Полная версия
Карбоновое сердце
Марьяна Куприянова
Карбоновое сердце
© Куприянова М., 2025
© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2025
* * *
1. Будь как дома
– Н-ну… как там твоя нога? – натянуто уточнил Патрик, взглянув на меня с таким сомнением, будто и сам не понимал, какая ему выгода делать вид, будто его волнует мое здоровье.
Меня, кстати, тоже это интересовало. Но не настолько, чтобы удостоить его ответом. Поэтому я лишь окинула мужчину презрительным взглядом и отвернулась, уставившись в окно.
Снаружи бушевал дождь. Его кристально чистые холодные струи омывали стекло автомобиля, крупные капли сливались в одну и стремились к оконной раме, чтобы сбежать по металлическим дверцам наискось прямиком к земле.
От обилия влаги краски внешнего мира становились темнее и контрастнее. Дождь насыщал их мрачными, почти мистическими тонами. Несущийся за стеклом черно-изумрудный пласт пейзажа, пестрый, как кожа мангрового крокодила в слоях тины, постанывал сырыми стволами и шевелил кронами, роняя капли на темно-синее дорожное полотно, разрезанное ослепительно белыми стрелами разметки и отливающее бликами серого антрацита.
Небо казалось таким густым и низким, будто намеревалось обрушиться на город, в котором каждое здание в такую погоду выглядело заброшенным еще в прошлом веке. Водяные пятна быстро разрастались на бетонных плоскостях строений, словно плесень.
Господи, ну и городок. Гребаные «Сумерки». Надеюсь, вампиров тут не водится, потому что мою кровь и так будет кому пить.
Все выглядело каким-то застывшим, умершим давным-давно, но дождь оживлял этот изолированный мирок, наполняя силой и скрытым могуществом. Наблюдать за пейзажем было куда приятнее, чем видеть кислую рожу Патрика, даже боковым зрением. Хотя в таких местах только психологические триллеры снимать, наверное. Подходящая атмосфера, чтобы сходить с ума и утаскивать кого-нибудь с собой на ту сторону рассудка.
Никогда прежде я не бывала в Уотербери и не думала, что визит сюда предстоит в ближайшее время. Но жизнь обожает устраивать сюрпризы. И теперь я еду в машине с человеком, которого ненавижу, туда, где жить не хочу. Кто-то скажет, что выбор есть всегда. Я отвечу, что это херня собачья.
Мы напряженно молчали всю дорогу, будучи оба одинаково не рады ситуации, в которой оказались. Патрик, конечно, безумно «счастлив», что я приехала. Прямо как утопающий с железной цепью на шее.
Едва показался небольшой белый домик с бордовой крышей, приятный и аккуратный, мужчина сказал:
– Давай хотя бы при ней делать вид, что не собираемся загрызть друг друга.
Это была третья фраза, которую он произнес от самого аэропорта, где встретил меня с моим «скромным» багажом. В отличие от нового мужа моей мамаши я держалась молодцом и не произнесла ни слова. Промолчала и в этот раз. Но Патрик был безусловно прав. Придется нам изображать приятелей. Хотя бы в то время, пока она рядом.
Гвен стояла на крыльце, облицованном красивой мелкой плиткой, держа над собою вишневый зонт с японским орнаментом. Такая маленькая фигурка в теплом кремовом халате. Ежится, поправляет свою идеальную укладку, как у гребаной Мэрилин Монро, щурится, выглядывая меня и Патрика за мокрыми стеклами и скользящими дворниками приближающегося седана.
Должно быть, мой приезд для нее действительно что-то значит, если она в такую непогоду вышла меня встречать. Вот только для меня ее великодушный жест не значит ничего.
Патрик плавно нажал на тормоз, и его любимый Chevrolet, такой же безупречный, красивый и честно заработанный, как этот домик, мягко остановился на мокром асфальте. Мгновение я смотрела на Гвен – она вся напряглась, встретившись со мной взглядом. Дверца открылась и захлопнулась, выпустив меня под дождь. Стараясь больше не смотреть в сторону миниатюрной женщины, я открыла багажник и взвалила на плечи бо́льшую часть своих вещей.
– Остальное принесешь ты, – тихо буркнула я.
Патрик кивнул, принимая условия игры.
Намокшие волосы липли на лоб и губы, лезли в глаза, но обе руки были заняты, чтобы поправить их.
– Господи, Сара! Пусть Пат все перенесет, зачем ты берешь такие тяжести, ты же девочка! Иди скорее под крышу, промокнешь.
Сама же Гвен, однако, не сделала и шагу в мою сторону, чтобы помочь или укрыть зонтом. В этом фальшивом участии и напускной заботливости вся ее эгоистичная натура. Я поднялась на крыльцо, остановилась и спросила только одно:
– Где моя комната?
– Комната? Но я думала, мы сначала посидим вместе, выпьем чаю, ты согреешься, расскажешь нам, как перелет…
– Ладно. Сама найду.
– Сара, но…
– Не надо, – угрюмо предупредила я и вошла в дом.
Только приехала, а уже устала от ее нарциссичного желания выслужиться и показать себя с наилучшей стороны. Будто я ее не знаю! Или спустя столько лет я для нее уже как новый человек? Пока я искала комнату, любезно предоставленную для моего проживания, а по мне стекала вода, капая на дорогие ковры, Гвен и Патрик о чем-то перешептывались у входа, поглядывая на меня весьма неодобрительно, но не решаясь сделать мне замечание.
– Миленько тут у вас, – как можно дружелюбнее, но не без нажима произнесла я, когда молчание стало невыносимым и неприличным. Даже для меня.
Лицо Гвен тут же разгладилось, будто по нему отпаривателем прошлись. Лет на пять точно помолодела. Она готова была уцепиться за любой намек на вежливость с моей стороны, чтобы завязать разговор и разрядить обстановку, но не додумалась до самого примитивного – дать мне, черт возьми, полотенце. Я стояла в коридоре у двери, очевидно, ведущей к искомому помещению, смотрела в глаза Гвен – глупые, как у косули, – и искренне не понимала, как эта женщина может быть моей матерью. Мы ведь с ней настолько разные люди, насколько это вообще можно представить.
– Тебе правда у нас нравится? Это так здорово, а я переживала, знаешь… Патрик, налей Саре чаю, а я покажу комнату.
– Это не обязательно, у меня все-таки есть глаза.
– М-м-м?
– Сама осмотрюсь.
– Хорошо, тогда мы подождем тебя на кухне. Располагайся, милая.
– Ага, – буркнула я себе под нос. – Будь как дома, и все такое.
Кажется, Гвен приняла новую стратегию – игнорировать мои колкости в надежде, что без ее реакции мне надоест. Ладно, это мы еще посмотрим. В данный момент я слишком устала и замерзла, чтобы продолжать.
Предоставленная наконец сама себе, я затащила сумки в комнату и с удовольствием переоделась в сухое и чистое. Обстановка внутри была самая обычная – односпальная кровать с двумя подушками, продолговатый стол, два стула, кресло, два высоких окна с видом на лужайку на заднем дворе с безупречным (само собой) газоном, белые занавески, тумбочка, настольная лампа, шкаф. Сочетание серо-голубого и разных оттенков древесного меня вполне устраивало. Могло быть и хуже. Кажется, все новенькое. Неужели потратились ради моего комфорта? Хотя для Патрика купить новый комплект мебели все равно что чайный сервиз приобрести.
Свободного места здесь было более чем достаточно, а голые стены так и просили примерить на себя мои плакаты и газетные вырезки, привезенные с собой, – неотъемлемая часть моей сущности. Я сходила за чаем и вернулась к себе, наотрез отказавшись играть в любящих родственников: поддерживать милые беседы ни о чем, изображать заинтересованность в делах посторонних мне людей, лживо заверять, как скучала и как рада здесь находиться.
Ни черта я не скучала и уж тем более не рада здесь находиться. Будь моя воля, нога бы моя не ступила на порог этого дома. От здешней фальши меня скоро стошнит, а ведь я тут не больше получаса. Патрик хотя бы не скрывает искренней неприязни, а Гвен делает вид, будто я ей небезразлична. Материнский инстинкт проснулся? Хочет поиграть в дочки-матери? Я скорее поверю, что завтра найду чемодан с деньгами, чем в этот бред.
Вдогонку мне Патрик негромко отправил что-то вроде: «Но как же так, она ведь…», – однако Гвен его прервала. Позволила мне уйти не оборачиваясь, чтобы я случайно не испепелила Патрика взглядом. Захлопнув за собой дверь нового пристанища, я бессильно опустилась в кресло и глотнула чаю, задумчиво глядя на улицу.
Перелет меня измотал. За несколько часов я так много успела обдумать, что устала скорее ментально, чем физически. Напиток обжигал горло, но это было то, что нужно, чтобы отвлечься. И даже когда чай закончился, я продолжала сидеть и смотреть куда-то, воскрешая в памяти события, из-за которых и оказалась здесь.
На всю комнату запевал David Bowie – «The Man Who Sold The World», одна из моих любимых песен всех времен. С первого раза, как я услышала ее в подростковом возрасте, и вплоть до сегодняшнего дня она все так же меня завораживала и расслабляла. А я была достаточно напряжена, зная, что на первом этаже находятся около пяти пьяных мужчин среднего возраста и крупного телосложения.
Ярко горела лампа, прикрепленная к полке шкафа слева и чуть выше моей головы. Резкий белый свет не хуже солнца освещал стол, за которым я работала. Из большого куска художественного пластилина телесного цвета под давлением пальцев и стека постепенно появлялся контур человеческой головы. С носом у меня всегда были проблемы: кривоватые они у меня получались. Изобразив на собственном лице всю возможную для меня концентрацию, я мяла упругую массу и срезала лишнее, стараясь не думать о том, что в тот момент симметрия тревожила меня меньше всего.
Конечно, я знала всех этих мужчин. Одним из них был мой отец. После развода он долгое время не мог найти себе ни места, ни дела. И вот наконец нашел – нажираться с друзьями каждые выходные, гостеприимно распахивая двери просторного дома и напрочь забывая обо мне.
Но так стало не сразу. Сначала они просто глушили пиво за просмотром хоккейных матчей, ели пиццу и наггетсы, много смеялись и не засиживались допоздна. Я была даже рада за отца – убитый тяжелым разводом, он находил в себе силы улыбаться в компании друзей. Я, например, сил не находила. Так ведь и друзей у меня не было. Кроме участников плей-листа.
Незаметно для меня безобидные посиделки превратились во что-то рискованное и удручающее. Все они так напивались безо всякого хоккея, что друзья отца начали оставаться у нас на ночь с субботы на воскресенье. Долго буянили, не давая мне уснуть (и соседям тоже), но в конце концов вырубались под действием алкоголя, занимая чуть ли не весь первый этаж своими пьяными вонючими тушами.
Я не знала, как это остановить, а звонить в полицию и стучать на собственного отца казалось глупостью. Первое время пыталась выпроводить мужчин за дверь, но в одиночку с ними не справиться. Каждый раз звать ради этого соседей странно. Разговоры с отцом тоже ни к чему не привели. Он с честными глазами обещал, что прекратит все это, бросит пить, возьмет себя в руки и это был точно последний раз. Но с наступлением выходных пил еще больше и моментально забывал о своих обещаниях, едва прикасаясь к бутылке.
Он становился другим, опасным и непредсказуемым. Каждой девочке знакомо чувство, будто ее отца подменили. Этому человеку плевать было на меня, на себя, на дом и на чувство собственного достоинства. Он получал долгожданное беспамятство и больше не думал о женщине, которая так жестоко его оставила. Но вместе с этим забывал и о том, что у него есть дочь.
Каждый уик-энд это пугало меня все больше, и я старалась не фантазировать, куда это приведет. Жизнь все равно более изобретательна. По правде сказать, я понимала, что мне остается только ждать кульминации.
После развода я, естественно, выбрала жить с отцом, даже не представляя, во что он со временем превратится. Поначалу не было никаких сомнений, что с ним мне будет лучше, а матери я вовсе не нужна. Мне не хотелось видеть ее еще хоть раз в жизни, и я была счастлива, что она умотала в Уотербери со своей новой любовью, по пути стряхивая с ног пыль от обломков нашей семьи.
Я не могла не остаться с отцом. Ему я нужна была еще больше, чем он мне. Но утешения в лице меня ему оказалось недостаточно. А ведь я тоже нуждалась в поддержке. Хоть чьей-нибудь.
Наверное, куда легче пережить развод родителей, когда ты ребенок и еще не совсем понимаешь, как устроен мир. Ты кажешься себе героем, способным решить любую проблему, у тебя много друзей, которые всегда помогут, ведь они любят тебя, и все вокруг такое простое и банальное, что совершенно не о чем переживать. Ты уверен, что знаешь жизнь, и чьи-то советы тебя унижают.
Однако, взрослея, понимаешь, что ты – бессильный кусок мяса, плывущий по течению обстоятельств, не обладающий достаточной отвагой или смекалкой, чтобы избавиться хотя бы от одной из десятков своих проблем. И друзей у тебя вовсе нет, ни одного, и, оказывается, никогда не было настоящих. В действительности ты ни черта не знаешь, никому не нужен и никто тебе не поможет. Кроме разве что родителей, которые раньше так надоедали с опекой, а теперь заняты личными проблемами и разбирательствами.
Мне было двадцать, когда выяснилось, что мама изменяет отцу, и семья наша рухнула, будто сухое дерево, в которое ударила молния – с чудовищным треском. Для меня это был серьезный удар, я как раз сдавала важные экзамены, нервов и так хватало. У меня не осталось даже того фундамента, который дает семья. Под ногами не было ни-че-го. Я так и замерла в подвешенном состоянии, не зная, что делать с жизнью, которая так резко сменила свой ландшафт.
Не то чтобы мои отношения с матерью были хорошими до развода, скорее назовем их нейтральными. Мы недолюбливали друг друга, стараясь не скандалить без повода. Но после этого предательства я раз и навсегда уяснила, что такая малодушная и эгоистичная лгунья заслуживает максимум презрения и ненависти с моей стороны. Она просто исчезла из нашей с отцом жизни, и мы бы больше никогда не общались, если бы не тот роковой вечер.
После бессмертного хита Боуи включилась «Alone I Break» от Korn, и именно тогда в мою запертую изнутри дверь начали ломиться. Я вздрогнула и мысленно поблагодарила себя за то, что догадалась запереться, словно что-то предчувствовала. Случившееся дальше заставило меня навсегда возненавидеть ранее любимую композицию. Она стала саундтреком моего личного кошмара. Ни выключить ее, ни сделать потише я просто не успела.
– Отец?! – крикнула я, привстав из-за стола и наскоро вытирая руки. С холодом в груди поняла: происходит что-то нехорошее.
– Открой, Сара!
– Где отец?
– Он уснул, дрыхнет без задних ног.
– Ага, натурально в отрубе!
– Тогда зачем вы здесь?
– А нам вот не спится. Ну же, впусти нас. Мы ведь тебе не враги, Сара.
– Это же мы, друзья твоего папы! Ты знаешь нас много лет!
– Уходите!
Судя по шуму, их было не меньше трех, и они определенно очень хотели войти.
– Мы все равно выломим дверь. – Тон мужчины пугающе изменился, когда ему надоело стучать и уговаривать.
– Что вам нужно? Идите домой, пожалуйста! – Мой голос надорвался и треснул, как сгоревший провод, от ужаса, который я испытала.
Дверь громыхнула от пробного удара. Еще немного, и они ее точно сломают. В груди и висках у меня быстро стучали тяжелым молотком. Кровь приливала к мозгу, чтобы он решил важнейший вопрос – как мне спастись? Но вместо этого у меня закружилась голова и появилась тошнота. Сглотнув тягучую слюну с привкусом железа, я отступила к окну и приоткрыла его. На улице расстилалась глубокая ночь.
Как много соседей не спят в выходные за полночь?
Успею ли я кому-то позвонить? Где вообще мой гребаный телефон…
В следующий момент дверь вынесли с петель с той стороны. Моя комната наполнилась радостными возгласами троицы пьяных мужчин, которым оставалось всего несколько ярдов до цели, и ничто не могло их остановить, даже мысли о последствиях. Я с отвращением заметила блестящие глаза и приоткрытые рты на потемневших лицах.
Отца действительно не было. Он не придет.
– А папаша твой внизу, слышишь, Сара? Не поможет он тебе, – сказал один из мужчин, словно прочитал мои мысли. Неужели ему это так нравилось? Он ведь всегда был добр ко мне, с самого детства.
– Дядя Сэм, уходите домой. Прошу.
– Нет-нет-нет-нет. Никуда мы не уйдем. И ты тоже.
– Да она же со второго этажа сейчас спрыгнет!
– Не спрыгнет.
Несмотря на внешнюю бодрость, с координацией у мужчин было не очень. Подступали они ко мне неспешно, в полной уверенности, что жертва не вырвется из капкана. Бесценные секунды промедления сыграли в мою пользу. Если бы они сразу бросились ко мне, скрутили, заломили руки, я бы уже ни за что не освободилась. И отец вряд ли проснулся бы до самого утра. Даже мои крики сквозь затыкающие рот ладони его не разбудили бы, как и соседей.
– Лови ее! – только и успел крикнуть Джек своим мерзким пьяным голосом, рванулся к подоконнику, взмахнув руками, но меня там уже не было.
Я неудачно приземлилась на землю и вывихнула лодыжку. Тупая боль пронзила ногу, словно она попала в самую медленную мясорубку в мире. Я вскрикнула, стиснула зубы и с гримасой боли посмотрела наверх – мужчин у окна уже не было. Значит, сейчас они сбегают вниз по лестнице, чтобы догнать меня, что удастся им с легкостью после моего падения.
В запасе оставалось секунд семь, максимум десять, и я, стоная от боли, поползла на четвереньках в сторону соседского дома, как раненый пес с подбитой охотниками лапой. Почему-то я не могла закричать в полный голос, чтобы хоть кто-то услышал и помог. Казалось, что все это происходит не со мной, потому что со мной подобного случиться не может. А еще мне было стыдно – за отца, за этих похотливых ублюдков, за то, что из-за них мне придется разбудить соседей.
В голове у меня помутилось от страха, перед глазами плыли круги. Я была уверена, что сейчас, прямо в эту секунду, пока я ползу по земле, меня подхватят на руки трое крепких мужчин, залепят мне рот зловонными пальцами, и никто меня уже не услышит. Наверное, оттого, что я передвигалась на четырех конечностях, или оттого, что мне было очень больно, во мне сыграло нечто звериное, когда меня действительно схватил один из них, и я с таким остервенением укусила его, что мужчина заорал во всю глотку, а на губах у меня осталась его кровь.
Пользуясь возможностью, я вырвалась и кое-как побежала дальше, сильно прихрамывая и чуть не падая на каждом шагу. Бежать, бежать, бежать – единственное, что было на уме. А если загонят в угол – напасть и разорвать. Но в окнах уже зажигался свет, кое-кто выглядывал наружу. Я как раз доковыляла к соседскому крыльцу и рухнула на бок, вскрикнув, когда на ступеньки вышел Джимми – сын миссис Нэш, паренек немногим старше меня.
– Какого хрена?! – громко спросил он, словно обвинял меня в чем-то.
– Помоги… вызови полицию!
Но тут Джимми и сам увидел полную картину происходящего и спрыгнул ко мне, единым рывком минуя лестницу. Это отпугнуло мужчин, к тому же и другие соседи высыпали на свои террасы, где неуверенно крутились, не решаясь вмешиваться.
– Ты ранена? Чья кровь?
– Поймай этих ублюдков, – прорычала я, держась за ногу, словно это могло унять боль.
– А ну, скрутите их, – громогласно крикнул Джимми, обращаясь сразу ко всем мужчинам в радиусе видимости.
Друзья моего отца пытались скрыться, но выпитый алкоголь сыграл против этой затеи. Их быстро задержали и вызвали полицию, а мне – такси до госпиталя, ибо как только выброс адреналина закончился, я испытывала уже такую боль, что не могла подняться на ноги, и от пережитого стресса была дезориентирована. Однако вызов «Скорой», честно говоря, не покрывался моей страховкой, так что даже в таком состоянии мне пришлось добираться самой.
Несколько дней в госпитале я находилась в полной прострации. Я не имела ни малейшего представления о том, как мне продолжать жить дальше в прежних условиях. На уме был только один вариант, но я до последнего от него отказывалась. Пока ко мне в палату не пришел отец.
На его жалкие попытки выпросить моего прощения, уговорить остаться, заверить, что больше такого не повторится, я разразилась неожиданно истеричным визгом. От громкости собственного крика у меня заболела голова, и после того как отец, осыпанный моими проклятиями, вынужден был удалиться, мне вкололи валиум внутривенно.
Проспавшись, я первым делом позвонила матери и все подробно рассказала. Пришлось раздавить всю гордость, сколько во мне было, а было немало. Я четко понимала, что уже ничем не помогу отцу и не смогу дальше жить с ним после всего, что случилось. Я и правда до последнего пыталась исправить ситуацию, тут моя совесть чиста. Но этот инцидент оказался переломным.
Дальше так нельзя. Слишком много риска. Еще раз подобное я просто не переживу, хотя ублюдки и были задержаны за попытку группового изнасилования, порчу имущества и нанесение психотравмы путем домогательств в измененном состоянии. Они обязаны были поплатиться за содеянное, но я была так истощена событиями, что не хотела затягивать весь этот ужас еще на долгие месяцы и оставила разбирательства на отца (а дачу показаний – на соседей и видеокамеру в нашем дворе), ведь свалить оттуда как можно скорее хотелось мне больше, чем добиться мнимой справедливости.
Так было решено, что я перееду к матери и ее новому мужу. Из Солт-Лейк-Сити прямиком в Уотербери, округ Нью-Хейвен, штат Коннектикут, где и произошло самое удивительное знакомство в моей жизни.
2. Мать или нет
– Как ты ее назвала?
– Я назвала ее Гвен. Разве это не ее имя?
– Патрик, хватит…
– Нет, постой. Как это возможно? Как ты можешь называть ее по имени? Она ведь твоя родная мать!
Тут я остановилась и усмехнулась, небрежно набросив куртку на плечи. Наверное, я давно ждала, пока мне в лицо открыто скажут нечто настолько провокационное.
– Родная мать? – переспросила я, осматривая этих двоих. – Так ты ее назвал? – Гвен изменилась в лице, побледнела. Она поняла, что сейчас произойдет, ибо отлично помнила мой нрав. – Родная мать, которая бросила меня и уехала жить в другую часть страны? Родная мать, которой плевать на меня? Родная мать, которая променяла меня и отца на член какого-то мудака, чтобы жить беззаботно и чувствовать себя моложе? Извини меня, Пат, но я категорически отказываюсь признавать, что мать способна так поступить со своим ребенком.
– О господи… – Гвен всхлипнула и вышла из комнаты.
Проводив ее победоносным взглядом, я закончила:
– Так что позволь мне, пожалуйста, называть эту женщину по имени. И я была бы очень рада, если бы ни один из вас не употреблял слова «дочь» в отношении меня.
– Как ты смеешь, мерзавка? Ты приехала сюда, чтобы оскорблять ее? Она дала тебе крышу над головой, когда родной отец на тебя наплевал, а ты кусаешь руку, которая тебя кормит!
– Не надрывайся так, она ведь уже вышла, – надменно бросила я, ни во что не ставя его слова, и нагнулась зашнуровать кроссовки.
– Сара, я понимаю, что наши отношения нельзя назвать радужными.
– Ну так и не называй их такими.
– Никто не попрекает тебя, но имей хоть каплю благодарности! Ладно я, но зачем ты обижаешь ее? Она была так рада, что ты к нам переедешь.
– Ага, в отличие от тебя. Все, я ушла. Адьес.
Громкий хлопок двери за моей спиной заглушил Патрика, который не мог обойтись без того, чтобы не крикнуть мне что-нибудь в спину. Последнее слово всегда должно оставаться за ним. Дико раздражает.
Патрик Гинзли, новый муж моей матери, кстати, владеет собственным турагентством, крупнейшим в Коннектикуте. Так что они с Гвен отлично проводят время, бороздя просторы в основном Европы благодаря почти бесплатным путевкам. Весь дом у них завешан и заставлен фотографиями путешествий и прочими артефактами других культур – статуэтками, сувенирами, магнитами, ракушками, украшениями, аксессуарами, специями.
Как я понимаю, Гвен ни в чем себе не отказывает. И ее можно понять, если не быть на моем месте. Женщины всегда ищут себе кого-то более обеспеченного и надежного. Когда она жила с нами, даже выглядела иначе – уставшей и неухоженной. Совсем не то что сейчас.
С самого начала я ненавидела Патрика за то, что Гвен предпочла его нам с отцом и семья разрушилась. Даже когда не знала его имени, даже когда ни разу его не видела. Патрик тоже не особо меня жаловал – за мой тяжелый характер, за отношение к нему и к матери. Я прекрасно понимала, что он считает меня обузой. Его больше устраивало, когда я жила у отца и не мешала им наслаждаться жизнью.
