Знак беды в плавнях

Ее отец учил ее не плакать, а думать. Однажды, когда ей было пятнадцать, он дал ей перехваченное донесение и сказал: «Дешифруешь за час – получишь новые ноты для фортепиано. Не успеешь – будешь неделю переписывать справочник артиллерийских орудий». В том донесении были сведения, стоившие жизней. Это воспоминание о его безжалостной методичности больно ударило сейчас, но именно поэтому она могла сидеть здесь, в комнате мертвого отца, и не рыдать, а искать ключ.

– Это бессмысленно, – сказал Андрей через час, когда она отложила последнюю книгу. – Мы можем перебирать варианты до второго пришествия. Должна быть подсказка.

Он снова взял тетрадь. Перевернул ее. Провел пальцем по гладкому кожаному переплету. Ничего. Внутри, на последней странице, был выведен лишь аккуратный инвентарный номер. Или не инвентарный?

– 4.16.8, – прочитал он вслух. Анна замерла. – Что? – Цифры. На последней странице. 4.16.8.

Она мгновенно оказалась рядом, наклонилась над тетрадью. Ее дыхание коснулось его щеки. Она пахла дорогой, но выветрившейся лавандой. – Евангелие от Иоанна, – выдохнула она. – Глава четвертая, стих шестнадцатый… Нет, не то… Книга Царств! Четвертая книга Царств, глава шестнадцать, стих восемь!

Она схватила со стола Псалтырь, но это была не та книга. В комнате Библии не было. – Ждите здесь, – бросила она и вышла.

Андрей остался один. Тиканье часов стало невыносимо громким. Он подошел к окну. Внизу, на улице, жизнь текла своим чередом. Бабы с коромыслами шли к колодцу, казачата гоняли пыль. Но что-то изменилось. У дома напротив, в тени акации, стоял казак. Он не был местным, Андрей знал всех в лицо. Этот стоял, прислонившись к плетню, и лениво курил, но его взгляд был прикован к окнам дома атамана. К этому окну.

А дальше по улице, у лавки, стояла телега. Двое мужиков, тоже незнакомых, делали вид, что чинят колесо. Но они не чинили его уже полчаса. Они ждали.

Слежка. Открытая, наглая. Атаман приставил к Анне двух «приказных», якобы для охраны. Теперь Андрей понял их истинную задачу. Они были не охраной. Они были тюремщиками.

Анна вернулась, держа в руках тяжелую Библию в тисненом переплете. Ее щеки слегка раскраснелись. – Атаманша долго не хотела давать. Говорит, не богоугодное это дело – священное писание для расшифровки использовать.

Ее пальцы быстро нашли нужную страницу. Она пробежала глазами по строчкам. Ее лицо ничего не выражало, но Андрей заметил, как она на мгновение закусила губу. – Читайте, – сказал он. – «И взял Ахаз серебро и золото, найденное в доме Господнем и в сокровищницах дома царского, и послал царю Ассирийскому в дар», – прочитала она ровным голосом.

Они смотрели друг на друга. Слова повисли в душном воздухе комнаты. – Золото… царю Ассирийскому… в дар, – медленно повторил Андрей. – Это и есть ключ? – Вероятно. Самая яркая фраза. Отец любил такие… образные ключи. «Золото в дар». Попробуем.

Они снова склонились над столом. Теперь у них была система. Анна, как более опытная, взяла на себя руководство. Она быстро расчертила лист бумаги, создавая квадрат Виженера. Андрей диктовал цифры из тетради, она сопоставляла их с буквами ключевой фразы. Работа закипела.

Скрип пера. Шелест страниц. Их тихие голоса, перечисляющие буквы и цифры. Время исчезло. Осталась только головоломка.

Первые слова были бессмыслицей. Набор букв. – Нет, – пробормотала Анна. – Не то. Может, не вся фраза? Может, «Ахаз взял серебро»?

Снова работа. Снова неудача. Руки Андрея затекли. Он встал, размял плечи, снова подошел к окну. Наблюдатель у плетня сменился. Теперь там стоял один из «приказных», приставленных к Анне. Он даже не пытался скрыть своего интереса. Его взгляд был тяжелым, как свинец.

Когда Андрей был молодым пластуном, его отправили на разведку к турецкой границе. Неделю он лежал в скалах, наблюдая за крепостью. И всю неделю он чувствовал на себе чужой взгляд. Он не видел врага, но ощущал его присутствие кожей, затылком. Это было чувство загнанного зверя. То же самое чувство вернулось сейчас. И именно поэтому его рука сама потянулась к рукояти кинжала, висевшего на поясе.

– Мы в ловушке, – сказал он тихо, не оборачиваясь от окна. – Я знаю, – так же тихо ответила Анна, не прекращая работы. – Именно поэтому нам нужно торопиться.

В ее голосе не было страха. Только упрямая, холодная решимость. Эта женщина была сделана из того же материала, что и ее отец. Из стали.

– Попробуем с конца, – предложила она. – «Царю Ассирийскому в дар». Это больше похоже на пароль.

Они попробовали. Снова скрип пера, бормотание. И вдруг… – Стойте, – сказала Анна. Андрей замолчал. Она несколько раз перепроверила расчеты. – Есть. Получается.

Она начала медленно выписывать на чистый лист бумаги расшифрованные буквы. Они складывались в слова. В предложения. Андрей смотрел, как на его глазах бессмысленные каракули обретают зловещий смысл.

«…поставки оружия через Новороссийск приостановить. Турецкая активность на побережье возросла. Резидент Хаджи-Мурат использует земельные споры для вербовки недовольных. Главная ячейка – станица Славянская. Судья Пятнов на содержании. Обеспечивает легальное прикрытие для отъема земли под перевалочные базы. Сотник Лютый – основной силовой контакт, отвечает за вербовку и устранение…».

Запись обрывалась. Андрей откинулся на спинку стула. В ушах шумело. Все оказалось гораздо хуже, чем он мог себе представить. Земельные аферы, недовольство казаков, убийство его отца – все это было лишь дымовой завесой для шпионской сети. Турецкой. Здесь, у них под боком.

– Судья Пятнов… – прошептал он. – В Славянской. Я слышал о нем. Говорят, самый жестокий и продажный судья во всей области. Решения принимает не по закону, а по тому, кто больше заплатит. – Теперь понятно, кто ему платил, – Анна смотрела на расшифрованный текст. Ее лицо было бледным, но спокойным. Словно она читала не донесение о государственном предательстве, а отчет о расходах. – Отец все раскопал. Он понял, что его «упорядочение земельного учета» вскрыло не просто коррупцию, а целое змеиное гнездо.

Она провела пальцем по имени «Хаджи-Мурат». – Я слышала эту фамилию. В отчетах департамента. Один из самых опасных и неуловимых агентов Порты на Кавказе.

Теперь становилось понятно все. И спешка убийц. И странный ритуальный знак. И страх атамана. И наглая слежка. Они не просто убили чиновника. Они затыкали огромную брешь в своей сети. Но Игнатенко успел передать весть. Эта тетрадь была его последним докладом. Докладом, написанным собственной кровью.

В дверь постучали. Резко, требовательно. Андрей и Анна переглянулись. Анна одним движением накрыла листы с расшифровкой чистой бумагой. Андрей встал, его рука легла на рукоять шашки. – Кто там? – Откройте, Сагайдачный! – Голос принадлежал одному из «приказных», тому, что стоял на улице. – Атаман велел проверить, все ли у вас в порядке.

Ложь. Он не пришел проверить. Он пришел посмотреть, чем они занимаются. Увидеть, не продвинулись ли они в своих поисках. – У нас все в порядке, – ровным голосом ответил Андрей. – Мы заняты. Разбираем бумаги покойного.

За дверью помолчали. – Госпоже Игнатенко велено отдыхать с дороги. А вам, Сагайдачный, давно пора по своим делам идти. Нечего тут крутиться.

Это была уже не просьба. Это был приказ. Скрытая угроза. – Я помогаю госпоже Игнатенко. С ее позволения, – Андрей старался говорить как можно спокойнее. – А я вам говорю, уходите. Атаман не велел посторонним находиться в доме.

Посторонним. В станице, где он родился и вырос, его назвали посторонним. Стальная пружина внутри него сжалась до предела. – Передайте атаману, что я уйду, когда закончу.

Он услышал, как за дверью выругались. Потом шаги удалились. Андрей посмотрел на Анну. – Они нервничают. Значит, мы на верном пути. Что дальше в тетради?

Они снова склонились над шифром. Напряжение в комнате можно было резать ножом. Скрип пера казался оглушительным. Расшифровка шла быстрее, ключ работал. Страница за страницей, тетрадь открывала свои тайны. Схемы подкупа, имена, даты. Масштаб заговора поражал. Речь шла не просто о шпионаже. Турки, прикрываясь земельными спорами, готовили плацдарм для чего-то крупного. Возможно, для восстания.

Андрей почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он, простой казак, и эта столичная барышня держали в руках тайну, способную поджечь всю Кубань. А вокруг них сжималось кольцо.

– Нужно уходить отсюда, – сказал он. – Немедленно. В Славянскую. Нужно увидеть этого Пятнова. Найти доказательства. – Мы не можем. – Анна подняла на него взгляд. В ее глазах была трезвая оценка ситуации. – Нас не выпустят из станицы. Мы под колпаком. Любая попытка уехать будет расценена как бегство. Нас убьют по дороге и спишут на тех же бродяг.

Она была права. Они были заперты. – Что же делать? – вырвалось у него. – Думать. Искать выход. Здесь, в этой тетради, должен быть не только яд, но и противоядие. Отец всегда оставлял себе путь к отступлению. Он должен был сообщить кому-то. Должен быть канал связи. Имя. Контакт.

Она снова впилась взглядом в цифры. Снаружи послышались крики, конский топот. Но это был не шум обычной станичной жизни. В нем была тревога. Что-то происходило.

Андрей снова метнулся к окну. Коляска Анны, стоявшая у дома, была окружена людьми Лютого. Кучер лежал на земле, его пытался поднять лакей. Один из людей сотника держал под уздцы вороных лошадей. Сам Лютый стоял рядом, широко расставив ноги, и что-то гневно говорил приказному.

– Они забирают ее экипаж, – процедил Андрей. – Отрезают последний путь к отступлению. Он обернулся к Анне. – Они знают. Они знают, что мы что-то нашли.

Она ничего не ответила. Она сидела абсолютно прямо, сжимая в руке перо так, что костяшки пальцев побелели. Бумага на столе была исписана до конца. Последняя фраза была расшифрована. Она смотрела на нее, и ее лицо впервые за все это время изменилось. С него сошла маска холодной сдержанности. На нем был шок. И понимание чего-то ужасного.

– Что там? – спросил Андрей, подходя к столу. Она подняла на него взгляд, и в ее глазах, таких же светлых, как у отца, он увидел отчаяние. – Контакт… канал связи… «Он был», —прошептала она. – Но мы опоздали.

Она указала пальцем на последнюю строчку расшифрованного текста. «Срочный доклад курьеру МИД. Поезд №7. Встреча под Воронежем 14-го».

Четырнадцатое число. Оно было на прошлой неделе. Андрей вспомнил обрывки слухов, которые принес утром с базара возница из Екатеринодара. Что-то о крушении поезда. Где-то под Воронежем. Говорили, много погибших. И что среди них был какой-то важный чиновник из столицы… Тогда он не придал этому значения. Новости добирались до их глуши медленно. Теперь все встало на свои места. Крушение поезда не было случайностью. Это было второе убийство.

Единственный человек, которому Игнатенко успел сообщить об опасности, был мертв. Их ниточка оборвалась. Теперь никто в столице не знал ни о шпионской сети, ни о них самих. Они были одни. Полностью.

Глава 3.

Сотник Григорий Лютый, чей мир строился на простых истинах вроде веса сабли и звона золота, ворвался в комнату, как кабан в огород. Запах перегара и потной кожи ударил в нос, смешиваясь с ароматом предательства, который, казалось, исходил от самого воздуха. За его спиной маячили две тени с оловянными глазами убийц.

– А вот и наши голубчики, – прорычал он, и его взгляд впился в бумаги на столе. Он не понимал знаков, но чуял запах знания, а знание в чужих руках было для него опаснее заряженного пистолета. – Кончились ваши игры. Тетрадь. И все, что понаписали. На стол. Живо.

Андрей не шелохнулся. Его рука лежала на эфесе шашки так естественно, будто была его продолжением. Взгляд его был спокоен. Смертельно спокоен.

Анна сделала нечто неожиданное. Она не вскрикнула, не побледнела. Ее пальцы, тонкие и белые, медленно, с какой-то вызывающей аккуратностью, собрали исписанные листы в ровную стопку и положили сверху тяжелый пресс-папье из зеленого мрамора. Этот жест был красноречивее любой пощечины. Это была сдача позиций, но с таким достоинством, что она походила на объявление войны.

– Ваша честь – как паутина, господин сотник, – голос ее звенел, как разбитый хрусталь в ледяном ветре. – Блестит на солнце, но годится лишь для того, чтобы душить мух.

Лютый побагровел. Он шагнул вперед, отодвигая своих людей. – Я тебе язык твой вырву, столичная стерва! – Не торопитесь, – вмешался Андрей, и его тихий голос заставил Лютого замереть. – Вы пришли за тетрадью. Вы ее получите. Но прежде ответьте. Знак на груди землемера. Это ваша работа?

Лютый криво усмехнулся, обнажая неровные желтые зубы. – Много будешь знать, скоро состаришься, Сагайдачный. Я пришел взять свое. А с вами потом поговорят другие люди.

Другие люди. Хаджи-Мурат. Андрей понял. Лютый был всего лишь цепным псом, спущенным с поводка. – Тетрадь – шифр, – продолжал Андрей, растягивая слова, выигрывая секунду за секундой. – Без ключа это просто макулатура. Ключ у нее, – он кивнул на Анну, – в голове. Убьете ее – не получите ничего.

Это была наглая ложь, но достаточно правдоподобная, чтобы заставить Лютого задуматься. Его примитивный ум, привыкший к прямым действиям, споткнулся о препятствие.

– Тогда она поедет со мной, – решил он. – И ты тоже, умник. Развяжете ей язык. А потом я выпотрошу вас обоих, как свиней.

Взгляд Андрея метнулся по комнате. Окно. Тяжелое дубовое бюро у стены. И керосиновая лампа на столе, чей огонек отбрасывал на стены пляшущие, уродливые тени. План родился мгновенно. Дерзкий. Самоубийственный. Единственный.

Он едва заметно кивнул Анне. Она поняла. Ее глаза на мгновение расширились, но она ответила таким же неуловимым движением. Они были заодно. До конца.

В своем гвардейском полку под началом князя Волконского, ее крестного отца, она видела, как принимаются решения в бою. Старый князь учил: «Когда враг ждет удара справа, бей слева. Когда ждет удара – говори. Когда ждет слов – бей». И именно этот урок заставил ее действовать сейчас.

– Вы совершаете огромную ошибку, сотник, – начал Андрей, делая шаг в сторону, отвлекая внимание на себя. – Человек, который за всем этим стоит… Хаджи-Мурат… он не любит свидетелей. Он уберет вас так же, как и Игнатенко, как только вы отдадите ему тетрадь.

Имя турка, произнесенное вслух, подействовало. Лицо Лютого на мгновение дрогнуло. Он не ожидал, что они знают так много. Эта секундная заминка была всем, на что они могли рассчитывать.

– Хва… – начал было он. В этот момент Анна схватила лампу. Стекло треснуло, горящий керосин плеснул на бумаги. Стол вспыхнул, как порох. Яркое, ревущее пламя взметнулось до потолка, ослепляя. Один из бандитов вскрикнул, отшатнувшись.

Одновременно с этим Андрей рванул на себя тяжеленное, антикварное бюро. Оно было сделано из цельного дуба, с множеством ящичков, инкрустированных перламутром – нелепая роскошь в этой убогой комнате. С оглушительным скрежетом и грохотом бюро повалилось на бок, полностью перегородив проход, отрезая Лютого от двери и прижимая второго бандита к стене.

Комнату наполнил едкий черный дым и крики. – К окну! – крикнул Андрей.

Он схватил тяжелый стул, одним ударом вышиб раму. Осколки стекла дождем посыпались во двор. Ночной воздух ворвался в задымленное помещение. Он подхватил Анну за талию, перекинул через подоконник. – Прыгай!

Она не колебалась. Ее темная фигура мелькнула и исчезла внизу. Послышался глухой удар и сдавленное ругательство. Андрей прыгнул следом. Приземление вышибло дух. Он вскочил, схватил Анну за руку, и они побежали.

Сзади раздался выстрел. Пуля взвизгнула, выбив щепку из забора в шаге от них. – Сюда!

Они нырнули в узкий проулок между хатами. Темнота поглотила их. Лай собак, крики, топот сапог преследовали их по пятам. Они бежали, не разбирая дороги, перепрыгивая через плетни, утопая в грязи. Воздух врывался в легкие раскаленным железом. Липкая кровь стекала по руке Андрея – он все-таки зацепился за стекло. Но боли он не чувствовал. Только стук сердца в ушах и горячую ладонь Анны в своей руке.

Им нужен был приют. Место, где их не станут искать в первую очередь. И такое место было только одно.

Изба Ефима Коваля встретила их запахом шалфея и пороха. Старый пластун открыл дверь еще до того, как они постучали, словно ждал. В руках он держал заряженный штуцер. – Входите, полуночники. Вижу, ночь у вас выдалась веселая.

Он без лишних слов запер дверь на тяжелый засов. Огонь в печи бросал на бревенчатые стены уютные, мирные отсветы, которые разительно контрастировали с хаосом, бушевавшим снаружи.

– Ранен? – спросил Ефим, кивнув на руку Андрея. – Царапина. – Царапины в нашем деле не бывает. Бывает дырка, в которую утекает жизнь. Давай сюда.

Он усадил Андрея на скамью, промыл рану какой-то жгучей настойкой, от которой потемнело в глазах, и крепко перевязал чистой тряпицей. Анна стояла рядом, тяжело дыша. Ее строгое платье было порвано и испачкано, волосы растрепались. Но в ее глазах горел тот же стальной огонь.

– Рассказывайте.

Андрей коротко, сжато пересказал все. О шифре. О Пятнове и турецкой сети. О нападении Лютого. Ефим слушал молча, поглаживая бороду. Его лицо было нечитаемым, как древний камень. Когда Андрей закончил, он встал и подошел к столу, на который Анна положила единственное, что успела спасти из огня – маленькую черную тетрадь. Она была обожжена по краям, но уцелела.

– Значит, все нити ведут в Славянскую, к судье. И в плавни, к этому турку, – заключил Ефим. – Вы влезли в осиное гнездо. И теперь они не успокоятся, пока вас не уничтожат. Лютый обшарит всю станицу. Утром они перекроют все дороги.

– Мы должны были передать донесение, – сказала Анна. Ее голос дрожал от сдерживаемой ярости. – Курьер в поезде под Воронежем… он был нашей единственной связью. Теперь в Петербурге никто не знает, что здесь происходит. Мы одни. – Не совсем, – Ефим взял в руки маленький серебряный портсигар, который Андрей выхватил со стола вместе с тетрадью в последний момент. Он принадлежал Игнатенко. На крышке была выгравирована изящная вязь. – Землемер был человеком аккуратным. Он не стал бы полагаться на один канал. Он оставил бы запасной путь.

Ефим щелкнул крышкой. Внутри, кроме нескольких папирос, лежал маленький, туго свернутый листок папиросной бумаги. Развернув его, они увидели не текст. А лишь точное, каллиграфическое изображение того самого знака, что был начертан на груди убитого. Круг, две параллельные линии, три точки.

– Зачем ему это? – прошептала Анна. – Носить с собой рисунок, который и так оставили на его теле? Это не имеет смысла. – Имеет, – сказал Ефим. – Если это не просто знак.

Он долго смотрел на рисунок. В избе воцарилась тишина, нарушаемая лишь треском поленьев в печи. Андрей вспомнил десятки историй старого пластуна о турецкой границе, о тайных тропах и шпионских играх, которые казались ему в детстве просто байками. Теперь эти байки обретали плоть и кровь.

– На Кавказе у каждого племени, у каждого рода была своя тамга, – заговорил наконец Ефим. – Родовой знак. Им метили скот, оружие, ставили на межевых камнях. Некоторые тайные братства у турок, потомки янычар, до сих пор используют такие знаки. Но это… это не просто тамга. Это искаженная карта.

Он взял уголек из печи и на доске начертил карту местности к востоку от станицы. Излучины реки, цепь небольших озер. – Смотрите. Круг – это Чертов лиман. Мертвое место, гиблое. Линии – две протоки, Сухой и Мокрый Ангелик, что впадают в него. А точки… – он на мгновение замер. – Это три древних кургана на левом берегу. Старики их называют «Три сестры».

Картинка сложилась. Головоломка обрела форму. Знак был не просто символом убийства. Это был указатель. Географическая точка. Место встречи. Или… логово. – Там, в плавнях, – сказал Андрей. – Там прячется Хаджи-Мурат. – Скорее всего, – кивнул Ефим. – Там у них перевалочная база. Оружие, золото, люди. Игнатенко узнал об этом. Он понял, где их гнездо. И этот знак был его последним сообщением. Он знал, что, если его убьют, на нем найдут эту метку. И тот, кто должен был ее понять, поймет.

– Но кто? – спросила Анна. – Курьер мертв. Кто еще мог знать ключ к этому ребусу? Ефим посмотрел на нее долгим, тяжелым взглядом. – Тот, кто десятилетиями воевал с этими «братствами». Тот, кто знает их повадки и их знаки. Пластунская служба. Или то, что от нее осталось. У отца твоего, девочка, должны были быть свои люди. Незаметные. Здесь, на земле.

В этот самый момент снаружи раздался отчаянный, предсмертный визг собаки. А потом – оглушающая тишина. Собака Ефима, старый, чуткий волкодав, никогда не молчала просто так.

Ефим метнулся к окну, осторожно отодвинул занавеску. – Пришли. Всю избу окружили.

Андрей встал рядом. В лунном свете он видел темные силуэты, залегшие за плетнем. Они были здесь. Лютый привел всю свою свору. – Дом крепкий, – сказал Ефим, проверяя затвор штуцера. – Пару часов продержимся. А потом они его подожгут.