего.

В детстве я не научилась доверять телу. Оно было не тем, чем должно быть. Оно рано стало источником беспокойства, вины и стыда. Его прятали, о нём говорили шёпотом, и всегда с оттенком напряжения: "не трогай", "не показывай", "не будь такой", "закройся". Оно как будто мешало – своей живостью, любопытством, телесностью. И я научилась от него отсоединяться, не быть в нём, не слышать его. Научилась выживать без него – головой, идеями, контролем.

Я помню, как в подростковом возрасте начала носить мешковатую одежду – не потому что так было модно, а потому что было стыдно за всё: за грудь, за бедра, за то, как я иду, как сижу, как ем. Я пряталась, чтобы не быть увиденной, не быть оцененной, не быть осмеянной. И, пожалуй, не быть желанной тоже. Потому что быть желанной – это было слишком опасно. За этим, казалось, всегда следовало вторжение. А я хотела оставаться целой.

Когда я впервые оказалась в близости, в настоящей, физической – не картинке, не иллюзии, не театре, – я не чувствовала себя собой. Я словно наблюдала за происходящим со стороны, пытаясь угадать, что нужно делать, как правильно двигаться, где притворяться, что нравится, чтобы всё было "нормально", "как у всех". И это была не близость, а спектакль, где я – не женщина, а актриса, не вожделеющая, а старающаяся понравиться.

Многие годы я думала, что проблема во мне. Что я просто не "такая", не сексуальная, не расслабленная, не умеющая "отдаваться". Я обвиняла себя за холодность, за напряжение, за то, что моё тело не откликается, как должно, не горит, не плывёт, не поёт. А потом долго терпела то, чего не хотела, боясь разрушить отношения, показаться фригидной или неблагодарной. И это терпение лишь усугубляло стыд.

Стыд был всюду. В зеркале. В примерочной. В кабинете врача. В сексе. В танце. В голом утреннем теле, пробегающем из ванной в комнату. Даже в еде – как я ем, сколько, при ком, насколько быстро. Я словно всё время существовала в кадре, где меня оценивают, сравнивают, находят недостаточной. Я сама себя так смотрела – глазами других, чужими взглядами, приученная стыдиться даже того, чего никто не называл постыдным. Просто потому что так было всегда.

А потом однажды, устав до дна, я легла на коврик и просто осталась в теле. Без задачи. Без попытки исправить. Без желания понравиться. Просто с ощущениями. Где больно. Где горячо. Где пусто. Где тяжело. Я плакала. Не потому что больно. А потому что тело отзывалось. Оно не умерло. Оно ждало. Десятилетиями. Чтобы я вернулась.

С тех пор я возвращаюсь в тело каждый день. И каждый раз – как будто заново. Иногда с нежностью, иногда с раздражением, иногда со страхом. Бывают дни, когда я снова хочу исчезнуть – под одеждой, под делами, под словами. А бывают – когда я ощущаю себя до кончиков пальцев, до дрожи в груди, до слёз благодарности, что я есть. Просто есть. И этого достаточно.

Я научилась трогать себя без цели. Не чтобы проверить, не чтобы исправить, не чтобы пригласить кого-то. А просто быть с собой. Положить ладонь на живот и дышать. Почувствовать, как поднимается грудная клетка. Осознать, что у меня есть кожа – не просто оболочка, а граница, дом, живое прикосновение к миру.

Я учусь быть в теле как дома. Не как в чужом помещении, за которое я стыжусь перед гостями, а как в пространстве, которое люблю, которое могу обустроить, украсить, очистить, оставить в покое. Я больше не хочу прятаться. Я хочу жить в нём – не идеально, не всегда уверенно, но честно.

И странным образом, когда я начала доверять телу, в нём стало тише. Оно перестало кричать болью, перестало требовать внимания через болезни, перестало сжиматься от страха. Оно будто выдохнуло. И я – вместе с ним.

Я уже не стремлюсь к идеальному телу. У меня больше нет списка, каким оно должно быть. Я не проверяю его сантиметром, не сравниваю с чужим, не прикладываю к нему картинку из рекламы. Я просто спрашиваю: как ты сейчас? Что тебе нужно? Где тебе не по себе? И это простое внимание – самое исцеляющее, что я когда-либо могла себе дать.

Моё тело не враг. Не проект. Не задача. Не источник стыда. Оно – я. Со всеми изгибами, морщинами, веснушками, шрамами. Оно – дом, который выстоял даже тогда, когда я в нём не жила. И теперь я возвращаюсь. Каждый день. Медленно. Нежно. Навсегда.

Глава 3. Взгляд, от которого хотелось исчезнуть

Есть взгляд, который обжигает не жаром, а липкой пленкой стыда, как будто ты застигнута врасплох, обнажена без разрешения, выведена на свет, которого не просила, – и тебе некуда деться, потому что спрятаться можно от слов, от жеста, от движения, но не от взгляда. Особенно если ты с детства знаешь, что быть увиденной – значит быть осуждённой.

Я помню, как мать могла просто окинуть меня взглядом – без крика, без обвинений, без пощечины – и я уже знала, что не так. Платье мятое. Волосы растрёпаны. Колени исцарапаны. Сидишь неправильно. Смотришь вызывающе. Стоишь криво. Слишком громкая. Слишком тихая. Слишком. Всегда слишком. И я училась сжиматься, уменьшаться, исчезать, надеясь стать невидимой. Потому что невидимую не ранят. Невидимая – это безопасно.

Позже, во взрослом возрасте, я долго не понимала, почему боюсь смотреть людям в глаза. Почему отвожу взгляд, опускаю голову, будто извиняюсь за само существование. А если кто-то смотрел слишком долго – я чувствовала, как тело покрывается защитной бронёй, хотя в словах не было угрозы. Просто взгляд. Но взгляд – это больше, чем кажется.

Есть такие мужские взгляды, от которых становится тесно в коже. Они не касаются, но ты уже чувствуешь прикосновение – грязное, вторгающееся, не спрашивающее. И ты уже не женщина, не человек, а поверхность. Фигура. Мясо. Объект. Даже если ты идёшь просто по улице. Даже если одета в куртку. Даже если просто стоишь в магазине, выбирая хлеб. Этот взгляд не имеет смысла, он имеет власть. И с ним приходит стыд – за свою грудь, за бедра, за то, что ты есть. Стыд, который не твой, но ты его носишь, потому что так научили.

А есть взгляд, которого ты ждёшь, но он не приходит. Взгляд матери, которая должна была утешить. Взгляд любимого, который должен был увидеть, как тебе больно. Взгляд подруги, которая могла бы просто быть рядом. Эти взгляды не были направлены, и потому ты ощущала себя невидимой даже тогда, когда desperately хотелось быть увиденной.

Я научилась распознавать тонкости: взгляд, в котором интерес – и взгляд, в котором контроль. Взгляд, в котором забота – и взгляд, в котором проверка. Взгляд, в котором любовь – и взгляд, в котором претензия. И на это тело всегда реагировало первым: сжатием, напряжением, дыханием, которое застревало в горле, будто я снова та маленькая девочка, которая стоит перед зеркалом и боится, что мама опять скажет – «Что ты на себя нацепила?»

Работа со взглядом – это не про то, как научиться нравиться. Это про то, как научиться быть, даже если на тебя смотрят. Как не исчезать. Не съеживаться. Не подстраиваться. Не поднимать плечи к ушам в надежде, что не заметят. Это про разрешение себе занимать место – в пространстве, в разговоре, в жизни. Про то, чтобы позволить себе быть видимой – не идеальной, не гладкой, не одобренной всеми, а настоящей.

Я начала тренироваться перед зеркалом. Не для макияжа. Не для улыбки. А чтобы смотреть себе в глаза и не отводить взгляда. Это был вызов. Не от стыда – от страха. Внутри всё шептало: «Сейчас ты увидишь то, чего не хочешь. Недостаточность. Уродство. Никчёмность.» Но я смотрела. И со временем начала видеть не уродство, а усталость. Не недостаточность, а выживание. Не стыд, а глубину. И в какой-то момент захотелось не отворачиваться, а остаться.

Смотреть на себя – значит признать: я есть. Со всей своей историей. Со всеми ошибками. С телом, которое прошло сквозь боль, и всё ещё здесь. Со страхами, которые не уничтожили, а лишь закалили. С глазами, в которых иногда слёзы, но всё чаще – ясность.

Смотреть на другого – значит позволить ему быть. Не оценивать. Не сравнивать. Не требовать. Просто быть рядом. Присутствовать. Видеть – и не вторгаться. Замечать – и не насиловать вниманием. Это редкое искусство – смотреть без власти. Смотреть, чтобы быть, а не управлять.

Я учусь говорить: «Мне некомфортно, как ты на меня смотришь». Учусь защищать себя не криком, а ясностью. Учусь говорить: «Я не вещь». Учусь не терпеть взгляд, от которого холодно, и не мёрзнуть в нём – а уходить. Потому что видеть – это право, а не обязанность. Потому что быть увиденной – это не плата за любовь.

Я стала внимательнее к тому, как смотрю сама. На других женщин. На себя. На незнакомцев. Я перестала мерить, сравнивать, анализировать. Я стала выбирать тепло. Смотреть так, чтобы человеку хотелось остаться. Чтобы не нужно было прятать щёки, тянуть платье вниз, втягивать живот. Смотреть – и дать понять: ты не объект. Ты не для чьих-то глаз. Ты – живая.

Мой взгляд стал мягче. А взгляд в ответ – надёжней. И в этой взаимности я впервые поняла: быть видимой – не значит быть в опасности. Быть видимой – значит быть собой. А это уже не страшно. Это – дом.

Глава 4. Когда стыд встроен в походку

Я долго не понимала, почему хожу, будто извиняюсь. Почему спина стремится согнуться, как будто просит прощения за рост. Почему шаги неуверенные, словно каждый из них – допущение, а не право. Почему, проходя мимо мужчин, я инстинктивно опускаю голову, а если смеюсь на улице – сразу оглядываюсь, не слишком ли громко, не слишком ли я заняла место, не слишком ли я – вообще.

Мне не нужно было, чтобы кто-то меня стыдил. Я сама научилась. Очень рано. Когда тело только начинало оформляться, а вокруг уже были взгляды, оценки, шёпот – слишком рано, слишком много, слишком вызывающе. Даже если ты просто растёшь. Даже если ты просто есть.

Я не выбирала этот страх – он просто стал основой походки, интонации, того, как я держу руки, как сижу в общественном транспорте, стараясь не занимать лишнего пространства, как стою в очереди, как выбираю одежду – не ту, которая нравится, а ту, которая делает меня менее заметной.

Когда стыд становится встроенным в движения, в голос, в выбор продуктов и цветов, это уже не чувство, это – навык выживания. Это стратегия. Ты учишься быть не женщиной, а тенью. Ты привыкаешь быть «никем», лишь бы не спровоцировать, не возбудить, не разозлить. Потому что женщина, которая существует, вызывает агрессию. А женщина, которая «слишком» – вообще опасна.

Но я уставала. Не от мира. От себя. От вечного самонаблюдения. От внутреннего надзирателя, который не позволял шагнуть шире, рассмеяться свободней, взглянуть в глаза. От голоса, который постоянно напоминал – осторожней, сгладь, прикрой, не выделяйся. И в какой-то момент я поняла: я больше не живу. Я выживаю.

Я стала смотреть на других женщин. Не на тех, кто играет в силу, а на тех, кто живёт. Их походка – свободная. Не дерзкая. Не защитная. Просто естественная. Они не боятся присутствовать. Их тело не кричит: «Я в опасности». Их голос не дрожит от того, что они сказали лишнее. Они не извиняются за смех. Они не прикрывают грудь руками, когда смеются. Они не дёргают юбку вниз, даже если ветер поднимает её край. Потому что у них внутри – разрешение.

Разрешение быть.

Я не знала, как его получить. У кого спросить. Как выписать себе это право. Потому что никто не даёт его по доброй воле. Особенно женщинам, которые привыкли прятаться.

Я начала с малого. Я купила платье, которое мне нравилось. Не удобное. Не «подходящее». А просто красивое. Надела – и сразу почувствовала, как внутри поднимается тревога: слишком открыто, слишком ярко, слишком… меня видно. Я чувствовала себя неуверенно, как будто хожу голой. И вместе с тем – впервые в жизни ощущала ветер на коже не как угрозу, а как напоминание: ты живая.

Я училась смотреть вперёд, когда иду. Не в землю. Не в лица других – туда, где мой маршрут. Училась занимать место за столом, не сжимаясь в угол. Училась говорить – не быстро и извиняющимся тоном, а ровно, так, будто мои слова имеют право звучать. Училась смеяться без страха, что этот смех кого-то рассердит. Училась дышать глубоко, не вдыхая только до ключиц, а позволяя себе полное, телесное дыхание, как будто в мире есть место и для меня тоже.

И стыд начал отступать.

Он не исчез. Он всё ещё поднимается, когда я надеваю красную помаду, когда выбираю платье с открытыми плечами, когда говорю «нет» без оправданий, когда смеюсь в компании так, как будто никто не оценивает. Но теперь я знаю: он – не я. Он – след. Он – старая пленка, наложенная на мою походку. А я – могу снять её. Не сразу. Но каждый день – по чуть-чуть.

Иногда я иду по улице, и вдруг понимаю – я не думаю о том, как выгляжу. Не анализирую, кто на меня смотрит. Не проверяю сумку, не приглаживаю волосы, не поправляю подол. Я просто иду. И это счастье.

Потому что женщина, которая идёт, неся своё тело не как вину, а как дом, – это сила. Не шумная. Не агрессивная. А глубокая, корневая. Такая женщина не боится быть увиденной. Она знает, что не обязана никому нравиться, соответствовать, оправдываться. Она просто живёт. И этим уже меняет воздух вокруг.

Я хочу стать такой. Не потому что это модно. А потому что я устала не быть. Устала бояться быть женщиной. Устала прятать себя в слоях стыда, осторожности, скромности, превращённой в броню. Я хочу ходить по жизни как по своей земле – с достоинством, с уверенностью, с телом, которое не нужно оправдывать. Я хочу идти – и не извиняться за каждый шаг. И это уже не мечта. Это – путь. Мой. В каждой походке. В каждом выдохе. В каждом платье, которое я надеваю ради себя.

Глава 5. Неудобное тело

Есть тела, которые приятно обнимать. Есть тела, которые удобно держать за руку, тела, под которые шьют стандартные лекала и придумывают улыбчивые рекламные ролики с красивым светом. А есть тела – не такие. Не по форме, не по тону кожи, не по поведению. Тела, которые не хотят слушаться. Которые вдруг болеют, тяжелеют, выскальзывают из нормативного. Тела, с которыми не хочется быть на пляже, в обтягивающем, в примерочной, в тесном лифте с чужими взглядами. Такие тела живут в постоянной попытке стать кем-то другим – более гладкими, более стройными, более послушными, более уместными.

Моё тело всегда казалось мне лишним. Не уродливым, не больным – просто мешающим. Оно не помещалось в школьную форму, не влезало в дружелюбные стандарты моды, не реагировало на диеты, как обещано в статьях. Оно не вызывало желания быть прикасаемым, наоборот – хотелось его скрыть, спрятать, уменьшить. Не потому что оно было неправильным, а потому что я не умела быть в нём.

Когда-то я мечтала – проснуться утром в другом теле. Тонком, лёгком, пластичном, том, что улыбается на себя в зеркало. Я представляла, как легко в нём жить, как спокойно проходить мимо витрин, как не бояться раздеться при свете, не отвернуться в постели. Я не мечтала быть красивой – я просто хотела исчезнуть с радаров стыда. Хотела не испытывать это мерзкое ощущение: ты – не такая. Ты – не та, кого хотят. Ты – не та, кем быть удобно.

В отношениях я старалась компенсировать. Быть удобной душой, быть интересной, быть нужной, быть смешной, быть рядом, быть ласковой. Всё, только бы не оставили. Только бы простили мне тело. Я всегда чувствовала, что оно – мой долг. И, как любой должник, я жила в тревоге. Что однажды этот счёт предъявят. Что однажды мне скажут: «Ты – недостаточно».

И это случалось.

И я принимала это как должное.

Но в какой-то момент что-то треснуло. Не громко. Просто в голосе подруги, которая сказала: «Ты знаешь, ты можешь быть толстой и любимой. Эти вещи не исключают друг друга». Я тогда рассмеялась – нервно, от недоверия. Это казалось абсурдным. Как? Меня – такую – можно хотеть? Не за то, что я компенсирую, а просто так?

Я начала слушать женщин вокруг. Их истории о телах, которые они ненавидели, а потом начинали беречь. О морщинах, которые были символом утрат, но и свобод. О складках, появившихся после родов, но сохранивших тепло новой жизни. О груди, изменившей форму, но сохранившей прикосновения. О шрамах, которые не уродовали, а рассказывали. О телах, в которых можно было остаться и не выживать.

Я не поверила сразу.

Но я захотела попробовать.

Я начала с того, что перестала носить вещи, которые «делают стройнее». Не потому что они плохие – просто я устала прятаться. Я купила платье, которое подчёркивало, а не маскировало. Я стояла в нём перед зеркалом – долго, неловко, напряжённо – и смотрела не на живот, не на бедра, не на складки. Я смотрела в глаза. Себе. И впервые сказала: ты можешь быть.

Потом я начала позволять себе еду не как наказание или награду, а как заботу. Не есть «по графику», не голодать перед свиданием, не считать каждый кусочек как предательство. Я ела, когда была голодна. И чувствовала вкус. Не вино, не специи – а вкус собственной жизни. Я ела и не извинялась.

Я стала двигаться не для похудения. А для удовольствия. Плавать, потому что вода держит меня в том, какая я есть. Танцевать в комнате, когда никто не видит, потому что тело помнит ритм, даже если я давно его забыла. Растягиваться утром не как упражнение, а как знак: я здесь. Я в теле. Я в жизни.

Иногда, конечно, всё возвращается. Старая тревога. Желание спрятаться. Желание быть меньше, тише, уже. Но теперь я знаю, что это не моё настоящее. Это прошлое, которое всё ещё шепчет. И я учусь не слушать.

Моё тело не идеальное. Оно не влезает в тренды. Оно меняется. Оно болит. Оно пугает. Оно радует. Оно – моё. Оно – не враг. Оно – не проект. Оно – дом. И я устала жить в нём, как в казарме.

Я хочу жить в нём, как в храме. Не с благоговением, а с уважением. С вниманием. С теплом. С благодарностью за то, что оно несёт меня, как может. С терпением к его усталости. С любовью к его форме, даже если она меняется.

Потому что я – не тело. Но я – в теле. И оно заслуживает не критики, а принятия. Оно заслуживает того, чтобы быть не оправданием, а пространством. Чтобы быть не «но», а «да». Да – этой полноте. Да – этим следам. Да – этой жизни, которую оно прошло.

И если я смогу остаться с собой, не сбежать, не отвернуться, не начать снова строить из себя другую – то, возможно, однажды я смогу пройти мимо зеркала и не поправить платье, не втянуть живот, не оценить, не сравнить. Просто пройти. Просто быть. Просто жить. В этом теле. В этом мире. В этой истории, которая называется: я.

Глава 6. Вина в каждом прикосновении

Я долго не могла понять, почему прикосновение к себе приносит не утешение, а суд. Почему рука, положенная на живот, вызывает стыд, а не тепло. Почему взгляд в зеркало не обнимает, а обжигает, и почему даже в одиночестве я продолжаю держать спину, как будто меня кто-то оценивает. Откуда в теле столько вины – не за поступки, а за само существование? Почему даже в покое я напряжена, как будто живу на чужой территории, за которую не заплатила?