Братья Морозы

Астра

Братья Морозы

Пролог. Глава 1 Пожелание или проклятье?

Пролог

Лошади были похожи на драконов. Не просто прыткие и резвые, а злые и сильные, словно чудовища! У всех троих из пасти и ноздрей валил ледяной азотный пар.

А время от времени их белые взмыленные спины поблёскивали чешуйками, как это бывает у гигантских рептилий, с тем лишь отличием, что их лошадиная чешуя имела причудливую форму снежинок, это было особенно заметно, когда они отслаивались и улетали. А ещё чудилось, что их гривы не просто разливаются на ветру, а они есть сама вьюга!

Копыта оглушительно цокали, сливаясь со звоном колокольчиков, и было непонятно, почему вообще слышен топот копыт, ведь лошади не бегут, а летят!

Если глянуть с земли, эта лошадиная тройка по силуэту могла напомнить трехголового Змея Горыныча, но метель была такая непроглядная, что ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки, что уж говорить о том, чтобы разглядеть что-то на такой ужасной, почти космической высоте сквозь этот дьявольский безутешный снег…

Николай тоже почти ослеп от проклятой пурги, но ни страха, ни холода не чувствовал, а наоборот, его охватило какое-то разбойничье-лихое счастье, что если бы это было возможно, он бы запел, словно ямщик во хмелю с присвистом. Но ветер, бьющий в лицо, не давал даже вздохнуть нормально, какие уж тут песни. Казалось, что вьюга не просто выстудила его насквозь, а выдула из него всю душу, всю жизнь…

Но это Николая не пугало, наоборот, ему хотелось, чтобы ветер дул ещё сильнее, а лошади мчались ещё быстрей, единственное, чего он боялся и о чём беспокоился, это как бы успеть до полуночи раздать подарки всем хорошим мальчикам и девочкам, которые написали ему письма.

Работы у него ведь ещё непочатый край! Подарков в мешке было ого-го сколько! Он это буквально ж*** чувствовал, потому что сидел на своем волшебном мешке, это было не очень-то удобно, но, с тех пор, как он пару раз потерял мешок и пришлось унижаться перед гадкими Троллями, чтобы они помогли найти пропажу, Николай решил пожертвовать собственным комфортом и усаживался сверху на громадный мешок.

Хоть он и был из мягкого красного бархата, но сидеть на нем было жутко неудобно, игрушки внутри давили и кололи, а однажды, когда он задержался в тёплой квартире дольше, чем обычно, шоколадки в мешке растаяли, он не увидел и, усевшись на мешок, перепачкал себе штаны в сладкую коричневую субстанцию, так похожую на г***.

Хорошо, что Снегурочка не заметила этого конфуза! Эти обмороженные девицы первое время вообще мало вокруг себя чего замечают…

Про Снегурочек это люди придумали, будто они внучки Морозу, ну и правильно, а как ещё объяснить малышам, что со старым дедом якшаются красотки. Дед – Внучка, всё логично! Не скажешь же детям правду, что эта человеческая девушка, которую в ночь зимнего солнцестояния принесли в жертву зловещему духу холода Карачуну.

Николая и самого пугала эта странная традиция, но так было принято с начала сотворения времён, увы, менять традиции было не в его власти, а если бы мог, он бы с удовольствием отказался от Снегурки.

Тем более что в праздники от девчонки обычно толку не было никакого! Каждый год Снегурочки были разные, прежняя рассыпалась на миллиарды снежинок всякий раз, когда Карачун принимал в дар новую жертву.

Редко когда к 31 декабря человечий дух из девиц выветривался полностью, в основном Снегурки находились ещё в переходном состоянии из живых девушек в ледышки, потому были заторможенные и квелые, как будто после глубокого наркоза…

Всё, на что была способна девушка, пока ее сердце полностью не превратится в ледышку, это сидеть в санях рядом как истукан, да иногда невпопад выкрикивать: «С Новым годом! С новым счастьем!»

Вот и сейчас рядом с Николаем сидела такая же коматозная красавица. В шикарном синем платье, расшитом ледяными бриллиантами, а корона на ней была такая огромная, будто это и не корона вовсе, а хрустальная дворцовая люстра, свалившаяся ей на голову.

«Ничего-ничего! Через недельку другую, когда совсем окоченеет, обживётся в моём тереме и будет славная мне помощница!» – думал Николай. И был прав, после окончательного превращения Снегурки навсегда забывали свою прошлую жизнь и служили Морозу верой и правдой, до новой смены…

А пока Николаю оставалось лишь радоваться, что сани такие огромные и позволяют ему держаться подальше от этой полумертвой девицы.

Хотя иногда, когда сани заносило, ему даже хотелось придержать Снегурку за руку, чтобы она случайно не рухнула вниз. Девчонке ведь тоже приходилось сидеть на мешке, и было заметно, что она с трудом держит равновесие. Николаю еще никогда не доводилось терять в дороге Снегурочек, и ему не хотелось, чтобы эта была первой такой потеряшкой.

«Держись крепче за санки!» – переведя дух от сильного ветра, время от времени просил Николай свою бестолковую спутницу, но та, видимо, ещё боялась холода и прикасаться руками к ледяным саням не желала. На вид они были словно из резного серебра и бриллиантов, а на самом деле это лёд. Всё – лёд: и сани, и корона Снегурочки, и посох Николая – лёд!

В его царстве всё так – что не лёд, то снег, что не снег, то звёздная пыль, а что не то и не другое, того нету в царстве Мороза…

«Ой, мороз, мороз, не морозь меня…» – вдруг пискляво запела обычно бессловесная Снегурочка, и Николай испугался, вздрогнул и проснулся…

Глава 1 Пожелание или проклятье?

Сразу после пробуждения выяснилось, что народную песню поёт вовсе не Снегурочка, а будильник на телефоне.

Николай шутки ради установил себе именно эту песню на звонок и будильник, а как же иначе с такой фамилией! Ведь его полное имя – Николай Николаевич Мороз.

Поэтому подколки на зимнюю тематику преследовали его всю жизнь, в юности он раздражался, а с годами сам включился в «игру» и начал с удовольствием подшучивать на эту тему.

А песня «Ой, мороз, мороз» стала неотъемлемой частью его имиджа, как бы сказали, будь он кинозвездой. Но сам Коля считал свою профессию куда более полезной для общества, ведь он не какой-то экранный кривляка, а машинист специальной снегоуборочной техники, что, по его мнению, звучит гораздо солиднее, хотя некоторые далёкие от профессиональной темы обыватели предпочитали называть его дворником. Мороз не обижался, «на весь свет и солнышку не нагреть» ―Вспоминал он в такие моменты поговорку и не собирался никому ничего доказывать.

Николай по-звериному зевнул, вкладывая в зёв всю злость на дурацкий будильник, неуклюже сел на край кровати и стал на ощупь искать телефон на прикроватной тумбочке.

В комнате было чуть светлее, чем ночью, и можно было скорее подумать, что сейчас вечер, нежели утро.

Мужчина наконец-то отыскал свой допотопный кнопочный телефон и выключил будильник.

Его Nocia 8310 скорей был похож на пульт от кондиционера, чем на нормальный мобильник, его экранчик размером с чайный пакетик светился жутковатым жёлто-зелёным светом, будто волчий глаз.

Коля легко справился с крохотными прорезинованными кнопками, на которых когда-то были написаны цифры и буквы, а сейчас они были просто засаленными и безликими, но владелец телефона к этому давно привык и без труда выключил песню, которую аппарат не пел, а пищал, словно электронное насекомое, и при этом вибрировал так, что аж подпрыгивал.

Трещина на всю диагональ экрана была глубокой, но это не мешало разглядеть дату и время: «12.12.2024, четверг, 04:30».

Вставать в такую рань для Мороза было привычно, да и к тому же он терпеть не мог когда ему снятся такие яркие правдоподобные сны, поэтому Коля сейчас был вполне в благодушном настроении и уже почти не сердился на будильник.

Николай пошёл, чтобы открыть шторы в надежде, что будет хоть чуть-чуть посветлее и сонливость уйдёт быстрей.

Ноги прилипали к холодному голому полу, при этом получался противный чмякающий звук. Когда-то на полу валялся плешивый «бабушкин» половик, но за столько лет он истончился настолько, что стал больше похож на циновку для готовки суши, чем на палас.

Но Николай выбросил его не потому, что тот стал некрасивый, а потому, что эта «тряпка» стала очень плохо прилегать к полу и была очень скользкая.

Пару раз Коля так сильно упал, поскользнувшись на ней, что, будь он тогда трезвый, непременно сломал бы себе что-нибудь.

С того времени прошло уже года два или три, и Николай не раз порывался приобрести новый палас или даже ковёр. Но вспоминал он об этом лишь когда ему приходилось шагать по ледяному полу без носков и тапочек, в остальное же время он благополучно забывал об этом.

Если бы он был женат, то супруга наверняка позаботилась бы об этом, но Снежанна ушла от него сразу после того, как его уволили с работы.

А эту комнату в коммунальном браке он получил, устроившись работать в ЖКХ, и уют здесь наводить было некому…

Николай резко отдёрнул шторы. Вокруг стало ненамного светлее, но всё же свет, проникший из окна, позволял разглядеть обстановку в комнате; обои держались, казалось, только лишь из-за того, что их прижимает к стенам мебель.

Когда-то они были бордовые с золотыми цветами, но с годами обрели какой-то витаминно-оранжевый, «болезненный» цвет.

В тех местах, где куски обоев отставали, словно кожа с обгоревшего человека, на их обратной стороне было столько налипшей штукатурки, что становилось страшно, ведь создавалось такое впечатление, будто если обои отвалятся полностью, то стены в тот же миг все потрескаются и рухнут.

Советская стенка, полная каких-то несуразно-помпезных салатников, почему-то ассоциировалась у Мороза со смертью, наверное потому, что напоминала ему бабушку, а он с детства знал, что бабушки, увы, умирают…

Шкаф был ещё страшнее, чем стенка, даже при всем ее убожестве; с заляпанными стёклами, отбитыми ручками и рассохшимися, не закрывающимися дверцами, стенка все же была приятнее на взгляд, чем шкаф.

Который стоял в его комнате прямо напротив кровати, как мифический надзиратель-великан. Весь в завитушках, словно тульский пряник. Темно-коричневый, лакированный.

Он выглядел не как предмет мебели, а больше напоминал монумент, воздвигнутый здесь прямо в комнате в честь вечной памяти какого-то скорбного события или черной даты.

Этот здоровяк занимал львиную долю жилого пространства, но при этом был практически бесполезен, ведь все вещи Николая занимали всего-то две полочки, а его дубленка и осенняя куртка висели на вешалках в «большой половине» так далеко друг от друга, словно муж и жена на стадии развода.

Мороз был бы счастлив, если бы вместо этой бесполезной одороблы в его комнате стояла двуспальная кровать, но влезла только полуторка, и временами, засыпая на ней, Николай чувствовал себя малолетним воспитанником детского дома.

Обстановочка как-то сразу начала угнетать, «голая» лампочка без люстры на потолке, казалось, словно намекает на то, как хорошо бы на ее месте смотрелась удавка…

«Только знаешь, пошли их на х***, не умру я, мой друг, никогда!» Процитировал Коля Есенина, чтобы отвлечься, и тут же подумал, что из Сергея утешитель так себе…

И всё же стихи отвлекли от удручающей обстановки в комнате, и Мороз переключил своё внимание на происходящее за окном;

Снег шёл мелкий и густой, казалось, будто Господь осыпает их маленький городок белым перцем из перечницы.

Фонари не знали, что уже рассвет, и щедро светили коньячным светом, создавая сепия-эффект.

Но сумерки тоже не желали сдаваться, было видно, что, чтобы победить их, лампочки жгут на всю мощь своего накала, и эта борьба света и тьмы наводила на философские мысли о вечном противостоянии добра со злом.

Мороз с удовольствием пофилософствовал бы на эту вечную тему и глядел бы ещё как минимум минут десять на обшарпанную бочину дома напротив, на переполненные мусорные баки и на эту метель, сыплющуюся с неба, будто манна небесная.

Увы, нужно было бежать, пока в туалете не начала образовываться очередь, благо он вставал раньше всех, и не пользоваться своим преимуществом перед соседями было бы глупо.

Выйдя за порог своей комнаты, Коля на ходу обулся в резиновые шлепки, которые на ногах ощущались словно омерзительная, холодная жабья кожа.

Свет в коридоре был тусклый и безжизненный, казалось, что лампочка, как звезда, взорвалась еще тысячу лет назад, и сейчас люди видят лишь ее мертвенный, иллюзорный свет.

Может, это и к лучшему, и при таком тусклом освещении вся эта нищенская, казённая обстановка меньше бросалась в глаза.

Ведь обитатели барака ни в какой завуалированности уже не нуждались и без того воспринимали как должное; и обшарпанные, свисающие со стен обои, и гнилые полы, и ржавую сантехнику.

Лишь только аварийная проводка, которая время от времени искрилась, из-за нее частенько выбивало пробки, а едкая вонь потом ещё пару суток не выветривалась из коридора, действительно беспокоила жителей барака.

Да и то не всех, а самых бдительных, которыми здесь считались восьмидесятилетняя пенсионерка Галина Петровна Шкрябина и Анжела Галустян, мать-одиночка тридцати шести лет, которая жила здесь вдвоем с двенадцатилетней дочкой Аннушкой.

Всех остальных жильцов аварийное состояние барака беспокоило куда меньше, чем наличие или отсутствие в@дки и денег на оп@хмелку…

Николай Мороз о ремонте тоже беспокоился мало, но не потому, что пил, а потому, что много работал и в основном приходил домой только для того, чтобы переночевать, а ещё потому, что годы летели так быстро, что он, наверное, ещё даже не до конца успел осознать, что живет здесь уже восемь лет…

Коля работал пять дней в неделю и каждый рабочий день просыпается раньше всех, но всякий раз, когда ему удаётся посидеть в туалете без окриков соседей и первому принять душ, он чувствует себя немного супергероем, совершающим невозможное, и это чуток поднимало ему настроение. Так случилось и на сей раз.

Но, увы, тут же нашёлся повод для огорчения, ведь пена для бритья давным-давно кончилась, а новую он так и не купил. С бритвой тоже была беда; производитель указал на упаковке, что лезвие изготовлено из нержавеющей стали, но такая «психосоматическая» надпись на качество никак не влияла, и бритва не только затупилась, но ещё и знатно проржавела.

Но Мороз не собирался себя щадить и без колебаний провел лезвием по коже. Сначала в мыльной пене образовалась неширокая чистая полоска, но тут же испачкалась кровью от мелких порезов. Несмотря на это, Николай продолжал экзекуцию и шкрябал тупым лезвием по щекам, пока наконец не сбрил всю щетину.

Зеркало полностью запотело, и разглядеть сквозь белую пелену своё лицо не представлялось возможным, но Коля не особо-то нуждался в этом, он и без того знал, что выглядит вполне неплохо.

Первого декабря ему исполнилось 30, но годы до сих пор не стерли с его физиономии подростковое обаяние, хотя и красотой его природа тоже не наградила. Самая лучшая характеристика для его внешности – непримечательная: глаза карие, брови, как и волосы, густые и черные, нос длинный, но прямой – аристократичный, без горбинки.

За рост 170 в наше время могут и карликом обозвать, но охотников обижать Николая не находилось, ситуацию всегда спасала улыбка; ведь когда парнишка улыбался, то окружающим всегда казалось, будто он ухмыляется презрительно и горделиво. А подвижный кадык и манера говорить неспешно и тихо действовала на девушек гипнотически, и частенько многие из них начинали вожделеть этого костлявого паренька, почти нелепого и жалкого в своей худобе.

Выйдя из ванной, Коля подумал о завтраке, но тут же прогнал от себя эту мысль, ведь если он сейчас попрётся на кухню ставить чайник, то наверняка наделает столько шума, что поднимет на уши весь барак: «До обеда не умру!» – подумал Мороз и тем самым опять проявил к себе жестокость, ведь его желудок изнывал от голода.

Но всё же шуметь ему не хотелось, ведь в общежитии тишина – золото! И поэтому Коля, проснувшись на рассвете, радовался всякий раз возможности насладиться ею.

Вот и сейчас тишину нарушали лишь звуки из туалета, где давным-давно сломался сливной бачок, и теперь вода в унитазе текла неиссекаемым источником день и ночь. Ну, к этому звуку все давно привыкли, и за раздражающий шум его никто не считал.

Идеальной тишине не давал воцарится и Дядя Паша из второй комнаты. Он, как и многие выпивохи, был «жаворонком» и частенько завтракал ни свет ни заря, не забывая при этом пропустить рюмочку.

Он звенел тарелками и кастрюлями, ни капельки не смущаясь столь раннего часа.

Двери соседей были закрыты на советские ржавые замки, что выглядело особенно нелепо, потому что сами двери фанерные – тонкие межкомнатные, и поэтому такие массивные замки смотрелись глупо.

По звуку было слышно, что вторая комната не заперта, но всё же в душе Николая загорелась слабенькая искорка надежды, что всё-таки ему удастся проскочить мимо дяди Паши незамеченным, и хотя бы сегодня с утра не придётся разговаривать с этим назойливым пропитым мужиком, выслушивать его дурацкие шутки и нюхать перегар.

Проходя мимо, Николай принялся теребить пояс от своего байкового халата, делая вид, что задумался и совсем не замечает соседа, в надежде на взаимный игнор, но эта детская хитрость не сработала, едва Коля поравнялся с его комнатой, как дядя Паша выскочил перед ним, будто чёртик из шкатулки, и заорал так громко, как будто стоит не рядом, а пытался докричаться до него сквозь чащу непроходимого леса:

– О, Мороз! Че рожу отвернул? Че не здороваешься? – вместо доброго утра выпалил бесцеремонный сосед.

– Да у меня ещё глаза слипаются, – неумело попытался оправдаться Коля.

– Глаза-то ладно, главное, чтобы ж*** не слиплась! – пошутил Паша в своей манере и сам заржал, как будто ничего смешнее в жизни не слышал.

На самом деле «Дядя» – это прозвище, Павлика так называли все, на деле он был всего-то года на 3 старше тридцатилетнего Мороза, но из-за постоянных возлияний выглядел лет на шестьдесят! Почти беззубый, с одутловатым лицом и вечным п@рег@ром.

Седые грязные волосы на его башке скоксовались и стали похожи на серую шерстяную шапку.

Дядя Паша носил, не снимая, свой темно-синий спортивный костюм. Зимний вариант наряда отличался от летнего лишь тем, что в холодное время года он надевал под олимпийку тёплый свитер, а летом носил её же на рубашку с коротким рукавом.

Та же ситуация была и с кроссовками: зимой он напяливал их на шерстяные носки, а летом носил на босу ногу.

Несмотря на середину декабря, сейчас сосед предстал перед Николаем в летнем варианте, видимо, ночью стало жарко, и он снял с себя свитер, а быть может, от пь@нки уже забыл, какое нынче время года.

Но следующая фраза, произнесённая дядей Пашей, исключала последний вариант:

– С праздничком тебя! – с каким-то неуместным торжеством в голосе поздравил Мороза алк@ш.

– С каким? – искренне удивился тот в ответ.

– Как так с каким?! – в свою очередь не менее искренне ответил Павел, будто бы удивляясь такому незнанию и невежеству. – Сегодня ж 12 декабря! День Конституции!

– А… Понятно… – растерянно протянул Коля, уже предчувствуя, к чему приведет этот разговор. И попытался перевести тему, – Да ты ж не ори так, дядь Паш, ты ж весь дом разбудишь! Опять Валерка Потапов тебе морду набьёт.

Было видно, что дядя смутился при упоминании того случая, когда он получил в глаз от соседа за то, что громко орал и перебудил всех. Своё смущение униженный Павлик попытался прикрыть бравадой:

– Пусть попробует! Просто в тот раз я сильно пьяный был, а он скотина… А сейчас я его сам в реанимацию отправлю, козла вонючего!

Угроза выпивохи получилась какая-то робкая и беззлобная, поэтому Николай лишь улыбнулся в ответ и попытался отвязаться от соседа.

– Ладно, дядь Паш, я пойду, я на работу опаздываю уже…

– Какая работа? Ведь праздник же! – не отставал Павлик, разя собеседника перегаром наповал.

– Так у меня сегодня рабочий день…

– А… А я вот отпраздновать хотел, но не на что, может, выручишь, а? До пенсии?

Несмотря на молодой возраст, дядя Паша действительно получал пенсию, потому что когда-то работал в котельной, там произошла авария – котёл взорвался, и его сильно контузило, от чего бедняга почти оглох, поэтому и говорил всегда очень громко.

Коле, конечно, было очень жаль соседа, но участвовать в его деградации он не желал и потому ответил уже на ходу, всё же каким-то чудом сумев обойти «загранотряд» в лице одного единственного бух@рика.

– Меня б кто выручил, дядь Паш, я сам не знаю, как до зарплаты дотянуть.

– Так я ж немного прошу… Так просто, чтоб в праздник сухим не сидеть… Может, всё-таки выручишь, а? По-родственному…

Павел давно придумал эту дурацкую шутку насчет того, что они с Николаем родственники, потому что он – Снежко, а Коля – Мороз. Это совпадение никогда не помогало ему клянчить деньги, но он всё же очень любил подчеркивать сходство их фамилий.

Шутка не сработала и на сей раз, и Николай невозмутимо ответил:

– Нет… Правда, нету, дядь Паш, я тебе займу, а сам потом хлеба не куплю себе даже…

– Так перезайми и ты, ты ж человек приличный, тебе всякий даст, и меня выручишь, и сам деньгами разживешься…

– Нет, извини… Это не вариант…

После этих слов в спину ему посыпались возмущения соседа, который никак не желал «убавлять громкость».

И возмущался во всё горло на тему того, какая жизнь тяжелая стала, что, мол, это всё капиталисты проклятые, убили в людях дух товарищества, и люди стали злые и жадные.

Такие сердечные восклицания растрогали Николая, и он, чтобы хоть немного подбодрить бедолагу, пообещал ему:

– Не расстраивайся, дядь Паш, я как разбогатею, про тебя не забуду…

– Так, богатей быстрей! – почти потребовал огорченный сосед, и это его пожелание почему-то прозвучало как проклятье…

Глава 2 Богач и бедняк

***

Николай не обманул соседа, денег у него действительно не было. Когда-то он работал агентом по поставкам в крупной корпорации «Ыш-Мороз-Ель». Эта фирма имеет огромные плантации живых новогодних ёлок. С успехом и колоссальной выгодой поставляет новогодние деревья на ёлочные базары.

Николай устроился работать в эту фирму сразу после 11 класса. И в первые месяцы начальство относилось к нему с большой настороженностью и недоверием.

Но вскоре Николай смог доказать свою компетентность, и ему стали доверять большие контракты. Окрылённый таким успехом, самоуверенный юноша взял на себя ответственность и, не посоветовавшись с вышестоящими начальниками, заключил контракт с Китаем.

Наши вечнозеленые елочки там были мало кому нужны, ведь в этой стране принято наряжать мандариновое дерево, а не хвойную красавицу, как у нас.

Да и вообще Новый год там празднуют по лунному календарю, а значит, разница в датах весьма приличная, и наши елки к тому времени уже идут на утилизацию.

Но китайский партнёр, с которым договаривался Коля, оказался русским по происхождению. И он увидел Николая в том, что в Китае есть большая русская диаспора. И очень много людей, которые привыкли отмечать Новый год, соблюдая русские традиции, а значит, и ёлка им будет необходима!

Уже после того, как контракт был заключён, а ёлки были отправлены, выяснилось, что этот русско-китайский заказчик – обыкновенный авантюрист, пожелавший в праздники сорвать куш.

На самом деле никаких блатных связей с русской диаспорой он не имел, рынок как следует не изучил, а лишь понадеялся на мечту о том, что торговля будет бойкой и они с Николаем без особых хлопот разбогатеют.

В итоге продать удалось от силы штук двадцать. Потерпев такое фиаско, китайский партнёр перестал выходить на связь, а Николай остался должен своей фирме многомиллионный долг.

На самом деле Николая посадили бы в тюрьму, но его спасло то, что владельцем корпорации «Ыш-Мороз-Ель» был его родной старший брат – Мороз Кирилл Николаевич, о том свидетельствует и фамилия в названии этой ёлочной «империи».

Ыш – такое название носил их маленький городок, что в переводе с диалекта северных народов означает «возвышенность». Полвека назад три охотничьих посёлка объединили в один, в итоге получился городок, который в наше время довольно-таки разросся и сейчас, к концу 2024-го, был постоянной численностью в 29000 человек, а летом из-за приезжих дачников людей становилось ещё больше.

Когда Мороз-старший стал крутым бизнесменом, он подумывал переехать в Новосибирск, но потом всё же остался в родном городишке, ведь здесь он был очень влиятельным человеком.

Напрасно надеялся Николай на то, что старший брат пощадит его и не станет требовать долг, ведь он был человеком очень богатым, по местным меркам даже можно сказать сказочно богатым.

Но всё же подал на младшего брата в суд, и теперь бОльшая часть доходов Николая начислялась на счёт фирмы «Ыш-Мороз-Ель», а то, что в названии фигурировала его фамилия тоже, увы, никак не влияла на участь должника…