Монстр из Арденнского леса. Песнь лабиринта

– Можно? – Алис легко провела пальцами по его груди.

– Да!

Марк тяжело сглотнул, и она поняла, как сильно он… хочет. Как сдерживается ради нее. Как ждет ее прикосновений. Неловкость и стеснение отступили; уже не сомневаясь, Алис положила ладонь ему на грудь, спустилась к боку, погладила шрам, а потом ниже, к животу, и снова вверх к груди. А потом потянулась навстречу и поцеловала в шею, как и хотела, – там, где была родинка. И еще… Марк выдохнул чуть не со стоном, и Алис, перехватив его руку, решительно сунула ее себе под футболку.

Он внимательно взглянул ей в глаза.

– Теперь ты… – Щеки у нее горели, но отступать она не собиралась. – Я хочу, Марк, правда.

Медленно, словно давая ей возможность передумать, он провел обеими руками от ее талии выше, к груди, собирая ткань, а потом окончательно снял с нее футболку. Алис на мгновение зажмурилась, по коже тут же пробежали мурашки, и при мысли, что он теперь ее видит вот такой, все внутри наполнялось жаром. Она сама не понимала, почему это так возбуждало.

– Если будет слишком, просто скажи, – сказал Марк серьезно, но явно не мог удержаться и разглядывал ее так горячо, что она еще сильнее вспыхнула от смущения и удовольствия. – Торопиться нам некуда.

– Даже если я захочу… – Алис сглотнула, – …торопиться?

– Посмотрим, – ухмыльнулся он.

Она закрыла глаза, когда почувствовала, как его большая и теплая ладонь накрыла грудь. Хотелось еще, Алис сама не знала чего – хотелось больше, просто больше, чтобы он… Она тихо вскрикнула, когда Марк вдруг прихватил губами ее затвердевший, сжавшийся сосок, вобрал глубже своим горячим ртом. А потом, чуть отодвинувшись, разглядывал оставшийся влажный розовый след на ее коже с удовлетворенным и собственническим видом, чтобы тут же повторить это снова – с другим соском. Алис вся дрожала, вся словно плавилась от его прикосновений, не было больше мыслей, только одно желание – чтобы он брал ее, отмечал, как свою, вот так – одно желание быть его, целиком и полностью и…

Дыхание у нее совсем сбилось, она вся как будто превратилась в ощущение, в осязание – его губы на ее коже, скользящее, щекотное прикосновение прядей его волос, когда он вот так наклонялся, теплые руки, поцелуи все ниже и ниже, от груди к животу; Марк приподнял ее, побуждая выгнуться ему навстречу, и Алис поддалась, сладко выдохнув, как будто отпустила что-то внутри, позволила. Вот так, да… И еще…

– Я собирался… попробовать эти духи… вот здесь, – шепнул Марк, целуя ее в самый низ живота.

Алис распахнула глаза. Все вокруг было словно в пьяной дымке, плыло, кружилось, и даже его лицо…

Еще. Ей было мало. Мало. Хотелось больше. Еще горячее и глубже. Почувствовать его всего. Почувствовать, как он тоже теряет контроль.

Да, она сможет. Точно сможет! Не хуже, чем все девушки, которые у него были. Она же… хочет, да. Она сама сказала, что хочет, она уже не та, какой была раньше, и Марк совершенно особенный, и…

Вот сейчас он стянет с нее остатки одежды, и дальше… Расстегнет ширинку. Вытащит член. Раздвинет ей ноги. Ляжет сверху.

Алис вздрогнула, невольно вспомнив это ощущение – чужой тяжести на ней, давящей, неприятной. Жаркая истома неожиданно схлынула, расслабленность и нежность во всем теле стремительно исчезали. Она как будто съежилась, вдруг осознав, что страх никуда не делся, воспоминания никуда не делись, и ее слова о том, что она хочет «поторопиться», были ложью. Ее мысли о том, что она и в самом деле хочет, уверенность, что она не хуже, чем другие…

Она не понимала. Она ничего не понимала кроме того, что опять все испортила. Закрыв глаза, Алис попыталась вернуть прежние ощущения, снова почувствовать себя так, как только что, но ничего не получалось. Ей стало холодно. Рвущийся изнутри жар потух, как огонь, который резко залили ледяной водой. В отчаянии она чуть не стукнула кулаком по дивану: ну почему!..

Марк вдруг легко поцеловал ее в нос и притянул к себе. Уже иначе – она это почувствовала. Просто тепло и нежно, утешающе. Потому что сразу все понял.

– Слишком?

Алис чувствовала, слышала, как у него колотится сердце. Как сильно он возбужден. Ощущала его горячую кожу, его все еще прерывистое дыхание. И ей просто хотелось плакать, потому что она снова оказалась «деффективной». Потому что она сделала больно – ему, Марку, который с ней был так…

Алис всхлипнула, уткнувшись лицом куда-то ему в шею. Они с трудом помещались вдвоем на диване, но Марк держал ее крепко, нежно поглаживая по спине.

– Не слишком, – наконец выдохнула она. – Я правда хочу! Хотела… я просто… я не знаю! Я не могу это объяснить! Я хотела, мне было хорошо, я ни о чем не думала, а потом… потом подумала, что дальше будет, представила, и как-то…

– Просто ты еще не готова, вот и все, – спокойно заметил Марк.

– Готова! Просто глупая мысль, она меня сбила, ничего страшного, давай попробуем еще раз, я точно…

– Это… хм… интересно, какое по счету наше свидание? Второе? Рановато для секса, тебе не кажется? – Он поцеловал ее в макушку и добавил серьезно: – Алис, ты и так невероятная умница. Смелая и страстная. Не надо ничего доказывать. Ни мне, ни себе. Хорошо? Делай только то, что тебе приятно. И тогда… – он вдруг ухмыльнулся, – …мне тоже будет приятно.

Алис снова едва не всхлипнула – на этот раз от счастья и тепла, которое тут же растеклось по всему телу. Прижавшись, поцеловала Марка – нежно, долго, наслаждаясь каждым движением его губ и языка, повторяя за ним эти движения, подстраиваясь, пробуя сама, отмечая, как ему нравится и как нравится ей. Она снова подумала, что и правда только… учится. Да, как девочка-подросток, на которую обратил внимание мальчик из старшего класса. Красивый и популярный, но при этом почему-то выбравший именно ее. И он был с ней таким нежным и бережным, он не настаивал, он позвал ее к себе, пока родителей нет дома. Не чтобы соблазнить, не чтобы получить свое, а чтобы она научилась, чтобы наконец разобралась в своих желаниях. Потому что хочет этого сама. Да, вот так, вот так исследовать, не торопясь, каждый раз позволяя ему чуть больше или, скорее, позволяя чуть больше себе. И ее снова подхватила эта волна, на этот раз мягкая, успокаивающая, волна странной уверенности и спокойствия, что она может, что она… Алис поймала момент, когда Марк, устраиваясь поудобнее и приподняв ее лицо к себе, коснулся пальцем ее нижней губы, и слегка втянула его палец себе в рот. Дразняще провела языком.

Глаза у него вспыхнули.

– Ах вот как ты умеешь… – Марк мягко надавил ей на нижнюю губу, побуждая чуть шире приоткрыть рот. – Какая хорошая девочка, м-м-м…

Его второй палец тоже скользнул между ее губ, и Алис на мгновение зажмурилась. Вот так, да. Так непристойно и так возбуждающе, и она чувствовала, как это ее заводит и как заводит Марка – что она может быть такой. Может это себе разрешить. Глядя прямо ему в глаза, Алис с тихим стоном пососала его пальцы – сильно, с нажимом, старательно скользя по ним языком.

– Умница, Янссенс… – выдохнул Марк. Голос у него чуть дрожал.

Она слышала, видела, что с ним происходит. Он не требовал больше, он не ждал продолжения, и ей вдруг стало легко. И возбуждение накатило еще сильнее. Она хотела быть его умницей. Хотела чувствовать это удовольствие…

В коридоре неожиданно послышался какой-то шум, и Алис даже не успела до конца очнуться и понять, что происходит, когда на пороге гостиной мелькнула человеческая фигура.

Марк мгновенно взлетел с дивана, схватил брошенную на полу кобуру, но тень уже исчезла. Послышались быстрые удаляющиеся шаги. Алис тут же нашарила свою футболку, принялась лихорадочно натягивать, путаясь в рукавах и горловине, глядя вслед Марку, – он, даже не одевшись, с пистолетом в руке кинулся в коридор.

Черт! Стараясь унять отчаянное сердцебиение, Алис кое-как надела футболку и свитер, пригладила волосы. Прислушалась. Со стороны кухни раздавались приглушенные голоса. Мужской и… женский? На нее обрушились одновременно облегчение и невыносимый стыд.

Черт. Это же… его мать? Кто еще мог сюда зайти?

Алис осторожно подошла к двери, выглянула в коридор. Марк и правда разговаривал на кухне. Да, ускользнуть незаметно, пожалуй, получится. Это было ужасно, но она и в самом деле не знала, что будет хуже: сделать вид, что ничего не произошло, и светски общаться с его матерью, или просто сейчас исчезнуть. Что хуже в первую очередь для Марка? Ей самой претила мысль вот так вот трусливо сбежать, но как они оба будут переживать эту неловкость? Как к произошедшему отнесется Жанна Морелль, может быть, Марк предпочел бы отложить знакомство на потом, учитывая его непростые отношения с родственниками? Если вообще собирался знакомить Алис с матерью.

Черт, сравнивая себя с девочкой-подростком, она совсем не подумала, что к подростковым обжиманиям на диване прилагались и внезапно вернувшиеся родители. Хуже всего то, что судить о ней будут не как о подростке, а как о приехавшей в командировку специалистке, которая тут же завела служебный роман и прыгнула в постель к шефу всего через пару недель после знакомства. И самое ужасное – это была правда. Если бы не ее прошлое, не ее страхи, Алис бы, наверное, сразу это сделала. Наплевав на здравый смысл, на гордость, вообще на все. Черт! То, что о ней говорил ее монстр, было не так уж далеко от истины. Алис подумала, что стоило только допустить в сознание, позволить себе принять неясный образ, который ее преследовал, который даже снился, – она сама в короткой юбке и туфлях на каблуках, безбашенная, смелая, с красной помадой на губах, берущая то, что хочет, – как этот образ словно стал прорастать в ней. Как будто, сделав всего один шаг вперед, она уже не могла остановиться, как будто, пытаясь увидеть себя настоящую, открыла… Что? Что это было? Ее тайная темная сторона? Ее истинная суть, которую она так тщательно от всех скрывала, притворяясь умницей? Может, сложись в ее жизни все иначе, она и сама могла бы быть той девушкой из клуба.

В коридоре снова послышались тяжелые шаги – без сомнения, Марка, – он вошел в комнату и тут же обнял Алис.

– Прости меня. Я должен был подумать, что мать может вернуться. Забыл, что я теперь тут не один. Черт, у меня даже спальню отобрали!

– Ничего страшного, – Алис в ответ погладила его по руке. – Просто… неловко. И твоей матери тоже…

– О да! – Он нервно усмехнулся. – Меня ни разу еще так не… застукивали. Ну, как говорят, в жизни надо попробовать все. Мы можем сбежать. Или, если ты готова пережить ужас знакомства с родителями, особенно сейчас…

– Как лучше для тебя? И для твоей матери?

– Лучше ты скажи, что для тебя менее нервно.

Со стороны кухни раздалось предупредительное покашливание, тихие шаги, а потом женский голос в коридоре произнес:

– Простите, Алис… я могу вас так называть?

– Конечно, мадам Морелль, – отозвалась Алис.

– Жанна. Я понимаю, что мы все испытываем некоторую неловкость, но мне кажется, лучше сразу об этом поговорить. Я прошу прощения, что вошла так некстати. Честно говоря, просто не подумала… Хочу вас заверить, что все в порядке, давайте просто забудем этот незначительный инцидент. Конечно, получился не самый удачный вариант знакомства, но мне бы очень хотелось пообщаться с вами поближе. Хотя вынуждать вас делать это сейчас я бы не…

Марк, закатив глаза, подошел к дивану, натянул футболку, свитер и принялся прилаживать кобуру.

– Лучше войди и скажи, – буркнул он. – Что ты там толкаешь парламентские речи в коридоре? Мы оба одеты, все в порядке.

Жанна осторожно отворила дверь и появилась на пороге.

– Добрый вечер еще раз, – сказала она.

– Добрый вечер.

Алис поймала себя на странном желании чуть ли не присесть в реверансе. В Жанне Морелль было что-то от королевы. Императрицы. Достоинство, осанка, гордая посадка головы. Она вежливо улыбалась, но ее глаза смотрели… осуждающе? Недовольно? Скорбно? Алис никак не могла найти подходящее слово.

Может быть, снова глупые страхи. А может быть, и правда удалось уловить чужое недовольство. Выученная за долгие годы в аду способность всегда обострялась в напряженные моменты.

– Я бы хотела лично поблагодарить вас за работу, за то, что вы помогли узнать, что же произошло с моей матерью. Сейчас наконец мы можем предать ее останки земле, похоронить так, как следует. Закрыть тяжелую страницу нашей семейной истории… Надеюсь, вы сможете прийти на поминки? Я бы очень хотела вас там увидеть. Мы собираемся организовать все в среду, когда приедет мой брат. Он звонил, будет завтра. Мы…

– Завтра? – переспросил Марк. – Ты же сказала, что во вторник?

– Да, завтра. У него поменялись планы.

– Да какого хрена? Дома ему не сидится, да?

– Марк, прошу тебя, не при…

Алис вспыхнула. «Не при посторонних». Не при этой… кем она была в глазах Жанны? Случайной подружкой? Легкомысленной девицей, одной из тех, кто так бездумно прыгали в постель к ее сыну? Да еще и неровня ему, замарашка, кое-как выбившаяся в люди, девушка из совсем другого социального круга. Такие дамы, как Жанна Морелль, отлично с первого взгляда считывают своих и чужих.

– Спасибо за приглашение, – поблагодарила Алис, стараясь держаться спокойно и со всем возможным достоинством. – Разумеется, я буду. А сейчас, с вашего позволения, попрощаюсь.

– Конечно же. Уже поздно, мы все устали, – с готовностью подхватила Жанна. В ее голосе звучало явное облегчение. – Доброй ночи.

– Доброй ночи.

– Я тебя провожу, – буркнул Марк. – Надо поговорить с Эвой.

Он направился к двери, решительно взяв Алис за руку. И она, стараясь не хромать, а идти с достоинством, даже спиной чувствовала, как внимательно Жанна смотрит им вслед.

* * *

– Возьмите еще бриошь, инспектор, не стесняйтесь, – проворковала Эва, придвигая ему свежую выпечку. – Вы, молодые люди, слишком часто пренебрегаете завтраком!

Это было странно. И хорошо. Завтракать вместе с Алис под присмотром мадам Дюпон, которая старательно изображала из себя не то бабушку, не то дуэнью, впрочем, всегда готовую отвернуться и не слишком уж внимательно следить, чем там занимается ее подопечная. Да, это было странно и хорошо – проснуться с Алис под одной крышей. Теперь, когда… когда они… встречались?

Вчера вечером старуха, на его удивление, отреагировала на просьбу временно пожить у нее совершенно спокойно. Чего нельзя было сказать об Алис, которая с изумлением смотрела на него, пока он излагал Эве свои соображения. Но с Алис Марк решил объясниться позже. Наконец рассказать о том, что произошло в Париже. Теперь он сможет, он знал. И дело было не только в том, что в одном доме с дядей, матерью и Анри он бы точно задохнулся. Идея остаться с Алис вертелась в голове с того момента, как он увидел чертову фату. Да, так просто спокойнее. Быть с ней рядом постоянно, знать, что он может ее защитить. Или хотя бы попытается…

Выслушав все условия Эвы: курить только во дворе, поскольку в доме много антикварного текстиля; не повышать голос в присутствии Ребельона, чтобы не нервировать собаку; тщательнее вписываться в пространство, чтобы не сбить с полок ценный фарфор; не докучать девочке и вообще соблюдать правила приличия (что было сказано с нажимом и слишком ясным намеком), – Марк наконец оставил изумленную Алис и отправился домой за вещами.

Там его, разумеется, ждало продолжение парламентской речи (больше напоминающей проповедь), начатой матерью на кухне. Жанна чуть ли не с порога заявила, что тащить в постель подчиненную – это по меньшей мере безответственно, а уж пытаться воспользоваться уязвимостью девушки с непростой судьбой – и вовсе аморально.

На изумленный вопрос, откуда ей известно про «непростую судьбу» (от удивления Марк даже не успел как следует разозлиться), мать совершенно невозмутимо призналась, что уже навела справки и поговорила с Жаном. Так что от матери Марк сбежал, поспешно собрав только самое необходимое.

Позже, уже ночью в доме у Эвы, он долго ворочался на непривычно узком и тесном диване в гостиной, пытаясь выкинуть из головы эти слова матери. Пользовался ли он уязвимостью Алис? Ее страхами, ее одиночеством? Снова полагаясь на свое чутье, пребывая в полной уверенности, что знает, чего она хочет и как для нее лучше? Навязывал ли ей свою волю под видом внимания к ее чувствам? Приманил ли ее на эту иллюзию безопасности, созданной только для нее? Алис так легко ему доверилась, так легко поддалась, только вот чем это для нее было – спасением или… ловушкой?

Он не желал вглядываться в себя, потому что боялся увидеть тьму там, где хотелось видеть только свет и благородство. Тьму, которая помешает и дальше играть роль хорошего Марка, наслаждаться звучанием в унисон и держать зверя на цепи.

«Черт, хватит. Хватит раздувать все до вселенских масштабов, хватит думать о своем трагическом образе. Это смешно. Ну да, все как обычно, Марк Деккер выходит на подмостки читать монолог Гамлета. Быть или быть? Весь мир театр! Сто тысяч братьев! Черт, не сто, а сорок. И тут преувеличил».

Он усмехнулся про себя. Или в монастырь, или замуж за дурака, куда же без крайностей, в самом деле.

И все же… И все же он не был только хорошим Марком. Только героем, который спасает девушку. Пока получалось справляться с чудовищем и держать его на цепи, но что будет делать этот зверь, когда Алис придется уехать? Когда ей надо будет вернуться к своей настоящей работе, к своей привычной жизни. Это произойдет рано или поздно. И что тогда? Что он сделает с ней? Монстр не сможет ее отпустить. Один раз выпущенные демоны уже не вернутся обратно в свое заточение. Марк уже в полусне с ужасом представлял себя Ксавье Мореллем, падающим во тьму: сделать ей ребенка, манипулировать чувством вины, сойти с ума от ревности и убежать в лес, откуда уже не будет выхода в мир нормальных людей. И там во тьме наконец отпустить себя: он же безумен, а значит, можно, можно сжать ее шею, наконец почувствовать под пальцами теплую нежную кожу… сильнее… сильнее…

Нет! Нет, нет!

Марк вскочил, открыл окно. Глубоко вдохнул холодный и сырой ночной воздух, потом вернулся в постель.

Он лежал в тишине, в этом чужом запахе, в неудобной постели; мысли толпились в голове, наскакивали друг на друга: расследование, Алис, поминки, не забыть подписать… И вдруг понял, что в доме не просто тихо. Исчезли вообще все звуки: не было уже ни тиканья старых часов, ни скрипа деревьев или шума ветера за окном. Ничего. Оглушительная тишина. Марк ничего не слышал. Он вскочил и кинулся в комнату Алис. Рассказать ей, что вылечился. Наконец-то. Он нормальный. Такой же, как все, он больше не монстр. Инструмент в голове выключили, а значит… Марк огляделся, не понимая, где он. Спустился вниз по лестнице – в холл, залитый вечерним светом. Чужой дом. Странные абстрактные картины на стенах. Красные бархатные портьеры. Где-то он это видел, где-то… здесь должно быть кресло. Да. И в кресле сидела мать с журналом в руках.

– Как ты? – спросила она, поднимаясь. – Марк? Как все прошло?

Марк вздрогнул и… проснулся. Уже было светло, и дом Эвы полнился звуками. Прямо у его двери почесался и громко зевнул Ребельон. Скрипнула половица. Что-то звякнуло. За стеной на кухне загудела электрическая кофемолка и запахло кофе.

Марк приподнялся, потянулся к лежащим на стуле часам. Да, пора вставать.

Как ни странно, за завтраком он чувствовал себя хорошо. Сомнения и страхи исчезли, развеялись, как ночные кошмары. Он смотрел, как Алис, улыбаясь, слушает Эву, как намазывает масло на хлеб, как чешет за ухом Ребельона и украдкой скармливает ему кусочек бекона, и в груди разливалось тепло. Марк предвкушал новый день, совместную работу, обед у Лорана, вечер… Черт! Когда – до того, как Алис появилась в его жизни, – он в последний раз так радовался новому дню? И вместе с этой радостью почему-то крепла уверенность, что звучание в унисон означает не только ожившую тьму, но и свет, который он прятал точно так же глубоко. Свет, который она могла бы в нем разбудить…

Они забрали улики в участке, а потом поехали на почту. Марк ждал ее на улице и курил, вспоминая вчерашнее вторжение матери – уже с юмором. Думал о том, как прокрадется сегодня вечером к Алис.

Она вышла довольная: мадам Верне была готова поговорить, причем прямо сейчас. Анжелика позвонила матери при Алис и обо всем договорилась. По ее словам, бабушка страдала от ранней деменции: забывала, что произошло вчера, и не узнавала родных, но до сих пор помнила, где мадам Морелль хранила серебряные ложки.

Наконец, припарковавшись у старого дома, они с Алис позвонили в дверь. Им открыла женщина средних лет, мать Анжелики, и, поздоровавшись, без лишних церемоний проводила в комнату, где сидела бабушка.

От резкого запаха лекарств, валерьяны и неизбывного старческого духа отчаянно захотелось чихнуть, но Марк сдержался, просто потерев нос. Стул рядом с кроватью был заставлен склянками, чашками и пузырьками, сама же старуха полулежала среди нагроможденных подушек всех размеров.

– Анжелика? – спросила она, подслеповато щурясь, и чуть приподнялась со своего ложа, вглядываясь в Марка. – А что это за молодой человек?

– Это мадам Янссенс и инспектор Деккер, мама. Они из полиции, – пояснила мать Анжелики и придвинула стулья. – Присаживайтесь. Я пойду, вы тут сами.

Марк кивнул.

– Из полиции? – бесцветно повторила старуха.

– Мы хотели поговорить с вами о мадам Морелль, – осторожно начала Алис, сев на краешек стула. – Вы ведь у нее работали?

Глаза старухи блеснули. Она сразу оживилась.

– Ах, мадам Морелль… Она вернулась?

– Нет, мадам. А вы помните, когда она… уехала?

– Конечно! Это было третьего июля. Ночью была гроза, а утро выдалось таким… теплым, светлым… будто новая жизнь…

– Вы уверены?

– Разумеется! Я была так расстроена, так плакала! И вот мой Жак тогда и сделал мне предложение! Такое не забывается, уж поверьте. Помню, как сидела в комнате… мадам Морелль подарила мне платок… шелковый, с вышивкой. Я его хранила и не продала даже в самые трудные времена. Я сидела и плакала, держала платок, думала про нее, про ее дом, что теперь ничего этого уже не будет. Ах, какое было место, мне все завидовали! Столько важных и умных людей. И музыка, и разговоры, и танцы… И платили отлично. И мадам Морелль красавица… Я старалась перенимать ее манеры. Она даже немного обучала меня игре на фортепьяно. Боже, мне так хотелось играть, как она! И я плакала, да… ничего больше не будет… А тут матушка сказала, что пришел Жак. И он ворвался в комнату и сразу встал передо мной на колено, сказал, что не может больше… не может… и новая жизнь…

Старуха пожевала губами, всматриваясь куда-то невидящим взглядом. Видимо, туда, где она была юной девушкой, которую позвали замуж.

Марк быстро записал в блокнот дату. Отлично!

– В тот день… третьего июля. Перед ее отъездом. Вы не заметили ничего необычного в доме мадам Морелль? – продолжила Алис. – Или, может быть, чуть раньше?

Он решил пока не вмешиваться, чтобы не пугать старуху. Общаться с женщинами ей явно было привычнее, возможно, она даже думала, что перед ней все-таки внучка Анжелика или вообще кто-то из подруг юности, которым она снова рассказывает о волшебном доме Беатрис.

– Конечно. Конечно, заметила. Замечала. Все там было неспокойно. Вот эта гроза. Она так надвигалась… будто за неделю еще. Сгущалось все. Жарко и тяжело. Над лесом, помню, туча такая, огромная и темная. Беда. И мне так плохо вечером было… С утра ничего, а вечером… Голова вдруг так закружилась, еле к себе дошла. Я же всегда была такая здоровая девушка, кровь с молоком, выносливая, а тут… наверное, давление упало. Я свалилась в постель и спала всю ночь как убитая. Мадам Морелль так и не попросила меня подняться тогда. Не позвала. Не спустилась за мной. Она уставала, и иногда я укачивала детей, помогала ей ночью, все же близнецы, два младенца, очень тяжело. Утром дети так плакали… Я вскочила, думала, что мадам просто уснула и не слышит, побежала к ней туда. Дверь была приоткрыта, как сейчас вижу.

– И что еще вы видите? – вкрадчиво спросила Алис.

Умница! Марк восхитился в очередной раз: она угадала, что старуха находится сейчас в своем воспоминании, как во сне или под гипнозом. И вела ее дальше в этом сне, побуждая вспомнить каждую мелочь.

– Комнату. Постель смята. Гардеробная открыта, ее одежда на полу… обувь. И беспорядок. Везде все не так. Она так никогда не бросала свои вещи. С младенцами не бывает полного порядка, но тут… словно она что-то искала. Когда собиралась. Прямо вижу этот ящик с перчатками, как он вывернут, они разбросаны по полу… сорочки. Такое роскошное кружево, и все брошено кое-как. Да, наверное, искала документы. Может быть, припрятала что-то… Знаете, я до сих пор не понимаю, почему она не взяла с собой любимую брошку. И зачем прихватила прикроватную лампу.

Марк внутренне вздрогнул, но не решился задать вопрос.

– Лампу? – переспросила Алис. – Лампы не было на тумбочке?

Старуха помолчала. Казалось, неожиданный всплеск энергии так же резко сходит на нет.