Тайны белой двери, или Новые сказки Старой Гаваны

– Сделаем так: котят принесите мне, я их пристрою. А что касается вас… Сестра Исабель из монастыря кармелиток давно уже жаловалась, что надо прибрать старый монастырский двор, больно много мусора там скопилось. Так что завтра после утренней мессы, чтоб были на месте! – Мама Очун грозно нахмурилась и, подытоживая приказ, вспомнила ещё одно высказывание своего советского друга-лётчика: – Чтоб были как штык!

Глава третья, в которой выясняется, почему за шалость отправляют в крепость

Нельзя сказать, чтобы обещанное наказание сильно испугало весёлую компанию. Дело могло обернуться двояко. Всё зависело от того кто будет дежурить в монастыре. Если за порядком станет присматривать монахиня Тереза – добрая и подслеповатая старушка, то можно считать, что сантерята отделались лёгким испугом. А вот если хозяйственными работами будет руководить матушка Исабель – тогда пиши пропало: придётся вкалывать на монастырском дворе допоздна, да ещё и обед будет скудным: кувшин воды и коврига хлеба. Всё как заповедовал Христос – питайтесь аки птицы небесные и зарабатывайте хлеб в поте лица своего.

В любом случае одно приятное следствие из-за выволочки Мамы Очун уже проистекло. Ребятам и девчонкам не надо было надевать на службу в церкви новую одежду, мучиться из-за упругих накрахмаленных воротничков, поджимать пальцы в тесных жарких ботинках и бояться испачкать чистую рубашку. Поскольку родители сорванцов знали, что после мессы чада пойдут отрабатывать наказание – то им разрешено было одеться в свою повседневную одежду, в которой они чувствовали себя вполне удобно.

Мессы в храме у площади святого Франциска проводили рано утром: пока яростное карибское солнце не накалило каменный город. Люди – подтянутые и, как всегда, немного взволнованные, один за другим проходили в храм. Вместе с родителями, дядюшками-тётушками, братьями и сёстрами, проскользнули в церковь и сантерята. Здесь было гулко и в воздухе, как всегда, висела тонкая кисея, сотканная из запахов прохладной пыли, ладана и старого дерева. Прихожане чинно, стараясь не шуметь, рассаживались по рядам древних лавок, отчего, несмотря на предосторожности, по храму нёсся скрип и стон рассохшихся мебельных клиньев.

Мама Очун, сменившая свой пышный тюрбан на скромную чёрную накидку, оглядела лавки, пересчитала по головам сантерят и удовлетворённо кивнула.

Наконец началась служба. Она шла своим чередом и потому вкупе с жаркими струями воздуха уже начинавшими проникать в храм с улицы, навевала дремоту. Как ни старались прихожане внимательно слушать проповедь, мысли их то и дело уносились прочь: к домашним заботам, семейным хлопотам и проблемам на работе.

Сантерята тоже витали где-то в облаках, правда, к возвышенным истинам, что глаголил с кафедры священник это витание не имело отношения.

Братья Чичаритос воображали себя лихими лётчиками, что несутся на реактивных истребителях в небесах, пронзая облака и по пути выполняя фигуры высшего пилотажа: бочку, мёртвую петлю, горку… Покито Кармелито, потихоньку загибая пальцы, подсчитывал свой возраст и украдкой ощупывал мускулы на руках – стали ли они больше после утренней зарядки? Покито был большим поклонником бокса. А, как известно, кубинские боксёры – одни из лучших в мире. Вот из-за этого в секции бокса абы кого не берут, а только самых подготовленных. Транкила тоже думала о секции – только уж конечно не бокса, а балета. Ясное дело, как все девчонки и мальчишки на Кубе, Транкила умела танцевать и сальсу, и самбу, и даже не столь известную меренгу. Но мечтала она о другом – об огромной сцене в величественном и строгом театре. Там, где публику от танцоров отделяет бордово-красный занавес с золотой, потускневшей от времени каймой; где большой оркестр способен звучать громко и грозно, как шторм у набережной Малекон и – тихо и нежно, как шёпот платанов на эспланаде Прадо. И ещё больше Транкиле хотелось бы не просто танцевать, а самой придумать балет, посвящённый её самой любимой орише – богине океана Йемайя.

Кукарача тоже хотела быть артисткой, но совсем другого рода. Пока её подружка грезила о больших театрах, Кукараче чудились маленькие зальчики каса де ла мьюзика и каса де ла трова, раскиданные по всем городкам и посёлкам Кубы. В этих зальчиках по выходным, а в городах побольше – вроде Санта-Клары, и каждый день – собирались лучшие местные музыканты, певцы и танцоры. Какие красивые песни там звучали, какие зажигательные ритмы заставляли уставшую от тяжёлого жаркого дня публику отставлять прохладные напитки, вставать с места и пускаться в пляс. А какие красивые платья бывают у сеньор-актрис! Да, пусть платья эти часто сработаны из остатков старых занавесок и пришедших в негодность скатертей. Но стоит приложить руки к кускам материи, достать где-нибудь красные кружева и чёрную вышивку-ришелье и получится тако-ое! Кукарача, представив себя в нарядном платье для сальсы, аж зажмурилась от восторга. Правда, тут её мечты резко оборвала бабушка, саркастически прошипев на ухо: внученька, что с тобой? Ты так гримасничаешь, словно у тебя в ухе стреляет фейерверк к годовщине революции…

Что касается Дорадо, то его фантазии не уносились так далеко, как у других. Дорадо – большой любитель марок, что по-научному называется – филателист, витал в мечтах на площади де Армас, до которой от храма, переулками, было рукой подать. Именно на этом городском пятачке ежедневно: в жару и ливень, букинисты торговали старыми книгами, журналами и плакатами. А среди гор этой переходящей из рук в руки библиотеки нет-нет да и мелькали старые альбомы, набитые марками. Денег, чтобы покупать марки у Дорадо, конечно не было – ну уж разве удавалось наскрести несколько песо на совсем простенькие. Зато за что-то более существенное, скажем, старые испанские или русские марки, мальчишка предлагал упаковывать букинистам в конце вечера их товар, подметать и прибирать рабочее место и нести тяжёлый тюк с книгами до дома продавца.

Фантазиям ребят и девчонок не суждено было в этот день развернуться во всю ширь – месса была короткая. Снова заскрипела на все лады старая мебель, и ряды прихожан потянулись к месту, где происходило причастие. Получив облатку на язык, взрослые торопились по своим делам, а мелкота мчалась играть на улицу. И только сантерята не побежали, как и все их сверстники на площадь, а проглотив облатку, обречённо тащились в боковой придел, откуда короткий ход выводил в монастырский двор.

Оказавшись во дворе, братья Чичаритос, огляделись и, убедившись, что рядом нет взрослых – подступили к Транкиле.

– Ну вот, змея, ты попалась! – завязывая бандану на голове, удовлетворённо процедил Хуан Чичаритос.

– Сейчас мы с тобой рассчитаемся! – добавил его брат Фернандо. – Оплатим счета по полной.

– Ах, как я испугалась, – словно Мама Очун подбоченилась Транкила. – Как же – два таких важных благородных лётчика решили проучить одну даму. Не страшно, сеньоры вдвоём-то? Может ещё кого позовёте?

Что-что, а язычок у Транкилы был очень хорошо подвешен и, благодаря словесным перепалкам с такими же остроязыкими школьными подружками, всегда был готов к бою. Пристыженные Чичаритос пробурчали нечто невнятное и отошли в сторонку. Честно говоря, им и самим не хотелось затевать никакой потасовки – тем более с Транкилой, которая была их подружкой да к тому же одной из сантерят.

Тем временем в монастырский двор, бодро стуча палкой-посохом, вошла сестра Тереза.

– Кто это у меня тут? – протерла она слезящиеся от старости глаза. – Что за проказники? А, Чичаритос и компания! Идите-ка сюда, разбойники!

Дети без опаски окружили сестру Терезу. Они прекрасно знали, что добрее старушки не сыщешь во всём белом свете. Вот от сестры Исабель можно было ожидать и выкрученного уха и тумака, данного костяшками пальцев по затылку.

Знание жизни сантерят не обмануло. Сестра Тереза пошарила в складках рясы и вынула оттуда чётки, в которых, запутавшись, как лампочки на гирлянде, висели разноцветные засахаренные фрукты.

– Натека вот, – стала рассовывать монахиня сантерятам кусочки сушёного кораллово-красного каймито, розово-серой папайи и жёлто-золотого лимона. – Кушайте и больше не проказничайте!

– Ну нет! Конфетками они не отделаются! – Мама Очун наконец вышла из церкви и тут же принялась наводить порядок. – Они чуть не всю Старую Гавану вчера на уши поставили!

– Так ведь делать-то тут уже нечего, – обвела рукой двор сестра Тереза.

И в самом деле – все опавшие с деревьев листья были собраны в аккуратный мешок, земля у могильных камней, где росли цветы, разрыхлена и полита, да и сами надгробия выглядели чистыми, словно с утра их кто-то помыл.

– Как же так, – опешила Мама Очун. – А сёстры мне говорили, что тут непочатый край работы…

– Боюсь, это я виновата, – потупилась сестра Тереза. – Что-то нынче мне не спалось, да и на душе почему-то тревожно было. Так я на рассвете и встала да всё и прибрала. Да мне и не в тягость – труд он от тяжёлых дум отвлекает…

– Ох, святая ты душа, сестра Тереза, – покачала головой Мама Очун. – И отчего ты такая добрая?

– Так я смысла не вижу быть злой, – ласково улыбнулась монахиня. – Зачем?

Братьев Чичаритос этот философский спор не интересовал. Из разговора они уловили главное – скоро они будут на свободе! Может быть даже успеют застать ребят на бейсбольной площадке!

Слизывая с пальцев липкие остатки фруктов, Хуан и Фернандо бочком стали пробираться к выходу из сада. Но их попытку к бегству тут же пресекла бдительная Мама Очун.

– Чичаритос, стоять! – прикрикнула она на братьев. – Это не единственный монастырский двор, где нужна приборка. Поедете сегодня в крепость Кастилло эль Моро – там у старой часовни Бог знает что творится! А вы, сестра Тереза, выдайте нам до вечера мётлы и, пожалуй, пару лопат…

Крепость Кастилло эль Моро! У ребят, да и у девчонок тут же засияли глаза от восторга. Нет, положительно этот день только казался потерянным!

Древняя Кастилло эль Моро была частью Старой Гаваны – и казалось со дня основания города. Мощные бастионы, заложенные испанцами ещё в XVI веке, сторожили выход из городской гавани по другую от Старой Гаваны сторону залива. Крепость прекрасно была видна с набережной, но попасть туда было не так-то просто! – иначе сантерята уже давным-давно там всё бы исследовали. Пешком пришлось бы топать вдоль всего залива – за день не обернёшься. Можно было приплыть к крепости напрямую. Но вечно занятых рыбаков уговорить невесть зачем пересекать залив было трудно. К тому же попасть к крепости было половиной дела. Нужно же было вечером как-то оттуда и выбираться! Существовал к крепости и ещё один путь – через туннель под заливом. Но там можно было проехать только на автомобиле или экипаже, но, ни того, ни другого у сантерят не было.

А ведь так хотелось посмотреть на крепость не с набережной, а изнутри! Тем более, что это была не просто какая-то захудалая фортеция, а мощнейшее сооружение со множеством бастионов, ретраншементов, башен, тайных ходов, казематов, пороховых погребов… Строили его долгие века и потратили на возведение такое количество денег, что испанский король Карлос, которому доложили о сдаче долгостроя в эксплуатацию, взял подзорную трубу, вышел на балкон в своём мадридском дворце и уставил трубу в сторону Америки, где и должна была стоять крепость эль Моро. На недоумённые вопросы придворных, что король пытается разглядеть в окуляр, Карл ответил, что, судя по затраченным средствам, на Кубе выстроена такая громадина, что её должно быть видно из Европы…

– Хорошо, что мы берём лопаты! – шепнул друзьям Дорадо. – Можно потихоньку покопать – вдруг найдём клад?

– Или испанскую кирасу! – восторженно подхватил тему Покито Кармелито.

– Или старую аркебузу! – зачесались руки у братьев Чичаритос на что-нибудь большое и огнестрельное.

– Или сундучок со старинными фолиантами, – прошептала Транкила.

– Лучше с драгоценностями, – поправила её Кукарача. – Тогда на платье для сальсы мне не пришлось бы вешать стекляшки!

Пока дети фантазировали, Мама Очун вышла за пределы монастырского сада и приблизилась к местной достопримечательности – старому кучеру Пабло и его древней кобыле Марте. Большинство жителей района предполагали, что Пабло и Марта стоят тут в ожидании туристов, желающих прокатиться по Старой Гаване. Мама Очун знала, что податься в извозчики Пабло пришлось не из желания заработать. Старик не ладил со своей невесткой – крикливой Марселой – женщиной сколь непоседливой, столь и злобной. Едва поселившись в семье, Марсела стала наводить свои порядки. Старому Пабло, у которого уже не было сил ежедневно биться за свои права, осталось куда-нибудь сбежать. Вот он и придумал способ рано уходить из беспокойного дома и поздно туда возвращаться. Естественно, Пабло не собирался катать туда-сюда каких-то там туристов, тем более под палящим солнцем. Поэтому в поисках клиентов он выбрал самый тихий уголок Старой Гаваны, куда могли забрести только безнадёжно потерявшиеся гости столицы. Да и те, глядя на застывших в вечной дрёме кучера и клячу, принимали их за памятник архитектуры и, не трогая, двигались дальше.

Мама Очун знала, что «памятник» вполне себе живой и дряхлости в нём гораздо меньше, чем житейской хитрости. Потому она без церемоний растолкала старика Пабло и шлёпнула по заду кобылу.

– Пабло, сделай доброе дело – отвези моих ребят в крепость эль Моро! А вечером их оттуда заберёшь – надо помочь сёстрам навести чистоту у старой часовни.

– Куда?! – изумлённо поползли вверх седые брови кучера. – На ту сторону залива?!

– Господи, – всплеснула полными руками Мама Очун, – я же тебя не на другой конец острова посылаю! Отвези туда ребят, там возьмёшь туристов – они вечно у маяка толкутся. Заработаешь в кои-то веки несколько песо!

Тащиться через туннель на другую сторону залива Пабло не хотелось. Марта вялыми движениями хвоста вполне соглашалась со своим кучером. Но идея заработать несколько песо была неплоха. Можно было бы купить в лавчонке пару холодного пива «Буканеро», и когда Марсела вечером уйдёт к соседкам точить лясы – спокойненько устроиться под старым любимым деревом-авокадо и потребить бутылочку-другую…

– Ладно, садитесь, – махнул он кнутом ребятне. – Только чтоб вели себя тише воды – ниже травы. И до заката вернитесь к маяку – я вас до темени ждать не буду!

Глава четвёртая, в которой Дорадо находит таинственный сундучок

Ребятня быстро расселась в повозку, Пабло взялся за вожжи, и Марта, неторопливо передвигая копыта, поплелась вдоль набережной. Так же медленно и сонно Марта вошла в туннель под заливом. И, не обращая никакого внимания, на возмущённые гудки автомашин, которые не успели втиснуться на дорогу перед кобылой, величаво двинулась вперёд в плотном потоке легковушек и автобусов.

На стоянке у крепости было пустынно. Видать никто из туристов не рискнул покинуть уютные бары и ресторанчики Гаваны ради сомнительной прогулки под тропическим солнцем.

Сантерята выскочили наружу и взапуски помчались к воротам, за которыми и находился монастырь кармелиток и тот самый двор, где им предстояло пройти исправление с помощью трудотерапии.

Послушница провела ребятню к кабинету настоятельницы и, деликатно постучав в дверь, тут же удалилась, не желая лишний раз попадаться на глаза строгой матери Маргарите.

Дорадо, Покито Кармелито, Кукарача, Транкила и братья Чичаритос гуськом вошли в прохладный, несмотря на иссушающую жару снаружи, кабинет.

– И за что вас к нам? – придирчиво оглядела пёструю компанию настоятельница поверх очков с треснувшими стёклышками.

– За торрепильясов, – не поднимая глаз, буркнули братья Чичаритос.

– Ах, это были вы?! – надвинула очки на переносицу мать Маргарита. – Даже до нас, через залив дошли слухи! Ну, надо сказать, вы легко отделались. Будь моя воля, я бы вас на ферму отправила. Коровники чистить. Недели на две. Разбирайте-ка живо мётлы во дворе Платанов, тачку в углу берите и – за работу! Чтоб собрали всё до единого листочка!

Чичаритос, как самые сообразительные, ринулись к тачке – работы с этим инструментом должно было быть куда как меньше, чем с метлой.

– Сгребайте листья в кучи, грузите на тележку и везите вон в тот угол, в компостную яму, – распорядилась мать Маргарита. – А вы что вдвоём за тачку взялись? Думаете убежит? – сверкнула она стёклами очков в сторону хитроумных Чичаритос.

– Так ведь тут две ручки, – не растерялся Фернандо Чичаритос. – Брат за одну ручку возьмётся, а я – за другую.

– Ишь вы, шельмецы, тут и на одного работы немного, – отрезала мать Маргарита и, обращаясь к Кармелито, распорядилась: – Подойди-ка сюда, паренёк! Ты вроде покрепче будешь, берись за тачку, колёса там давно не смазывали, ход у неё трудный. А вы, – обернулась она к Чичаритос, – хватайте мётлы, да поживее!

Неласковый призрак скотного двора, которым стращала сантерят мать Маргарита, заставил братьев повиноваться.

Поначалу работа шла вяло. Чичаритос едва чиркали мётлами по земле и всем своим видом показывали, что работы скучнее и бесполезнее они не видали. Ну зачем убирать эти листья, если через пару недель тут нападают новые? Фернандо и Пабло давно бы уже бросили это занятие, но за ними пристально наблюдала настоятельница монастыря.

Этот незадавшийся день продолжался бы так же уныло, если бы Транкила и Кукарача не затеяли игру. Они представили себе, что залежи листьев – это отряды врагов, которых надо оттеснить с занятых позиций. Ловко вклиниваясь мётлами в ряды неприятеля, они вначале расчищали широкие проходы, а потом, обходными манёврами, дробили войска на более мелкие части. Дорадо охапками хватал листья и бросал их в нутро тачки, а Кармелито сваливал пойманного противника в компостную кучу.

Братья Чичаритос может быть и отставали иногда от темпа ударного труда, но когда дело касалось проказ, игр и развлечений, стоять в стороне они не могли. Чичаритос с гиканьем врезались в залежи прелых листьев со своей стороны и стали сгонять воображаемого врага в кучи ещё более рьяно, чем девчонки. Теперь Покито Кармелито и Дорадо приходилось успевать трудиться на два фронта.

Когда скрип несмазанной оси тачки слился в один непрекращающийся визг, мать Маргарита удовлетворённо кивнула и спешным шагом двинулась исполнять свои обязанности, коих у неё хватало и без того, чтобы приглядывать за юной шпаной из Старой Гаваны.

Вскоре распалившаяся игрой компания выметала из углов двора последних воинов вражеской армии. Дорадо забросил их в тачку, Покито отвёз в компостную яму, и делать сантерятам стало нечего.

– Надо позвать мать Маргариту, – предложила Транкила.

– Ага, чтоб она нам снова работу нашла, – фыркнул Фернандо Чичаритос. – Раньше вечера нас всё равно не отпустят. Того и гляди заставят ещё один двор подметать…

Фернандо Чичаритос

Чтобы скоротать время до вечера, Чичаритос и Кармелито принялись рубиться на черенках мётел, словно на длинных мечах. Девчонки уселись на каменную лавочку и увлечённо о чём-то болтали. Дорадо достал из-за пазухи свёрнутую в трубочку бумагу и принялся мастерить из неё самолётики. Этому непростому делу Дорадо обучила Мама Очун, а та почерпнула эту мудрость от своего друга русского лётчика.

В производстве игрушечных самолётиков нужна была в первую очередь аккуратность. Высунув язык от усердия, Дорадо складывал бумагу под прямыми и косыми углами, проглаживал её кулаком, чтобы сгибы выходили острыми. Всего у него получились три воздушные машины: две с обычными острыми крыльями, а ещё одна – с вытянутым через хитрый надрез хвостом-стабилизатором.

Чтобы самолётики летели дольше и дальше для их запуска следовало найти высокую точку. Дорадо огляделся: несомненно, огромный, поросший травой, холм бастиона крепости, весьма подходил для этой задачи.

Осторожно вложив самолётики один в другой, и спрятав их под рубашкой, Дорадо принялся карабкаться вверх. Кладка из больших, едва отёсанных камней, позволила ему забраться на первый ярус бастиона довольно быстро, а там уже рукой было подать до самой высокой точки.

Вынув самолётики из-за пазухи, Дорадо выглядел среди веток платанов сквозные дорожки и запустил первый планер. Сделанный на совесть, самолётик полетел очень ровно, не вихляясь из стороны в сторону, не подныривая вниз, рискуя потерять опору в воздухе и клюнуть носом вниз.

Дождавшись благополучного приземления первого аппарата, Дорадо запустил второй. Он оказался таким же устойчивым, что и первый и приземлился совсем рядом с ним.

Теперь настала очередь экспериментальной модели. Перед пуском Дорадо подул в самолётик со стороны фюзеляжа, чтобы набрать побольше воздуха в полые пазухи модели. Потом отвёл руку назад и плавным движением запустил планер. Поначалу самолётик двигался ровно, как вдруг, невесть откуда взявшийся порыв ветра, заставил его рыскнуть в сторону, изменить направление полёта. Теперь самолётик летел не вдоль аллеи платанов, а прямо на каменную стену, что отгораживала часть монастыря. Крушение казалось неизбежным, но тут ещё один порыв ветра приподнял самолётик вверх и швырнул его в заросли лиан, опутавших стену.

Дорадо, не решаясь слезать со стороны отвесной стены, сбежал по крутому спуску бастиона, обогнул его с левой стороны и снова попал в монастырский дворик.

Транкила и Кукарача по-прежнему перемывали косточки подругам, а Чичаритос и Кармелито уже придумали новую игру: теперь они метали мётлы на подобии копий в горку собранных прелых листьев. Мётлы, словно огромные стрелы, с чавканьем врезались в рыхлую кучу, что вызывало у мальчишек бурю восторга.

Дорадо с удовольствием бы присоединился к группе метателей, но, вначале, следовало подобрать самолётики. Две первые модели Дорадо нашёл без труда, а вот с третьей вышла заминка. Мальчишка надеялся, что порывы ветра, толкнувшие игрушку на лианы, сбросят её оттуда. Но ветер пропал, словно его и не было, и фюзеляж экспериментальной модели торчал в зарослях на высоте метров шести.

Именно этот самолётик Дорадо было жальче всего – он явно требовал дополнительных испытаний, прежде чем можно было решить, что в нём необходимо было доработать.

Мальчишка подождал ещё минутку, надеясь, что ветер вернётся, попробовал дотянуться до застрявшей игрушки черенком метлы, бросил в лианы несколько камней, рассчитывая их пошевелить, и освободить самолётик. К сожалению, ни один из способов не сработал.