Совсем не тихий омут

– Кстати, лыжи – тоже мой любимый спорт, – сообщил Профессор. – Равнинные или горные. Горы горами, но дорогое удовольствие. Поэтому больше всего люблю ходить на лыжах по зимнему русскому лесу. В Париже мы, русские, скучали по снегу. А ещё обожаю плавание. Холодной воды не боюсь, хотя моржом не стал. А вот из русской баньки в снег бросаться всем советую. Тонизирует, омолаживает и помогает держать мужскую форму. А это важно, ох как важно, ребята. Впрочем, что это я, вам это без надобности. Вижу, вы и так в форме.

А я вот в преддверии старости развёлся и увлёкся охотой на красивых женщин.

Коренев и Ружев понимающе и заговорщицки засмеялись. Валерий сидел с отсутствующим кислым видом.

– Ну и как здесь обстоят дела с барышнями, – в том же игривом тоне поинтересовался географ. – Приметили кого-нибудь или уже подстрелили? Не скрою, есть у меня ещё грех… страсть как люблю поохотиться на молодых косуль… Считайте меня неисправимым ухажёром…

Теперь уже засмеялись все трое. У Коренева для веселья была особая причина. Он видел перед собой уже немолодого, хотя ещё крепкого мужика, – если Профессора можно назвать мужиком, – который хорохорится со своим ёжиком оставшихся волос и явно самоутверждается в сфере, далёкой от географии. Эдакий русский плейбой, у которого есть ещё, как говорится, порох в пороховницах, а возможно – и деньги в деньговницах, но который, видимо, не преодолел свои комплексы по мужской части. От журналиста не укрылось, что Профессор развернул шею до предела в сторону прекрасной Аглаи и, как они сами, положил на неё глаз, продолжая непринуждённо нести всякую чепуху о своих «охотничьих буднях». Похоже, он обнаружил жемчужину в раковине, приготовился к погоне за ней, но старался изображать безразличие. И это откровенное вожделение немолодого преподавателя географии с молодёжной стрижкой почему-то смешило Коренева.

* * *

В этот момент Валерий тихонечко толкнул его в бок, и он увидел нового гостя, входившего в отель. Личность его сразу было трудно определить, так как пришелец был с ног до головы закутан в плащ-дождевик с капюшоном. И как только он откинул капюшон – Пьеро застыл, как заворожённый, напрягся как струна: видимо, это был именно тот, кого он всё время напряжённо караулил. Узнал гостя и Коренев.

– Неужто Антоша Неринг пожаловал самолично? – шепнул он Атлету.

Об Антоне Неринге, молодом, но уже известном шоумене, желанном госте всех московских тусовок и, по слухам, завидном женихе, Коренев постоянно читал сообщения в инете и жёлтой прессе, но, находясь вдали от бурной столичной жизни, конечно, нигде и никогда не мог с ним пересекаться. Зато Лев Ружев, тоже, как выяснилось, участник столичных тусовок, несколько раз встречался с баловнем богемы и бывал на его представлениях в «Геликон-опере». Сказал, что там Неринг был и трагиком, и комиком, и мимом. Юморил, декламировал декадентские стихи, пел и плакал от горя, заставляя зал содрогаться от сочувствия.

– Короче, театр одного актёра, очень клёво, – заключил Атлет; поэтому первым встрепенулся, ринулся в раздевалку, куда скрылся пришелец, и через минуту вернулся вместе с ним.

Артист охотно присоединился к компании и с улыбкой принял бокал виски из рук услужливого спортсмена. Высокий, стройный, с открытым тонким лицом, явно харизматичный, он как-то сразу вызвал устойчивую симпатию и абсолютно не рисовался. Его бесформенная богемная одежда не могла скрыть его ладную фигуру и физическую силу, необычную для служителя муз. Держался он совсем не как звезда, даже немного стеснительно, но через пару минут завладел всеобщим вниманием. Когда он наконец снял тёмные очки, Коренев, встретившись с ним взглядом, сразу почувствовал неодолимую притягательную силу его личности. В больших синих глазах угадывалась необоримая страсть пылкого любовника, горячий нрав бретёра и калейдоскоп самых сложных чувств мятущегося артиста – от мальчишеского лукавства до скрытой печали. «Не хотел бы иметь такого соперника», – подумал Дмитрий, невольно взглянув в угол, где сидела недосягаемая Аглая Политова. Та была уже не одна. Чуть склонившись к её коленям, Спонсор опять что-то ей бубнил, а она, рассеянно слушая его, то и дело поглядывала в сторону мужской компании с участием Неринга… Ничего не поделаешь – богини выбирают лучших. «В общем, компашка подобралась на славу», – заключил журналист, с нетерпением думая, как всё это отобразить в своём дневнике.

За низким овальным столиком посреди гостиной их теперь было пятеро, но шум они производили за десятерых. Географ любую фразу мог превратить в каламбур или в тему для серьёзного разговора с выходом на литературу. Много ездил по миру и рассказывал о поездках не хуже путешественника Крылова по телику. Неринг, которого журналист сразу прозвал Дионисом, не уступал Профессору в эрудиции: рассуждал о трендах в российском искусстве, пересказывал сплетни, травил тонкие, не похабные анекдоты. И тем самым спасал престиж молодёжной части компании, потому что Коренев как-то стушевался (провинциальный журналист), спортсмен мог говорить только о спорте и девушках, а романтик Пьеро просто слушал других с открытым ртом и своей застывшей на бледном лице блаженной улыбкой. Потом все плавно перешли в зал ресторана.

Совместный ужин проходил под руководством Профессора, разбиравшегося, как оказалось, и в кавказских блюдах. Проверяя качество каждого, он попутно рассказывал о тонкостях французской высокой кухни, что никак не портило аппетита сотрапезников. Кухня Зураба была тоже на высоте. Молодёжь сосредоточилась на поглощении нескончаемой череды блюд и бурно их восхваляла – от ароматных пхали, горячих хачапури, жареного сулугуни, зелёного лобио, душистого сациви и острого аджабсандали до пикантных хинкали и нежнейшего люля-кебаба из барашка; запивали всё это благолепие отличным «Кварели» вперемежку с холодным «Боржоми». Профессор трещал без умолку, мясного ел мало, но нажимал на сыр и вино. По ходу трапезы все соревновались в тостах и громко смеялись любой шутке, избегая скабрёзных, то есть люди собрались приличные. В общем, настоящий грузинский стол. Похоже, никто не задумывался от том, что счёт может оказаться многим не по карману, хотя как раз некоторым молодым участникам гулянья следовало бы об этом помнить.

Чтобы проверить подозрения, Коренев заказал пару бутылок «Шато Мухрани», чем осчастливил официанта. При виде элитного вина молодая троица напряглась. Но журналист снял напряжение, объявив, что всех угощает и предлагает выпить за знакомство и приятное общение. Тогда Профессор тоже пошептался с официантом – и через пару минут директор Зураб самолично явился с бутылкой коллекционного грузинского коньяка, которую он церемонно водрузил на стол. В этом месте уже напрягся Спонсор и тоже зашептался с официантом, после чего на столе появился французский ликёр «Гран Марнье».

– Для дам-с, – с поклоном объявил предприниматель, глядя на телеведущую.

«Не упиться бы», промелькнуло в голове у Коренева.

Обилие спиртного окончательно развязало всем языки. При этом все рассказчики мужского пола, как один, интересничали, явно отыгрывали на Аглаю, у которой рдели щёки от коньяка и ликёра. Антон Неринг сообщил, например, что артистом он стал вопреки воле родителей, те хотели видеть его врачом. Но он понял, что медицина – не его призвание, упёрся и поступил сначала в Строгановку, чтобы учиться на художника. Родители не на шутку рассердились, поэтому он покинул отчий дом в Киеве, уехал в Москву и поселился там с друзьями в студии у одного «великого» архитектора по соседству с театральным училищем им. Щепкина на Арбате. На нём и подрабатывал рисунками для туристов, а потом вдруг решил подать документы в Щепку – и был принят. А когда закончил, распределения не предложили, начинал в каком-то экспериментальном театре на проспекте Вернадского, жил у друзей, где придётся, но пить, как все артисты, не начал, да и денег на выпивку не было. Жизнь богемы его не очень устраивала, пробиваться было трудно, кочевал из театра в театр, а потом придумал свою оригинальную программу, подписал контракт с каким-то шальным импресарио и вытянул лотерейный билетик – объездил всю России, нарубил капусты и теперь вроде всё получилось: «его заметили».

Но надо много работать, придумывать, завоёвывать новые позиции. В пылу разговора Неринг признался, что, выбрав театр по зову души, он рад, что стал артистом, а не художником.

Атлет поведал о трудностях сочетания учёбы в финансовом вузе и спорта, сказал, что не решил ещё с выбором профессии, наверное, финансы надёжнее, но скучное дело – зарабатывать, считать и снова считать. Смекнув в какой-то момент, что на фоне сочных историй географа и шоумена его повествование выглядит не очень ярко, сник и умолк, притворившись, что перебрал спиртного.

Безразличный к выпивке и до этого молчаливый Валерий тоже не очень внятно попытался рассказать о своём счастливом детстве в доме богатой тёти (родители работали за границей, в торгпредствах) и о развесёлой студенческой жизни в промучилище, где он учился на компьютерщика, а потом в институте, где учился на экономиста, а стал страховщиком. «Прозаично, но зато надёжный хлеб, все в наше время что-то страхуют», – объяснил он. Правда, его рассказ звучал не очень убедительно, было похоже, что и весёлые страницы своей жизни он придумал, чтобы произвести впечатление. Во всяком случае его слегка монотонный голос и печальное лицо Пьеро контрастировали с содержанием рассказа, а глаза продолжали коситься в сторону входа в отель.

Приподнято ровно держался только Профессор. Несколько раз он махал рукой, приглашая за мужской стол «представителей элиты», как между собой они определили Аглаю и её спутника, сидевших в другом конце гостиной и, казалось, удручённых этим обстоятельством. В конце концов он поднялся, чтобы подойти к «звёздной» паре, но наткнулся на финансиста. Тот как из-под земли вырос. С минуту они витиевато извинялись друг перед другом, и Профессор пригласил Веригина за свой стол. Глеб Аристархович поиграл губами, как бы размышляя, но приглашение не принял и проследовал к выходу.

– Где-то я раньше видел этого дяденьку, – прошептал Неринг. – Не могу точно вспомнить – где и когда, но точно видел… причём недавно. В инете или на сцене… Некомфортный какой-то… мутный.

На другом конце гостиной географ, похоже, добился благосклонности «элитной» пары, потому что присел рядом с ними, о чём-то увлечённо рассказывая. «Наверное, об очередном путешествии в дальние края», – подумал Коренев. В этот момент из-за стола резко поднялся шоумен.

– Вынужден вас тоже ненадолго покинуть, друзья. Профессор меня опередил.

Оставшиеся недоумённо переглянулись. А Неринг как бы поправил несуществующий галстук и двинул в сторону «благородного» столика, где церемонно склонился к протянутой руке теледивы, изображая поцелуй, и получил в ответ её приветливую улыбку. Получалось, что они были знакомы. Почему же тогда он раньше к ней не подошёл?

– Ну и артист! Чего время тянул? Прикидывался? Конечно же, его и её все знают…

В голосе Валерия прозвучало искреннее осуждение. Коренев и Ружев покивали в знак согласия. Настроение у всех трёх заметно испортилось. Дионис рядом с Дианой – божественная пара, значит, у других шансы нулевые. Забудьте. Журналист первым спохватился: негоже изображать ревность, чай, не калеки! Он поднял бокал и потянулся чокнуться с поникшими друзьями. Но Профессор и Лицедей уже вернулись на место и стали тоже чокаться со всеми. Лицо географа сияло, как медный грош. Он был так возбуждён, что заказал новую бутылку коньяка, хотя ещё не допили первую. Виски шёл лучше. И тогда, покачиваясь для вида, прощаться стал Коренев. Не дождавшись новой бутылки, он покинул сообщество, поднялся к себе в номер, сел за стол, лихорадочно открыл ноутбук и стал подробно записывать в дневник незначительные – на первый взгляд – события прошедшего дня, стараясь ничего не упустить. Почему-то на душе у него скребло без видимой причины, и ему казалось важным поскорее зафиксировать подробности и впечатления первых двух дней отпуска. Шестое чувство подсказывало неординарность даже мелких деталей в поведении новых и случайных знакомых. Заснуть удалось только под утро. Ничего запоминающегося не приснилось.

* * *

Четверг встретил журналиста ярким солнцем. Никаких следов дождя и никаких последствий выпитого. Часы показывали ровно восемь – завтрак до 10.00, то есть полно времени, чтобы ещё поваляться и потом принять холодный душ для бодрости. Хотя голова и так была свежа. В процессе валяния в этой свежей голове всплыли и чётко обозначились некоторые подробности воспоминаний о вчерашнем. Зарядкой Коренев пренебрёг, после душа растёрся полотенцем, быстро оделся и спустился в ресторан на завтрак, подталкиваемый вполне определённым желанием… В полдевятого в ресторане ещё никого не оказалось, и он заглянул в гостиную, где нашёл артиста, уткнувшегося в газету.

– Где остальные? Почему не на завтраке? – спросил он его.

– Кого именно, сударь, вы подразумеваете под остальными? – манерно, с ехидцей ответил Неринг. – Мы, скромные жители соседнего пансионата под прозорливым названием «Спартанец», не имеем чести быть постояльцами этого шикарного отеля, только на пансион записались для прохода на элитный пляж. У нас своя программа. Лёвушка и Валерик с утра пораньше отчалили на рынок отовариться фруктами, вернулись минут десять назад и, полагаю, должны явиться на завтрак. Вопрос – во сколько? Вот я их и жду. Другие «остальные» ещё не появлялись.

– Тогда увидимся в ресторане, – бросил Коренев и поспешил в холл, чтобы застать ночного дежурного на ресепшне, ждущего смену.

Мобилизовав всю свою вежливость и дружелюбие, он через десять минут непринуждённого разговора узнал о передвижениях остальных постояльцев. Географ Магута просил не беспокоить его до полудня, господин Веригин спускался очень рано, в половине седьмого, и, кажется, ходил к морю или сидел на террасе, очаровательная телеведущая спустилась в семь, примерно за десять минут до господина Богуна, который предприниматель.

Вернувшись в гостиную, Дмитрий уже не застал там шоумена, но барменша сказала, что тот, кажется, поднялся на второй этаж. В холле тоже никого не оказалось, кроме девушки за стойкой ресепшна, которая показала пальчиком на выход. Выйдя из крутящейся двери наружу под яркое солнце, Коренев нашёл Антона на террасе и поделился с ним добытой информацией. Тот сидел с понурым видом, никак на сообщение не отреагировал и стал рассказывать, что вчерашнее гулянье затянулось, благодаря новой бутылке коньяка, на сей раз французского, и продолжалось почти до рассвета, а Профессор, «в знак уважения» к своим собутыльникам, «разрешил» им за неё заплатить. Представив себе стоимость бутылки коллекционного «Мартеля», Коренев поёжился и порадовался, что покинул «празднество» раньше.

– Не осталось ни гроша в кармане, – пожаловался Антон. – Ну и жучила этот географ, ловко нас выставил, просто-таки кинул молодёжь… плакали наши денежки…

До журналиста только сейчас дошло, почему трое ребят поселились по соседству, в скромном пансионате, а не в элитном отеле, и сложили свои ресурсы. Небось приехали гулять на последние.

– Сочувствую, – неуверенно сказал он в утешение.

– Сами виноваты, с кем соревноваться собрались, – мрачно отреагировал Неринг. – Кроме того, Профессор кривлялся, как клоун, пытался петь и ржал, глядя, как мы через силу допиваем первую бутылку коньяка. До второй так и не дошли, а заплатить пришлось. И она осталась у чёртова географа. Короче, наклюкались, как хрюны, и остались без копейки. А толку… – Артист заставил себя улыбнуться.

Коренев тоже едва сдерживал улыбку. Для него все пьянки должны были заканчиваться именно так – глупо.

Он подавил улыбку, только когда услышал, что в итоге все трое решили сократить срок своего «здорового отдыха на море»: бюджет не позволяет продолжать. В этот момент в гостиной появились и два остальных неудачных гуляки. Но, в отличие от артиста, Атлет и Пьеро (прозвища им явно подходили) были настроены куда бодрее. Они даже посмеялись за компанию вместе с журналистом и стали обсуждать планы на текущий день. Самым правильным было воспользоваться солнечной погодой и пойти на пляж, а не распускать нюни. На том и порешили. А Лев сказал, что покажет замечательное, мало кому известное место для заплыва – укромный заливчик под названием Ближняя лагуна. Все приняли это здравое предложение на ура, кроме Валерия.

Тот вдруг напрягся, как струна, и перенёс взгляд на парадную дверь отеля, у которой бесшумно остановился шикарный лексус. Навстречу машине из дверей выскочил портье, который уже через минуту вытаскивал из багажника и грузил на тележку две тяжёлых и элегантных дорожных сумки. За ним, не торопясь, из правой дверцы вылез солидный мужчина, не старый, но с безукоризненной сединой на висках, одетый с иголочки, несмотря на жару, а с левой стороны машины появился тощий и высокий молодой человек в очках, обвешанный сумками меньшего размера на руках и на плечах. Оба проследовали внутрь здания, даже не повернув головы на террасу с тремя бравыми молодцами. Замыкала кортеж смазливая девица в узком и коротком сарафанчике и изящных сандалиях. Её по-детски свежее личико сияло нежностью и жизнелюбием, а глаза излучали детскую наивность и невинность, хотя, судя по формам, ей было около 20. Да и наряд на ней был самой высокой марки для несовершеннолетней, но девушка этим вовсе не кичилась, держалась естественно и двигалась легко, как по воздуху, позволяя подробно рассмотреть и оценить её упругое ладное молодое тело. Прямо героиня песни Лепса «Ведь ты ж так красива в свои восемнадцать…» Хотелось сразу поднять руки и сдаться. Было отчего открыть рот. Все трое замерли от изумления.

– Девушка хоть куда, чисто Нимфа, – с типично мужским восхищением произнёс спортсмен, а в голове у Коренева мелькнуло: «Да уж, на набоковскую нимфетку Лолиту не тянет, девушка в прыску, прозвище подходит. Хотя лучше было бы назвать её Принцессой… или Музой. Она вдохновит многих».

* * *

Когда за приезжими закрылась парадная дверь, троица снялась с места на террасе и, влекомая любопытством, тоже просочилась в холл. Гости, видимо, были важными, так как миновали ресепшн без обычной для регистрации процедур – сдачи паспортов, записи номера кредитных карт – и уже поднимались на второй этаж. Нетрудно было догадаться, что по крайней мере два номера для них были зарезервированы на имя В. Бушманова. Ребята не успели обменяться мнениями о вновь прибывших, как двое уже спускались вниз и через минуту уже сидели в гостиной, как ни в чём не бывало, поджидая официанта с подносом кофе и минералки. Девушка действительно выделялась естественной красотой своего юного лица, точёного тела, огромных глаз и золотого отлива роскошных волос. От внимания Коренева не ускользнуло то, как при виде юной красавицы просветлело лицо Пьеро и как та настойчиво взглядом тоже искала Валерия. «А может, и показалось, – решил он, – но девчура уж больно хороша». Про себя он отметил, что, когда мужчина с седыми висками сердито перехватил взгляд девушки, глаза её ответили ему выражением не совсем искренней, даже фальшивой нежности. «Отлично притворяется, – заключил журналист, – ну и везёт же этому нытику».

Созерцание красоты прервало появление долговязого молодого человека – третьего, вновь прибывшего. На расстоянии он выглядел довольно пижонисто, но, подойдя к застывшей на месте троице, представился вполне любезно: «Борис Рубицкий, юрисконсульт»; спросил, есть ли поблизости хорошее место для купания. Впрочем, несмотря на любезный тон, Кореневу молодой юрисконсульт всё равно чем-то не понравился, особенно его высокий голос и длинное лицо. «Скрытый гонор, сухарь», – решил он и придумал ему прозвище Жердяк. Вместо журналиста долговязому ответил Атлет:

– Ближняя лагуна, отличное местечко, единственный дикий пляж в округе, всегда мало народу. Хочешь, покажем?

Фиксируя голос Лёвы, Коренев краем другого уха с радостью уловил точно те же слова, которые как бы повторила симпатичная девушка, обращаясь к седовласому мужчине:

– Может, сходим искупаемся в Ближней лагуне, папуля?

Ответа Коренев не расслышал, но, судя по улыбке папаши, тот согласился. И, протянув руку Рубицкому, произнёс:

– Спасибо большое за помощь, молодой человек… Меня зовут Виктор Бушманов, страховой агент… Рад с вами познакомиться. Мы с Анной… Анютой… заядлые пловцы… Увидимся на пляже.

«То есть хлыщеватый юрисконсульт не при девушке. Очаровательной Аннушке!» Коренев почему-то обрадовался этому, ему хотелось думать, что встреча Нимфы и Долговязого была чистой случайностью: небось встретились в самолёте, в поезде или в такси… и первичная неприязнь к пижонистому парню как-то незаметно исчезла. Исчезли и трое его приятелей – помчались в пансионат переодеваться для купания.

Через десять минут все были в сборе и поспешили на пляж. Но не успели ещё далеко уйти, как сзади послышались чьи-то шаги. Отец девушки, в белых шортах, белоснежной фирменной футболке и ослепительной белой кепке, дочь в обворожительном купальнике сиреневого цвета приветливо махали им руками. Нагнав молодую команду, Бушманов всем пожал руки, молодые люди наперебой помяли руку Анны – и уже все месте двинулись дальше, причём от внимания Коренева опять не укрылся долгий многозначительный взгляд девушки на Валерия.

– Девочка просто ням-ням, мечта поэта… и не только поэта! Не так ли? – шепнул ему юрисконсульт с многозначительной улыбочкой, но сразу осёкся, увидев, как неодобрительно вспыхнули глаза журналиста.

Дорога до Ближней лагуны заняла около четверти часа. Последние метры пришлось шагать по прибрежной гальке под палящим солнцем. Пот со всех катился градом, но никто не скис, потому что впереди резво шагала юная красавица, стимулируя интерес молодых козликов изящным движением своих стройных ног и аппетитных ягодиц. Разумеется, при отце никто не рискнул комментировать вслух упругие части тела его дочери, но это не означало, что никто о них не задумывался определённым образом. Скорее всего, если бы пришлось, каждый пошёл бы вслед за ними на край света. Поджарый Бушманов не отставал от молодых, шагал бодро, пружинисто, как бы в охотку, тем более что голова только у него одного была защищена кепкой и солнечными очками. Никакого более умного прозвища, чем Папашка, Коренев ему пока не придумал.

Наконец за поворотом показался заливчик под названием Ближняя лагуна, но оказалось – он был в фаворе не только у спортсмена Лёвы. На берегу красовалась палатка, возле которой были натянуты два полотняных навеса от солнца, а в воде поблёскивали три купальные шапочки – белая и две голубые. В этом сезоне на черноморском берегу купальные шапочки почему-то были в моде. Распознать их принадлежность не составило труда. В белой брассом плыла телеведущая Аглая Политова, она же Диана, в голубой – финансист Веригин, которого журналист про себя назвал Цифирь, а в другой голубой – географ Магута, он же Профессор, великий путешественник, рыболов и охотник, который просил ресепшн разбудить его после полудня. Он был единственным из купальщиков, кто отреагировал на появление новой группы, помахав из воды рукой. Выходит, у географа и зрение было отличное, не только мозги. Сильным кролем он двинулся к берегу, радостно крича: «Молодцы! Давайте в воду! Скорее!». Если даже его не очень расстроило появление новых людей на укромном пляже, было ясно, что приход четверых молодых людей и одного не слишком молодого, но вполне боевого, особой радости у него не вызвал. Слишком много претендентов на внимание двух привлекательных особ женского пола.

В этот самый момент с журналистом случилась незадача. Глядя на море, а не себе под ноги, он шагнул в яму и неудачно шлёпнулся всем телом на прибрежные камни, сразу почувствовав острую боль в лодыжке. Сжав зубы, он попытался изобразить героя и продолжить путь, но нога отказала, от боли хотелось громко вскрикнуть, а вокруг щиколотки быстро росла синеватая опухоль. «Если не перелом, то стопроцентный вывих… или порвана связка», – заключил он, чертыхаясь, присев на горячую гальку в позе йога. Первым на помощь поспешил спортсмен, он сделал товарищу массаж, дал ему руку и довёл до воды. Несмотря на боль, купаться очень хотелось. Все остальные спутники уже побросались в воду. Лев нырнул последним, но оказался первым рядом с оранжевой шапочкой в виде кудрявых волос, скрывавшей прелестную головку златокудрой Анюты. «Принцесса», – как про себя уже её называл Коренев; тут же подумал, что прозвище Нимфетка-конфетка ей тоже подходит. Он поднял с земли какую-то палку и, опираясь на неё, дохромал до воды, но у самой кромки моря застонал от боли и снова досадливо опустился на раскалённую гальку, решив воспользоваться хотя бы щедростью солнца. К тому же с берега было удобно наблюдать за пловцами, вернее, за передвижением шапочек. Вот голубая шапочка финансиста Веригина отделилась от группы, преодолела линию прибоя на выходе из заливчика и потерялась вдали, в открытом море. В лагуне остались семь шапочек.