Тени горят ярче

– Ты дала согласие раньше, чем поняла, – прошептал голос. – Мы просто пришли забрать.

Она не обернулась. Спина ощущала пустоту. Там не было тела, но было присутствие. Как взгляд. Как осознание того, что ты стал узлом в чужом замысле. Алиса дотянулась до книги, лежавшей рядом. Она не заметила её раньше – но она всегда была там. Кожа переплёта – гладкая, живая. На корешке – имя. Её. Но не то, что в документах. То, что звучало в шепоте матери, когда та молилась. То, что знала Виктория – и никогда не произносила.

Она открыла книгу. Пустые страницы. Но когда её пальцы легли на первую – буквы выступили. Не написанные. Выросшие. Как если бы сама бумага вспомнила. Алиса не писала – она открывала. Строки складывались сами. Светлая вязь, но боль от чтения была почти физической. Это были воспоминания. Не её. Или её, но из жизни, что могла быть. Сцены из времени, которого не было. Девочка на лестнице. Женщина в маске. Мужчина с пустыми глазами. В каждом – кусочек истины. Горькой, как ртуть.

Её пальцы продолжали двигаться. Книга вбирала в себя суть. Плоть. Внутреннее топливо. Слёзы текли – как реакция тела, не связанная с эмоцией. Это не было страданием. Это было завершением. Записью. Признанием того, что она уже – хроника. Не участник. Свидетель.

Зеркало ожило. В нём вспыхнуло лицо. Не лицо – каркас. Мужской череп, обтянутый символами. Мышцы – как сплетения рун. Внутри глаз – угли. Не горящие. Слышащие. Он не говорил. Он впитывал. Читал её, как книгу. И он узнал её. Не имя. Суть.

– Ты позволила. Значит – твоя вина, – произнёс он внутри. Не обвинение. Констатация.

Она не спорила. Потому что всё было верно. Алиса – это не героиня. Это узел. Стыковка времён. Канал. И она была чиста лишь потому, что была пуста. Теперь – наполнена. И не может быть прежней.

На книге – последний символ. Он не возник. Он выжег себя. Метка. Закрытие. За ней – только путь вперёд. Она закрыла переплёт, и на пальцах – дым. Кожа обуглилась, но боли не было. Только тяжесть. В зеркале отражение шевельнулось. Женское лицо. Её. Но в нём – чужая улыбка. Улыбка Агаты.

Тьма накрыла комнату мгновенно. Не исчез свет – исчезла сама возможность видеть. Остался только звук. Её дыхание. И голос. Тот, что говорил раньше, теперь стал её голосом.

– Начни отсюда.

И она поняла: теперь её история – не то, что она пишет. А то, что пишется через неё. И кто бы ни читал – уже не сможет развидеть.

Когда Алиса вышла из комнаты, пространство изменилось. Не в деталях – в отношении к ней. Она чувствовала: стены знали, кто теперь проходит между ними. Воздух обволакивал, но не касался. Пол не принимал, а вёл. Как будто сама структура коридоров подчинялась иному порядку. Или – вернулась к нему.

Звуки исчезли. Осталось только то, что звучит внутри черепа: пульс, отголоски собственной крови, шорох мыслей. Коридор был узким, как горло. Тёмным, но не слепым. Свет в нём жил за гранью глаз. Он исходил от самой Алисы. Не как сияние, а как подсветка для тех, кто читает её изнутри.

На стенах начали проявляться символы. Не нарисованные – проступившие, будто проступили изнутри камня. Тексты, которые она узнавала не разумом, а спинным мозгом. Её пальцы дрожали. Не от холода – от совпадения. Всё, что она видела, уже было в ней. И каждый знак – это ключ к слою, который давно закрыт.

Зеркало встретило её на перекрёстке. Высокое, в человеческий рост. Но отражения не давало. Внутри – пульсация. Как будто за гладью – мясо. Живое, тёплое. Искажённое. Алиса приблизилась. И в тени, отразившейся под углом, узнала себя. Но не сейчас. Из будущего. Из момента, который ещё не наступил. Глаза её отражения были глубоки, как бездна, и пусты, как закрытая книга. На губах – чёрная нить. Как след от шва.

Мир дрогнул. Зеркало отступило, как если бы оно подвигалось по собственной воле. И тогда из тени вышла Виктория.

Не появилась – собралась. Из воздуха. Из памяти. Её тело дрожало в мелкой вибрации, как голос на грани истерики. Но лицо было спокойным. Не человеческим. Невозможным. Красивым – до предела, в котором красота становится угрозой.

– Я искала выход, – сказала она, и голос был сухим, словно говорил через песок. – Но у этой истории нет двери. Только зеркала. А в каждом – я снова захожу.

Алиса не ответила. Слова застряли в горле. Не страх. Внутреннее несогласие. Её тело отказывалось повторять то, что знало как ложь. Она подошла ближе – и увидела на шее Виктории кулон. Тот самый. Только теперь – с новой трещиной. Как глаз, сломанный от изнутри. Он пульсировал. В такт дыханию.

– Ты думаешь, я отдала его, потому что не выдержала? – Виктория качнула головой. – Нет. Я отдала, потому что слишком хорошо знала, что будет, если оставить. Мы не носим такие вещи. Они носят нас.

Алиса почувствовала, как что-то в ней отвечает. Не разум. Глубже. Внутренний холод. Как кристалл под сердцем. Она коснулась груди – и под кожей словно зашевелилось. Метка, оставленная в книге, теперь пульсировала внутри, соединяясь с кулоном Виктории через пространство.

– Всё, что ты сделала, ты сделала по образцу. По эху. Ни одна твоя мысль – не твоя. Мы с тобой – повторение. Только одно из нас выбрало отказаться, – сказала Виктория, взгляд её стал мягче. – Я пыталась. Спасти. Себя. Тебя. Но тут, в этом месте, всё оборачивается. Кто тянется к спасению – отдаёт себя без остатка.

Алиса сжала пальцы. Боль прошлась волной. И эта боль – как первый голос. Её собственный.

– Тогда почему ты всё ещё здесь? – спросила она. – Если всё закончено?

Виктория не ответила сразу. Взгляд её стал пустым. Как если бы кто-то другой смотрел сквозь неё.

– Потому что я – напоминание. Потому что ты должна знать, что я была. Что я оставила. Что я выбрала. Чтобы у тебя было с чем сравнить.

Она шагнула ближе. Расстояние между ними исчезло. Кожа Алисы почувствовала холод чужого дыхания. Но это не было дыхание тела. Это был ветер – изнутри Виктории. И в этом ветре Алиса услышала голос. Не её. Не Виктории. Но их общий. Он шептал:

– Огонь запечатывает. Пепел освобождает. Что ты выберешь?

Виктория исчезла. Не рассыпалась. Перешла в другое измерение восприятия. Как запах, который остаётся после мёртвой комнаты. И только зеркала продолжали дрожать. На их поверхности – больше не лица. Символы. Те же, что были в круге. Те же, что горели в книге.

Алиса стояла в тишине. Внутри неё – перекрестие. Где пересекаются выбор, память и ложь. И из этой точки начиналась новая линия. Не путь. Склон. Без перил. Без объяснений.

Она сделала шаг. И внутри – снова голос. Тихий. Как постскриптум.

– Она была первой. Ты – последняя. Но между вами – никто. Потому что ты – сама разлом.

Коридор за последним зеркалом не вёл вперёд – он вёл вниз. Не в подземелье. Вглубь. Внутрь. В то место, где личность перестаёт быть целью и становится препятствием. Ступени были узкими, несимметричными, будто кто-то вырезал их в кости мёртвого великана. Стены сжимались. Не физически – символически. С каждым шагом Алиса теряла имя. Первое. Потом второе. Потом взгляд. Не зрение, а способность воспринимать мир как привычный. Осталась только структура. Ритм. Переход.

Воздух сгустился. Он больше не был воздухом – он был тканью. Дышать приходилось в паузах. Между вибрациями. Каждый вдох напоминал глоток воды из чаши, полной отражений. Свет, сочившийся из-под трещин в камне, не освещал – он звал. Бледно-синий, как глаза у мертвеца в снегу. Он поднимался снизу, скользя по стенам, придавая всему болезненный, почти хирургический оттенок. Руки Алисы казались не её. Удлинённые, как в зеркале кошмара. Вены – струны. Пальцы – перья. И она чувствовала: что-то сверху, невидимое, дёргало за нити.

Зал открылся неожиданно. Пространство не расширилось – оно отпустило. Комната была круглая, идеально гладкая, как если бы её выжгли взглядом чего-то, не знающего углов. Пол – белёсый, каменный. Без символов. Без отметин. Только эхо. Чужое. В центре – он.

Фигура стояла, как ствол дерева, пережившего десяток молний. Мужчина, но не человек. Его лицо было композитным – словно память пыталась слепить его из разных портретов. Сначала – один возраст, затем – другой. Черты сдвигались, как грани куба Рубика. В глазах – отсутствие центра. Только пульс. Медленный. Не мигающий.

Одежда – черная ткань, полупрозрачная. Она не касалась тела. Летала вокруг, как дым. Алиса почувствовала, как волна холода пронзила живот. Этот холод был знакомым. Тем, что чувствуют во сне, когда осознают, что уже умерли, но продолжают действовать.

Голос пришёл не из его рта. Он раздался сразу в голове, в груди, в коленях. Будто костный мозг отозвался первым.

– Ты пришла. Не была приведена. Это различие – решающее. Агата не подталкивает. Она наблюдает. И выбирает. Но ты – не выбор. Ты – сбой. Ритуал в теле. Ошибка, ставшая ключом.

Алиса не ответила. Она знала: слова здесь ничего не значат. Всё, что могло быть сказано, уже было написано. Осталось только прочесть.

Он поднял руку. Пальцы были тонкими. Слишком длинными. В них – предмет. Жезл. Похожий на обгоревшую ветвь. Но в верхней части – выемка. Руна, знакомая ей до боли в шрамах. Символ, что однажды сгорел на её коже, оставив след. Этот жезл не был предметом власти. Он был – указателем. На него нельзя было не отреагировать. Он звал. Как зовёт кровь, когда её вкусили.

Она протянула руку. В момент, когда её пальцы коснулись гладкой поверхности, пространство вокруг изогнулось. Не в сторону – внутрь. Щелчок. Как треск стекла под пяткой. Внутри – ослепление. Но не исчез свет – исчезла логика зрения. Она больше не видела мир. Она воспринимала его как мысль.

Древо. Огромное. Обрезанное. У корней – имена. Девять. Все – её. Разные. Одно было написано зеркально. Другое – на языке, которого не существовало. Третье – было проклятием. Каждое имя – как жизнь, не случившаяся, но оставившая след. Ветви тянулись вверх. Кровавые, словно обнажённые нервы. И всё дерево вибрировало в ритме её дыхания.

– Ты не должна быть здесь. Но ты – здесь. Агата отторгнет тебя. Или примет. Но ты станешь шрамом в её теле, – произнёс он.

За его спиной – разлом. Белизна. Непроницаемая. Не слепящая – антисвет. В ней не исчезали, а становились. В этом белом проеме проступали очертания: фигуры без лиц, руки без пальцев. Они тянулись, но не просили. Они ждали. Не Алису. Не человека. А носителя.

– Если ты не войдёшь, она выберет другого. Того, кто спал рядом. И он не выдержит.

Слова пронзили не сердце – печень. Алиса знала, кого он имеет в виду. Не имя – привязку. Тот, кто дышал рядом. Кто тронул её руку, не зная, что внутри неё – уже пульс другого мира. Она сжала жезл. Он дрожал. Не как предмет. Как живое. Он выбирал её. Он впитывал её запах, мысль, след.

– Вход – не дверь. Это решение. Без возврата. Хроника начнётся не с тебя. Но через тебя. В ней ты будешь и автором, и жертвой. Сможешь ли читать то, что напишешь?

Алиса сделала шаг. В белое. Не с верой. С осознанием. Что назад уже не существует. Только «внутрь». Только «вовне». Только хроника.

Переход не был мгновенным. Белизна не проглотила, а вросла в неё, как шип в плоть. Сначала – давление. Затем – дрожь в костях. Внутри тела – будто завёлся другой организм, молча переворачивающий органы. Алиса не падала. И не шла. Она перестала быть телом. Словно стала мыслью, пересекающей ткань, натянутую между мирами. Только жезл в пальцах остался якорем. Он жил. Пульсировал. И с каждым биением передавал ей обрывки образов – глаза, закрывающиеся в огне; рука, разрывающая ткань вуали; имя, написанное на коже живого человека, как клеймо.

Вернулось ощущение массы. Потом – звуков. Сперва глухой звон, как будто внутри неё кто-то вёл ногтём по стеклу. Затем – шелест, словно крылья тысяч мотыльков задевали стены. Потом – слово. Не произнесённое, а возникшее. «Зал». Не география. Суть. Пространство, где слагается истина.

Арки над головой уходили во мрак. Но мрак не был тьмой – он был сохранённой памятью. Стены глухо вибрировали, как если бы каждый кирпич хранил звук крика. В центре – платформа. Её не видно, но она ощущалась так же явно, как ощущают взгляд в спину. Алиса шагнула – и под ногами раздался не звук, а имя. Её имя. Словно каждый шаг вызывал эхо личности, что вот-вот исчезнет.

Книга зависала в воздухе. Не висела. Держалась, как держится обет – без опоры, но с целью. Её страницы то раскрывались, то закрывались сами. И каждый разворот отдавал воздухом: гнилью, ладаном, дождём, кровью, чернилами. Всё перемешано. Всё – след.

Корешок пульсировал, как горло перед криком. Алиса приблизилась. Жезл потемнел. Внутри него что-то билось. Как сердце животного, которое только что вытащили из клетки. Обложка книги – кожа. Не метафора. Живая. Дышащая. На ней – шрамы. Одни зажившие. Другие – свежие. Один из них она узнала. От локтя до запястья. Её собственный. Но теперь он был не на руке, а на книге.

Пальцы коснулись переплёта. Неуверенно. Жестом человека, который прикасается к себе прошлому. Крик пронёсся через зал. Но только внутри. Её тело дрогнуло. Не от страха. От узнания.

Первая страница распахнулась. Слово всплыло, как кровь из глубокой раны. Оно не принадлежало никакому языку, но её внутренность поняла. Имя. Её. Не то, что дали при рождении. То, что сформировалось между выборами. Имя, которое знало, кого она предала. Кого не спасла. Кого оставила.

На странице – лица. Её. Девять. В каждом – другое решение. В одном – она держала чью-то руку. В другом – сжимала кинжал. В третьем – глаза горели, как у фанатика. В четвёртом – пустые. Отрешённые. Эти образы не возникали как зрение. Они касались костей. Каждая версия – укол. Сжатие. Падение.

Голос. Снова из тени. Он был древним. Не старым – доисторическим. Он принадлежал не телу, а пространству. Оно говорило:

– Это не чтение. Это возвращение. Каждое слово ты уже прожила. Теперь ты должна признать. Или – повторить.

Из сумрака шагнул силуэт. Весь покрыт знаками. Словами. Лицо отсутствовало. Вместо глаз – выжженные фрагменты. Вместо рта – шов. Он говорил внутренним звуком. В нём – не боль. Не угроза. Принятие. Как смерть принимает тех, кто не просил.

Он подошёл к книге. Его пальцы оставляли на странице не следы, а паутину. Из них тянулись нити, которые впивались в буквы. Символы трепетали, как при дыхании. Алиса увидела: это не бумага. Это поверхность между. Между историями.

– У тебя три возможности, – сказал он. – Первая: ты увидишь всё. Вторая: примешь. Третья: изменишь. Но если выберешь третье – от тебя ничего не останется. Станешь другой. Без прошлого. Без имени.

За спиной – шаги. Сотни. Не звуки ног. Давление. Подошли носители. Бывшие. Те, кто не выбрал. Или не смог. У каждого – пустые свитки. Они не молчали. Они ждали. Служили. Книга звала нового хрониста. Не героя. Не мученика. Переписчика.

На странице вспыхнул символ. Её. То, что было на коже. Оно дышало. Пульсировало. Призывая. Или – проверяя. И в этот момент Алиса поняла: книга не даёт выбора. Книга даёт зеркало. Ты либо входишь – либо исчезаешь.

Она посмотрела на силуэт. И сказала – не вслух, а внутри:

– Я приму. Но перепишу.

В этот момент книга раскрылась сама. Страница превратилась в нож. Он висел перед ней. И ждал. Резать надо было не бумагу. Себя.

Нож зависал в воздухе – чёрный, как провал между мыслями, острый, как осознание вины. Он не блестел. Свет избегал его, как избегают правды. Лезвие казалось неподвижным, но пространство вокруг вибрировало, будто реальность не выдерживала его присутствия. Алиса смотрела на оружие – и не видела себя. Ни в металле, ни за ним. Только тьму. Без формы. Без смысла. В этот момент она уже не была собой. Или, наоборот, впервые стала тем, кем должна была быть.

Её пальцы потянулись вперёд. Не по воле. По договору. С тем, что внутри. Рука не дрожала. Вокруг стало слишком тихо. Как будто зал перестал дышать. Шаги носителей застыли. Даже книга остановила дыхание страниц. Пространство ждало. Не жертвы. Подтверждения.

Лезвие коснулось её ладони. Не прорезало. Прикоснулось – как язык змеи. И кожа сама разошлась. Как если бы всё уже было решено. Кровь – тёмная, плотная, почти вязкая – не вытекала. Она поднималась. Тянулась. Искала своё место. В воздухе зависла капля. В ней отражался зал – искривлённый, чужой. Потом капля опустилась на страницу.

Книга застонала. Глухо. Почти по-человечески. Рана на ладони исчезла. Но шрам остался. Не на теле – на ней. Символы на странице начали двигаться. Не просто строки. Картины. Мгновения. Всполохи прошлого. Фрагменты будущего. Они складывались в сюжет. Личностный. Пугающий. Алиса увидела мать – сидящую в темноте, у окна, прижимая к губам платок с пятном. Не от простуды. От крови. Потом – мужчина. Лицо чужое, но голос – родной. Он держал ключ. И говорил: «Ты знаешь, что заперла. Но готова ли ты открыть?»

Из сумрака шагнул силуэт. Тот, кто ждал. Теперь он был плотнее. Лицо начало проступать, но черты оставались размытыми. Будто он был отражением, не человеком. На его ладони – символ. Копия её шрама. Только перевёрнутая. Он протянул руку. Касание не случилось. Но тепло прошило кожу, как огонь без жара.

– Ты вошла, – сказал он. Его голос не звучал. Он резонировал. В костях. В прошлом. В желаниях. – Книга открыта тебе. Но теперь ты не гость. Ты – часть. Ты хранишь. А значит – не имеешь права забывать.

– Что именно я должна помнить?

Он посмотрел в её глаза. Без гнева. Без жалости. Без меры.

– Всё. Даже то, что было выжжено. Даже то, чего ты не хочешь касаться. Потому что только помня, можно не повторить.

Платформа застонала. Как будто под ней дышало что-то живое. Из её центра поднялся новый круг. Он не был механическим. Он рос. Как гриб. Как нарост. На нём – девять зеркал. Каждое мутное. Трещины – как венозные линии. Алиса сделала шаг. Зеркала были выше её роста. С каждой стороны – тень. Собственная.

Первое зеркало. Девочка. Алиса. Маленькая. Стоит над телом. Лицо мёртвое. Не тело. Её. Сама себя оплакивает. Или кого-то другого – в себе. Она шепчет. Беззвучно. Имя. Мужское. Имя, которое она не произносила много лет. За спиной – пламя. Не огонь. Память о нём.

Второе зеркало. Платье. Белое. В подоле – кровь. Алиса взрослая. Не счастливая. Взгляд мужчины – спокойный, но руки сжаты. Он улыбается. Она – нет. Между ними – кольцо. Оно падает. Без звука. Без последствий. Но земля трескается.

Третье зеркало. Бег. Тени догоняют. Алиса несётся по пустому городу. Двери заперты. Окна забиты. Один голос зовёт. По имени. Но это не её имя. Это имя той, кем она могла стать. Или уже была. И потеряла. Впереди – свет. Но она сворачивает в темноту.

– Это воспоминания? – спросила она. Горло царапало. Слова выходили медленно. Как через боль.

Силуэт рядом с ней кивнул.

– Нет. Это – следы. Твои собственные. Те, что ты пыталась стереть. Или были стерты из тебя.

Алиса подошла к четвёртому зеркалу. Там – Виктория. Лицо близко. Слишком близко. Она говорит. Губы шевелятся. Но звука нет. Только жест – к кулону. Рука дрожит. Алиса смотрит на неё. Понимает. Но не принимает. И в этот миг – трещина. От взгляда до взгляда. Зеркало взрывается. Падая, рассыпается в свист. Острые края летят в стороны. Один осколок – в глаз.

Тишина разрывается криком. Не снаружи. Внутри. Алиса валяется на полу. Глаза полны крови. Книга дрожит. Она не злится. Она предупреждает. Голос внутри:

– Слишком рано. Или слишком поздно. Ты хочешь знать – но не принять. Это разрушает структуру.

Алиса плачет. Первый раз за всё время. Но не слезами. Историями. Из одного глаза – тьма. Из другого – свет. Баланс нарушен.

– Почему это больно? – прошептала она. – Я же выбрала.

Силуэт подошёл ближе. Он теперь дышал. Была грудь. Были пальцы. Была тень.

– Потому что выбор – это не воля. Это память. И пока ты не примешь каждую тень, ты не станешь носителем. Ты останешься гостьей. Или – жертвой.

Алиса вытерла кровь. Встала. В зеркале не было отражения. Только огонь. Внутренний. Он ждал, когда она скажет имя. Своё настоящее имя. Но она ещё не помнила его. Или боялась произнести.

Огонь в зеркале не угасал. Он жил, дышал, полз по внутренней поверхности, как разум, сгорающий от забытого. Алиса стояла напротив, вытянувшись, словно ствол дерева перед ударом топора. Пламя не касалось кожи, но она чувствовала, как трещат суставы, будто жар раскаляет её изнутри. Это не был физический огонь. Это было знание, к которому нельзя прикоснуться, не расплавив свою прежнюю форму.

Зеркало пульсировало, как гнойник под кожей времени. Оно дышало в её такт, имитировало дыхание, провоцировало отвращение. Изнутри нарастал жар. Он не сушил, а вызывал испарину – солёную, кислую, пахнущую железом. Пальцы Алисы слиплись. Память выступала сквозь кожу. Позади – безмолвие. Даже шаги носителей больше не звучали. Они отошли. Оставили её с огнём. Или сами боялись приближаться к этому зеркалу.

Силуэт за спиной затих. Тень его вытянулась, дрожала, будто связана с огнём в зеркале. Он не говорил. Но она знала: он понимает, что сейчас она увидит то, что может изменить всё – не прошлое, а взгляд на него. Алиса шагнула ближе. Огонь замедлил движение. Вязкое пламя потекло вдоль внутренней поверхности, сливаясь в фигуру. В отражении появилась она. Но не Алиса сегодняшняя. Не та, кто помнит боль. Это была другая. Изломанная. Губы выжжены, глаза – без зрачков, чёрные провалы. В руках – книга. Но держала она её, как судья – приговор.

Окружение фигуры в пламени – мёртвые тела. Не абстрактные. Узнаваемые. Один – Лоренцо. Полусгоревший. Пальцы сжаты на рукояти, которую Алиса видела в архиве. Другой – женщина. Волосы – как у Виктории, но глаза выжжены. И на лбу знак. Её знак. Она его не ставила, но он там. Улыбка отражения стала шире. Уродливее. От неё пахло сладостью. Медом, под которым прятался запах гнили.

– Это то, кем ты могла стать, – прозвучал голос. Тот же. Безличный, но несущий в себе правду. – Тот путь, если бы ты выбрала власть, а не искупление. Ответ, а не вопрос. Жертву, но не себя.

Алиса дышала с трудом. Каждый вдох сопровождался вкусом пепла. Он не был метафорой. Её горло сжималось. Губы трескались. Внутри снова поднялась кровь – из старых шрамов, из памяти. Она узнала момент. Воспоминание, зашитое так глубоко, что тело его вытесняло, как инородное.

Ночь. Дом. Лестница, охваченная дымом. Девочка – не из зеркала. Реальная. Живая. Тогда ещё дышала. Она тянулась к ней. Алиса – подросток. Рука на перилах. Ещё шаг – и можно было бы спасти. Но позади был голос. Тот, кому она верила. Тот, кто позже исчез. Он сказал: «Оставь. Она лишь образ. Суть уже погибла». И она послушалась. Потому что хотела выжить. Потому что ещё не знала цену выживанию.

Рука потянулась к зеркалу. Пламя сгустилось. Превратилось в слизь. Оно текло вниз, касалось пола, и Алиса ощутила, как ноги начинают тонуть. Это не боль. Это – признание. С каждым шагом её затягивало в отражение. Но она не сопротивлялась. Её тело дрожало, но взгляд оставался прямым.

Изнутри зеркала девочка, та самая, подняла руку. Пальцы её были тонкие, в ссадинах. На запястье – тёмный след. Ожог. Тот, что должен был остаться на Алисе. Та, внутренняя, прикоснулась. В глазах – ожидание. Не упрёк. Призыв. Губы шевельнулись. Алиса услышала:

– Назови. Признай. Тогда я смогу уйти.

И голос её не дрогнул, когда она сказала:

– Я предала тебя. Потому что испугалась. Потому что выбрала себя. Потому что думала, ты не реальна. А ты была.

Огонь взвился. Не в гневе. В освобождении. Вспышка света ослепила, и Алиса закрыла глаза. Когда открыла – зеркало исчезло. На его месте – гладь. Тёмная, как нефть, но не вязкая. Прозрачная. В ней отражалась она. Не выжженная. Не искалеченная. Целая, но с трещинами. Настоящая. В глазах – кровь. На ладони – шрам. На губах – тишина. Но внутри – голос. Собственный. Впервые без искажений.

Силуэт подошёл ближе. Его очертания стали чётче. Он больше не был чужим. Его черты начинали напоминать… кого-то. Её. Отца? Или – ту часть, которую она отвергала?

– Ещё два, – сказал он. – Остались последние врата. Одно покажет тебе то, чего никогда не было. Но ты верила, что было. Второе – то, что может ещё случиться. Если позволишь. Или – остановишь.

Алиса не кивнула. Она просто пошла вперёд. Шаг за шагом. Босая. С окровавленной ладонью. Но каждый шаг был твёрже. Структура внутри выстраивалась. Не как стена. Как храм. Или склеп. Там, где живут имена.

Девятое зеркало стояло особняком. Ни тени, ни пламени вокруг – лишь гладкая поверхность, чёрная, как обсидиан, как застывший взгляд прошлого, о котором не принято вспоминать. Оно не отражало. Не отбрасывало свет. Оно вбирало. Поглощало. Как память, которую пытались стереть, но она осталась – под кожей, в голосе, в дрожи на краю сна.

Алиса подошла к нему. Воздух стал густым, насыщенным, как перед грозой. Шаги не звучали – пол будто проглатывал звук. Пространство вокруг замедлилось. Здесь время не шло. Здесь оно смотрело. Оценивая. Ждало, когда она решит: смотреть – или отвести взгляд.