Птичка, успевшая улететь

Захлопываю дверь и смотрю на парня возмущенно, уперев руки в бока. Интересуюсь:

– Что это было?

Рус приподнимает брови и смотрит на меня почти с издевательской иронией. Сегодня на нем черные джинсы и такого же цвета худи. Он сует руки в карман толстовки и откидывает голову, глядя на меня из-под темных ресниц. Черт, кажется, я снова что-то не то сказала.

Я тут же сдаю назад и сцепляю руки перед собой в замок. Поспешно бормочу:

– Извини. Я сама попросила.

– Да, хреновая благодарность, птичка.

– Имя мое помнишь?

– Конечно. Да-ни-я, – произносит по слогам и присаживается на рабочий стол трудовика. Одной ногой упирается в пол, а другую сгибает в колене и закидывает на столешницу. Наглый. До ужаса наглый.

– Да. Спасибо, что пошел навстречу. Э-э-э… кстати, об этом… – Обкусываю губу изнутри и отвожу взгляд.

Язык не поворачивается таким образом, чтобы произнести то, что крутится в моей голове. Тяжело вздыхаю и покрепче сжимаю ладони между собой. Украдкой поглядываю на Руслана, но он помогать мне не собирается. Смотрит, как на неведомую зверушку в ожидании циркового номера.

Парень наклоняет голову и быстрым движением языка проходится по губам. Я почему-то цепенею.

– Ты не мог бы… – начинаю наконец, откашлявшись, – не мог бы…

– Ну же, птичка?

– Тут просто такое дело… я сказала, что мы встречаемся.

Рус хмыкает:

– Что, прости?

Понимаю, что переспрашивает он не потому, что плохо расслышал, но все же повторяю нехотя:

– Сказала всем, что ты мой парень.

Чувствую, как жар заливает все мое лицо. Стыдно невероятно! Щеки горят, наверняка они просто пунцовые. Что ж, Чернышевская, нужно было думать раньше.

С глубоким вздохом я возвожу глаза к потолку и обреченным тоном продолжаю:

– Ты не мог бы притвориться, что у нас с тобой отношения?

Пару секунд Руслан смотрит на меня, не мигая. Как кот, которому в миску вместо сметаны бахнули горчицы. А потом, хлопнув себя по бедрам, начинает ржать. Звук такой же сиплый и наглый, как и все, что вылетает из его рта. Скрестив руки на груди, просто решаю перетерпеть этот приступ веселья с отчетливым привкусом унижения.

– Ты на приколе, я не понимаю? – спрашивает он, отсмеявшись.

Угрюмо молчу. Да, я определенно на полном приколе, раз решилась предложить ему такое. И что у него, в конце концов, с речью?!

– Ладно, – выдавливаю наконец, – не хочешь, не надо. Попробовать стоило.

И разворачиваюсь, чтобы уйти, но Руслан говорит:

– Подожди.

Слышу, как соскакивает со стола и догоняет меня в пару шагов, трогая за локоть.

Обернувшись, смотрю на него снизу вверх. Высокий, зараза. Плечи широкие, фигура крепкая, на лице печать вечной претензии к жизни. Никогда бы с таким не связалась, если бы не прижало.

– Ну? – спрашиваю совсем не вежливо.

– Это здесь тебя травят?

Я пожимаю плечами, отводя взгляд:

– Да.

– Так же, как тогда на улице?

– По-разному бывает. Тебе зачем? Это интервью?

Парень улыбается, смотрит на меня с пытливым любопытством. Проговаривает медленно:

– Я думал, издеваются над странными. Или над тихими. А ты такая кусачая, Дания. Так в чем же дело?

Я вдруг понимаю, что не дышу. Рус очень меня смущает. И взгляды его, и повадки, и интонации – все слишком нахальное. Чувствую, как его энергетика давит меня.

В дверь стучат, и трудовик глухо спрашивает:

– Данька, нормально все?

Делаю судорожный вдох. Прекрасно, хотя бы эта функция восстановлена.

– Да, дядь Миш! – отвечаю, не отводя взгляда от Руслана.

– А прилично? – не сдается учитель.

– Более чем!

– Урок скоро, давайте там закругляйтесь.

– Хорошо, – отвечаем с парнем в один голос.

Я делаю шаг назад и скрещиваю руки на груди. Повыше поднимаю подбородок и сообщаю ему:

– У меня есть блог о книгах. Вот и вся моя вина. Очевидно, мой дебильный класс не в состоянии осознать, как кто-то может читать, – это слово выделяю особенно агрессивно, – и вообще открыто проявляться в медиа пространстве.

– Ого. – Парень вскидывает брови и несколько раз со значением кивает. – А ты реально начитанная девочка. Тебя без словаря хрен разберешь.

Стушевавшись, отворачиваюсь. Вообще-то я не всегда так разговариваю. Просто в школе привыкла нарочито выпячивать свое отличие от остальных. Так оно не кажется стыдным.

Потянувшись к левой руке, среди браслетов я на ощупь нахожу резинку для волос. Оттянув ее, щелкаю себя по запястью. Звук достаточно громкий, и мне это не нравится, но лучше я еще ничего не придумала, так что проделываю тот же фокус еще три раза, чтобы ощутить жжение на коже, а вместе с тем – облегчение.

– Ты зря так. Над тем, что именно я читаю, они тоже стебутся. Там не список школьной литературы.

Мой рыцарь приподнимает один уголок в неопределенной ухмылке. Потом спрашивает:

– А мне какая выгода, если я соглашусь?

– Эм-м-м, – теряюсь сразу же, ведь я об этом не подумала, – не знаю. А что тебе нужно?

– А сосаться будем?

Я морщусь, а он смеется, откровенно забавляясь надо мной. Затем открывает рот и высовывает язык, наглядно демонстрируя, что имеет в виду.

– Придурок, – выдыхаю сердито и собираюсь сбежать, когда Рус снова ловит меня за локоть.

Говорит уже серьезно:

– Характеристика нужна из школы хорошая.

Я радостно киваю, напав на след. Мне вдруг кажется, что в конце тоннеля загорается довольно яркий свет.

Говорю:

– Их секретарь директора пишет, у нас хорошие отношения, я могу попробовать попросить.

– А со школьным психологом?

– С ней тоже! – выпаливаю радостно. – У нас молодая девушка работает, после универа пришла, проблем не должно быть.

– Молодых девушек я люблю, – ухмыляется Рус.

Не сдержавшись, закатываю глаза, одновременно качая головой. Он отталкивающий и немного пугающий. Но, если парень кажется таким мне, значит и мои одноклассники увидят то же самое. А следовательно, отвалят еще на какое-то время. Тем более после того, как Адаменко и Базоев получили от Руслана унизительных люлей.

– Так ты согласен?

– Ну допустим. И когда мы «расстанемся»?

– В смысле?

– Ты же не думаешь, что я в этих неведомых отношениях буду весь выпускной класс? Помощь помощью, а трахаться хочется.

Я не сдерживаю презрительную гримасу, а глаза снова стремятся куда-то наверх, едва не разворачиваясь куда-то внутрь головы. Что за отвратительный мужлан! И наверняка сексист, каких поискать.

Я передергиваю плечами и роняю скупо:

– Месяц.

– Не до хрена ли?

Честно говоря, я сама не понимаю, почему назначила такой срок. Может, хочется пожить спокойно хоть немного, а, может, рассчитываю на то, что за это время что-то изменится. Вдруг мой класс отвыкнет за четыре недели буллить меня? Успеют переключиться на кого-то другого?

Пожимаю плечами и молчу. Если он будет торговаться, то я, конечно, уступлю, но Рус вдруг усмехается:

– Окей. А сосаться-то будем? Ты не ответила.

– Не будем, – отвечаю твердо, награждая его высокомерным взглядом.

– И как тогда тебе поверят?

– А что, без этого отношений не бывает?

Вместо ответа Руслан выразительно хмыкает и дважды приподнимает брови. Выходит игриво и даже забавно, но мне не хочется ему улыбаться.

Строго говорю:

– Никаких поцелуев. Как было в холле… так не надо делать.

– За жопу можно ущипнуть?

– Издеваешься?

Он смеется искренне, склонив голову. Скрещивает руки на груди и самодовольно сообщает:

– А если сама попросишь потом?

– Блин, Руслан! Надо будет – попрошу! Но смирись, этого никогда не случится.

– Посмотрим, птичка.

Он подмигивает и протягивает мне руку. Я тут же вкладываю свою ладонь в его и крепко сжимаю пальцы. Это мой гарант спокойной жизни на ближайшие четыре недели. Если, конечно, все пройдет так, как нужно. И, чтобы это проверить, я решительно иду вперед и толкаю дверь перед собой.

А Рус тихо проговаривает за моей спиной:

– Соглашаюсь только на сегодня. Вечером еще раз обсудим.

Затормозив на пороге, отстраненно наблюдаю, как трудовик снова скидывает флягу в ящик стола, и спрашиваю через плечо:

– Какая у тебя фамилия?

Руслан наклоняется и вкрадчиво шепчет мне в ухо:

– Капралов. Хочешь себе такую же?

Игнорируя дрожь, которая охватывает тело, я заставляю себя двигаться. Запускаю руку в волосы и сжимаю пальцы у корней, чтобы больно стало и голове, и рукам. Он просто шутит, а мне стоит вернуть себе самообладание. Боль никогда не подводила.

– Дядь Миш, – говорю с укоризной, – ты бы хоть дверь запирал.

Он улыбается и разводит руками:

– Да я че-то…

– Угостишь? – тем временем спрашивает Капралов.

– Малой еще, – отрезает трудовик и добавляет, спохватившись, – и это… мне нечем! И давай-ка на «вы» ко мне, такие привилегии только у Даньки. Все, идите! Ходят, ходят, работать мешают.

Рус ухмыляется, но на секунду мне кажется, что скорее скалится. Оторопь берет оттого, как от него иногда фонит враждебностью.

Я тяну его за руку и в коридоре сообщаю примирительно:

– Он пьяница, но добрый. Очень мне помогает. Я думаю, что в этой школе он вообще самый светлый человек.

Капралов пожимает плечами отстраненно и смотрит куда-то вперед. Выглядит напряженным, и я думаю о том, что иногда парень напоминает мне какого-то зверя. Не подросток, а волчонок.

Конечно, я таких и раньше видела. Но интуитивно всегда держалась от них подальше. Напоминаю себе, что однажды Рус мне помог, да и теперь согласился на странную авантюру, а значит, он хороший человек. Скорее всего.

.-. .– –.. .– .

Мы снова выходим в холл, который теперь почти пуст, потому что вот-вот прозвучит звонок.

– А в каком ты классе? – спрашиваю, спохватившись.

Боже, если уж решила притворяться, что мы встречаемся, стоило хоть что-то о нем узнать, кроме имени и фамилии!

– Одиннадцатый «Б».

Чувствуя искреннюю радость, я выпаливаю:

– Так это мой!

– Тогда веди, птичка. Какой у нас там за первый урок?

– Ты не видел расписания?

– Были дела поинтереснее.

Я фыркаю:

– Ну разумеется!

– Дань, – он с ходу переходит на короткую форму моего имени, – спокойней будь.

Сдвинув брови, смотрю на него хмуро. Очередная говорящая формулировка! Может, не так уж плохо, что в конце дня мы еще раз обсудим мою сумасбродную идею. Вдруг мне и самой это все не так уж нужно. Месяц изображать любовь с законченным хамом – удовольствие ниже среднего.

Ощутимо прикусив нижнюю губу, молча тяну Руслана за собой. Посмотрю на реакцию одноклассников, а потом уже решу.

Пока мы поднимаемся на третий этаж, из динамиков орет наитупейшая обработка детской песни. Только взрослые, которым нет дела до детей, могли подумать, что это хорошая идея.

– Первая химия.

– Вообще в ней не шарю, – отзывается Капралов безо всякого сожаления.

Отмахиваюсь:

– Я тоже. Учитель нормальный, просто делай хоть что-нибудь, он оценку вытянет.

– А голубки тоже там твои?

– Да не мои они! – рявкаю, остановившись на лестничном пролете.

Руслан приоткрывает рот и ленивым движением проводит языком между нижней губой и зубами. Сообщает безмятежно:

– Да мне насрать.

– Кому почитать не мешало бы, так это тебе, – выдаю критично, – речь просто как у Эллочки-людоедки!

Он неопределенно приподнимает плечи:

– Не нравится – гуляй.

А потом отпускает мою руку. Мне вдруг кажется, что я стою на каком-то узком подвесном мостике, который нещадно раскачивается над обрывом.

М-да. Чернышевская, просто пять баллов. Десять сопящих песиков из десяти. Именно так надо разговаривать с парнем, которого пытаешься заманить в отношения, которые ему не нужны. Пусть и фиктивные.

Тогда я пытаюсь умаслить его эго. Склоняю голову и бормочу:

– Прости, Рус, больше не буду. Просто нервничаю.

– Фальшивишь жестко, – хмыкает он.

– Давай просто сходим на урок, ладно? – протягиваю ему руку. – Пожалуйста.

Он скашивает губы в сторону, недолго раздумывая, а потом обхватывает мою ладонь. У него такая горячая кожа, как будто внутри Капралова какая-то батарея работает.

Снова смутившись, я иду вперед. Уже на подходе к кабинету меня начинает потряхивать. Как они отреагируют? Вдруг каким-то образом поймут, что я соврала? А если Руслан решит, что ему эти проблемы не нужны, и отцепит меня прямо сейчас?

Придется проверить, других вариантов нет.

Мы останавливаемся на пороге, все также держась за руки. Я деликатно откашливаюсь, чтобы привлечь внимание учителя, а Капралов снова растягивает губы в неприятной гримасе. Произносит громко:

– Здрасьте.

Против воли вцепляюсь в его руку, ожидая реакции. Химик поднимает взгляд от ноутбука и рассеянно оглядывает нас.

– Чернышевская и…

Отвечаю вместо него:

– Капралов.

– Верно, – кивает учитель, хмурясь в экран ноутбука, – Капралов. Садитесь, пожалуйста.

Я же сосредоточена на другом, ловлю реакции одноклассников. Смотрю за тем, как они переглядываются, как начинают шептаться, как некоторые роняют издевательские смешки. Но все это – очень тихо. И в мой адрес не летит ни одного комментария. При обычном раскладе они бы уже отвесили мне парочку унизительных шуток.

Пока я занята анализом ситуации, Рус берет инициативу на себя. Замечая ближайшую свободную парту, движется к ней и увлекает меня за собой.

А, когда мы садимся, вдруг наклоняется и звонко целует меня в щеку. На секунду замираю и смотрю на него исподлобья. Про такие поцелуи речи не было, и я, конечно, понимаю, для чего он это делает, но мне все равно неловко.

Капралов шепчет громко:

– Не смущайся, птичка, – и, подмигнув, добавляет, – я же твой парень.

Подобно ветерку, который заставляет шелестеть листья деревьев, на весь наш класс налетает какое-то дуновение сплетен. Склонив головы друг к другу, они принимаются обсуждать нас. Раскрывая новую тетрадь, я напряженно застываю над ней. Жду привычных издевательств. Но… они молчат.

Повернувшись к Руслану, ловлю его нахальный взгляд. Растерянно пожимаю плечами, а он наклоняется ко мне и шепчет:

– Не боись, Данька. Вывезем.

Я с сомнением поджимаю губы и записываю за химиком тему урока. Войну мы еще не выиграли, но эта битва определенно за нами. Один спокойный день – не так уж много. Для кого-то, но точно не для меня.

Глава 4

Руслан

– Да-ни-я, – произношу по слогам задумчиво, когда мы с ней сидим на лавочке около школы, – а это что за имя вообще?

С громким характерным щелчком открываю банку энергетика. Девочка раскошелилась, отблагодарить хотела, воробушек.

Она неодобрительно смотрит на то, как я пью, вздыхает, садится на лавку с ногами, подтягивает колени к подбородку. Говорит:

– Татарское.

– Татарочка, значит?

– Наполовину. – Дергает плечом, как будто ей не очень приятна эта тема.

Я хмыкаю. Высокомерная птичка. Думает, что ее книжки умнее делают, но по факту это я читаю ее на раз-два.

– Папка татарин? – спрашиваю, снова отпивая энергетик.

– Да…

– Имя дал и свалил?

Поворачивает ко мне изумленное лицо. Брови подняты, губы приоткрыты, вздыхает и таращится на меня.

Отвечает осторожно:

– Не сразу.

– Чуть наследил еще? – беспечно уточняю.

– Мы в битве экстрасенсов?

Я ржу. Смешная девчонка. Беру ее завитую светлую прядь и перебираю в пальцах. Нравится мне.

Говорю:

– Я, может, и говорю как Эллочка-людоедка, но не тупой. Улица тоже учит, Чернышевская.

Она смущенно отворачивается. Спрашивает тихо:

– Так что ты решил?

– Насчет чего? – забавляюсь, заставляя ее проговорить то, что кажется неудобным.

– Будешь моим парнем?

– А?

– Блин, Руслан!

– Да я не расслышал просто. Что ты там воркуешь?

Даня поворачивает голову, щеки чуть тронуты румянцем, зеленые глаза блестят возмущением.

Спрашивает нарочито громко и отчетливо:

– Согласен ли ты на то, чтобы встречаться со мной? Не по-настоящему.

– А тебе это реально надо? Сегодня не заметил, чтобы кто-то тебя травил, птичка.

– Думаешь, я соврала, чтобы тебя, такого обаятельного и привлекательного, завидного жениха, заполучить? – спрашивает ядовито.

– Ауч. – Делаю оскорбленное лицо. – Дворовая гопота для тебя не годится, я уже понял.

Она снова смущается. И так весь день. Сначала обидит, потом краснеет. Мне в целом по хрен. Девочка не из моей лиги, я это понимаю. Мне с такой не по пути. Я знаю, кто я. Всегда знал.

Дания говорит тихо:

– Извини. – Потом берет телефон, что-то ищет и передает его мне. – Можешь вниз полистать.

Судя по названию, это чат класса. Я читаю и уже через пару сообщений удивленно присвистываю. Гнобят ее нещадно. Скидывают какие-то фотки, видео. Комментируют, вообще не смущаясь. Любительница порнушки, подстилка книжных мужиков, шалашовка со стажем. И это только самое цензурное.

– Они знают, что ты это читаешь?

– Да. Кажется, им это даже нравится.

Отдаю Чернышевской смартфон. Дальше читать желания нет, я начинаю беситься. Очевидно, что чуваки просто самоутверждаются. Я подобное много раз видел, но мне такой мув не по душе.

Встаю, отряхиваю джинсы, говорю:

– Ладно, птичка. До конца недели повстречаемся, а дальше посмотрим. Пойдем провожу.

Иду вперед, и она догоняет только спустя какое-то время. Бормочет торопливо:

– Почему до конца недели? Ты ведь спросил, а я сказала – месяц.

– Я ненадежный, Дания. Через неделю могу быть в тюрьме или в аду. Давай пока так.

Беру ее за руку и в ответ на удивленный взгляд поясняю:

– Мы около школы. Если играть, так на полную.

– Звучит сомнительно. Может, обговорим какие-то правила?

– Какие? Так боишься, что сделаю вот так?

Разняв наши ладони, я щипаю Даню за ягодицу. Она взвизгивает и бьет меня в плечо кулачком.

Кричит:

– Капралов, ты с ума сошел?!

Я хохочу искренне. Хорошая упругая попка у злой хозяйки. На все провокации ведется так, как я и рассчитываю. Чудо, а не девочка.

Говорю примирительно:

– Понял, Дань. Больше не буду. – В последней фразе передразниваю ее же интонацию и добавляю. – Дай свой телефон. Можешь подумать и вечером выкатить мне список правил.

Она смотрит на меня с недоверием, видимо, везде привыкла подвох искать. И не могу сказать, что это неправильно.

Чернышевская спрашивает:

– И ты со всем согласишься?

– Не-а. Но можешь попробовать.

– Какой же ты придурок.

– Ага, – вздыхаю сочувственно, – непонятно, как ты с таким встречаться начала.

– Капец.

Дания качает головой, словно не верит в происходящее, а я снова беру ее за руку. Мне нравится ощущение. Я даже рад, что в ближайшую неделю так можно будет делать регулярно.

Потом провожаю злую птичку до дома, на прощание пытаюсь поцеловать ее в губы, но она уворачивается. Меня, конечно, это только веселит. На успех и не рассчитывал.

.– – … .–. – – .. -. .– -. .. .-.-

Чернышевская по удачному стечению обстоятельств живет не так далеко от кофейни, в которой я все лето отбывал свое наказание. Затем началась осень, но каторга моя не закончилась, а только сменила график.

Кто-то мог бы сказать, что мне повезло вырваться из прежней жизни, но я об этом не просил, и не хочу чувствовать никакую благодарность. Это ослабляет. Не было бы ничего такого, с чем я не мог бы справиться сам. И мне непонятно, почему мой двоюродный, мать его, дядя считает иначе.

Я толкаю стеклянную дверь и смотрю на него поверх голов посетителей.

– Опоздание, Русик, – говорит, даже не отвлекаясь от кофемашины. – Сегодня моешь полы.

– Я каждый день мою.

– Потому что каждый день косячишь. За стойку, – командует он.

Стиснув зубы, я слушаюсь.

Толкаю боковую дверь и протискиваюсь мимо холодильника. Скидываю рюкзак в угол на ступеньку пожарного выхода, который у нас не используется. Мою руки, надеваю рабочий фартук и сразу включаюсь в работу. Делаю долбаные латте и капучино, передаю дяде. Только бы он не просил рассчитать людей, я этот процесс ненавижу всей душой.

Делаю все на автомате, за лето набил руку, а по началу тупил, конечно, страшно. Теперь могу позволить себе воткнуть в одно ухо наушник, чтобы пацанский рэпчик скрасил мою работу.

Слушаю музыку, варю кофе, иногда, предугадывая движения дяди, подаю ему то сахар, то сироп.

По лицу вижу, что доволен, но полы я все равно сегодня буду мыть.

Когда поток людей прекращается, он вытирает руки полотенцем и спрашивает:

– Почему опоздал?

– А я, на хрен, в дремучем рабстве? – интересуюсь, поднося к губам бумажный стаканчик.

– Да, – подтверждает дядя, поглаживая внушительную бороду, – рад, что ты понял.

Я хмыкаю. Святой, блин, Николай. Иногда кажется, что вывести его из равновесия практически невозможно, но я очень старался, и несколько раз у меня даже получилось.

– С девушкой был, – отвечаю, внимательно наблюдая за реакцией Коли.

Взгляд его загорается любопытством, темные брови удивленно поднимаются. Тут, в этом городе, девчонки у меня уже были, но я никогда не говорил о них дяде. И сейчас мне интересно… что, если эти отношения и мне могут быть выгодны?

– С девушкой? С центра?

– Не, со школы.

– Сегодня первый день, ты реактивный, что ли? – недоверчиво уточняет он.

– Да, Коль. Я – ракета.

– Не сомневался, – бормочет он, снова приглаживая бороду.

Потом потягивается в разные стороны, от чего рубашка на его теле жалобно натягивается. Как будто знает, бедняга, что может треснуть в любой момент. Мой дядя на внешность, конечно, чистый викинг. Сам темный, а борода с рыжеватым оттенком, мощный, плечистый. Я однажды видел сборную по регби, там шкафы, а не мужики. Вот Коля запросто мог бы с ними играть.

– А что за девочка?

В любой другой ситуации хрен бы он от меня дождался подробностей, но сейчас я решаю проверить свою теорию. Прислоняюсь плечом к стене и говорю:

– Дания. Татарочка. Красивая, книжки любит. Я провожал ее, вот и опоздал.

Помедлив, Коля кивает. Кажется, это вписывается в его картину той жизни, которую он сам для меня выбрал. Еще один пункт на светлом пути моего исправления. Святой Николай все хочет починить меня. Вот только я не сломан.

Спрашиваю:

– Будешь отпускать меня на свидания?

– Не много хочешь?

– Нет. Только с девушкой время проводить.

Специально зову Данию именно так, это слово моей речи не свойственно. Дядя это знает, вижу, что отмечает, но и поддаваться не спешит. В принципе, я сам основательно постарался над тем, чтобы доверия между нами не было.

В кофейню заходит женщина, и мы возвращаемся к работе. Коля дежурно улыбается, я достаю «рожок», вытряхиваю из него кофе в мусорку и протираю тряпкой.

– Флэт, – командует мне дядя коротко, а потом делает шаг ближе и быстро проговаривает, понизив голос: – Подумаю про свиданки, но сначала я должен на нее посмотреть.

Я только усмехаюсь и врубаю кофемолку.

Может быть, и стоит задержаться в этих «отношениях» на месяц. Даня точно ему понравится. Затрет Коле про свои книжки, обронит пару витиеватых фраз, посмотрит высокомерно-ангельским взглядом. Конечно, он посчитает, что она сможет меня перевоспитать. И, может, отвалит.

Господи, как же хочется, чтобы меня просто оставили в покое.

-. . / . -.. .. -. … – .– . -. -. –

Сегодня святой Николай дорабатывать смену меня не заставляет и, забыв про мытье полов, отпускает пораньше, чтобы я сделал уроки. Как будто мне не на что больше потратить свободное время.

Честно говоря, еще месяца три назад я бы радостно свалил к пацанам из социально-реабилитационного центра, но надо признать, что некоторые приемы дяди все-таки увенчались успехом. Потому что я устал, как собака, и просто хочу спать.

Поэтому действительно иду домой. А проходя по темному участку улицы, вспоминаю, как первый раз встретил тут Даню. Интересно, она уже составила список правил, согласно которому я не должен трогать ничего на ее теле, кроме ладони? Мне вдруг хочется написать ей.

Но я эту мысль отодвигаю. Почему-то кажется, что Чернышевская снова будет кусаться, а вечерами у меня повышенное чувство уязвимости. Если я трезвый, меня легко обидеть. Если пьяный – еще проще.

Так что я добираюсь до дома, принимаю душ и, не разогревая, ем рагу, которое приготовила девушка Коли. Вот кто прикольный, так это Даша. Мне даже кажется иногда, что мы могли бы подружиться. Если б я не был на миллион процентов уверен в том, что все, что она услышит от меня, обязательно сольет святому Николаю.

Иду в комнату, которая с недавних пор считается моей. Дядя поселил меня в отдельной спальне, а сам переехал в проходную комнату. Благородно? Ну разумеется. Бесит ли это меня? Просто до одури.